Текст книги "Сказки Старого Фонаря"

История седьмая, о Хранителе Семимостья

Вы знаете, сколько мостов в нашем Городе?

  Считается, что шесть. Шесть красивых изогнутых мостиков с воздушными резными решетками, и на каждом стоят по четыре фонаря – два на одном берегу, два на другом, и вечерами можно видеть, как Фонарщик зажигает огни, и блики пламени мерцают, отражаясь в воде.

  Но на самом деле мостов у нас в Городе семь.

  Если идти вдоль по улице от лавки булочника до реки, а потом повернуть налево и еще какое-то время двигаться, никуда не сворачивая, до огромного серого здания с грифонами на фасаде, то можно подняться на неприметный старый кованый мостик, находящийся аккурат напротив этого дома. И, оглядевшись по сторонам, вы увидите удивительную панораму – с этого маленького и, на первый взгляд, ничем не примечательного мостика видно все шесть мостов Города. И на седьмом, последнем, стоите вы сами, слушая мерный плеск воды о камни и глядя на решетки мостов вдали.

  У этого моста нет фонарей, решетка его почернела от дождей и ветра, и только кое-где проглядывает еще небесно-голубой, изначальный цвет; люди редко приходят, чтобы постоять на нем и подумать о чем-то своем, вглядываясь в мерное течение реки. И, хотя мостик находится недалеко от центра Города, и вид, открывающейся с него, завораживает, жители предпочитают прогуляться до следующего моста, дабы перебраться на другой берег.

  Говорят, что однажды пришел в Город странник; ничем не примечательный, в запыленных одеждах, он бродил по своим делам и наконец пришел на этот мост. Постоял, посмотрел в воду, потом плюнул в текущую реку и сказал что-то на непонятном наречии. На следующее утро решетка моста потемнела, а вскоре по Городу поползли слухи о том, что нечисто, ох как нечисто на Лазурном мосту ночью. Мол, встречается там запоздалым путникам какой-то страшный человек, а может быть, и не человек то вовсе, будто бы появляется он внезапно, словно из воздуха, и от одного только взгляда на него волосы становятся дыбом.

  И люди перестали ходить той дорожкой, да не только ночью, но и днем, тем более что до другого моста было рукой подать.

  Губернатор пробовал мост ремонтировать, да все впустую. Не ложится на обшарпанную поверхность новая краска, через сутки стоит мост снова темный, словно и не красил его никто.

  Со временем мост окончательно обветшал, но все уже привыкли к его новому виду, хотя пользоваться им по-прежнему не хотели. Так и стоял он, будто вычеркнутый из повседневной жизни, мост-призрак на Семимостье.

***

    Душным летним вечером, когда уже зажгли фонари, шел по Городу, бесцельно меряя шагами улицы, Альберт Люфт, молодой парень лет двадцати. Был он студентом городского Университета, но сегодня мысли его были далеки от учебы и веселых студенческих пирушек.

  Казалось бы, о чем волноваться, если тебе всего двадцать лет, и впереди у тебя – целая жизнь, и ты едва успел сделать первые шаги в своей судьбе? Ты молод, твой отец богат, и ты можешь похвастать друзьям и породистым конем, и бриллиантовым перстнем на мизинце, и легко просаживаешь в таверне золотые монеты, угощая веселую компанию пенистым пивом и восхитительным ароматным мясом. Альберт не знал нужды, и пока некоторые из его однокурсников мыкались между наемной работой, дабы иметь возможность заработать на жизнь и Университетом, он получал наслаждение от всех прелестей студенческой жизни.

  Может быть, дело во внешности? Но и тут привереда-судьба не обделила нашего героя, и не одна девушка вздыхала украдкой, вспоминая черные, как ночь, глаза студента.

  Но не далее как неделю назад Альберт получил письмо от отца.

  "Дорогой сын, – писал Люфт-отец,– дела наши приходят в упадок; огромные налоги и неурожай прошлого года, твое обучение в Университете и болезнь твоей матери истощили мой кошелек. Я больше не смогу отправлять тебе по двести монет в месяц, и считаю, что ты уже достаточно взрослый для того, чтобы содержать себя сам, не полагаясь на милость своего старого отца. За время своего обучения ты уже должен был обрасти приличным количеством связей в Городе, которые, я надеюсь, позволят тебе найти достойную работу и крепко встать на ноги…" Дальше отец писал о матери и о том, как собирается в следующем году привезти в Город сестер Альберта, чтобы выдать их замуж за достойных молодых людей, которых, как он полагал, более чем достаточно в окружении такого перспективного молодого человека, каким являлся его сын.

  Это-то письмо и ввергло Альберта в состояние душевного терзания. Дело в том, что почти за четыре года учебы в Университете никакими такими связями, способными помочь ему найти работу, он не обзавелся, а знакомство свел разве что с трактирными завсегдатаями, с которыми всегда можно было пропустить кружку-другую пива и позубоскалить в свое удовольствие.

  А слово свое отец сдержал, и в двадцатый день месяца посыльный с деньгами, впервые за четыре года, не постучал в дверь его дома.

  Мысли Альберта путались, сбивались в кучу, и он никак не мог придумать решение своей проблемы, и вот уже битый час бродил по Городу, раздумывая, как же ему быть дальше.

  "Можно, конечно, найти себе работу писца, их всегда не хватает, а студентов на такую работу берут охотно. Но ведь писец получает всего пятьдесят монет в месяц, – рассуждал Альберт, идя по узенькому переулочку, – моя квартира стоит двадцать пять монет в месяц, а на остальные двадцать пять я мог бы скромно питаться, но тогда придется позабыть про друзей, посиделки и красавицу-Камиллу, прежний образ жизни мне будет более не по карману; да и вставать придется рано поутру, а не ближе к обеду. Представляю, как будут смеяться надо мной друзья – красавчик-Альберт за столом, весь перепачканный чернилами!"

  Такая перспектива разозлила Альберта, и он с досады пнул лежавший на дороге камешек; камень со стуком прокатился по мощеной улице и замер, ударившись о стену одного из домов.

  Но злись – не злись, а решать что-то надо, тем более что денег почти не осталось, в кармане студента лежало только десять монет.

  Ноги сами привели его к трактиру, в котором он беззаботно провел несметное количество часов. Альберт поглядел на знакомую дверь – и настроение его внезапно улучшилось. В конце концов, на сегодняшний вечер деньги у него есть, а завтра будет новый день, вот тогда и надо будет думать, как быть дальше.

  С этими мыслями Альберт открыл дверь и вошел в трактир.

  Как и всегда в это время, в трактире было шумно. Две огромные круглые люстры, по двадцать толстых свечей на каждой, освещали большое помещение, за широкими столами сидели разномастные компании. Кого только тут не было – от почтенных отцов семейств, зашедших пропустить по кружке пива, до безусых юнцов, шумною компанией расположившихся за столом в углу, весело смеющихся какой-то шутке своего товарища.

– Какие люди! – поприветствовал Альберта трактирщик Иоганн, верткий малый в засаленном переднике; он ухитрялся делать сразу несколько дел: наливал две кружки пива, вертел на огне жирную утку, уже покрывшуюся аппетитной корочкой, и поторапливал служанку, что замешкалась у дальнего стола.

  -И тебе не хворать. Народу-то у тебя сегодня – яблоку упасть негде, – поддержал разговор Альберт.

  -Да, вечер сегодня что надо, – довольно ответил трактирщик, – тебе как обычно?

  -Угу, – это небольшое слово, "обычно", снова напомнило Альберту, что скоро жизнь его неминуемо изменится, и обычным явлением в ней станут не вечера в трактире, а сидение за переписыванием чужих бумаг.

  Мрачное настроение постоянного посетителя не укрылось от внимательного взгляда трактирщика.

  -А что это ты такой грустный сегодня? – поинтересовался он, – сам на себя не похож.

  -Похож, не похож, – протянул Альберт, – сегодня не похож, а завтра это становится твоим обычным состоянием.

  Трактирщик перевернул в очередной раз утку.

  -Ну неужто так все плохо?

  И Альберт, сам не зная зачем, начал рассказывать о своих злоключениях: про письмо отца, про те надежды, которые тот возлагает на него и про деньги, которые вот-вот закончатся, и тогда совершенно непонятно, что же делать.

  Трактирщик очень внимательно слушал юношу, а потом сказал:

  -Что-то я тебя не пойму. Разве же это проблема? Найди себе работу, как все, и будут деньги на жилье и учебу, да и ко мне пару-тройку раз в месяц сможешь забегать вечерком, – с этими словами он подмигнул Альберту и поставил перед ним еще одну кружку пива.

  Замечание Иоганна, столь сходное с его собственной единственной мыслью, почему – то расстроило Альберта еще сильнее.

  -Эх, Иоганн, стоишь ты тут среди своих бочонков да продуктов, и понять не можешь, что я не привык ходить в присутствие, а потом бежать в Университет, – неожиданно резко ответил он трактирщику, – это не для меня, а для нищих, которые и писчей бумаги-то нормальной купить себе не могут. А я всего лишь хочу, чтобы все было как раньше, как обычно. Как обычно хочу приходить в Университет, а вечерами, как обычно, сидеть в твоем славном трактире за кружкой доброго пива. У меня всего одна молодость, и я хочу прожить ее весело, успею еще наработаться.

  Трактирщик помолчал, посмотрел на огонь, а потом сказал:

  -Кажется, я знаю, как тебе помочь. Ступай ночью на старый Лазурный мост, дождись пока часы на старой ратуше пробьют полночь, а потом наклонись вниз, к воде, и скажи: "Хранитель Семимостья, выйди и исполни желание". И тот, кто выйдет, решит все твои проблемы.

  Альберту стало жутко. Еще давно, от какого-то студентишки он слышал, что на Лазурном мосту по ночам нехорошие вещи творятся. Но чтобы вот так, запросто…

  Он наклонился вперед и прошептал:

  -Слышишь, Иоганн, а кто он такой – Хранитель Семимостья?

  Трактирщик тоже подался вперед.

  -Говорят, что на каждом перекрестке есть свой хранитель, но они слабые обычно. А на нашем Семимостье Хранитель сильный, сам посуди – мост, вода, перекресток, да еще число семь, самая, что ни на есть магическая цифра – все атрибуты в одном месте собрались. Поверь мне, Хранитель Семимостья существует, и то, что он желания исполняет – точно тебе говорю, дед мой к нему ходил и ничего, живым ушел и делишки свои поправил.

  Остаток вечера Альберт сидел молча, допивал пиво, думал. Страшно было ему идти на поклон к неизвестному Хранителю, но манила возможность вернуть свою жизнь в прежнюю, привычную колею, где нет ни забот, ни трудностей.

  В эту ночь он спал плохо, ворочался и думал, думал, думал. И весь следующий день думал.

  А к вечеру достал оставшиеся в кармане пять монет, пересчитал, вздохнул – и отправился в сторону Семимостья.

***

  Идти ему было недалеко, и как бы не старался Альберт растянуть дорогу, как бы не петлял по улочкам, к Семимостью он подошел уже в одиннадцать. Так как фонарей у Лазурного моста никогда не было, вокруг стояла темнота, и мостик скорее угадывался, чем был виден.

  Альберт несколько минут постоял на берегу, глядя на темную воду, плескавшуюся о гранитные берега закованной в камень реки, а потом быстро и решительно поднялся наверх.

  Ничего страшного или мистического он не увидел. Обыкновенный старый мост, внизу колышется тяжелая ночная река, теплый ветер легонько касается волос, по берегам царапают чернильное небо острыми крышами силуэты домов, будто вырезанные из черного картона.

  Летняя, теплая ночь, самая что ни на есть заурядная.

  Альберт почувствовал себя глупо.

  "Наслушался сказок старого пьяницы, – обругал он себя, – Иоганн, должно быть, выжил из ума, если верит в такую ерунду, да и я не лучше. Не иначе, как вчерашнее пиво вдарило мне в голову, если я уверовал в эти бредни".

  Белый циферблат часов, аляповатым пятном видневшийся на городской ратуше, окончательно успокоил Альберта. Скоро часы пробьют полночь, ничего не произойдет, и он сможет спокойно уйти домой.

  На самом деле Альберт уже сейчас хотел отправиться восвояси, но крохотная надежда на быстрое, и, самое главное, легкое избавление от проблемы все-таки жила внутри него и не давала развернуться и пойти в сторону дома. Он встал, облокотившись на решетку моста, и уставился невидящим взглядом на реку.

  Луна вынырнула из-за облака и окрасила картину каким-то мертвенным синим светом; река подернулась рябью и отразила лунную дорожку, бегущую до следующего моста и теряющуюся за поворотом. Продолжив взбираться на небо все выше, лунный диск окончательно рассеял сумерки и Город казался будто накрытым серебристым пологом; шаловливые лунные лучики, играясь, отражались от стекол окон и прыгали дальше, дальше по одним им известным делам. Ветер стих, и в этом безмолвном лунном свете стали отчетливо видны шесть мостов, стоящих вдалеке.

  Бом! – прокатилось по крышам и умерло где-то вдалеке. Бом, бом, бом…

  "Полночь", – сердце Альберта ухнуло и остановилось. Часы продолжали бить, их бой отчего-то показался ему зловещим.

  С двенадцатым ударом, когда затихло эхо и последний звук умер, разбившись о небо, наступила странная, неживая тишина. Альберта окатило холодным потом, и он поймал себя на мысли броситься бежать, бежать куда угодно, главное – подальше отсюда, от этой странной, мертвой тишины, словно колпаком накрывшей мост. Он обругал себя трусом и срывающимся голосом пробормотал:

– Хранитель Семимостья, выйди и исполни желание.

  Ничего не произошло. Вода под мостом все также текла, а луна, как и минуту назад, пялилась с неба вниз.

  Альберт выдохнул, разочарованно и в то же время с облегчением. Он попробовал это средство, оно не помогло, и хотя проблема по-прежнему на месте, ничего страшного или пугающего с ним не случилось. Теперь можно идти домой. А лучше – зайти в трактир к Иоганну и вдоволь посмеяться над тем, как ловко тот разыграл приятеля.

  Он начал спускаться обратно, но не успел сделать и шагу, как перед ним, будто из-под земли, вырос человек. Невысокий, слегка полноватый, с тяжелым отечным лицом, облаченный в черный сюртук; начищенные до блеска пряжки на его туфлях тускло блестели, седые волосы, перехваченные черной лентой, серебрились в лунном свете, белые пальцы сложенных на животе рук выделялись в ночной темноте – в нем не было ничего необычного, на первый взгляд, но отчего-то мороз пробирал по коже от одного только его присутствия.

  "Глаза, – понял Альберт, – у него нечеловеческие глаза".

  Глаза незнакомца и впрямь были жутковатые. Круглые, чуть навыкате, они горели пронзительно-голубым светом, вертикальный зрачок багряного отлива смотрел, казалось, прямо в душу, вынимая из нее самую суть и заливая туда ровную, черную пустоту.

  -Кто меня звал? – голос Хранителя оказался низким, скрежещущим, режущим слух.

  -Я, – сказал Альберт.

  Это "я" получилось каким-то жалким, и он, на всякий случай, уже более уверенно повторил:

  -Я звал тебя, чтобы ты исполнил мое желание.

  Хранитель Семимостья медленно, будто каждый шаг давался ему с неимоверным трудом, отошел от Альберта и прислонился к решетке, уставившись своими страшными, немигающими глазами на молодого человека.

  -Желание, – сказал он, – да, я могу исполнить твое желание, только вот что ты можешь предложить мне в обмен на эту услугу?

– Я… – Альберт осекся. Трактирщик не говорил о том, что Хранителю придется платить, но в любом случае денег у него не было, окромя тех последних пяти монет, – у меня совершенно нет денег…

  Хранитель пальцем поманил Альберта к себе.

  -Не все в этом мире продается и покупается, молодой человек, – назидательно произнес он и его светящиеся глаза сверкнули, – у вас есть кое-что, что вы сумеете мне подарить.

  -Подарить? Что?

  -Например, вашу душу, – красные зрачки, поймав луч лунного света, сузились, и Хранитель Семимостья стал на какой-то миг еще более жутким, – да, я помогу вам, если вы мне подарите душу.

  С этими словами он достал из кармана потертый кожаный кошелек с проржавевшей застежкой, подошел поближе, так, что его глаза оказались совсем близко от Альберта, и довольно потряс кошель около его уха. Внутри что-то зазвенело, отчаянно и тонко, будто тонкие серебряные чешуйки бились друг о друга.

  -Все мы коллекционеры в своем роде, – промолвил он, пряча кошель обратно в карман сюртука, – я вот коллекционирую души. А каково, кстати, твое желание?

  -Я хочу жить так, как жил все эти годы в Городе, – не задумываясь, сказал Альберт, – в достатке и благополучии, не думая о том, где взять денег на кусок хлеба.

  -Значит, деньги, – задумчиво проговорил Хранитель, – люди всегда хотят денег и власти, так что я не удивлен. Ну так как, молодой человек, вы согласны на мои условия?

  Альберт молчал. Синие фосфоресцирующие глаза, не мигая, ждали его ответа.

  -Как же я буду жить без души? – наконец спросил он, – если не будет души, то я, наверное, сразу же умру?

  Хранитель расхохотался каким-то лязгающим, резким смехом.

  -Ну кто, скажите на милость, вбивает вам, людям, в голову эти байки? Сотни людей прекрасно живут без души, и не умирают раньше положенного срока. Вот ответьте мне – вы когда-нибудь видели ее? Чувствовали? Эту душу-то? Что есть она, что нет – какая вам разница? А старому Хранителю радость, новый экспонат в коллекции. А всего-то сказать – дарю, мол, душу свою Хранителю Семимостья. И всего делов, и иди, живи себе, как раньше. Ну так как, порадуешь старика?

  С этими словами Хранитель положил руку на грудь Альберта, сказал несколько слов – и в его руках оказалась маленькая тонкая пластинка, переливающаяся нежно-голубыми разводами.

  -Ну вот, я вынул твою душу. Почувствовал разницу? А может быть, боль? – и снова этот лязгающий смех.

  Альберт смотрел во все глаза и не верил в то, что душу можно вот так вот легко вынуть. Он прислушался к себе – ничего не почувствовал. Ни боли, ни страха, ни отсутствия души. Как будто и не было ее никогда вовсе, как будто эта тонкая пластиночка никогда и не лежала в его груди.

  "Совершенно непонятно, – подумал он, – для чего тогда нужна душа, если без нее ощущаешь себя точно также, как с ней?"

  А вслух сказал:

  -Да, господин Хранитель Семимостья, я дарю вам свою душу в обмен на выполнение своего желания: каждый день у меня в кармане платья должен появляться кошелек с пятистами монетами.

  -Ах, как хорошо, ух, как замечательно, – от былой тяжести Хранителя не осталось и следа, казалось, что он сейчас пустится в пляс. Синие глаза засветились еще ярче, разглядывая трофей; он снова достал кошель, опустил туда пластину, которая раньше была душой Альберта; при падении она грустно и мелодично зазвенела, как будто прощалась со своим бывшим хозяином.

  -Ну что, молодой человек, ступайте себе домой, будет вам кошель с золотом каждый день, будет вам богатство! – последние слова Хранитель Семимостья буквально прокричал Альберту в лицо, а потом резко исчез, оставив Альберта наедине со своими мыслями.

  Как во сне, добрался он в ту ночь до дома, повалился на постель и провалился в липкий, глубокий сон. Ему снились светящиеся синим глаза с вертикальным красным зрачком и лязгающий, скрежещущий смех.

***

  Когда Альберт открыл глаза, солнце уже давно взошло и теперь ярко освещало спальню, плясало на стенах. За окном был яркий летний день, и все ночные страхи показались ему глупыми и смешными, а сам Хранитель Семимостья при свете дня вспоминался как долгий, страшный сон.

  Но когда Альберт оделся и сунул руку в карман, он убедился, что ночная встреча ему не пригрезилась – туго набитый кошель приятно оттягивал руку. Пересчитав деньги, он окончательно поверил в реальность своего ночного приключения:

  -А Хранитель держит слово, ровно пятьсот монет.

  С этими словами он вышел на улицу и направился было в сторону Университета, но потом передумал и решил дойти до трактира, поблагодарить Иоганна за такой прекрасный совет.