Текст книги "Близнецы. Черный понедельник. Роковой вторник"

Глава 28

Всех пациентов, записанных на то утро, Фрида отменила заранее, но вернулась как раз вовремя, чтобы успеть на сеансы во второй половине дня, включая встречу с Аланом. Войдя в свой офис, она почувствовала, что запахи дома Дина Рива все еще цепляются за нее: запах сигаретного дыма и кошачьего дерьма. Уже темнело. Было только три часа самого короткого дня в году. Утренний пушистый снег превратился в мокрый, таявший сразу, как только попадал на дорогу, и все вокруг было покрыто потоками грязной воды. Ноги у нее промокли, несмотря на хорошую обувь, а кожа покрылась пленкой влаги. Ей не терпелось вернуться домой, в свое кресло у камина.

Алан был последним пациентом на сегодня. Она боялась увидеть его: при мысли о нем ее охватывало странное чувство, очень похожее на физическое отвращение, поэтому ей пришлось приложить определенные усилия, чтобы взять себя в руки, когда он наконец переступил порог: лицо у него раскраснелось от холода, а шерстяное пальто с капюшоном блестело от капелек воды. Она сжала кулаки, спрятав руки под длинными рукавами свитера, и заставила себя спокойно поздороваться с ним и сесть напротив. Его лицо совершенно не изменилось с их последней встречи и абсолютно ничем не отличалось от лица мужчины, которого она видела несколько часов назад. Она с трудом сдерживалась, чтобы не начать ошарашенно разглядывать его. Должна ли она рассказать о том, что ей стало известно? Но как? Что она скажет? «Я тут изучала вашу жизнь, не сообщив вам об этом и не спросив разрешения, проверяя, правда ли то, что вы поведали мне по секрету в этих четырех стенах, и выяснила, что у вас есть брат-близнец». Или он уже знает? Может, он просто скрывает брата и от нее, и от жены? Может, она невольно влезла в какой-то странный заговор?

– Что мне делать, если я не справлюсь до Рождества?

Он говорил с ней. Она напрягалась, пытаясь разобрать слова и дать внятный ответ. Сквозь его тонкий голос до ее слуха донесся голос Дина Рива – более сильный, почти насмешливый. Когда она познакомилась с Дином, то увидела Алана; а теперь, беседуя с Аланом, она видела Дина. Наконец он собрался уходить: встал и принялся неуклюже кутаться в шерстяное пальто, тщательно застегивая непослушные пуговицы. Поблагодарил ее. Заметил, что не знает, как бы справлялся с ситуацией без нее. Она сдержанно пожала ему руку. Он ушел, а Фрида откинулась на спинку кресла и сидела так, прижав кончики пальцев к вискам.

Дин стоял на противоположной стороне улицы и курил очередную сигарету. Он провел там уже почти час, но она все не появлялась. Когда она выйдет, он последует за ней и посмотрит, куда это приведет, но свет в ее комнате никак не гас, и время от времени в окне появлялись силуэты людей. Он внимательно рассматривал каждого человека, который входил в здание или выходил оттуда. Некоторые натягивали капюшоны от дождя, и он не мог разобрать их лиц. Погода была холодная и мерзкая, но его это не особенно раздражало. Он не принадлежал к нытикам, которые падали в обморок, если чуть промочат ноги, или открывали зонтики при первых подозрениях на дождь, или стояли в дверях магазинов и офисов, дожидаясь, пока дождь закончится.

На другой стороне улицы снова открылась дверь, и оттуда вышел человек. Из дома вышел он сам! Человек немного постоял, оглядываясь, так что лицо было прекрасно видно. Никакой ошибки. Дин замер, боясь пошевелиться, и стоял так до тех пор, пока незнакомец практически не исчез из его поля зрения. Его лицо расплылось в улыбке, и он протянул руку к человеку, который был им, словно так мог притянуть его к себе.

Ну-ну-ну… Мама, ах ты хитрая старая лиса!

Фрида десять минут сидела неподвижно, закрыв глаза и пытаясь отбросить вялые, тянущие на дно мысли. Затем она резко встала, надела пальто, выключила свет, заперла дверь на двойной поворот ключа и ушла.

Она направилась прямо к дому Рубена. Она не сомневалась, что он там. Они с Джозефом, похоже, втянулись в своеобразный ритуал: целый день пили пиво и водку и смотрели викторины по телевизору. Рубен выкрикивал ответы, и если угадывал, то Джозеф высказывал ему свое восхищение и поздравлял, опрокидывая рюмку.

Как ни странно, Рубен был один и готовил омлет, а следов присутствия Джозефа нигде не было видно, хотя его древний белый фургон стоял снаружи, передним колесом на тротуаре.

– Он наверху, – сообщил Рубен.

– Он там один?

Рубен нахально улыбнулся, словно подталкивая Фриду высказать свое неодобрение. Она же просто молча посмотрела на фотографию жены и сыновей Джозефа, все еще прижатую магнитом к дверце холодильника. Статичные позы, старомодная одежда, темные глаза – они принадлежали другому миру.

– Я хотела поговорить с вами. Мне нужен ваш совет.

– Странно, что он понадобился вам именно сейчас, когда я не в самом лучшем состоянии, чтобы дать его.

– У меня кое-что случилось.

Рубен ел омлет прямо со сковороды, а Фрида говорила. Время от времени он вытряхивал на омлет немного соуса табаско или брал стакан с водой и делал глоток. Однако примерно на середине рассказа Рубен перестал есть, положил вилку и спокойно отодвинул сковороду. Он слушал ее в абсолютной тишине, хотя, когда Фрида ненадолго замолкала, ей казалось, что она слышит, как наверху скрипит кровать.

– Вот, – закончив, сказала она. – Что вы по этому поводу думаете?

Рубен встал. Подошел к недавно установленным окнам до пола и уставился на промокший, заброшенный сад. Было темно; разглядеть можно было только смутные очертания склонившихся к земле голых веток деревьев и кустарников, а еще – освещенные окна чьей-то кухни. Скрип, похоже, затих. Он обернулся.

– Вы перешли черту, – усмехаясь, заявил он.

Фриде показалось, что он совершенно некстати развеселился.

– Несколько.

– Думаю, вам следует: первое – пойти в полицию и не принимать от них отказа. – Он стал загибать пальцы. – Второе – рассказать Алану все, что вы о нем узнали. Третье – повидаться с этим экспертом из Кембриджа. Порядок действий не принципиален, но все это нужно сделать как можно скорее.

– Хорошо.

– А-а, есть и пункт номер четыре: встретиться со своим наставником. Он ведь у вас еще есть?

– Он в спячке.

– Возможно, пришло время его разбудить. И не мучайтесь так. Это вам не идет.

Фрида встала.

– Я хотела спросить у Джозефа, не сможет ли он отвезти меня в Кембридж. Но, похоже, я выбрала не очень удачный момент для такой просьбы.

– Думаю, они уже закончили. – Рубен подошел к лестнице и завопил: – Джозеф! Есть минутка?

Сверху до них донесся приглушенный крик, и вскоре по лестнице спустился Джозеф – босиком. Когда он заметил Фриду, то откровенно смутился.

Фрида возвращалась через Риджентс-Парк, глубоко засунув руки в карманы пальто. Холодный северный ветер дарил облегчение, заглушал мысли. Перейдя Юстон-роуд, она зашла в магазин и купила пачку макарон, бутылочку соуса, пакет салата и бутылку красного вина. Подойдя к входной двери своего дома, она стала искать в сумочке ключи, когда кто-то коснулся ее плеча, заставив ее подпрыгнуть от неожиданности.

– Алан! – воскликнула Фрида. – Что вы, черт возьми, здесь делаете?

– Простите. Мне нужно поговорить с вами. Я не могу ждать.

Фрида беспомощно огляделась. Она чувствовала себя диким животным, за которым проследили до самого логова.

– Вы знаете правила, – сказала она. – Мы должны их придерживаться.

– Я знаю, я знаю, но…

Его голос звучал умоляюще. Пальто было застегнуто не на те пуговицы, волосы были взъерошены, лицо покрылось пятнами от холода. Фрида уже достала ключи, и теперь они раскачивались у самого замка. У нее было много правил, но абсолютное, неприкосновенное гласило: никогда не впускать пациента в свой дом. Пациенты всегда мечтали о том, чтобы пробраться в ее жизнь, выяснить, какая она на самом деле, получить над ней власть, делать с ней то, что она делала с ними, узнать ее тайны. Но в последнее время столько правил уже было нарушено… Она вставила ключ в замок и повернула его.

– Пять минут, – строго произнесла она.

Он вытянул перед собой руку. Пальцы превратились в тонкие веточки. Теперь никто не захочет его съесть. Грязные босые ноги – больше не ноги. Это корни, пробирающиеся в землю, и скоро он не сможет двигаться.

Но они разрывали его и обматывали во что-то, и он чувствовал, как трещат его веточки, корни засовывают в мешок, рот забивают землей – и он попадает в новую, тесную темноту. Они везут его на рынок. Этот поросенок поедет на рынок. Кто даст за него золотую монету? Его схватили и оторвали от пола, а потом он упал на самое дно мешка. Голоса довольно ворчали что-то и произносили грубые слова, а ведьма кричала: «Саймон говорит, Саймон говорит!» Но Саймон ничего не говорил, потому что рот у него был заклеен, а голос полностью пропал.

Бух, бух, бух… Затем он понял, что лежит на чем-то твердом, и тут над головой у него что-то грохнуло. Темнота стала еще темнее, и появился новый запах, масляный и насыщенный. Он услышал громкий кашель, треск и гул – звуки, очень похожие на те, которые издавала ведьма-кошка, вонзая когти в его израненное тело, только более громкие. Его подбрасывало то вверх, то вниз, и каждый раз голова ударялась о твердую поверхность.

Затем он снова замер. Раздался щелчок, и он почувствовал, как чьи-то пальцы безжалостно мнут его, не вынимая из мешка, замыкаются на плече, на онемевшей ноге. Он понимал, что его тело разваливается на куски, потому что боль омывала его неумолимой рекой, забираясь в каждую трещину. Он не знал, как будет «за что», и не мог припомнить, как будет «пожалуйста». Ничего не осталось. Не осталось никакого Мэтью. Его волокут по земле, голова подпрыгивает на неровностях. Холодно… Как же холодно! Холод обжигает огнем. Что-то загремело и вспучилось, и голос снова что-то проворчал, и тут, совершенно неожиданно, его вытащили из мешка.

Два лица в полумраке. Рты то открываются, то закрываются. Саймон хотел сказать «нет», но не смог ничего произнести. Они пропихивали его в какую-то дыру. Может, это печка, и они хотят зажарить его, хотя пальцы у него – тонкие веточки, слишком острые, чтобы их можно было есть? Нет, это не может быть печка, ведь он не чувствует жара, а только пульсирующую холодную темноту. Рот освободили, и он открыл его, но оттуда ничего не вырвалось. Кроме дыхания.

– Один только звук, и я изрежу тебя на мелкие кусочки и скормлю птицам, – произнес голос хозяина. – Слышишь?

Слышал ли он? Он уже ничего не слышал, кроме трения камня о землю, а затем воцарилась черная ночь, и холодная ночь, и тихая ночь, и потерянная ночь, и только его сердце продолжало рокотать, как барабан, под натянутой кожей: «Я жив, я жив, я жив».

Глава 29

– Я вчера видела Алана, – сказала Фрида.

Заговорила она практически впервые. Когда Джозеф заехал за ней на фургоне, он говорил о Рубене, о работе и о семье. Когда же наконец Фрида решила поддержать беседу, тон у нее был такой, словно она разговаривает сама с собой.

– Он ваш пациент, нет?

– Он пришел ко мне домой. Узнал, где я живу, и пришел ко мне домой. Я говорила: если что-то случится, он может связаться со мной в любое время. Но он должен был позвонить мне, а не ломиться в дверь. Он словно применил ко мне силу. Если бы все было нормально, я бы отослала его прочь. Может, перестала бы работать с ним, отправила его к другому врачу.

Джозеф не отвечал и вел фургон сразу через несколько полос дороги.

– Здесь нужно съехать на автостраду, правильно?

– Правильно.

Фрида инстинктивно подняла руки, пытаясь защититься: Джозеф рывком направил фургон между двумя грузовиками.

– Все нормально, – заверил он.

Фрида осмотрелась. Они уже въезжали в сельскую местность, и их окружали скованные морозом поля и одинокие деревья.

– Применил силу… – повторил Джозеф. – Как когда я приходить к вам домой.

– Это совсем другое дело, – возразила Фрида. – Вы не мой пациент. Я для них – тайна. Они придумывают обо мне небылицы и достаточно часто влюбляются в меня. Дело не только во мне. Это – часть работы, но все равно нужно соблюдать осторожность.

Джозеф, отвлекшись от дороги, покосился на нее.

– Вы тоже влюбляться?

– Нет, – призналась Фрида. – Я знаю о них все: их фантазии, потайные страхи, ложь. Нельзя влюбиться в человека, о котором ты знаешь буквально все. Я же ничего не рассказываю пациентам о своей жизни и не позволяю им приближаться к своему дому.

– И что вы сделать?

– Я нарушила собственное правило, – вздохнула Фрида. – Я впустила его в свой дом, правда, всего на несколько минут. В виде исключения: мне пришлось признать, что у него есть право проявлять любопытство.

– Вы ему все рассказать?

– Я не могу рассказать ему все. Я сама многого не понимаю. Именно поэтому мы сейчас в пути.

– Так что вы ему сказать?

Фрида посмотрела в окно. Как это странно – жить на ферме в десять минутах езды от Лондона. Она всегда думала, что если поселится не в Лондоне, то где-то очень далеко, куда надо добираться много часов или даже дней. Заброшенный маяк… это бы подошло. Возможно, и не заброшенный подошел бы. Можно ли переучиться с психоаналитика на смотрителя маяка? Существуют ли еще вообще смотрители маяка?

– Было трудно, – продолжала Фрида. – Я постаралась причинить ему как можно меньше боли. Возможно, пыталась причинить как можно меньше боли себе самой. Но разве можно вообще не причинить боли, когда рассказываешь человеку о том, что у него есть брат, о существовании которого он и не подозревал?

Она не могла бы с точностью сказать, что Джозеф понял из ее тирады.

– Он сердиться на вас?

– Ну, единственной его реакцией оказалось то, что он остолбенел, – сказала Фрида. – В результате шока людей часто охватывает своеобразное спокойствие, когда они узнают о по-настоящему серьезных вещах, таких, которые изменят всю их жизнь. Я добавила, что вскоре смогу рассказать ему даже больше этого, но, возможно, мне опять придется прибегнуть к помощи полиции – хотя, разумеется, наверняка я ничего сказать не могу. Я не знаю, имеет ли это какое-то отношение к маленькому мальчику или у меня слишком бурное воображение и я все невольно запутала. Так или иначе, я извинилась за полицию, если ее действительно придется привлекать, и добавила, что на сей раз он никак с делом не связан. В общем, справиться с таким количеством информации за один раз очень и очень нелегко.

– И что он сказать?

– Я пыталась его разговорить, но он не произнес ни слова. Он просто сидел, опустив голову на руки. Возможно, он даже плакал, но я не уверена. Наверное, ему нужно найти укромное место, посидеть там и подумать обо всем, дать всему как-то утрястись.

– Он знакомиться со своим близнецом?

– Я не знаю, – покачала головой Фрида. – Все время думаю об этом. Но у меня такое ощущение, что этого не произойдет. Как бы там ни было, я думаю, что проблема Алана заключается в чувстве вины: он считает себя виноватым, но не понимает, в чем именно или почему. Особенно его потрясли мои слова о предстоящем визите в полицию. Ему очень тяжело снова пережить такую ситуацию. И хорошо, что он услышал об этом от меня. Я боялась, что он рассердится, но он, похоже, находился в состоянии шока. Он просто ушел. Я понимала, что подвела его. Ведь цель моей работы состоит в том, чтобы помочь пациенту.

– Вы находить правду, – уверенно заявил Джозеф.

– В моей должностной инструкции нет ни слова о поиске правды, – заметила Фрида. – Я должна помогать пациенту справиться с проблемой психологически.

Фрида опустила глаза и посмотрела на распечатанные указания по маршруту. Все очень просто. Проведя еще полчаса на автостраде М11, они свернули на второстепенную дорогу и подъехали к деревушке в нескольких милях от Кембриджа.

– Это, похоже, здесь, – сказала она.

Джозеф свернул на короткую подъездную дорожку, посыпанную гравием, которая привела их к большому дому в георгианском стиле. Вдоль дороги выстроились сверкающие автомобили, так что фургону оказалось почти невозможно протиснуться между ними.

– Они, наверное, дорогие, – заметил Джозеф.

– Постарайтесь не поцарапать их, – посоветовала ему Фрида. Она вышла из фургона и почувствовала, как ноги утонули в гравии. – Хотите пойти со мной? Я могу сказать, что вы мой помощник.

– Я слушать радио, – отказался Джозеф. – Оно улучшать мой английский.

– Прекрасно, – кивнула она. – Я заплачу вам.

– Вы заплатить мне, если приготовить еду, – предложил он. – Английскую рождественскую еду.

– Думаю, было бы лучше, если бы я заплатила, – призналась она.

– Идите, – сказал он. – Чего вы ждать?

Фрида развернулась и стала пробираться по гравию к входной двери, украшенной замысловатой рождественской гирляндой. Она нажала на кнопку звонка, но ничего не услышала, поэтому постучала в дверь большим медным молотком. От такого напора дом задрожал. Дверь открыла женщина в длинном замысловатом платье. Губы ее были растянуты в радушной улыбке, которая мгновенно исчезла, когда она увидела Фриду.

– О, это вы, – только и сказала она.

– Профессор Баунди здесь? – спросила Фрида.

– Я позову его, – пообещала женщина. – Он развлекает гостей. – Она помолчала. – Думаю, вам лучше войти.

И Фрида вошла в большой холл. До ее слуха доносились приглушенные голоса. Женщина пошла через холл, выбивая каблуками эхо на деревянном полу. Она открыла дверь, и Фрида на мгновение увидела группу людей: мужчины – в костюмах, женщины – в красивых платьях. Она оглядела большой холл: на противоположной его стороне виднелась искусно украшенная лестница. В стенной нише стояло карликовое дерево в горшке. Фрида услышала шаги, повернулась и увидела приближающегося мужчину. У него были седые волосы и очки без оправы. Одет он был в темный костюм и галстук с ярким рисунком.

– Мы уже садимся за стол, – сказал он. – Есть какая-нибудь причина, по которой мы не могли поговорить по телефону?

– Пять минут, – попросила Фрида. – Это все, что нам нужно.

Он подчеркнуто посмотрел на часы. Фриду даже позабавило то, как грубо с ней обращаются.

– Пройдемте в мой кабинет, – предложил он.

Он провел ее по коридору к помещению в дальнем конце здания. Все стены в комнате были закрыты книжными полками, за исключением стены с окном до пола, выходящим на большую лужайку. Через лужайку от дома шла тропинка, заканчивающаяся бельведером с каменной скамьей. Мужчина сел за деревянный стол.

– Дик Лейси очень высоко отзывался о вас, – начал он. – Он сказал, что вам нужно срочно встретиться со мной и что дело не ждет. Несмотря на то, что сейчас Рождество и я провожу праздник в кругу семьи. Поэтому я согласился встретиться с вами. – Он снял с руки часы и положил их на стол. – Только вкратце.

Он знаком указал на кресло, но Фрида его проигнорировала. Она подошла к окну и выглянула наружу, обдумывая, с чего начать. Наконец она обернулась.

– Я только что пережила очень странный опыт, – сказала она. – У моего пациента есть определенные семейные проблемы. Один из факторов – то, что его усыновили. Мать бросила его еще в младенчестве, и он абсолютно ничего не знает о своей родной семье. Он никогда и не пытался найти их. Думаю, он не знает даже, с чего начать.

Она остановилась.

– Слушайте, – сказал профессор Баунди, – если речь идет о поиске родственников…

Фрида перебила его:

– Произошли некоторые события, и я получила адрес человека, который, как я думала, мог быть как-то связан с моим пациентом. Обычно я так не поступаю, но в этот раз я пришла домой к этому человеку, пришла без приглашения. – Внезапно Фрида почувствовала, что ее охватывает смущение. – Эту часть мне трудно объяснить. Когда я вошла в дом, у меня возникло впечатление, что я попала в сон. Должна сказать, что я бывала в доме Алана. Алан – это мой пациент. Когда же я вошла в этот, другой дом, у меня сразу возникло ощущение, что я уже была там раньше. Дома не идентичны, но каким-то образом напоминают друг друга.

Она посмотрела на профессора. Не решит ли он, что она безумна? Не поднимет ли ее на смех?

– Каким образом? – спросил он.

– Отчасти этого было просто подозрение, – призналась Фрида. – Оба здания производили впечатление замкнутых. Дом Алана уютный, полный маленьких помещений. Другой дом похож на него, но эта особенность в нем усилена, он практически вызывает клаустрофобию. Он словно не пропускает свет. Но были и другие совпадения, более странные. Оба этих человека хранят вещи в аккуратных маленьких ящичках с надписями. Или вот такое. Например, я поразилась, обнаружив, что у обоих есть чучело птицы. У Алана – бедный маленький зимородок, а у Дина – ястреб. Это было жутковато. Я не знала, что и думать по этому поводу.

Она снова посмотрела на профессора Баунди. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, скрестив руки на груди и уставившись в потолок. Может, просто ждал, когда же она замолчит?

– Но и это еще не все, – продолжала Фрида. – Все было как во сне. Когда я зашла в дом Дина Рива, мне показалось, что я уже была там когда-то, а сейчас вернулась – вернулась в дом своего детства. Вы знаете, как это бывает: знаешь, что когда-то здесь был, но не знаешь почему. Все дело в ощущении, которое охватило меня в обоих домах, – ощущении жары и замкнутого пространства. В общем, я немного пообщалась с его женой, или кем там она ему приходится, а потом появился он – Дин. На мгновение я подумала, что это Алан и что он ведет двойную жизнь, но потом поняла: Алана не просто бросили в младенчестве. У него был брат-близнец, о котором он и понятия не имел.

– Его бросили именно потому, что у него был брат-близнец, – неожиданно заявил профессор Баунди.

– Что?

Раздался стук, и дверь открылась. Вошла женщина, которая впустила Фриду.

– Мы уже садимся, дорогой, – сообщила она. – Мне сказать, что ты сейчас подойдешь?

– Нет, – отрезал профессор, даже не взглянув на нее. – Начинайте без меня.

– Мы можем подождать.

– Выйди.

Женщина – очевидно, жена профессора – наградила Фриду подозрительным взглядом. Затем развернулась и молча вышла.

– И закрой дверь! – крикнул ей вслед Баунди.

Дверь в кабинет тихо затворилась.

– Простите за это вторжение, – сказал он. – Принести вам что-нибудь? Мы как раз открыли шампанское. – Фрида покачала головой. – О чем это я? Ах да, когда у женщины рождаются близнецы, и она понимает, что двоих не потянет, то одного часто отдают на усыновление. А иногда его просто бросают. – Баунди снова уставился в потолок, а затем неожиданно впился в собеседницу почти свирепым взглядом. – Итак, из-за чего вы поехали так далеко, в Кембридж, чтобы встретиться со мной лично?

– Я ведь уже объяснила. Я все время думала о том, что именно увидела, когда вошла в дом. Это казалось чем-то мистическим, а я в мистику не верю. Я поговорила с Диком Лейси, поискала информацию о вас и выяснила, что вас особенно интересуют близнецы, разлученные в раннем детстве. Конечно, я понимаю, что это чрезвычайно любопытный предмет для рассуждений о природе и воспитании. Читала об этом. Но то, с чем я столкнулась, казалось, находится за гранью науки и логики. Это скорее походило на сложную шараду, своеобразную игру ума, только в реальной жизни. Поэтому я поняла, что нужно обратиться к эксперту.

Баунди снова откинулся на спинку кресла.

– Я, безусловно, эксперт, – важно кивнул он. – Дело вот в чем: я интересуюсь ролью, которую генетические факторы играют в развитии индивидуальности. Исследователей близнецы интересовали всегда, но проблема обычно в том, что общие у таких детей не только гены, но и внешнее окружение, среда. Ученым на самом деле очень хочется сделать следующее: взять двух идентичных детей, воспитать их в разном окружении и посмотреть, к чему это приведет. К сожалению, никто нам этого сделать не позволит. Но иногда, очень редко, люди делают это за нас, разлучая близнецов при рождении. Такие однояйцевые близнецы полностью отвечают нашим интересам. Организация их генома идентична, следовательно, любое различие должно быть вызвано окружением. И мы разыскиваем таких близнецов, а когда находим, то изучаем истории их жизни в мельчайших деталях. Даем им личностные тесты, проводим медицинские экспертизы…

– И что вы обнаружили?

Баунди встал, подошел к книжной полке и снял оттуда какую-то книгу.

– Это я ее написал, – сказал он. – Ну ладно, совместно с еще одним исследователем. Но все идеи – мои. Вы обязательно должны ее прочитать.

– А пока… – сказала Фрида.

Баунди почти благоговейно положил книгу, затем присел на край стола.

– Чуть более двадцати лет назад я выступил с докладом о наших результатах на конференции в Чикаго. Доклад основывался на оценке двадцати шести пар однояйцевых близнецов, воспитанных отдельно. Знаете, как отреагировали мои коллеги?

– Нет.

– Это был риторический вопрос. Они разделились на тех, кто обвинял меня в некомпетентности, и тех, кто обвинял меня в непорядочности.

– Что вы имеете в виду?

– Возьмем такой пример. Один близнец жил в Бристоле, а другой – в Вулверхэмптоне. Когда они познакомились – им было уже под сорок, – то обнаружили, что оба женились на женщинах по имени Джейн, развелись с ними и женились на женщинах по имени Клэр. В качестве хобби оба собирали миниатюрные железные дороги. Кроме того, оба вырезали купоны на скидки из упаковок от круп, оба носили усы и бакенбарды. Другой пример: близнецы женского пола. Одна жила в Эдинбурге, другая – в Ноттингеме. Одна работала секретаршей врача общего профиля, другая – секретаршей стоматолога. Обе предпочитали одежду черного цвета, обе страдали астмой, обе испытывали такой страх перед лифтами, что поднимались по лестнице даже в высоких зданиях. И так далее, и так далее. Когда мы исследовали двуяйцевых близнецов, эффект исчезал практически полностью.

– Но почему вас раскритиковали?

– Остальные психологи просто не поверили мне. Что Дэвид Юм говорил о чудесах? Что куда более вероятно мошенничество, субъективная ошибка – что угодно, потому именно это следует предполагать в первую очередь, и все так и поступили. После моего доклада люди вставали и говорили, что я, должно быть, ошибся, что на самом деле близнецы прекрасно знали о существовании друг друга. Или что исследователи изначально искали совпадения и отбирали наиболее подходящие пары близнецов – ведь у любых двух человек наверняка будут какие-то странные общие привычки.

– Думаю, я бы засомневалась в своих выводах, – призналась Фрида.

– Думаете, я не сомневался? – воскликнул профессор. – Мы перепроверили все. Близнецов расспрашивали разные исследователи, мы проверяли происхождение и воспитание объектов – проверили все. Мы попытались получить другие результаты, но нам это не удалось.

– Если результаты подтвердились, – заметила Фрида, – тогда что происходит? Вы ведь не говорите о каком-то экстрасенсорном восприятии, потому что если так…

Баунди рассмеялся.

– Конечно, нет. Но вы психотерапевт. Вы считаете, что мы не более чем рациональные существа, что мы можем поговорить о своих проблемах, и…

– Это не совсем…

Баунди продолжал, словно не слыша ее:

– Говорят, наш мозг похож на компьютер. Если это правда – хоть это и не так! – то компьютер приходит в мир, уже имея большое количество программного обеспечения. Знаете, как самка черепахи, которая проводит всю свою жизнь в море. Она не учится, наблюдая за своей матерью, тому, как выходить на берег, откладывать яйца и закапывать их в песок. Просто включаются определенные нейроны – каким образом, нам не известно, – и она просто знает, что делать. Мои исследования близнецов показали: многое из того, что походит на реакцию на окружающую среду или решения, принятые якобы благодаря свободе воли, на самом деле просто работа характеристик, с которыми объект уже родился. – Баунди раскинул руки, как фокусник, только что выполнивший особенно ловкий трюк. – Вот и все. Проблема решена. Вы не должны считать, что сходите с ума.

– Не должна, – согласилась Фрида, но вид у нее был такой, словно все услышанное вовсе ее не успокоило.

– Проблема в том, что эти разделенные в младенчестве близнецы встречаются все реже. Социальные работники все реже склонны разделять их, опекунские учреждения тоже стараются держать их вместе. Конечно, для близнецов так гораздо лучше. А вот для таких людей, как я, наоборот. – Он нахмурился. – Но вы не ответили на мой вопрос. Почему это настолько срочно?

Но Фрида, казалось, мыслями уже в другом месте.

– Вы очень помогли мне, – сказала она. – Но мне нужно еще кое-что сделать.

– Возможно, в моих силах помочь вам. Вы хотите узнать больше о семье своего пациента?

– Вероятно, – кивнула Фрида.

– Моя команда обладает большим опытом в том, что касается вытаскивания на поверхность скрытых историй семей. Причем ненавязчиво. За эти годы мы установили несколько чрезвычайно полезных неофициальных контактов. Члены команды могут узнать о семьях такое, о чем сами члены семьи даже не догадываются. Они действут примерно так, как вы, но вы двигались на ощупь, а они работают более систематизированно.

– Это могло бы мне помочь, – согласилась Фрида.

– Если я могу оказать вам еще какую-то помощь… – сказал профессор Баунди. Его тон стал более теплым и почти потерял официальность. – Это могло бы загладить мою грубость, когда вы только пришли сюда. Я сожалею об этом, но вы оказались в центре одной из тех кошмарных ситуаций, когда мы приглашаем к себе соседей. Вы понимаете, о чем я, не правда ли? Это худшее время года.

– Я понимаю.

– Очевидно, мои сотрудники не смогут взяться за дело, пока не закончатся праздники. Как известно, в Великобритании все замирает на ближайшие десять дней или около того. Но если вы дадите мне имена этих двух братьев, их адреса или еще какие-то известные вам детали, то, возможно, мы могли бы провести кое-какую проверку, когда вернемся из отпуска.

– Какую еще проверку? – удивилась Фрида.

– Генеалогическое древо, – ответил профессор. – А также то, какие социальные услуги они получали, имели ли приводы в полицию, в срок ли выплачивали кредиты. Информация исключительно для вас. Мы очень тактичны. – Он взял книгу со стола и вручил ее Фриде. – Почитайте, и вы увидите, насколько мы осторожны.

– Хорошо, – согласилась она и записала ему два имени и адресá.

– Возможно, из этого вообще ничего не выйдет, – предупредил ее профессор Баунди. – Обещать ничего не могу.

– Я понимаю.

Он, извинившись, взял у Фриды книгу из рук.

– Давайте я подпишу ее для вас. По крайней мере, это помешает вам продать ее.

Он расписался и вернул книгу гостье.

Она посмотрела на подпись.

– Спасибо.

– Позвольте предложить вам отобедать с нами.

Фрида покачала головой.

– Вы мне очень помогли. Но я спешу.

– Прекрасно вас понимаю, – кивнул он. – Позвольте, я провожу вас.

Он повел ее к входной двери, поддерживая вежливый разговор об общих знакомых среди коллег, о конференциях, которые они, возможно, оба посещали. Они обменялись рукопожатием, и тут профессор, похоже, кое-что вспомнил.