Текст книги "Космос. Марс"

Доктор Пател напоминал солдата, ползущего по полю боя с раненным бойцом. Они выбрались в начало площадки, там, где та соединялась с модулем лаборатории. Ричард Пател выбрался на двухметровую стальную ферму и закрепил на выступе карабин.

Повсюду летали осколки обшивки. В следующее мгновение рука-манипулятор скользнула над головой доктора Патела. Он успел пригнуться. Рука – манипулятор зацепила его канат, вырвала карабин и утащила доктора за собой.

Ричард Пател летел за взбесившимся гигантом, словно привязанный к руке ребенка воздушный шарик. После очередного круга, доктор Пател ударился о поверхность площадки и прекратил шевелиться.

«Андрей, Ричард, вы слышите? Уходите немедленно!»

– Он схватил его! Схватил доктор!

Молчанов выбрался на площадку и, пригибаясь, старался ухватить канат доктора.

«Я выхожу к вам»

Перед глазами Молчанова вновь появился холодный взгляд Покровского.

– Нет! – заорал Молчанов во весь голос. – Вам нельзя покидать корабль.

Стивенсон что – то говорил. Помехи заглушали его голос.

Неожиданно рука – манипулятор замедлилась, сложилась буквой «Г» и окончательно замерла. Молчанов прополз по площадке и подтянул доктора на себя. Он был без сознания, но жив.

***

Последний раз Макс был на могиле матери год назад. Тогда вокруг стоял густой лес, а теперь только запыленная пустошь, усеянная множеством свежих могил. Те родственники кто не имел возможности купить отдельную могилу для близких выбирали общие. На одиноко стоящих друг от дуга бугорках, возвышались кресты, а иногда и просто столбы с табличками из нескольких десятков имен. Сюда же хоронили и неизвестных, умерших от голода или побоев в прибрежных со Свалками районах. Говорят, на самих Свалках людей хоронят прямо в багажниках старых машин.

Кустовая роза, которую он высадил на могиле доросла до колен. Подсохшие от осенних заморозков бордово – красные цветы, скукожившись, походили на малиновые ягодки.

На могильной фотографии мама выглядит задумчивой. Макс снял это фото в день рождения отца. Уставшая от готовки, она смотрела из окна, в арку из которой обычно появлялся отец. В тот день он остался на работе. Несколько дней они доедали его праздничный ужин. Тогда он хотя бы позвонил, сказал, что не придет, бывало, что он не звонил вовсе. Она все понимала, сама придумывала ему оправдания: «Он слишком занят»; «Зачем ехать так поздно?»; «Он не забыл, это я виновата, что не напомнила». Она всегда сглаживала любой конфликт и старалась помирить всех вокруг. Ради мира в семье она готова была бесконечно жертвовать собой.

Это случилось в день его шестнадцатилетия. До этого отец появлялся дома несколько раз за месяц. Последний раз она нагладила ему рубашки, собрала несколько костюмов, а провожая спросила, когда он вернется, и, как-всегда, не получала ответа. Не приехал он и в день рождения сына. Она сказала что – то духе: «У него много дел». И ушла в спальню, попросив Макса ее не беспокоить. Врачи сказали, что у нее случился приступ. Возможно она была жива еще какое – то время не в силах произнести ни звука от щемящей в груди боли, вырвавшейся наружу после многих лет складирования и замалчивания.

Стоя у могилы, Макс рассказал об отце, о марсианине, о Маркусе Маккензи и Петровиче. Хотя он точно знал, что бы она ответила, ему не хватало этих слов. В этот раз он не плакал.

После он посетил могилу Петровича. Денег у жены на гранитную плиту не нашлось, обошлись железной табличкой на обтесанном березовом бруске. Великий человек, неоспоримый для Макса авторитет ушел так позорно. И в этом есть вина Макса. Он виноват просто фактом своего существования.

Услышал бы Петрович эти слова так и дал бы Максу пинка под зад. Щупленький старичок, имел бетонный лоб и пробивал им любую преграду. Для него не было ничего более отвратного чем ложь и несправедливость. Он костьми падал, защищая коллег, когда отец порой несправедливо нападал на них. И отец ценил эту храбрость, потому что знал, что она искренняя, без единой нотки фальши и пресмыкания. Петрович не остался бы в стороне, видя, что происходит с Максом. Чем же хуже он? Неужели Макс испугается и предаст память Петровича? Да, он не такой как отец, но одна черта в нем от него все же имеется – железная упертость. Этого Маккензи не учел.

За терминалом Бруно сидел другой человек. Он представился Джеком Монро. Высокий, с широкой спиной он был совершенно не похож на инженера. И не был им. Макс сразу узнал его по голосу. Он был в квартире Макса и спорил с Маккензи.

– Будем знакомы.

Монро пытался менять акцент и тембр голоса. Они пожали руки. Из него еще и хреновый актер.

– У него мать заболела, – предчувствуя вопрос Макса заговорил Монро. – Сел на первый поезд и ших – пых. А ты знал, что они сейчас через тоннель под Атлантикой ездят?

Макс кивнул, не слушая его.

– Введешь меня в курс? – не унимался Монро.

Маккензи подозвал Макса и вручил список заданий. Капелька кетчупа засохшим комочком висела у него на подбородке, запутавшись в щетине. Казалось, что с последней встречи Маккензи поседел.

– А с ним мне что делать? – спросил Макс, указывая на Монро.

– Дрессировать.

Макс вспомнил о Светлане. Всю ночь он собирал информацию о ней в Сети. Множество сообществ были созданы только для слежки за ее жизнью. Ее замечали развлекающейся в ночных клубах, танцующей в стриптиз – барах, некоторые узнавали ее среди проституток. Те слухи и фотографии оказывались грубыми подделками. Максу удалось выяснить, что отправной точкой ополчившегося на Свету гнева стала статья известной звездной блогерши Нимбус, специализирующейся на эксклюзивных новостях из мира шоу – бизнеса. Чаще всего новости оказывались вымышленными процентов на 99, что не мешало Нимбус зарабатывать кучу денег. Блогерша утверждала, что Светлана бросила мужа накануне его полета так как не собиралась его ждать. Якобы, убитый горем Андрей умолял ее не делать этого, а Светлана снимала на видео его унижения, чтобы затем шантажировать и обобрать до нитки. Многочисленные поклонницы Андрея восприняли это личным оскорблением. Они поджидали Светлану на улице и в подъезде, набрасывались с оскорблениями, обливали водой, забрасывали грязью. Все это снимали на видео и выкладывали в Сеть, как факт свершенной мести.

Уж лучше бы Макс думал о том где достать деньги. Черт возьми, ведь он пообещал ей кучу денег. И как он собирался их достать?

Позже Максу удалось перекинуться парой фраз с Игорехой Павловым. Друг рассказал о несчастном случае с сыном Ивана Покровского. Молодой хоккеист неудачно упал после столкновения на корте и сломал шею. Медикам не удалось его спасти.

– Я сегодня в бар иду. Серега и Вадька Волошенко обещали подъехать, – говорил Игорь.

– Близнецы из прокуратуры, помню их.

– Давай с нами. Тебе бы не помешало расслабиться.

– Сегодня не могу. В другой раз.

Макса пригласил в свой кабинет Евгений Матвеев. Внутри стоял запах классических сигарет. Неужели их еще продают? Должно быть засранец имеет выход на серые рынки товаров из Азии. После нефтяного краха, сигареты и алкоголь стали там основным источником дохода.

Матвеев сидел за широченным столом, принадлежавшим одному из партийных чиновников, возрастом лет в сто. Дым поднимался над ним клубами. На лиловых стенах, украшенных красной бахромой, висели портреты царей, советских генсеков и президентов. Для полной картины не хватало алтаря для свечей и жертвоприношений.

– Тебе нравиться здесь? – спросил Матвеев.

Макс усмехнулся. Матвеев глубоко затянулся. На кончике сигареты зажегся ярко – красный уголек, совсем как третий глаз.

– У тебя мог быть такой же кабинет.

– Зачем мне склеп при жизни?

Матвеев сдвинул губы трубочкой и с силой выпустил дым. Сквозь возникшую пелену, глубокие морщины, тянувшиеся от носа к подбородку по дуге, зашевелилась. Матвеев нагнулся к тумбочке и вытащил лист бумаги, прочел его и протянул Максу. Макс даже не взглянул на него.

– И что это?

– Заявление на расторжение договора с НАСА.

Макс вырвал лист и разорвал, ошметки бросил на пол.

– Неужели он еще ничего не понял? Я не вернусь!

Матвеев достал следом еще один аналогичный листок. На этот раз он просто положил его на стол перед собой.

– Константин Александрович больше не хочет твоего возвращения в штат РКА.

Матвеев написал что – то на подвернувшимся клочке бумаги и швырнул по направлению Макса. Бумажка прокатилась по столу и остановилась на краю, прямо перед глазами Макса.

– Твоя компенсация. Будь моя воля ты не получил бы ни копейки.

Сумма была и впрямь внушительная. Этих денег хватило бы чтобы заплатить Свете и еще на несколько лет безбедной жизни.

– Почему он сам не сказал мне?

– Я выступаю третьей стороной, гарантирующей интересы всех.

Матвеев затушил сигарету в хрустальную пепельницу. По ободу пепельницы скакали хрустальные кони, запряженные в телегу, а хрустальная метель обдувала их накаченные тела. На телеге вместо извозчика водрузилась пятиконечная звезда.

Матвеев вновь протянул ему документ.

– Подписываешь и навсегда покидаешь это место. Не подписываешь – все равно покидаешь, но с пустыми карманами.

Макс нагнулся над столом. Дымное колечко врезалось ему в лицо.

– Я хочу поговорить с Ним.

– Это невозможно. Константин Александрович сказал, что не хочет больше участвовать в этом вопросе.

Вечером Макс приехал к Светлане. Она встретила его в той же мешковатой кофте и босиком. Он попросил стакан воды и выпил залпом. В гостиной не хватало мебели, отсутствовали картины на стенах. Сама хозяйка выглядела уставшей, кожа на лице была нездорово белой и сухой.

Светлана с ходу принялась рассказывать о том, что ей удалось отыскать в файлах Маккензи. Макс едва вслушивался в ее слова, он просто слушал ее голос.

– Ты меня слушаешь вообще?

Макс кивнул.

– Ты упомянула про его счет в банке.

– Без файлов с его компьютера ни одна спецслужба мира не отыскала бы его. Маккензи хорошо замял следы.

Света показала Максу сумму на счете Маккензи.

– Откуда у него столько?

– Деньги прислали два месяца назад.

Макс задумался, шваркая пальцами по затылку.

– Ты выяснила кто прислал?

– Деньги проделали длинный путь через банки Азии. Это опасно, но зато сложнее проследить.

– Но ты же смогла?

Светлана кивнула и вывела на экран имя.

– Ты в этом уверена?

– Я уверена в том, что я делаю, – резко ответила она.

– Доктор Ричард Пател заплатил Маккензи…

Макс протер лицо ладонями.

– Он может себе это позволить. За последние два года доктор продал все свое имущество. Даже детям ничего не оставил.

– Зачем ему это?

Света пожала плечами.

– Ты нашла еще что-нибудь полезное?

– В той папке еще сотня других документов: какие-то отчеты, переписка с конгрессменами, в общем ничего полезного. Но кое – что я нашла. Доклад о смерти Чарли Хэнлона.

– Он же и так публичный, любой может получить к нему доступ.

– Да, только этот доклад написан раньше и отличается от официального. Превысил скорость, не справился с управлением и врезался в дерево – так написано в официальном докладе. Здесь же сказано, что неполадки мотора не могли возникнуть случайно.

– Я так и знал. Кто – то специально испортил его, – Макс выпрямился и сложил руки на голове. – Почему об этом докладе никто не знает?

– Я взломала полицейский сервер. Следователя, который написал его разжаловали и отправили на пенсию. Дело передали другому, который уже на следующий день заявил о несчастном случае.

– Чарли Хэнлон имел доступ к программе марсохода. Должно быть когда Маккензи предложил ему деньги за молчание как Судзуми Акияма и Джейсону Грейсу, Хэнлон отказался. Должно быть он пообещал Маккензи рассказать всем правду. И тогда Маккензи убил его.

Светлана пожала плечами.

– Я сказала только то, что нашла. Догадки строить твое дело.

– Я должен узнать, что знал Чарли.

– Без шифра – ключа, я ничего не могу.

– Второй раз мне не получить к нему доступ.

Макс посмотрел на Свету с мольбой.

– Шифр – ключ имеет динамический код. Мне его не взломать.

Макс окунул лицо в ладони.

– Черт бы его побрал.

Макс вытащил из кармана карту памяти и посмотрел на Свету.

– Мне нужны данные, которые ты откопала.

– Ты принес деньги?

– Я думал, что отдам, когда мы закончим.

– Мы? – Она встала напротив и слегка нагнулась. Ее волосы висели прямо перед глазами Макса. От них исходил глубокий цветочный аромат. – Я выполнила половину работы и должна получить половину денег. Принеси шифр – ключ, и я сделаю остальное.

– У меня пока нет денег.

Она отвернулась и выругалась.

– Я достану. Скоро.

– Да пошел ты. Ты ничего не получишь.

Она отошла к окну.

– Послушай, у меня скоро будут деньги. Я заплачу тебе, клянусь.

– Сначала деньги, потом товар. А для мотивации знай – я не все сказала.

– Там есть что – то еще? – Макс подошел к ней вплотную.

Она молчала. Макс хотел положить руки ей на плечи, но в последний момент передумал. Словно предугадав это, Света шагнула в сторону, выставив руки перед собой. Ее взгляд все еще оставался серьезным и уверенным.

– Прошу, просто скажи. Это очень важно для меня.

– Заплати. Или компромата на начальника не получишь.

Макс отвернулся, постоял так несколько секунд в раздумьях, затем вновь обернулся вокруг себя и уставился на Свету.

– Меня уволили. Компромат мне больше не нужен. Ричард Пател и Маккензи скрывают что – то важное. Я хочу разобраться что к чему.

Она смотрела на него пристально, сложив руки перед собой.

– Я получу большую компенсацию. Этих денег хватит чтобы заплатить тебе.

– Это дата, – наконец, сказала она. – Восемнадцатое ноября.

– Планируемый день высадки. Что произойдет в этот день?

– Маккензи сбежит. Я нашла переписку с вербовщиком архипелага.

Она заметила непонимание Макса.

– Архипелаги – это строго охраняемые города. Оазисы уединения, развлечений и богатства – так о них говорят вербовщики. Их охраняют лучше президентских дворцов. Попасть туда стоит баснословных денег, но жить там мечтают даже короли.

– Ты тоже хочешь туда отправиться? – спросил Макс.

Света замолчала. Потом ответила резко:

– Принеси деньги.

По дороге домой Макс погрузился в раздумья. Если Света права, то в день высадки случится нечто ужасное. Чарли Хэнлон знал об этом и хотел рассказать, поэтому его и убили. Если Макс будет лезть дальше, то могут убить и его.

Так, ему нужно успокоится. Он должен еще раз все перепроверить. Вдруг она ошиблась? Вдруг есть другое, вполне логичное объяснение. Следователь мог ошибиться, а второй всего лишь исправил ошибку. Все просто и логично. Если Чарли Хэнлон знал о серьезной проблеме, разве он готовился бы к полету? Стал бы рисковать жизнью? Перед запуском существовало столько рисков вообще не добраться до Марса, что одним больше одним меньше, никто бы не предал значению его словам. Но что – то все же было, что – то, что напугало Маккензи до смерти, информация за разглашение которой он пошел на убийство. Ричард Пател, вот человек, который знает. Нужны доказательства, нельзя просто так обвинить директора НАСА в убийстве. Но чтобы получить их нужно выяснить, что Маккензи прячет в программе марсохода. Если Макс не может получить доступ к терминалу Маккензи, тогда может быть Маккензи сам все расскажет? Его нужно прижать. Но как?

Макс знал с чего начать. Прежде всего нужно перестать быть Новиковым и стать Ворошиловым. Сегодня вечером он не пойдет домой, у него есть дела поважнее – ему нужно выпить. Макс отыскал номер Игоря Павлова.

***

Молчанов плохо спал. Его мучала клаустрофобия и постоянная жажда. Температура в некоторых модулях корабля понижалась ниже ноля градусов. Не помогало ни тепло от сжигания кислородных шашек, ни включение отопления на несколько часов в день. Чтобы согреться Молчанов закутывался в одеяло и напоминал снаружи дрожащий летающий ковер.

Связь с внешним миром осуществлялась только через ЦУП редкими и короткими сеансами. Молчанов же грезил об эфирах, которые еще недавно ненавидел. Последняя тонкая нить, связующая его с родной планетой оборвалась. Казалось, что он там и не был никогда, что это был всего лишь яркий сон, что реальность – она здесь, посреди невесомой холодной пустоты.

Члены экипажа все реже общались между собой. После окончания рабочей смены, каждый пропадал в темноте и появлялся только утром. Одна лишь Нака не двигалась с места. Молчанов проводил с ней все свободное время. Он разговаривал с ней, иногда напевал ее песни, используя вместо японских слов универсальные «на – на – на» или «ла – ла – ла». Иногда ему казалось, что она реагировала. Ему вообще стало много чего мерещиться: то огоньки за стеклом иллюминатора, то, вдруг, из темноты выглядывали лица из прошлого, и начинали говорить с ним. Отец как всегда юморил; мама строгим голосом поучала; Бальтазар и вовсе посмеивался над ним, расположившись в удобном кожаном кресле.

Раз в день Молчанов посещал командира Стивенсона в главном модуле. Обычно тот либо ругался с ЦУПом, либо молча просматривал бесконечные электросхемы, не реагируя на Молчанова, не единой мышцей лица. Молчанова это вполне устраивало. Он оставлял командиру порцию антидепрессантов и забирал пустой контейнер от предыдущего дня.

В этот раз помимо командира присутствовали Покровский и доктор Пател. Первый выглядел неживым манекеном, и в его взгляде не было вообще никакого интереса. Доктор Пател все еще кривился в левую сторону, где у него обнаружился перелом ребра. Молчанов все еще чувствовал вину перед ним.

– …насыщение солнечных батарей падает быстрее чем я думал, – зачитывал Покровский с листа бумаги. – Через два дня придётся отключить Щит. Если уровень радиации поднимется вернемся в капсулу и тогда не сможем продолжать ремонтные работы. Еще через три дня отключим систему жизнеобеспечения. Кислородные шашки на исходе.

Командир Стивенсон слушал с каменным лицом, выписывая на листке бумаги какие – то бесконечные цифры.

– Мы подошли к точке.

– Ты предлагаешь рисковать… Вопрос только в вероятности успеха. ЦУП не может помочь нам. Мы как древние люди, которые нашли компьютер. И мы жжем под ним костер в надежде заставить его работать.

Доктор Пател взглянул на Покровского, тот в ответ кивнул.

– Скотт, сэр. Мы с Иваном доработали последнюю схему подключения ЦУПа.

У каждого изо рта исходил пар. Из – за влажности волосы становились мокрыми и покрывались белоснежным инеем.

– Я читал ваш план, доктор, – говорил Стивенсон, не отвлекаясь от своих расчетов. – Вероятность успешного запуска три процента. Этого мало.

– Когда отключится холодильник частицы топлива распадутся, – напомнил Покровский.

– Я не отдам приказ, который приведет к термоядерному взрыву, – Стивенсон повысил голос. – Мы будем работать чтобы увеличить вероятность. Сделайте все возможное чтобы продлить время работы холодильника. Я даю вам полную свободу действий.

– Да, сэр.

Покровский сложил лист бумаги и засунул за пазуху. Стивенсон продолжал выписывать все новые цифры, высчитывать суммы столбиком, рисовать от руки графики, перечеркивать и начинать заново.

– Есть еще один вариант, сэр, – произнес доктор Пател. – Нака. Она может помочь.

– Объясните, – сказал Стивенсон машинально.

– Ее отец был главным конструктором реактора, – доктор Пател прервался, словно сказал лишнего. Потом осторожно продолжил, – Она может что – то знать, может помочь заполнить пробелы.

– Нака в коме. Как вы собираетесь спросить ее?

В голосе командира звучал скепсис. Доктору Пателу было некомфортно говорить в присутствие Молчанова.

– Кома искусственная, а значит ее можно прервать.

– Это исключено, – сказал Молчанов.

Командир Стивенсон отвлекся от вычислений и взглянул на Молчанова.

– Она может умереть, – добавил Молчанов.

– Какова вероятность? – спросил Стивенсон.

– Человек – это не машина, – Молчанов обвел присутствующих взглядом. – У нее обширный отек мозга. Если ее разбудить она погибнет. А если выживет то превратиться в овощ.

Повисла пауза. Все обдумывали услышанное.

– Дельный совет дал док. Если не попробуем, ей вообще не продеться просыпаться, – сказал Покровский.

– Она сможет отвечать на вопросы или нет? – строго спросил доктор Пател.

– Скорее всего она не сможет дажепонять смысл вопросов, – ответил Молчанов.

Омар Дюпре никогда не даст на это согласие. Уж лучше пусть они взорвутся все вместе к чертям, но его работа должна быть выполнена безукоризненно.

Все замолчали и посмотрели на командира.

– Возможно, доктор вы правы и Нака что – то знает. Но это всего лишь предположение. Она была еще ребенком, когда ее отец погиб.

– Она много лет изучала этот реактор. Возможно ей удалось достать какие – то документы или схемы… Хоть что – то.

– Я не даю разрешения вывести ее из комы!

Молчанов незаметно подменил пустую баночку из – под таблеток на полную и удалился. Ему не хотелось участвовать и дальше в этой дискуссии.

В лаборатории доктора Патела было холодно, как в гранитной гробнице. Нака лежала укутанная толстым слоем одеял. В тусклом свете фонаря над ее головой громко дышал аппарат искусственной вентиляции легких. Даже на грани Нака каким – то невероятным образом сохраняла свое обаяние. Она была по настоящему красивой.

Молчанов гладил ее по холодной руке и рассказывал историю из детства. Ему было девять. Они жили в крохотной квартирке с одной комнатой. Отец работал научным сотрудником университета, мать подрабатывала тем, что сидела с соседскими детьми. Андрей часто проводил время у окна и наблюдал за мальчишками во дворе. Он мечтал также, как они рассекать по лужам на велосипедах, обливать с головы до ног девчонок в чистых сарафанчиках – ему хотелось чувствовать себя свободным, хозяином самому себе, ехать туда куда вздумается, сегодня быть в одном месте, а завтра уже в другом. Маленький Андрей понимал, что родители не могут позволить себе купить велосипед и о своей мечте не заикался. Однажды, вернувшись домой со школы, он увидел его. Не новый, местами в ржавчине, подкрашенный тут и там, но самый настоящий велосипед. Вместо того чтобы быстрее бежать на улицу, он долго обхаживал новый агрегат вокруг да около. Как говорил отец – «эмпирическим путем высчитывал вероятность успеха». На третий день, когда все нюансы были досконально продуманы в теории, он решился на первый практический эксперимент. Все получилось с первого раза, и он заколесил по окрестностям, как единоличный хозяин этого мира. Отец гордился сыном, а мама открыто ругалась за трату на «бесполезную игрушку».

Новые рентгеновские снимки не внушали оптимизма – отек оставался обширным. Возможно им самим осталось жить совсем недолго, даже мысль о том, чтобы бросить Наку была Молчанову отвратительна. И дело не в том, что он вынужден изображать врача, Нака стала ему дорога, как друг и он будет защищать ее до последнего вздоха.

Доктор Пател влетел в модуль почти беззвучно. Собрав в охапку какие – то приборы, он приблизился к Молчанову со спины и осмотрел Наку, словно музейный экспонат.

– Почему вы прогнали ее? – спросил Молчанов, не оборачиваясь.

Отвечать доктор не стал.

– Я знаю она не сама ушла из группы Террос, – сказал Молчанов. – Вы подделали отчет.

– Это было мое право.

– Вы знали, что она лишиться всего. Уничтожили ее карьеру.

Доктор Пател качнул головой в обе стороны, затем облизнул обсыхавшие губы.

– Ты ничего не знаешь, Андрей.

– Она любила вас, не так ли?

Доктор Пател смотрел на Наку пристально, как победитель на поверженного противника.

– Да.

– Она была совсем ребенком. Вы воспользовались ей, а потом выбросили на помойку.

– Я вернул ее туда откуда подобрал. Она обещала разрушить мою жизнь. Я защищал свою семью.

На последнем слове он дернулся, скрючился и схватился за бок, скривив лицо от боли.

– Я видел стенограмму совещания по утверждению дублера на место Чарли Хэнлона. Никто не хотел выбирать ее. Вы сказали, что не полетите сами, если ее не утвердят. Почему?

Доктор Пател с трудом выпрямился. Он дрожал и дышал рывками.

– Потому что она лучшая, – почти шёпотом сказал он.

Молчанов обернулся к Наке и погладил по голове. Доктор Пател принял таблетки и какое – то время молчал, приходя в себя. Затем заговорил томным и сдержанным голосом:

– Мария Кюри исследовала образцы урана и радия голыми руками. Ее открытия позволили обуздать атомную энергию, лечить неизлечимые болезни. Она не узнала об этом, погибла от лучевой болезни. Как и другие сотни и тысячи ученных жертвовавших собой ради науки. Это наша участь – рисковать всем, – доктор Пател указал в иллюминатор. – Наша цель там. Ты и я на пороге открытия о котором люди не могли и мечтать. Колебалась бы Мария Кюри на нашем месте? Пойми же если Нака успеет сообщить хоть что-то полезное, ее смерть не будет напрасной.

– Убирайтесь отсюда!

Доктор Пател улетел восвояси, ни сказав больше ни слова.

Молчанов еще долго сидел в раздумьях. Наблюдал за капельницей с седативным средством, поддерживающего Наку в состоянии искусственной комы. Позже он направился в купол.

«Звезда – прародитель жизни и жестокий убийца. Через несколько миллиардов лет, когда водород в ее недрах иссякнет, она расшириться в тысячу раз и поглотит Землю. А потом звезда взорвется и погибнет, как погибали миллиарды звезд – предков до нее. Из останков родятся новые звезды и новые планеты. И жизнь. Через миллиарды лет, новые люди, будут вновь исследовать эти пространства. Будут уверены, что они здесь первые и единственные. Они никогда не узнают о нас, ведь у космоса нет памяти, нет стены, на которой можно записать историю рода человеческого. Мы порождение звезд и их ископаемые останки. Беспомощные и бессильные жертвы, на маленькой голубой точке в бесконечном пространстве. Вот она, словно песчинка, на которой жили все известные гении и глупцы, полководцы и предатели, правители и рабы, почивавшие и умершие. Хомо сапиенс. Гордые собой, определившие грани разумного и присвоившие себе высшую ступень развития».

Молчанов перелистывал книгу Ричарда Патела «Вселенная здесь и сейчас», написанную много лет назад. Книгу принесшую ему первую известность, деньги и славу. Она стала новой библией для приверженцев идей науки, как единственной движущей силы в мире. Человечеству в книге отводилось место звездной пыли, крохотному кирпичику в фундаменте вселенной. А если кирпичик вдруг треснет или окажется неправильной формы, он должен быть стерт обратно в порошок во имя сохранения бытия вселенной. Молчанов и раньше читал эту книгу, но сейчас он будто впервые понимал, что написано в ней.

Буквы сливались, он то и дело погружался в дрему. Вот он уже катил на велосипеде по межзвездному пространству. Вокруг летели кометы, их ледяной хвост холодил ему кожу. Молчанов мчался по невидимой дороге, задрав голову и крича в пустоту. Навстречу летел громадный красный шар. Они столкнулись, но Молчанов не погиб. Теперь он колесил по песчаным марсианским дюнам. Над головой бороздилось небо с желтоватым отливом. Впереди возвышалась гигантская ракушка с разломом в центре, окруженная опавшими от древних извержений склонами. Купол Юпитера. Земля под колесами задрожала, велосипед тонул в бурлящем песчаном море. Вулкан проснулся, столбы пыли и камней взлетели в небо. Времени у Молчанова в обрез, каждая секунда может стать последней. Он бросил увязший велосипед и побежал. Земля уходила из – под ног. Он тонул в песке, выбирался и снова тонул. В конце концов, обессилев, он полз. Он должен спасти их, именно для этого он прилетел… В пещере темно. Продвигаясь на ощупь, он наткнулся на горы костей. Вулкан громыхал, камни сыпались с потолка и разбивали кости в пыль. Все, кто жил здесь давно умерли. Он опоздал.

Молчанов открыл глаза. Его трясло от холода. Стекла иллюминаторов покрылись тонкой наледью. Молчанов приложил ладонь к стеклу, затем убрал. Мокрый пятипалый контур медленно растекался. Ему вновь померещилось чье – то присутствие. Он обернулся. Никого. Атмосферный датчик сигналил о повышении углекислоты в воздухе. Его мозг всего лишь реагирует на кислородное голодание. Он приложил к лицу маску и сделал несколько глубоких вдохов. Стало легче.

Молчанов полетел в реакторный модуль. Он не был здесь с тех пор как вытаскивал оттуда полуживую Наку. Дверь была открыта, внутри горел свет, звучал металлический звук.

– Я опять пропустил тренировку? – спросил Покровский, увидев его.

– В этот раз нет.

В модуле было дымно, отовсюду торчали голые трубки, оголенные провода, летали запчасти от мала до велика, а в центре всего этого хауса вниз головой парил Покровский и ковырялся отверткой в каком – то громадном приборе. Волосы торчали рожками в разные стороны.

– Не спиться? – спросил Покровский. – Или ты по делу? Говори уже, не тяни. Вижу же – маешься.

– Хочу извиниться, – произнес Молчанов. – За то, что… Ну ты понимаешь.

– Ты про взбесившийся манипулятор? – Покровский усмехнулся.

– Про него.

Покровский шутливо погрозил отверткой.

– Кто ж знал, что ты удумаешь шланги пилить и компьютер глюкнет. Конструкторы же автономную диагностику заложили только для капремонта, и уж точно отдельно от площадки. Для этого и аккумуляторы установили. Одно слово – японцы. Не для русских вся эта техника. – Покровский рассмеялся, изобразив в воздухе как отпиливает невидимый шланг. – Вот хитрюги узкоглазые, даже в инструкции об этом не упомянули.

– Доктор Пател чуть не погиб.

– Этот научник только с виду такой хилый. Притворяется, точно тебе говорю.

Покровский вытащил из прибора нечто похожее на стальную буханку хлеба и отбросил в сторону. Та пролетела несколько метров и прицепилась к стене точно в специальный держатель.

– А знаешь, мне даже льстит, что ты решил, будто я хочу тебя прикончить. Я прям как герой фильма. Ну знаешь эти старые картины. Один член экипажа сходит с ума, выпрыгивает на жертву из вентиляционной шахты, и протыкает огромным ножом. Потом поднимает над собой, и кричит медвежьим голосом. Эх, в мое время такие фильмы были популярны. Так что спасибо тебе за ностальгию.

Молчанов улыбнулся из вежливости. Покровский приблизился к нему с острой отверткой в руке. На какой – то миг он замер, а Молчанову показалось, что Покровский сейчас воткнет ее ему в живот. Вместо этого Покровский развернул отвертку острием к себе и протянул Молчанову. Они работали и болтали на отвлеченные темы и впервые Молчанову показалось, что нет вокруг бесконечной темноты. И они не на грани гибели.

– Границы остались на Земле, – отвечал Молчанов на длинный монолог Покровского о нациях и важности их сохранения.

– Границы в головах при рождении закладываются, – парировал Покровский. – Только так нации выживают, мой друг.

– И начинаются войны.

– Войны будут всегда. Пока есть те, кто готов умирать по чужому приказу, – Покровский отдал честь невидимому командиру.

Молчанов кивнул и протянул Покровскому собранный прибор.