Текст книги "Метро 2033: Крым-3. Пепел империй"

– Теперь все здесь, – он широко повел руками. – Последний Легион – единственная сила в мире! Единственная! И поэтому я предлагаю вам выбор: вы можете умереть, и безболезненную смерть не обещаю, ребята у меня горячие. А можете присоединиться к победителям. Профессор, буду откровенен: ваши мозги мне нужны. Листоноша же… деточка, не надейся, мы на твое тело не позаримся – у нас брезгуют мутантами, в Последнем Легионе только здоровые и сильные женщины, годные для воспроизводства безупречного потомства. Но ты пригодишься на грязных работах, требующих выносливости и устойчивости к инфекциям и радиации.

– Подавись. Своим. Выбором. Выродок, – выплюнула Бандеролька.

Прозвучало не так четко, как хотелось бы – из-за разбитых губ.

Командор рассмеялся:

– Ну-ну. Сейчас вас вернут в камеры, и будет время подумать, если тебе, деточка, есть чем думать. А вам, профессор, говорю: соглашайтесь. У нас лучшее оборудование. У нас лучшие архивы. У нас, представьте, все наследие прошлого! А с листоношами вас ждет только смерть.

Интерлюдия 3
Дневник Пошты

Бандеролька попыталась вспомнить, когда она в последний раз читала дневник Пошты и о чем была та запись. Кажется, Пошта тогда впервые попал на Ярмарку в Симферополе. Эта запись настолько понравилась девушке, что она перечитала ее несколько раз подряд и, вполне возможно, могла цитировать ее по памяти…

…День двести девяносто девятый.

Впервые за долгое время я оказался в большом поселении. Симферополь, сильнейший из независимых городов Крыма. До Катастрофы он был столицей полуострова, хотя негласно делил это звание с Севастополем. Сейчас, если верить картам клана, от Севастополя осталось лишь пепелище, да и живем мы не на полу-, а на самом что ни на есть острове. Но даже столько времени спустя Симферополю не удалось вновь стать полноценной столицей.

Остров наш раздроблен и поделен на сектора влияния. На севере промышляют бандиты и пираты, степь находится под контролем Казачьей Сечи, а на юге набирают силу крымские татары. Это не говоря о том, что каждый мало-мальски уцелевший после Катастрофы город мнит себя удельным княжеством, копать-колотить.

Но единственным светлым пятном в новых порядках Симферополя для меня стала Ярмарка. До сегодняшнего дня я много слышал о ней и от других членов клана, и от простых встречных путников. И из их рассказов мне представлялось нечто невообразимое. Толпы музыкантов и уличных артистов. Прилавки уличных торговцев, ломящиеся от свежих овощей и фруктов. Музыка, танцы, веселье, товары со всего острова!

На деле же все оказалось далеко не так радужно, как я нарисовал в своем воображении.

Пред моим взором предстала… не помойка, конечно, но что-то очень на нее похожее. Грязные постройки, привалившиеся друг к другу, толпы калек и прокаженных, пристающие к каждому прохожему с требованием «подать патрончик ветерану и инвалиду», и жуткий затхлый запах. Конечно, все это безобразие творилось на подступах к Ярмарке, проходившей в бывшем торговом центре, вход в который охраняли как местные мордовороты, так и наемники из числа казаков. Но, как говорится, первое впечатление самое сильное.

– Сынку, – я почувствовал, как кто-то дотронулся до моего ботинка. Я был верхом на Одине, так что и без того невысокая старушка, завернутая в тысячу грязных платков и шалей, казалась совсем крохотной. Я решил, что она тоже хочет попросить у меня патрон или банку тушенки, и уже было потянулся к сумке с припасами, притороченной к седлу, как старушка выдала: – Сынку, купи девочку! Хорошая девочка, чистенькая…

– Копать-колотить!

Мне впервые захотелось ударить женщину. Заехать мыском ботинка по ее гнилым редким зубам. Но я смог погасить вспыхнувший внутри меня огонь негодования и просто проехал мимо.

В этот момент я почувствовал у себя во рту тошнотворный привкус тухлого мяса. Боги, до чего же могут опуститься люди ради выживания? Продавать своих (а может и чужих?) детей первым встречным. Гниль.

Стараясь как можно скорее забыть неприятную старуху, я пришпорил Одина и рысью промчался остаток пути до Ярмарки. Оставив верного скакуна на попечение мальчишки-конюха, предварительно велев строго-настрого не причинять ему малейшего вреда (велел коню, а не мальчику), я наконец-то шагнул в прохладу помещения торгового центра.

Здесь публика оказалась гораздо приятней. Опрятно одетые покупатели и просто пришедшие поглазеть на Ярмарку жители Симферополя и окрестных поселений. Длинные торговые ряды с одеждой, оружием (естественно, незаряженным), всевозможной утварью и разной мелочовкой, способной хоть немного скрасить убогие жилища небогатых обитателей острова.

Но мое внимание привлек огромный шатер в центре помещения. Цветастый, сшитый из белых и красных полотен ткани, он сиял разноцветными огнями неоновых ламп. Думаю, на одну только иллюминацию хозяева шатра потратили немалые средства. Хотя, допускаю, что все расходы компенсировали управители Симферополя.

Подойдя поближе, я услышал доносившуюся из шатра мелодию. С трудом пробившись сквозь столпившийся вокруг шатра народ, я смог оказаться напротив входа и понять, что это была не просто мелодия, а песня, исполняемая группой бродячих музыкантов.

 
Черные-черные-черные травы
сквозь асфальт до ее обнаженных колен —
она любит меня словно пленная,
приговоренная…
Черные-черные-черные реки
текут из ее опущенных век —
и я просыпаюсь простреленным
и беспомощным,
как ребенок.
 
 
И нет никого с нами,
и нет ничего проще —
наполнена снами
пустынная площадь.
Иди по ней медленно
(раз-два),
дыши теперь ровно
(раз-два-три),
и нет – никого не было,
и нет – ничего кроме!
 

– Так! Платить будешь? Если нет – то проваливай! Нечего тут на халяву уши греть! – огромный верзила в кожаном фартуке, пахнущий застарелым перегаром и чесноком, возник передо мной словно из воздуха. Первым моим желанием было рефлекторно ударить вонючего бугая в кадык, но я вовремя вспомнил, что обещал не ввязываться в неприятности на территории Ярмарки. Так что я просто расплатился с неприятным типом двумя патронами и оказался внутри шатра.

 
Белая-белая-белая кожа
и синяя вязь из разорванных струн —
она скоро уйдет, бесшумная,
словно кошка.
Туда, где отброшено, будто одежда,
тело без боли и без следов.
Моя тонкая, грустная, нежная —
я почти готов….
 
 
И нет никого с нами,
и нет ничего проще —
наполнена снами
пустынная площадь.
Иди по ней медленно
(раз-два),
дыши теперь ровно
(раз-два-три),
и нет – никого не было,
и нет – ничего кроме!
 

Теперь я мог рассмотреть музыкантов вблизи. Песню исполняла удивительной красоты женщина. Если судить по ее седым локонам и неглубоким морщинам на лице и кистях рук, ей было не меньше пятидесяти лет. Но вот ее голос звучал пронзительно юным. А ее глаза! Они буквально светились жизнью. И это несмотря на то, что песня была довольно грустной.

 
Черные-черные-черные реки
текут из ее опущенных век —
и я просыпаюсь простреленным
и беспомощным…
Черные-черные-черные травы
сквозь асфальт до ее обнаженных колен —
она любит меня,
она любит меня…
Она любит меня!
Она любит МЕНЯ![4]4
  Группа «Немного Нервно», песня «Черные травы».


[Закрыть]
 

Аккомпанировавшие женщине музыканты замерли, инструменты их смолкли. На секунду в шатре повисла глубокая тишина, буквально через секунду уступившая место оглушительному шквалу аплодисментов.

– Браво! Бис! Еще!

Публика неистовствовала, сбивая ладоши и надрывая глотки. И пока музыканты благодарно принимали аплодисменты, вдоль зрителей перемещались несколько девушек со шляпами, в недра которых щедро сыпались патроны и прочие мелкие ценности.

Наблюдая за девушками со шляпами, я заметил в толпе весьма примечательного господина. Одежда на нем была сплошь черного цвета, а лицо скрывала маска, скорее всего из какого-то металла. Человек в маске моментально заметил мой пристальный взгляд и поспешно ретировался. И сколько я ни присматривался к толпе в тот вечер, больше он мне на глаза не попадался.

Но что-то подсказывает мне, что наши пути еще пересекутся…

Глава 9
Мышеловка

У подножия Чатыр-Дага встали на привал. Смеркалось, и Контейнер решил в горы на ночь глядя не лезть. Не бог весть какая гора, конечно, тропинка вилась серпантином под небольшим углом, но – сыпучка, мелкие камни, вполне вероятно – растяжки или древние мины. Лучше не рисковать.

Развели небольшой костерок в яме, чтобы не было видно издалека, вскрыли сухпай.

– Что за жизнь такая? – расстроился Ренькас. – Опять в горы пилить, всухомятку жрать. Козла, что ли, горного подстрелить, шашлык сделать?

– Сам ты козел, – сказала Олька Зяблик.

Всю дорогу от Керчи до Чатыр-Дага старпом Ренькас неумело, но энергично подкатывал к Боевому Зяблику – безуспешно, разумеется, но назойливо. Олька все время злилась.

Контейнер тоже злился, не хватало ему еще пубертатных разборок в отряде. Все они пребывали, что называется, «на тонком нерве» – хватит любой искры, чтобы полыхнул огонь разборок и обвинений. Что неудивительно – столько времени вместе, через столько мерзких и гадких событий прошли, да еще и с миссией, которая вроде бы и необходима, но никому не по нраву.

«Держать себя в руках, – приказал себе Контейнер. – И молодежи не давать расслабляться. Это вон Бородач – вольный стрелок, свалил на одном из привалов, и поминай как звали. А у нас есть цель. И мы ее добьемся. Любой ценой.

Любой?

Любой!»

– Чего это я козел? – обиделся Ренькас.

– Просто. Козел и все, – сказала Олька Зяблик.

– Ну и дура! – заявил старпом.

«Ну, началось», – подумал Контейнер.

– Отставить разговорчики! – приказал он. – Доедаем ужин – и спать. Первым дежурит старший помощник Ренькас. Вахта – два часа. Потом я. Потом Боевой Зяблик. На рассвете выдвигаемся в гору.

– Еще и не досыпаем все время… – пробурчал Ренькас.

Укладываясь, Контейнер прокрутил в голове события последних дней. Из Керчи выбирались трудно. Захват комендатуры не прошел даром: вертухаев с шевронами Серебряной Маски в город пригнали сотни, они прочесывали каждую руину и хватали всех подозрительных лиц. Отряд Контейнера три дня прятался в солдатском борделе – снизу, в подвале, накачивались дешевым вином и наркотиками перепуганные солдатики, по улицам шастали черные автоматчики, а листоноша со спутниками выжидал. На четвертый день отправил на разведку Ольку. Боевой Зяблик вернулась с хорошими новостями – на рынке (Керчь медленно, но верно оправлялась после чудовищной бомбардировки) говорили о странных событиях в Севастополе – мол, туда вернулись матросы, устроили бунт, захватили несколько кораблей…

Значит, капитан Олег Игоревич и псина его Карма живы и действуют.

С Казантипа вестей не было. Туда Правдоруб отправил два отряда солдат – и ни один не вернулся. Атаманша Пеева свое дело знала туго.

Море и суша были охвачены. Дело за воздухом. Надо искать Лапуту.

Контейнер рискнул – выходили из Керчи днем, внаглую. Почти проканало. Лишь на самом выезде из города пришлось чуть-чуть пострелять, и то – больше для острастки, чем на поражение.

Погони за ними не было. Видимо, решили, что это обычные дезертиры – чего их ловить, в любой деревне потеряются, за местных сойдут.

Потом была долгая и пыльная дорога до Чатыр-Дага. И вот – желанная цель перед самым носом. Выспаться и вперед, искать Лапуту.

«Все, хватит, – сказал себе Контейнер. – Спать. Завтра будет тяжелый день».

Он даже не представлял себе, насколько он был прав…

Контейнер провалился в тяжелый глубокий сон без сновидений – а очнулся от того, что на грудь ему наступила нога в тяжелом ботинке.

– Встать! – скомандовал резкий отрывистый голос, чем-то напоминающий собачий лай.

Листоноша открыл глаза. Нога, как и голос, принадлежали рослому человеку в темно-сером и очень грязном балахоне. В руках человек держал короткий АКСУ со спаренным магазином. И по тому, как он держал автомат, было видно – обращаться с оружием «серый» умеет. Контейнер медленно посмотрел по сторонам. В их лагере было около двадцати посторонних в серых балахонах. Ренькас лежал лицом вниз со связанными руками, Ольку Зяблик как раз связывали. Дергаться смысла не было.

– Я не могу встать, – сказал Контейнер максимально мирно. – Ты же на мне стоишь.

Серый человек убрал ногу. Контейнер медленно сел. Серые хозяйничали в лагере – потрошили рюкзаки, разряжали трофейное оружие. Опытного листоношу взяли в плен во сне. С ума сойти. Как такое вообще могло случиться?

«Ну, допустим, я устал за последние дни. И месяцы. Задрых. А Ренькас? Тоже уснул? Не может быть».

И тут Контейнер увидел, что из его бедра торчит крошечная стрелка с серым оперением.

Теперь все стало на свои места. Дротик с транквилизатором. Выстреливается из пневматического пистолета или ружья. Вырубает крупного зверя практически моментально.

«Странно, почему нас просто не пристрелили. Неужели работорговцы?»

Серый человек, пленивший Контейнера, жестом подозвал коллегу. Различить их было практически невозможно: серые балахоны, повязки на лицах – но этого выделяла командирская осанка и привычка размашисто жестикулировать.

– Покажи картинку, – велел главный серый.

Второй вытащил из складок мешковатого балахона мятый листок бумаги. Главарь посмотрел на бумагу, потом на Контейнера, потом опять на бумагу.

– Вроде, они. Тут сказано, что ты листоноша, так? И звать тебя Контейнер?

Отпираться смысла не было. Контейнер пожал плечами и кивнул.

– Ну, листоноша, и что с того?

– У нас давние счеты с вашим кланом, – заявил серый главарь. – Был один листоноша… Звали его, кажется, Пошта. Ох, и попортил он нам крови. Так что – не обижайся, Контейнер, но мы будем мстить за погибших братьев.

– Погодите, – попросил Контейнер, пока ему туго связывали руки серой веревкой. – Мы – это кто?

– Мы – адепты Серого Света.

«Твою мать», – успел подумать Контейнер за секунду до того, как на его затылок опустился приклад автомата – и наступила темнота.

* * *

– Контейнер!

Голос доносился откуда-то издалека.

«Контейнер. Так меня зовут. Где я?»

Он попытался открыть глаза – и не смог. Веки слиплись.

– Контейнер!

Вслед за слухом пришла боль. Дикая боль во всем теле.

«Меня били? Да. Совершенно определенно. Пинали ногами. Бесчувственного. Не будь я листоношей, сломали бы ребра и отбили внутренние органы.

Так. Я листоноша. Меня зовут Контейнер. Это мы установили. У меня наверняка было сотрясение мозга. Поэтому я ни черта не помню. Но где я и кто меня так зверски избил?»

– Погодите, – другой голос. Женский. – У него кровь засохла на веках. Рассечена бровь. Минутку.

Прикосновение к лицу. Влага. Мокрая тряпка бережно оттирает глаза. Еще чуть-чуть. Наконец-то.

Контейнер разлепил веки.

– Жив, старик! – прямо над ним нависало лицо.

«Я ее знаю? Да. Это атаманша Пеева», – вспомнил Контейнер. И следом вспомнил сразу все – долгую дорогу от Керчи до Чатыр-Дага, через Ангарский перевал, ночевку у подножия горного массива, Ренькас в карауле, дротики с транквилизатором, сектанты Серого Света, старые счеты с кланом Листонош.

Но откуда здесь атаманша Пеева?

– Что… ты… тут… делаешь? – запинаясь и с трудом шевеля разбитыми и пересохшими губами, спросил Контейнер.

– То же, что и ты, – ответила атаманша и поднесла Контейнеру металлическую чашку с водой.

Вода отдавала серой, но Контейнеру было все равно. Он начал жадно пить, и вскоре чашка опустела.

– Где мы? – спросил он, переведя дыхание.

– В плену у сектантов. Серый Свет. Меня взяли в Феодосии, – сообщила атаманша. – Я ездила за боеприпасами и медикаментами для армии Казантипа. Взяли, как девочку, без единого выстрела. Подсыпали какой-то дряни в пиво. Знала же, что не до шастанья по кабакам, – но вот не удержалась.

– Где мы – в географическом смысле?

Контейнер обвел взглядом помещение, в котором они находились. Пещера. Огромная, сводчатая, со сталактитами и сталагмитами. В потолке – дыры, оттуда падают косые лучи света. По пещере бродят пленники – все изрядно избитые.

– На Чатыр-Даге, – ответил Ренькас. – Вернее, внутри его. В святилище Серого Света. Точнее, в тюремной его части. Тут обширная сеть пещер.

– Давно? – спросил Контейнер.

– Второй день. Здорово тебя отделали. Думал – все, каюк. Ан нет, выкарабкался, – с уважением произнес Ренькас.

– Это потому что я листоноша, – сообщил Контейнер.

– Отделали потому что ты листоноша или выкарабкался, потому что ты листоноша? – уточнила Олька Зяблик. Она тоже была тут, с красивым фингалом под глазом.

– И то, и другое, – ответил Контейнер. – Сектанты Серого Света не очень любят листонош, но в данном случае они искали конкретно меня. Интересно, откуда у них мои словесный портрет и имя?

Ренькас пожал плечами.

– У них все наши словесные портреты, – сказал он. – Даже Кармы. Они мне показывали, спрашивали, где найти капитана и собаку. Похоже, Олег Игоревич и Карма последние не попались в их лапы.

– То есть, они целенаправленно ищут членов нашего отряда? – уточнила атаманша Пеева.

– Видимо, так.

– Тогда все ясно, – сказал Контейнер, предпринимая осторожную попытку сесть. Спина болела зверски, но позвоночник и ребра были целы, внутренние органы – тоже, спасибо корсету стальных мышц. – Их послал Человек в Серебряной Маске.

– Почему ты так думаешь? – спросила Олька Зяблик.

– Потому что больше некому. Кому еще мы так досадили, что на нас натравили такую мразь, как поклонники Серого Света?

– Погодите! – взмахнула руками атаманша Пеева. – Кто такой этот Человек в Серебряной Маске?

– Хотел бы я знать… – пробурчал Контейнер, вставая на ноги. Его пошатывало и слегка подташнивало – обычное дело после сотрясения мозга, но он мог стоять. – Ренькас, расскажи ей. Я пойду пройдусь. Надо размять ноги. И мозги.

Оставив Ренькаса посвящать атаманшу Пееву во все подробности, Контейнер направился к дальнему концу пещеры, где из-под земли бил родник с той самой сернистой водой. Пленников – кроме них – в пещере было немного: три торговца, пара охранников, один бродяга и очень сильно избитый мужчина в грязно-белом комбинезоне и рваной кожаной куртке.

Добравшись до родника, Контейнер умылся и осмотрел себя. «Порядок, бывало и хуже. Организм листоноши быстро восстанавливается, дайте мне пару часов – а лучше дней – и буду как новенький. А вот чудаку в комбинезоне повезло меньше. Ему сломали руку, ногу и, видимо, переломали ребра – дышал он с трудом».

Кого-то он напоминал Контейнеру. «Ах, ну да – пилота в пыточной камере керченской комендатуры. Чем? Не знаю. Что-то в нем было… неместное. Выражение неземного превосходства на лице. Даже сквозь кровь и синяки. Смотрит сверху вниз. Неужели…»

– Эй, друг, – позвал Контейнер, опускаясь на корточки. – Ты откуда будешь? Не с Лапуты, часом?

Избитый криво ухмыльнулся окровавленными губами.

– Лапута – это миф, – сообщил он.

– Этот миф на моих глазах разбомбил Керчь, – сказал Контейнер.

Избитый сделал попытку сесть. Не получилось. Контейнер ему помог. Баюкая сломанную руку, избитый спросил:

– Ты из Керчи?

– Не совсем, – туманно ответил Контейнер.

– Кто ты?

– Листоноша, – честно ответил Контейнер. – Один из последних. Хочу разрушить армию Союза Вольных Городов Крыма и остановить Человека в Серебряной Маске.

Избитый, похоже, пропустил его слова мимо ушей, как пустой звук.

– Там, в Керчи… – начал он. – Там сбили биплан. Пилот успел выпрыгнуть. Что-то знаешь о нем?

– Да, – кивнул Контейнер. – Он погиб. Мы не успели его спасти. Перед смертью он нам поверил. Сказал, что база лапутян – здесь, на Чатыр-Даге. Поэтому мы сюда и пришли.

– Можешь звать меня Летуном, – сказал избитый и протянул Контейнеру здоровую руку.

Это могло бы стать началом длинного диалога, в ходе которого Контейнеру – может быть! – удалось бы завоевать доверие вероятного лапутянина, но их грубо прервали.

Раздался удар гонга, и в пещеру вошли две дюжины сектантов в серых балахонах, держа курносые АКСУ наперевес. Вперед выступил один – самый рослый.

– Пленники! – обратился он, и Контейнер узнал голос – это был тот самый главарь, который наступил ему ботинком на грудь. – Сегодня вам улыбнулась судьба! Ваша смерть обрела смысл! Вас принесут в жертву Серому Свету!

– Слава ему, – пробормотали остальные сектанты синхронно.

Ренькас с готовностью вскочил на ноги и сказал:

– Ну наконец-то! Где тут записаться на жертвоприношение?

– Не ты! – махнул рукой главарь сектантов. – И не ты! – Отрицательный жест в сторону атаманши Пеевой. – И не ты! – Боевого Зяблика тоже не допустили к жертвоприношению.

– А я? – спросил Контейнер саркастически.

Видно было, что главарю сектантов до ужаса хочется расправиться с листоношей, но указания Человека в Серебряной Маске ему дороже.

Главарь приблизился и понизил голос:

– Думаешь, выкрутился? Думаешь, продадим тебя, как остальных? Черта с два! Пойдешь на мясо! Вместе с этим инвалидом! – он указал на Летуна. – Взял его и пошел в храм! Быстро!

«Однако, – удивился Контейнер. Личная неприязнь пересилила жадность. – Ну, оно и к лучшему: не зря Ренькас так рвался на жертвоприношение. Там будет хоть небольшой, а все же шанс сбежать. А здесь, в пещере, можно сидеть долго…»

Пленников выстроили в две шеренги и повели к выходу. Летуна Контейнер поначалу вел под руку, но тот, со сломанной ногой, идти мог с трудом, и листоноша, недолго думая, взвалил бедолагу себе на плечи. Весил тот – всего ничего; видимо, долго пробыл в плену, успел исхудать.

Храмом сектанты Серого Света называли широкую, но низкую пещеру, освещенную, как и тюрьма, косыми лучами света, пробивавшимися через отверстия в потолке. Отверстия были затянуты паутиной, и свет в пещере действительно был серый.

«Подумать только – всего пара метров камня над головой, а там – яркое крымское солнце, выжженная яйла, и где-то – летающий город Лапута. А тут – дремучее язычество, серые балахоны, бормочущие выродки, дикие ритуалы».

Впрочем, Контейнер уже ничему не удивлялся.

В центре пещеры был колодец – похоже, природный, но обложенный серыми валунами. Сверху валуны были заляпаны чем-то бурым. Впрочем, почему «чем-то»? Кровью. Старой засохшей кровью.

Пленников выстроили вокруг колодца, главарь сектантов вышел в центр. Навстречу ему вышел другой в сером балахоне, судя по походке – глубокий старик.

– Жертвы доставлены, о жрец! – торжественно объявил главарь.

Старик-жрец кивнул.

– Эта жертва будет угодна Серому Свету! – дребезжащим голосом объявил он.

Контейнер украдкой осмотрелся. За спиной у каждого пленника стоял сектант с автоматом наперевес. За спиной Контейнера, держащего на плечах Летуна (тот потерял сознание от боли), стояли двое. Логично, но хреново. Стоит дернуться – начнется пальба, кругом камни, будет много рикошетов и случайных попаданий. Не хотелось бы полагаться на удачу.

– Начнем ритуал! – провозгласил старик и выудил из-под балахона длинный и тонкий кинжал, выточенный из кости.

Сектанты забубнили громче, подталкивая пленников стволами автоматов в спину. Пленники не сопротивлялись, подавленные безысходностью.

«Пора», – решил Контейнер. Он собирался бросить тело Летуна в своих конвоиров, отобрать автомат – а то и оба, и покрошить сектантов в мелкий фарш. Давно надо было это сделать, жалко, Пошта не довел дело до конца.

– Прекратить! – раздался под сводами пещеры рявкающий вопль.

Сектанты замерли, перестали бубнить и развернулись ко входу. Там стоял человек в черном комбинезоне и с шевроном Серебряной Маски на груди, без оружия в руках и без страха на лице. Поверх комбинезона на человеке был надет объемный жилет типа разгрузочного.

– Этот мне нужен живым! – рявкнул пришелец, указывая пальцем на Контейнера.

Тот с интересом следил за развитием событий.

– Как ты смеешь нарушать ритуал?! – возопил главарь и кинулся к посланнику Серебряной Маски.

Сектанты вскинули автоматы, щелкнули предохранители. Еще мгновение – и наглеца убьют. Но тот не испугался. Жестом эксгибициониста он распахнул свой объемный жилет, явив взглядам сектантов ровные ряды тротиловых шашек, соединенных детонирующим шнуром.

– Вы не единственные фанатики в Крыму, – саркастически заявил человек в жилете смертника. – Если я вернусь без листоноши, меня ждет долгая и мучительная смерть в подвале керченской комендатуры. Поэтому я лучше сдохну здесь, и заберу вас всех с собой. Ну что? Готовы отправиться в Серый Свет?

Сектанты призадумались. А Контейнер, решив, что лучше возможности не представится, начал реализовывать свой план. Удивительно легкое тело Летуна он метнул в ближайших сектантов («Лишь бы он не помер», – успел подумать листоноша). Больше от неожиданности, чем от удара, сектанты упали. Контейнер метнулся к ним, добил первого ударом ребра ладони по кадыку, схватил автомат.

– Не стрелять! – завопил посланец Серебряной Маски.

Сектанты подзависли на мгновение, и этого мгновения хватило Контейнеру, чтобы двумя короткими очередями срезать и главаря, и жреца. Началась паника, загремели ответные очереди, пленники бросились – кто врассыпную, кто драться с сектантами.

Посланец-смертник же, похоже, растерялся. Желанный листоноша собирался удрать, стрелять в него было нельзя, взрывать себя – как-то глупо.

Но Контейнер помог незадачливому самоубийце найти выход из сложившегося положения. Он подскочил к мерзавцу, схватил его за запястье и как следует сдавил нерв, парализующий ладонь. Палец посланца лежал на кнопке взрывателя, отпустишь – бабах! – но с онемевшей рукой он не сможет этого сделать в ближайшие тридцать секунд. Потом Контейнер вырубил прихвостня Серебряной Маски ударом локтя по сонной артерии и толкнул в толпу сектантов. Полминуты у него было.

Листоноша взвалил Летуна на плечи и бросился в тюремную пещеру.

– За мной! – заорал он. – Сейчас здесь все взорвется!

Атаманша Пеева, старпом Ренькас и Боевой Зяблик Олька беспрекословно выполнили команду Контейнера. Они побежали к выходу, лишь Ренькас отвлекся на мгновение, чтобы подобрать с земли чей-то автомат.

Они успели – но едва-едва. Буквально через секунду после того, как отряд Контейнера выполз из пещеры на жаркое крымское солнце, под землей раздался глухой взрыв. Земля вздрогнула и начала проседать. Своды пещеры не выдержали и обвалились, навсегда погребая остатки секты Серого Света.

Отбежав подальше от опасного участка – кто знает, насколько простирались лабиринты пещер Чатыр-Дага, Контейнер и его спутники рухнули на землю, переводя дыхание.

Летун по-прежнему не приходил в сознание.

– Разбуди его, – сказал Контейнер Зяблику.

Та прибегла к тому же жестокому методу, что с пилотом лапутян в керченской комендатуре – взялась за верхнюю губу и сильно выкрутила. Летун очнулся и обвел всех безумным взглядом.

– Ну что, Летун? – спросил Контейнер. – Теперь ты мне веришь? Я ведь мог бросить тебя под землей. Да и сейчас могу бросить, прямо здесь, на яйле, а со сломанной ногой и без воды ты протянешь не больше дня. Так что – хватит придуриваться, веди нас на базу. Лапута – наш последний шанс победить в этой войне.

Летун все еще колебался. А вдруг это тактическая хитрость Ферзя или самого Человека в Серебряной Маске? – читалось у него во взгляде.

Но особого выбора Контейнер ему не оставил.

– Хорошо, – сказал Летун. – Я отведу вас к Лапуте. Только вам придется меня тащить…

* * *

Как спрятать летающий город на крымской яйле – плоской, как стол?

Вырыть яму. Как вырыть яму достаточного размера, чтобы в нее уместился летающий город?

Взорвать бомбу. Если нет бомбы подходящего размера, найти старую, оставшуюся, вероятно, после Катастрофы, воронку.

Контейнер даже боялся предположить, что именно взорвалось на Чатыр-Даге много лет тому назад, но воронка осталась поистине гигантская. Километра два в диаметре – и почти километр в глубину. А самое главное, можно было пройти мимо в ста метрах, и не увидеть ее из-за высокой, в рост человека, травы ярко-желтого цвета, которой густо заросла чатырдагская яйла.

Летун, с трудом шевеля языком и похрипывая, проговорил:

– Вот она, Лапута.

И Контейнер с друзьями заглянули в воронку.

– Ого! – сказал Ренькас и присвистнул.

– Мать моя женщина, – отозвалась атаманша Пеева.

Олька Зяблик ограничилась пораженным «ах!».

Да, зрелище с края воронки открывалось апокалиптическое.

Склоны воронки поросли травой – но не желтой, как на солнце, а густо-черной, видимо, разорвавшийся боеприпас имел еще и химический компонент, навсегда изменивший состав почвы. Лапута – нагромождение железа – тоже была черной, как мазут, закопченной, в потеках сажи и пепла. Даже воздушные шары, пустые, обмякшие, как пузыри дохлых рыб, были грязно-серого оттенка.

Лапута представляла собой агломерацию самой разнообразной техники – от древнего эсминца, служившего осью летающего города, до разобранных и переделанных до неузнаваемости железнодорожных вагонов, автомобилей, кибиток, сваренных из жести будок, раздербаненных на запчасти вертолетов и, конечно же, многочисленных аэростатов и цеппелинов, обеспечивающих подъемную силу. Были у Лапуты и винты, и турбины – но только для маневрирования и экстренного набора высоты; основную массу металла поднимали в воздух старые добрые аэростаты, питаемые горячим воздухом из мощных горелок.

– Сколько же топлива оно жрет? – спросил Ренькас.

– Много… – мрачно ответил Летун и зашелся в приступе не то хрипа, не то кашля.

Контейнер подозревал, что в процессе побоев пленнику сломали пару ребер, а метание Летуна в сектантов и, мягко говоря, не самая нежная эвакуация из обрушивающейся пещеры, привели к тому, что осколки ребер пробили плевральную полость – и у Летуна развивался закрытый пневмоторакс, грозящий коллапсом легких и мучительной смертью.

«Вот и кадык у парня сместился влево, значит, правое легкое уже уменьшилось в размерах. Эх, была бы игла для декомпрессии… Но иглы не было, а ножом пробивать плевральную полость опасно. Будем надеяться, что Летун переживет спуск в воронку и успеет представить меня своему руководству, – подумал Контейнер. – А то как-то задолбало постоянно доказывать честность и благородность своих намерений. И будем надеяться, – добавил он, – что в Лапуте найдутся медики с декомпрессионной иглой, а то ведь загнется парень, как тот пилот в Керчи. Без того слишком много смертей…»

– Давайте спускаться, – предложил Контейнер. – Нас не пристрелят по ходу?

– Не должны, – прохрипел Летун. – Им сейчас не до того. Все заняты ремонтом…

По мере приближения к Лапуте стало ясно, что имел в виду Летун. Бомбардировка Керчи не прошла для летающего города даром: ракета, попавшая в брюхо Лапуты, проделала огромную зияющую дыру и стала причиной серии взрывов поменьше, разрушивших несколько моторов маневровых винтов и – самое страшное – повредившее топливные резервуары.

Лапута была похожа на кита с пробитым брюхом. Вокруг дыры копошились лапутяне, латая пробоины всем, чем придется. Трещала электросварка, пылали ацетиленовые горелки, стучали заклепочные молотки. Работа кипела, лапутяне сновали вокруг пробоины, словно муравьи, и Контейнер не сомневался, что дыру-то они заделают, с таким-то энтузиазмом – а вот где они пополнят запасы топлива? Там хранилось, по самым скромным прикидкам, не меньше десяти тонн солярки…