Текст книги "Метро 2033: Крым-3. Пепел империй"

Глава 4
Киев

Евгений Петрович сидел в схроне и крутил патроны. Занятие это было медитативное и требовало от Евгения Петровича полной сосредоточенности и отрешенности от мирской суеты, поэтому дверь стерегли все четыре его дочери и две жены: бывшая и настоящая.

Машинка для патронов осталась с прошлых времен, привезенная еще тестем Евгения Петровича (в семье последнего рождались только девочки, и эту свою особенность тесть непонятным образом передал зятю, которому, несмотря на многоженство, так и не удалось зачать сына) из Америки: «для дома, для семьи», – говаривал тесть, тоже Петрович.

Они вообще были похожи – улыбчивые, полные, высокие, обманчиво-мягкие, с прозрачными, навыкате, голубыми глазами. Несколько наивное выражение лиц «Петровичей», как их прозвали в народе, заставляло врагов недооценивать этих цепких и опасных бизнесменов.

Сейчас Евгению Петровичу было глубоко за пятьдесят, но силы он оставался неимоверной, а нрава – крутого. Впрочем, женщины его обожали, и бывшая жена осталась в его доме, подтрунивая над «увальнем» и ведя хозяйство твердой рукой. Нынешняя жена ее опасалась, а дочери уважали.

Мужики же Евгения Петровича побаивались. Уж слишком он был умный и быстрый. И богатый. На богатство Петровича покушались многократно, но получали только «свинцовые таблетки от жадности» – и побольше, побольше.

Разумеется, такой образ жизни требовал независимости хотя бы в вопросах вооружения.

Крутить патроны, в общем-то, долго и муторно. Сначала нужно собрать стрелянные гильзы, проверить, нет ли стальных – они не пригодны для повторного использования, лопаются – отмыть в кислоте, промыть дефицитной водой, обсушить. Потом – выбить капсюли, развальцевать, всыпать по мерке порох, вставить пулю, завальцевать. Повторить. Машинка была ручная, и каждое действие Евгений Петрович выполнял сам, нажимая на ручку пресса. Раз, два, три, четыре, звяк! – готовый патрончик отправляется в цинк к товарищам.

Хорошо хоть, Евгений Петрович имел почти неограниченный доступ к «запчастям» – еще несколько лет назад предпринял рискованную экскурсию в пригород Киева, Бровары, на завод «Зброяр»[2]2
  Здесь и далее – фантазия автора. Завод «Зброяр» не производит патроны.


[Закрыть], где поживился и готовым боеприпасом, и всем оружием, которое отыскал, и целыми ящиками капсюлей, пуль и гильз, а также банками бездымного пороха.

С тех пор запасы уменьшились, но не истощились. Евгений Петрович боеприпасами почти не торговал – как раз в силу того, что на двести патронов уходило часа два драгоценного времени и километры нервов. Впрочем, он научился находить в этом даже некоторое удовольствие – род медитации, все-таки.

Мысли, не занятые доведенным до автоматизма процессом, текли плавно и причудливо, сменяя одна другую. Евгений Петрович не отслеживал логическую цепочку, знал, что именно в таком состоянии чаще всего приходят озарения. Не такие, конечно, как у его друга, изобретателя Уткина, уехавшего в солнечный и почти незараженный Крым из «грязной», фонящей столицы, но тоже вполне дельные.

Например, Евгений Петрович мельком отметил, что старшая дочь, похоже, беременна. Отцу четырех дочерей трудно не думать об этом постоянно и не подозревать всех встречных мужчин в желании покуситься на невинность дочерей. Еще он подумал, что убежище маловато, и надо бы расширить место обитания. Всего тринадцать комнат и одиннадцать туалетов – куда это годится? Ну и кабинет еще, он же – склад, он же – «мужская пещера»… Вырыть, что ли, еще один этаж?

Потом в голову Евгению Петровичу пришла идея взять шестую собаку – к уже имеющимся свирепым на вид, но добрым и пушистым псам, размером с овцу каждый.

Потом Евгений Петрович затосковал по свежему воздуху, ясному небу, по солнцу и звездам, по запаху зелени. Но отправиться в дальнее путешествие хоть в тот же Крым, по слухам, населенный и чистый, мешала природная осмотрительность, несклонность к авантюрам и большая семья. Рисковать здоровьем дочерей, младшей из которых исполнилось десять, Евгений Петрович не мог.

Звякнув, упал в цинк очередной патрон.

– Пап! – в дверь просунулась младшая дочка. – Пап, там какие-то люди. Кажется, заблудились. Называются смешно – «письмоносцы». Просят помощи, они только что с поверхности, и с ними – двое разведчиков Ольшанского. Софийка вернулась!!! Живая!!!

Евгений Петрович так сильно надавил на ручку пресса, что гильза лопнула по шву.

* * *

На хуторе пана Сашко пришлось оставить матроса Воловика – колено все еще беспокоило его, а пану Сашко и его семье могла в ближайшее время понадобиться помощь сильного и смекалистого друга. Ну и кроме того, как подозревала Бандеролька, причиной такого решения стала светловолосая, высокая и улыбчивая, как тростиночка тонкая, соседка пана Сашко. Воловик сам, отводя взгляд, внес предложение остаться, и его не стали отговаривать.

Остался и Костя. Правда, для этого его пришлось обманом заманить в погреб и запереть там. Люда обещала присмотреть за непутевым мальчишкой.

Дальше нельзя было идти детям. Дальше было слишком опасно.

Шифр тоже попросил не везти его дальше – здоровье криптоаналитика внезапно дало сбой, он начал кашлять и чувствовал себя плохо. А может быть, просто положил глаз на радиопередатчик пана Сашко и надеялся довести его до ума.

Кроме того, пришлось оставить машины и всем вместе пересесть на защищенный вездеход – детище семейной паранойи пана Сашко и очумелых ручек местных умельцев. Выглядел вездеход как гибрид танка со спиленным дулом и подводной лодки, и весь был покрыт нашитыми внахлест бронеплитами. Внутри, впрочем, можно было расположиться с пусть минимальным, но комфортом, даже такой большой компанией. Два больших топчана, на которых вшестером вполне можно было спать, «биотуалет» за пластиковой загородкой (унитаз, слив в бак, слив на землю, никакого прямого контакта с внешней средой), резервуар для питьевой воды, резервуар для воды технической, шкаф для продуктов. Два ряда кресел за водителем, а рядом с ним – место штурмана. Последнее было особенно важно, потому что окон в вездеходе не было, и штурману предстояло пялиться в окуляры перископа. Обзор был хороший, потому что перископ можно было поворачивать, но водитель оставался слеп, и рулил (точнее, «рычажил», управлялась машина рычагами) по указаниям. Зато гусеницы давали надежду проскочить и бездорожье, и ямы, и болота, и даже неглубокие водоемы.

Вездеход выгнали в поле, и Телеграф в качестве водителя с Владом в качестве штурмана принялись упражняться, перепахивая целину гусеницами.

– Можно будет что-нибудь посеять, – заметила Люда.

Она руководила погрузкой продуктов, и Бандерольке приходилось сопротивляться: на запасах гостеприимного семейства можно было не только до Киева – до Северного моря доехать…

– Фильтры для очистки воды есть, – наставлял команду Сашко, – если припечет, можно и мочу фильтровать. Что рекомендую, кстати, делать. Воздух тоже очищается. Сухой, конечно, будет, поэтому гарантирую кашель и насморк у всей команды.

– А топливо, – спросил Кайсанбек Аланович, – топливо мы где найдем?

– Ну, как вам сказать… Топливо не нужно.

– То есть?!

– А в нем реактор. Маленький, но вполне ядерный.

Повисло нехорошее молчание. Даже задумчивый Игорь вынырнул из созерцания и выпучился при такой новости.

– То есть, он может рвануть? – пискнула Марика.

– Нет, жалкая вы, Марика, хотя и симпатичная личность! – Кайсанбек Аланович пришел в себя. – Не может. И не излучает. Потрясающе, Сашко, но как?!

– Секрет фирмы, – улыбнулся пан. – Я машинку берег и до ума доводил, а пользоваться – не пришлось, и, надеюсь, не придется. Поэтому забирайте. Мне для вас ничего не жалко!

В последнюю ночь Бандеролька снова услышала губную гармошку, а потом провалилась в тревожный, очень реалистичный сон.

…Она была совсем молоденькой, лет четырнадцать, не больше. Худенькой большеглазой девочкой, не листоношей, обычной. Она жила в небольшом городе, ходила в школу, гуляла с друзьями тихими вечерами ранней осенью, в тех краях – теплыми, сонными, золотисто-зелеными. Взрослые выглядели с каждым днем все более озабоченными, продукты дорожали, и многим семьям уже приходилось экономить. Взрослые спешили по своим делам, а девочка спешила на уроки, потом – на занятия живописью, потом брала большого и очень опасного для всех, кроме нее, ротвейлера, и выводила в сквер, где уже ждали приятели – одноклассники и просто знакомые со двора. Целая компашка ничего не понимающих, растерянных подростков: а папа учил меня стрелять; а моя мама в подполе припасы делает, а то на прошлой неделе в магазинах не было подсолнечного масла; моя бабушка сегодня плакала, думала, я не слышу, спрашиваю: что случилось? Война, деточка.

Война.

До этого война была в книжках и фильмах, ну еще на уроках истории – скучных и зевотных. Подумаешь, какие-то древние придурки мочили других древних придурков. Последний раз такое было, когда прабабушка была маленькой. И больше не повторится, все плохие уже умерли, и вообще – мы же не дураки!

Война бушевала далеко от мирного маленького городка, стертого с лица земли во время той, казавшейся последней, и восстановленного. Взрослые каменели и боялись «мобилизации». На улицах появились люди в новом, будто пиксельном, камуфляже. На полигоне в пригороде бу́хало и бахало – там шли учения, и низко над городом проходили истребители, такие быстрые, что звук отставал от самолетов.

Девочка научилась различать выстрелы, а ротвейлер перестал их бояться.

У девочки все было относительно благополучно: и папу не забирали на фронт, и родители приносили домой еду, даже ротвейлеру хватало на кашу с маслом. Но дорожала квартплата, а зимой грозились отключить отопление везде – и в домах, и в школах. Говорили, будут длинные дополнительные каникулы.

Золотистой ранней осенью холод казался далеким и несбыточным, и только учителя грустнели с каждым днем, да еще – меньше стали кидать объедков бездомным собакам, и каждую неделю собирали для бойцов – когда денежку, когда – «хоть пачку макарон принесите». Девочка приносила.

Потом настал ноябрь. И стало плохо. Девочка не могла даже представить, что бывает так плохо.

По-прежнему ничего не происходило в городе, но только вместо учебы девочки теперь плели маскировочные сетки, привязывая к веревкам лоскуты белой ткани – зима близко. Пальцы мерзли, теплый свитер кололся, трудовичка плакала: «бедные мои, за что же вам, жить бы и жить…». Мама объясняла: «Если вдруг артобстрел, ни в коем случае не беги в дом. И в подвал не беги – засыплет. Падай в канаву, главное, подальше от машин, и жди. Они залпами стреляют… Сто взрывов – и можно другое укрытие поискать. А если вдруг на улицах враги – лезь в погреб».

Девочка не хотела в погреб, ей приснился страшный сон – кругом стрельба, а любимый пес воет в вольере.

Закрывая глаза, она видела бесконечные тряпичные лоскуты на натянутой в спортзале огромной сетке и слышала далекие выстрелы, похожие на удары в гигантский гонг.

Убили знакомого. А потом еще одного. И еще. По телевизору орали оголтело, обвиняя врагов.

Городок, к несчастью, был близко от Киева, и, когда упали первые бомбы, оказалось, что нет спасения – ни убежищ, ни подземелий, ни лекарства от ставшего ядовитым воздуха. Девочка обнимала тяжело дышащего пса и ждала спасения. Она понимала, что больна, и слышала, как рыдает мама, и падал крупными хлопьями не снег – сыпался и сыпался на умирающий город с умирающими детьми радиоактивный пепел…

Бандеролька проснулась с сильно бьющимся сердцем, в холодном поту. Она не видела Катастрофу и ни разу не участвовала в массовых военных действиях – до нападения врагов на Цитадель. Но казалось, что новая глобальная напасть бродит рядом, тянет костлявые руки, скалит зубы: «Не должно, не должно быть живых, вы все умрете, умрете скоро».

«Я должна это остановить, – подумала Бандеролька. Бункеры Возрождения нужны не для спасения листонош, жителей Острога, не для спасения знаний. Они нужны для того, чтобы прекратить войну, чтобы люди снова стали людьми, и чтобы дети никогда больше не умирали, и чтобы не приходилось им плести маскировочные сетки…»

* * *

Внутренности вездехода казались комфортабельными только на первый, и то, не пристальный, взгляд. Но уже после первых нескольких часов поездки Бандеролька поняла, что не все так просто и не все так хорошо.

До Киева было почти пятьсот километров дороги, и не самой хорошей, а проще говоря – направления… вездеход на ровной поверхности мужественно разгонялся до пятидесяти, обещая всего десять часов тряски, но уже в получасе езды от Харькова скорость снизилась, и дальше агрегат полз, мучительно и одышливо ворча.

В салоне стало жарко, воздушные фильтры, может, и обеспечивали экипаж кислородом, но функцию кондиционеров не выполняли. Лязг, рокот, тряска – такая, что лежать на топчанах было невозможно, духота, да еще – монотонный писк счетчика Гейгера, свидетельствующий о том, что выходить наружу опасно.

Листоноши, скорее всего, на фон и внимания не обратили бы, но открывать люк – значило подвергнуть опасности группу Верховцева. Бандеролька тряслась в кресле, лязгала зубами и слушала, как переругиваются водитель и штурман:

– Влад! Заснул?! Куда, едреный крот, ехать?

– Прямо ехай. Раз молчу – не сворачивай.

– А я, дырявый лапоть в рот, думаешь, вижу, куда еду?!

Кайсанбек Аланович с трудом сохранял обычную невозмутимость, Верховцев пытался дремать, но вздрагивал на каждой кочке, Марика делала вид, что углубилась в старую бумажную книгу, а Игорь – что размышляет. Бандерольке было одновременно скучно и страшно – то ли клаустрофобия разыгралась, то ли просто железная бочка на гусеницах действовала на нервы. Наконец, она не выдержала:

– Телеграф! И сколько нам так… ехать?

– Сутки, а может, и больше. Петрушка его знает, как дальше дорога. То яма, то канава, то лужа, то куча.

Затрясло особенно сильно.

– А тут лес повалило, – прокомментировал Влад и выругался. – Смените меня! Третий раз уже окуляром в морду получаю!

– А ты правь ровнее! Штурман-юрман!

– Прекратите, жалкие вы, ничтожные пустомели! – слабым голосом отозвался Кайсанбек Аланович. – И без вас тошно. Давайте я вам что-нибудь хоть про Киев расскажу, не знаете же ни черта.

– Знаем, – сквозь зубы буркнул Телеграф, – столица бывшая. Большой город. Вкусные конфеты, много каштанов.

– А что такое «каштаны»? – поинтересовалась Бандеролька.

– Эх, молодежь! – усмехнулся водитель в порядком отросшие усы. – Трава такая древовидная, навроде конопли.

Бандеролька крепко задумалась.

– Не мелите чепухи! – вскинулся Кайсанбек Аланович. – Не трава, а съедобный злак! Знаменитый «киевский» торт делался из муки на его основе![3]3
  Кайсанбек Аланович, разумеется, путает или заблуждается. Просто на упаковке «Киевского» торта традиционно изображают один из символов Киева – каштан, которых в городе, и правда, множество.


[Закрыть] Кроме того, Бандеролька, некоторое время городом правил твой тезка, а возможно, и предок – Бандероль. Поговаривали, он был из племени хуторян. Я изучал фольклор, связанный со временами его правления, и могу сказать, что он родственен знаменитому румыну Цепеллину, ксенофобу и параноику. Взять хотя бы ванны из крови распятых младенцев! Кроме того, у каждого подданного Бандероля было по два раба, подвергавшихся жутким истязаниям. Впрочем, подобное было характерно для древних правителей. Вспомним хотя бы российского императора Стерха и сына его Медведя! В эпосе нашел отражение тот факт, что они владели искусством гипноза или же даром убеждения, и при этом вещали из сакральной башни, именуемой «Останкино», а название, несомненно, свидетельствует о том, что возведена она была на древнем кладбище, на останках героев. Во время ритуала поминок пили кисель, и речи Стерха и Медведя прозвали в народе «киселевщиной». В то же время в Америке правил великий О’Бама, по-видимому, ирландец, устраивавший ритуальные жертвоприношения.

Ошеломленный исторической справкой, экипаж притих. Верховцев, с трудом сдерживающий смех, громко лязгал зубами и – ехидно дополнил:

– Не забывайте про цветные революции! Молодежь выходила на площади и закидывала правителей цветами! Это символизировало погребение.

– Естественно, – склонил голову в учтивом поклоне Кайсанбек Аланович. – Как про это забудешь? В итоге, волна народного бунта, бессмысленного и беспощадного, вынудила правительства многих стран «закрутить гайки» и применить ядерное оружие.

– Так что же, – спросила Марика, – мы едем к этим, которые кровь каштанов пили?!

– Нет, мы едем к людям, выжившим в Киеве после Катастрофы, – поправил ее Верховцев. – Они такие же, как везде – от Крыма до Харькова. Есть подлые, есть добрые. Люди, племяшка, во все времена одинаковы. Не праведники и не грешники, просто – люди. Как везде одинаковы коты, и везде одинаковы собаки.

Бандеролька вспомнила котов-телепатов Феодосии и поежилась. Пошта тогда еле живым ушел. Но глядя на улыбающиеся лица профессора и Верховцева, она воскликнула:

– Да они над нами смеются!

Пожилые люди виновато развели руками и засмеялись уже в полный голос. Через несколько секунд хохотали уже все.

Но, продолжила размышлять Бандеролька, Верховцев был прав. Люди оставались людьми и в скальных городах Инкермана, и в убежищах Балаклавы, и в плавучем городе в севастопольской бухте. Люди жили в Евпатории, отстраивали заново Симферополь, и, конечно же, под слоем ядерной пыли в столицах государств тоже жили люди со своими стандартными горестями и радостями. Ведь боль Бандерольки от утраты любимого была той же болью, которую испытывали сейчас сотни и тысячи женщин. И тоска ее по утраченному дому была универсальной для всех, потерявших опору. И даже любовь к друзьям оставалась любовью.

* * *

Кажется, Бандеролька задремала – проснулась от резкого торможения и несколько томительных секунд не могла сообразить, где находится и что происходит.

– Приехали, – пробормотал Телеграф, вернув главу клана к действительности, – Борисполь!

– В чем дело? – спросила она. – Чего стоим, кого ждем?

– Да тут, командир, такое дело: какие-то летающие твари людей жрать собрались, – отозвался Влад. – Ваши приказания?

Штурман не зря спрашивал по всей форме, пусть и прильнув к перископу: выбор был непростой. Счетчик Гейгера по-прежнему щелкал, предупреждая о повышенном фоне, а выйти – значило подвергнуть риску экипаж. В то же время, листоноши не могли бросить людей в беде. Если мутанты нападают – нужно выручать.

Бандеролька задумалась всего на пару мгновений.

Из листонош, в вездеходе были только они с Телеграфом. Но никто, кроме пожилого коллеги, не смог бы вести агрегат. Кайсанбек Аланович и доктор Верховцев были важны как кладезь знаний. Влад – как штурман. Марику Бандеролька просто успела полюбить и не хотела рисковать ее жизнью…

– Влад. Со мной. Выходим, отбиваемся.

– Хорошо, командир, но руковожу я.

«Шовинист гнилой!» – возмутилась про себя Бандеролька, но озвучивать не стала. Конечно же, у Влада было больше опыта и навыков.

Собирались не просто в спешке – моментально. Благо, Бандеролька при текущем фоне в защитном костюме не нуждалась – при условии, что она не слишком много времени проведет снаружи. Поэтому подхватили оружие и выползли в тамбур, столь тесный, что стоять там было невозможно. Сидеть, впрочем, тоже. Пока ждали закрытия одного люка и открытия другого, Влад успел сориентировать Бандерольку:

– Короче, там летучие кротовины, перепончатокрылые. Такие, знаешь, с лошадь. И два человека. Боеприпасов, я так понимаю, ёк, отбиваются врукопашную. Наша задача: устно проинформировать двуногих о дружественности намерений, а потом колошматить по летучим из всего, что колошматит. Осознала?

– Так точно!

Палить, благо, было из чего: пан Сашко снабдил на совесть, и только прижимистость со здравым смыслом заставили Бандерольку отложить РПГ. Зато вот ранцевый огнемет – почти такой же, с которым она разгуливала по Херсонесу, только мощнее, надела. И любимую «М-16» взяла, переведя в автоматический режим, чтобы по множественным целям – очередями. И «Глок-17» удобно сидел во внутрипоясной кобуре на «час дня» – чуть правее пупка.

И боеприпаса, конечно же, хватало.

Люк плавно отъехал в сторону, и на Бандерольку упала ночная бархатная темнота.

Человеческий глаз привыкает к темноте довольно долго. На самом деле, это не «привыкание», а всего лишь переключение фоторецепторов сетчатки – колбочек, ответственных за «дневное» зрение и различающих цвета, и палочек, действующих при недостатке освещения, и реагирующих, в основном, на движение. Сколько бы человек не тренировался, объясняли Бандерольке в Цитадели, улучшить «ночное» зрение он не может: картинка останется черно-белой, нечеткой, и периферийное зрение будет работать лучше. Поэтому в темноте обычному человеку лучше смотреть расфокусированно и ловить «краем взгляда» то, что шевелится. Еще полезно посмотреть вниз несколько минут…

К листоношам это не относится. За счет особого строения зрачка и хрусталика, а также изменений сетчатки, глаза Бандерольки перестроились моментально. Конечно, она видела не как днем: все было монохромным и более плоским, но картинка стала четкой, и Бандеролька различила тени, скользящие на фоне черного, затянутого дырявыми облаками, неба.

Влад же приглушенно матерился и скрипел зубами.

– Пали вверх, – посоветовала Бандеролька, – не ошибешься.

То ли патроны у Влада были с избытком пороха, то ли еще что, но при каждом выстреле из пистолета – а казак предпочел короткоствол – вырывались снопы искр и пламени. Это дополнительно слепило напарника и мешало сориентироваться Бандерольке. Тени, однако, новые мишени заметили, и выстрелов вовсе не испугались.

Сложно было понять, что из себя представляют мутанты.

Большие, крылатые, с длинными шеями – и это, пожалуй, все. «Драконы, – подумала Бандеролька, – как в детских книжках. Натуральные драконы. Нападают на рыцарей».

А потом ей стало не до размышлений.

Бандеролька выбралась из люка на броню вездехода и попыталась вести прицельный огонь. Твари были слишком шустрые, так и сновали, и количество их Бандеролька затруднялась определить. Больше десятка – точно. Все-таки пули их доставали, как и все живое – вот с визгом, поймав сразу четыре «маслины», пошла на снижение одна тень. Вторая кинулась следом – то ли на помощь, то ли добить и сожрать.

– Помогите! – заорали откуда-то снизу. – Спасите нас! Люди!

– Огня! – вскрикнул Влад, и Бандеролька не сразу поняла, что он имеет в виду.

Она бросила винтовку, и та повисла на ремне. Раструб, кнопка… из огнемета в небо бьет ослепительный, болезненный для чувствительных глаз листоноши, факел. Вопя, шарахаются в стороны ночные твари.

Бандеролька получила несколько секунд передышки, чтобы отыскать пострадавших.

Их было двое – в костюмах радиационной защиты, неуклюжих. Они стояли спиной к спине, держа оружие неправильно на взгляд неподготовленного. Бандеролька же сразу сообразила: отбивались не прикладами, что чревато, а дульными срезами, что правильно и полезно. Рядом с застывшей парой копошилась летучая тварь, и правда, напоминающая дракона – с перепончатыми крыльями, длинношеяя, загребающая мощными когтистыми лапами… Двое заметили Бандерольку.

– Помогите! – закричал один из них. – Помогите нам! Мой друг ранен!

Влад сориентировался мгновенно:

– Бандеролька! Прикрой сверху!

И кинулся с вездехода вниз, на дорогу. Бандеролька, широко расставив ноги, водила струей пламени над головами пострадавших. Твари шарахались, свет мерцал, и круг видимого пространства то сужался, то расширялся… Следить сразу за Владом и летающими тварями было трудно, и Бандеролька выхватывала из тьмы фрагменты происходящего внизу.

Вот один из спасенных, будто только и дожидался появления Влада, оседает на землю. Второй (девушка?) опускается подле него на одно колено, бдительно поводя головой – охраняет. Вот подбегает в несколько прыжков Влад. Плюхается на землю. Откладывает пистолет. Осматривает пострадавшего – переворачивает его с бока на бок, тормошит, задает вопросы. До Бандерольки долетает:

– Чем?

– Зубами… Цапнул…

– Куда?

– Правое бедро. Внутренняя сторона.

– Давно?!

– Меньше минуты… Вы уже остановились…

– Тысяча мутантов в душу! Он же истекает кровью!

Время вернулось к нормальному течению – рывком, внезапно. Бандеролька едва успела осознать: возможно, у раненого повреждена бедренная артерия, и надо срочно… Впрочем, Влад уже действовал. Она отвлеклась на пару секунд, отгоняя огнем драконов, а когда глянула вниз, казак уже давил на ногу встречного коленом, одновременно выковыривая из аптечки на поясе жгут.

Твари снова кинулись в атаку – на Бандерольку, видимо, решив, что нужно ее устранить, и тогда питательный ужин из двуногих прямоходящих гарантирован. Она танцевала на броне, стараясь не провалиться в люк и не пропустить кого-нибудь из драконов за спину. В лицо дышало жаром, и волосы на затылке вставали дыбом. Бандеролька понимала, что не справится.

– Надо его эвакуировать! Внутрь! – крикнул Влад.

Ночной кошмар продолжался. Бандеролька уже не могла прикрывать Влада и двоих незнакомцев – драконы пикировали непрерывно. От злости она чуть не заплакала и до боли прикусила губу.

– Эй! – Голос раздался из-под ног, и Бандеролька едва не упала. – Чем помочь?

Это был Игорь, на помощь которого листоноша и не надеялась.

– Стреляй по драконам!

Конечно, она не учла, что у Игоря – простое человеческое зрение и богатое писательское воображение. Он ойкнул, и, судя по звуку, чем-то стукнулся о край люка.

– Ты в порядке? Каким драконам?!

Бандеролька выкрутила запорный вентиль на максимум, и новый залп огня показал, каким. Повторять и объяснять не пришлось. Может, Игорь и плохо видел в темноте, но это не мешало ему палить одновременно во все стороны, буквально заливая противника свинцовым дождем. И твари шарахнулись в сторону, отступили, вереща и хлопая крыльями, а Влад с девушкой успели подтащить пострадавшего к вездеходу. Влад вскарабкался вверх и потянул раненого за собой – тот висел безжизненно, видимо, был без сознания.

Бандеролька помогла переправить встреченых в тамбур и загерметизировала люк. Началась очистка – брызнула вода с дезинфекцией, зашумел воздух. Бандеролька стянула шлем и кинулась к пострадавшему.

Как все листоноши, да, наверное, и все жители мира после Катастрофы, она умела оказывать первую помощь. Влад наложил жгут прямо поверх защитного костюма – в разрыв резины видны были выпачканные кровью брюки, и крови было действительно много. Под прозрачным забралом видно было, что парень – совсем молоденький – бледен, но, несомненно, жив. Спасенная девушка разревелась и принялась сбивчиво благодарить «посланных мирозданием». Влад поглаживал ее по спине.

– Верховцев поможет, – решил Игорь, – кровь только нужна для переливания. Какая у него группа?

– Первая положительная, – сказала девушка, – как у меня. Меня зовут Софья.

* * *

Дальнейшую поездку пришлось отложить – оказывать экстренную помощь раненому при сильной тряске нереально. Верховцев и Кайсанбек Аланович возились с мальчишкой. К счастью, бедренная артерия не была порвана, иначе в полевых условиях все могло закончиться плохо, но, видимо, на зубах драконов был какой-то яд, и, хоть парень и не умирал, в сознание он не приходил. Состояние его было стабильным, но оптимизма не внушало, и доктор с профессором вполголоса спорили, как быть и какое противоядие давать.

– Его не лихорадит, – убеждал Верховцев, – и пока что нет причин опасаться! Может, в его состоянии повинно банальное переутомление!

Кайсанбек Аланович звенел склянками, выбирал что-нибудь подходящее.

– Мы с Михаилом, – Софья сидела на топчане, обхватив ладонями стакан с горячим чаем и глядя перед собой, – пришли из Одессы. Точнее, не так. Мы пошли в Одессу отсюда, из Метрограда.

Бандеролька понимала, что ей нужно выговориться, сидела рядом и слушала.

– Мы не знали, остались ли еще живые. Связи не было. Кто-то уходил, но ни разу никто не возвращался. Редкие бродяги… покрытые язвами, шелушащиеся, почти безумные, они бредили, рассказывали про Крым, что там чисто, и люди ходят без масок. И мы пошли. Нас было двенадцать. В нашем отряде – шестеро. Еще шестеро ушли на север…

Бандеролька слушала рассказ, прерываемый вздохами и всхлипами, и видела будто наяву.

После Катастрофы в Киеве мало кто выжил. Радиоактивная пыль, пепел, отсутствие припасов… редкие уцелевшие прятались в подземельях и дрались за еду, пока Ольшанский не объединил их в Метрограде – огромном подземном комплексе, сообщающимся со станциями метро. Работали тяжело, жили впроголодь, но – жили. Через пару десятков лет ученые решили, что на поверхность уже можно подниматься, и тут киевлян ждала новая напасть – мутанты.

Сложно сказать, откуда взялись драконы, занявшие Борисполь, слизни-телепаты из Бучи, хищные растения Склонов, плотоядные медведи Голосеево и прочие невообразимые твари. Выдвигали теорию, что их предки сбежали из зоопарка и зверинцев, одичали и мутировали. И расплодились.

В Метрограде хватало боеприпасов, но не хватало людей – Ольшанский трясся над каждым трудоспособным членом общества. Молодежь не хотела провести жизнь под землей. И Софья, и Михаил не раз и не два участвовали в местных экспедициях, выцарапывая у мутантов столь необходимые припасы и знания. Наконец, на совете было принято решение обследовать возможно обитаемый мир.

Уходили с радостью. Правда, в крупные города решили не заходить и вообще сторонились населенных пунктов – вдруг там тоже хватает зверья? По дороге встречали людей, и чем дальше на юг – тем здоровее они были, а слухи о земле обетованной, где можно дышать, где дети бегают по улицам, где не рождаются уроды, казались правдой.

Конечно, здесь было опасно.

Степняки готовы были вырезать друг друга в «теологическом» споре – атеисты против любых верующих, и атеисты побеждали, оказываясь еще большими фанатиками, чем их оппоненты. Верховный жрец одного из племен за помощь потребовал шкуру белого веспертила, но выяснилось, что шкуру он намерен принести в жертву духам – и не одну, а вместе с головами разведчиков…

Встречались с пастухами гидр близ Василькова, неделю блуждали по Софиевской чаще – и все из-за происков сумасшедшего отшельника-телепата, использующего людей для развлечения и интеллектуальных игр вроде шахмат… Мутанта удалось убить, но лишь по счастливой случайности.

Чудом спаслись от ядовитого тумана Кривого озера, потеряв двух друзей.

Так они добрались до Новой Одессы и окунулись в иную жизнь, опасную и незнакомую.

Черное море потрясло Софию даже больше, чем бескрайние степи, населенные мутантами. Во-первых, ни разу еще она не видела такой массы воды. А во-вторых, оказалось, что море, обманчиво теплое и спокойное при первом знакомстве, вовсе не безопасно.

Это листонош трудно было удивить коварством морской стихии, а уж севастопольцы и вовсе знали про морских чудовищ почти всё. Для киевлян это оказалось в новинку. Никогда не забудет Софья огромного спрута, выползшего сперва на набережную, а после бравшего штурмом Потемкинскую лестницу – снабженные присосками склизкие щупальца цеплялись за истертые и раскрошенные ступени, и волочилось за ними непропорционально маленькое тело, похожее на тельце клеща… Жители Новой Одессы чудища не испугались, расправились с ним деловито и привычно, покорив сердца разведчиков.