Текст книги "Тайная улыбка"

ГЛАВА 31

Я проснулась мокрая от пота, сердце глухо стучало. Мне снился сон, но он прервался и ускользнул куда-то. Я пыталась зацепиться хотя бы за его краешек. Что-то на тему о том, как я тону. Тону, но не в воде, а в какой-то более вязкой жидкости. Барахталась в ней, колотила ногами, смотрела на берег, где сидели люди, разговаривая друг с другом, улыбаясь. Много людей: моя мама, старая школьная подруга, имя которой я уже не помню, и совершенно неожиданно – я сама там, на берегу. Лежала в постели, кожу покалывало, пыталась вспомнить сон уже в сознательном состоянии. Что-то о Трое. Теперь в моем сознании возникло лицо Троя, белое как полотно, рот открыт, он зовет кого-то, но звука не слышно.

Села в кровати, натянув пуховое одеяло на плечи. Всего лишь половина пятого, но на улицах светло, свет оранжевого уличного освещения и голубого сияния луны проникает в мою комнату через приоткрытые занавески. Подождала, пока пройдет паническое состояние. Это всего лишь сон, успокаивала себя. Он ничего не значит: случайные образы, мелькающие в ночи. Боялась снова заснуть, потому что вновь в моем сознании может появиться Трой, умоляя меня о помощи.

Я с трудом встала, натянула халат и прошлепала в ванную. Увидела в зеркале, что лоб блестит от пота, волосы мокрые, хотя меня и лихорадило от озноба. Полотенцем вытерла лицо, пошла на кухню, приготовила себе кружку горячего шоколада, взяла ее с собой в постель вместе с путеводителем по Лондону. Открыла книжку на нужной странице, пробежала взглядом по крошечным буквам сеть дорог. Когда нашла то, на что мне было почти страшно посмотреть, положила путеводитель к себе на подушку и легла. Закрыла глаза. Скоро будет светло, запоют птицы, зазвучат утренние звуки.

Мне нужно быть в Блумзбери в восемь тридцать, поэтому встала в половине седьмого, надела шорты и нижнюю трикотажную рубашку, а сверху хлопчатобумажный спортивный свитер. Выпила два стакана воды и потом пошла к автофургону. Движение еще было небольшое, поэтому у меня ушло только пятнадцать минут на то, чтобы добраться до Селдон-авеню на дорогу Е8. Это была широкая дорога с многоквартирными корпусами и домами с террасами по обе стороны, совершенно непохожая на авеню. Припарковалась прямо перед домом номер 19, еще раз заглянула в путеводитель, чтобы проверить, правильно ли запомнила маршрут, сняла спортивный свитер и вышла из автофургона. Все еще было холодно, легкая дымка заволокла горизонт. Несколько минут подвигалась на месте, чтобы согреться и расслабить занемевшее тело, дважды пробежала туда и обратно по дороге, готовясь к правильному старту.

Посмотрела на часы, 7.04. Глубокий вдох, и побежала, довольно быстро: до половины дороги, направо на параллельную дорогу, еще раз направо, затем дальше по узкой улице, с одной стороны которой земельный участок с зарослями кустарника, а с другой – дома. Она вела к участку, застроенному жилыми домами, я обежала вокруг пожарных ворот, дальше в парковую зону и выбежала с другой стороны. По узкой дороге с гаражами и железнодорожным мостом; обежала тупик слева, через узкий углубленный проход, который вел на пешеходный мост над железной дорогой. Теперь я уже точно знала, где нахожусь. Была здесь десятки раз. Сотни раз. Быстро пробежала по улице, повернула направо и остановилась, тяжело дыша. Киркалди-роуд. Дорога Лауры, Дом Лауры. Уставилась на окно Лауры. Занавески были не закрыты, но свет не горел. Посмотрела на свои часы. 7.11. Семь минут.

Постояла около минуты и затем побежала обратно, точно по своему следу. На этот раз потребовалось чуть больше шести минут. На это уйдет, может быть, около двадцати минут, если лишаться по длинному пути, по улицам вдоль железнодорожной насыпи, через мост и вокруг строительных площадок. Но прямой пешеходный путь, аллея, проход между домами, который невозможно увидеть из полицейской машины, имеющей радиосвязь с участком, составляет самое большее четверть этого расстояния. В любом случае никак не двадцать пять минут.

В квартиру на Блумзбери приехала в восемь часов утра, открыла квартиру ключом, который мне дали. Собиралась циклевать половицы. Эту работу я не любила: шумная и очень пыльная. Закрыла полотнищами полки, надела наушники и маску и в течение трех часов непрерывно и равномерно двигалась вперед и назад по просторной гостиной, удаляя темные пятна с древесины и наблюдая за появлением свежей медовой окраски и текстуры.

Наконец я закончила. Сидя на полу на корточках, провела пальцем по отциклеванным половицам, на поверхности которых выступил новый рисунок. Если их покрыть лаком, то они будут очень красивые. Выпрямилась, сняла наушники и маску, отряхнулась, как собака, выходящая из воды. Открыла большие окна, чтобы впустить весенний воздух и шум транспорта. Подмела опилки, пропылесосила пол, тщательно проходя насадкой все углы. Сняла полотнища с книжных полок и тоже пропылесосила их, а также все щели между книгами, всасывая тонкий слой пыли, лежащий на книгах сверху.

У этого человека были странные книги. На первой полке стояло много книг, содержащих общие сведения: два толстых атласа, несколько словарей и энциклопедий, книга большого формата о хищных птицах, еще одна о замечательных деревьях. Но когда я подняла насадку пылесоса ко второй полке, то увидела такие названия, как «Личности, склонные к привыканию», «Материнская психическая двойственность», «Психотические состояния у детей», «Перспективы судебной экспертизы в области навязчивых эротических состояний» и толстый зеленый том, который назывался «Справочник по клинической психофармакологии». Выключила пылесос, достала книгу, которая называлась «Эротомания и сексуализация пыток», и наугад открыла ее.

«В структуре разрушения, – читала я, – существует фундаментальная дифференциация, которую следует выявлять во взаимопроникновении двух этих понятий…»

Я потерла свое чумазое лицо. Что бы такое это могло означать? Казалось, мозг опухает от напряжения. Села на пол и пролистала вперед несколько страниц. Приводилась цитата из Карла Маркса: «Существует только одно противоядие от ментальных страданий, это физическая боль».

Неужели это правда?

Услышала какое-то движение сзади. Удивлению моему не было предела. Я полагала, что хозяин на работе. Но он не только не был на работе, но появился передо мной в полосатой фланелевой пижаме, которую я не видела со времени визитов к дедушке, когда еще была совсем маленькой девочкой. Как можно было спать при том шуме, который я подняла в квартире, циклюя пол? Вид был такой, словно он только что проснулся после многомесячной зимней спячки. У него были длинные темные вьющиеся волосы, причем слова «взъерошенные» было недостаточно, чтобы описать их состояние. Он провел рукой по голове, чтобы пригладить волосы, но стало еще хуже.

– Я искал сигарету, – сказал он.

Я достала пачку с книжной полки.

– И спички.

Я нашла коробок на приемнике. Он закурил сигарету, сделал две глубокие затяжки и посмотрел вокруг себя.

– Надеюсь, ты не собираешься сказать, что я попала не в ту квартиру? – спросила я.

– Ты не Билл, – произнес он.

– Нет, – подтвердила я. – Он заключил субподряд на работу.

Я взглянула на часы.

– Разбудила тебя? Не знала, что ты здесь.

Он выглядел озадаченно. Казалось, он вообще не осознает, что также находится здесь.

– Поздно лег спать, – сказал он. – Мне нужно быть на работе в двенадцать.

Я снова посмотрела на часы.

– Надеюсь, она поблизости, – заметила я. – У тебя осталось тридцать пять минут.

– Она совсем рядом.

– Все же ты можешь опоздать.

– Я не имею права, – вздохнул он. – Меня ждут там люди. Я должен поговорить с ними.

– Ты читаешь лекцию?

Он затянулся сигаретой, сморщился и кивнул в знак согласия.

– Интересная книга? – спросил он.

– Просто я вытирала пыль…

Я опустила глаза на книгу и поставила ее на место на полку.

– Кофе? – спросил он.

– Нет, спасибо.

– Я хотел сказать: не можешь ли ты приготовить мне кофе? Пока я буду одеваться?

Меня так и подмывало съязвить, что я не прислуга, но было понятно, что это особый случай.

Выпив глоток кофе, он поморщился.

– Осталось двадцать пять минут, – напомнила я.

– Это прямо через площадь.

Сейчас уже у него широко открылись глаза.

– Ты сделала хорошую работу, – похвалил он, глядя на доски. – Не то чтобы я понимал разницу между хорошей работой и плохой работой.

– Сделала это машина, – сказала я. – Прости, что я смотрела книги.

– Именно для этого они там и стоят.

– Ты врач?

– В определенном смысле.

– Интересно, – пробормотала я.

Я подумала о Брендане, как он запихивал собачье дерьмо в окно машины. Затем о сне, фрагменты которого всплывали у меня в голове, как рты крошечных рыбок, клюющие на поверхности воды.

– Меня зовут Дон.

– Знаю. Меня – Миранда.

Я отпила кофе. У него был привкус шоколада.

– Ты занимаешься психическими заболеваниями?

– Именно так.

– Понимаю, что тебя, наверное, одолевают люди, задавая глупые вопросы, но можно мне тоже задать глупый вопрос?

– Что?

– О том, про кого мне просто рассказывали. О друге друга. – Я положила в рот песочное печенье. – Друга, – невнятно добавила я.

– Ясно, – кивнул он, чуть улыбаясь.

– Мне о нем известно очень немногое, в сущности.

В определенном смысле это было именно так.

Я стала рассказывать Дону о Брендане. Начала с собачьего дерьма, затем продолжила, а потом дошла до рассказа о переполняющейся ванне.

– А когда она вернулась домой и обнаружила переполняющуюся ванну, хотя твердо помнила, что не…

Дон поднял руку.

– Подожди, – сказал он и закурил сигарету.

– Что?

– Это ты, да? – спросил он. – Женщина?

– Ну да, конечно.

– Хорошо.

– Хорошо?

– Меня беспокоило, что ты могла оказаться той особой, которая положила собачье дерьмо в машину.

– То был мужчина.

– Ты могла специально изменить пол. С целью сокрытия.

– Это интригует, согласна, – произнесла я.

– Продолжай.

И я продолжила. Хотя времени до начала лекции оставалось все меньше и меньше, сообщила ему все. Даже возвращалась к началу и рассказала, как Брендан шептал мне о том, как он хочет войти в мой рот. И потом, уже в конце – о Трое и Лауре, но очень быстро, чтобы снова не разрыдаться. Когда закончила, взяла кружку и выпила последний глоток уже ледяного кофе.

– Итак, что ты думаешь? – спросила я.

По неизвестной причине сердце у меня колотилось.

– Черт знает что, – сказал он.

– Это твой взвешенный вердикт?

– Хорошо, что ты избавилась от него.

Я фыркнула:

– Это и я могу сказать! Но мне хотелось бы узнать, не психопат ли он. Может ли он быть убийцей?

Дон поднял руки, протестуя.

– Сейчас слишком раннее утро, – ответил он.

– Вообще-то уже позднее утро.

– Не хочу быть слишком самонадеянным и заявить, что мне нужно провести собственное расследование до того, как прокомментировать это. Не буду разбрасываться техническими и клиническими терминами. Дело в том, что, честно говоря, нельзя еще сделать заключение. Не могу сказать, что такая схема поведения означает, что он убийца…

– Может быть убийцей, – прервала я.

– Чтобы быть точно уверенным в этом, человека нужно застать с поличным во время совершения определенных видов актов насилия. Но при таких обстоятельствах я бы нисколько не удивился, если бы обнаружил тот тип поведения, который ты описала.

– Итак, вот до чего мы договорились, – сказала я.

– Нет, совсем нет, – ответил он. – Большинство убийц проявляют ранние признаки дисфункционального поведения. Однако очень многие люди отличаются дисфункциональным поведением, но большинство из них не пересекают черту.

– Но если он пересек черту, а именно так я думаю, даже если со мной никто не захочет согласиться, тогда что? Он иссяк? Или все еще опасен?

Дон сосредоточенно пил кофе.

– Ты нагромождаешь одно предположение на другое, – сказал он.

– Я не в суде, – парировала я. – Могу нагромождать все, что захочу, на что захочу. Мне нужно знать, выполнил ли он до конца все задуманное.

Услышала, как в голосе появилась дрожь, закашлялась, чтобы скрыть ее.

Дон отрицательно покачал головой.

– Прости, – сказал он. – Все это недоказуемо. Когда люди что-то уже сделали, когда они совершили преступление, их поймали и заключили в тюрьму, тогда на сцене появляются психологи и психиатры, проводят свои тесты и выносят авторитетное заключение. Тогда можно найти экспертов, чтобы привести доводы за или против любого пункта их заключения, если захочется.

– Спасибо, – тупо поблагодарила я.

Повернулась, чтобы взглянуть на него. Обратила внимание на то, что у него худое лицо, рыжеватые волосы и он доброжелательно смотрит на меня.

– Держись от него подальше, – сказал он.

– Да.

– С тобой все в порядке?

– Не знаю.

Я резко закрыла окно, и в комнате стало тише. Посмотрела на часы.

– У тебя четыре минуты.

– Лучше мне поторопиться. У тебя далеко не счастливый вид.

– Даже если это был бы незнакомый человек, все равно ведь небезразлично, да? – Я начала собирать полотнища. – Нельзя просто сидеть на берегу и смотреть, как тонут люди.

У Дона был такой вид, словно он собирался что-то добавить, но передумал.

– О чем ты будешь рассказывать?

На мгновение он нахмурился.

– Очень редкий психологический синдром. Очень и очень редкий. За все время наблюдений он выявлен всего только у четырех человек.

– Но зачем же тогда читать лекцию на эту тему?

Он помолчал.

– Если я буду задавать себе подобные вопросы, – сказал он, – то где же я тогда буду?

Я пошла на прием к психотерапевту Катрине Даулинг еще раз. Долго сидела молча, стараясь принять решение. Чем же я собиралась заняться – всем миром или своей собственной головой? Посмотрела на часы. Прошло более десяти минут. Я рассказала ей свой сон.

– Что он означает для тебя?

– Мне хочется продолжать наши сеансы, – сказала я, – но только через несколько недель. А может быть, и месяцев.

– Почему?

– Мне нужно разобраться во многом.

– Я полагала, что именно для этого ты и приходила сюда.

– Мне не разобраться в этом здесь.

Через полчаса ушла. Хотя и почувствовала, что на меня возложена ответственность в полном объеме.

Ты не покончил с собой, да? Конечно, нет. Никогда я не позволяла себе даже усомниться в этом, ни на единое мгновение. Ты не покончил с собой, и Лаура не ударилась головой и не утонула. Я всегда знала это. Вопрос заключается лишь в том, что мне нужно сейчас сделать, Трой. Я просто не могу ничего не сделать, да?

Нет. Конечно, не могу.

Странно, я же должна бояться сама, но не боюсь. Ни капельки. Истина в том, что я больше не беспокоюсь. Даже о своей безопасности. Я чувствую, что стою на краю скалы под воющим ветром и мне все равно, упаду я или нет. Иногда даже думаю, что почти хочу упасть.

Надеюсь, что это не займет много времени. Надеюсь, ты никогда не узнаешь; я не смогла бы перенести это, если бы ты узнал.

ГЛАВА 32

Я не могла оставить это. Как пчела, жужжащая вокруг горшка с медом. Нет, неправильно. Горшки с медом хороши для пчел. Я сама была горшок с медом, зная, что где-то жужжит пчела. Как мотылек, летящий на… Нет, не буду говорить об этом, потому что все это неправильно. Когда-то у меня был бойфренд, он изучал насекомых, что и было частью проблемы. В самую первую нашу встречу он рассказал мне, что на самом деле мотыльки не летят на огонек. Это миф. Миф о мотыльках. Он именно так сказал это. Мы были в союзе студентов, он был пьяный. Наши отношения были обречены с самого начала. Не могла представить себе, что смогу поддерживать длительные отношения с парнем, который знакомится с девушкой, рассказывая интересный факт, связанный с мотыльками. Смешно, что сейчас, спустя пять лет, фактически все, что я могу вспомнить о нем, – это только его имя, Марк, а также интересные сведения, которые он рассказал мне о мотыльках, что заставило меня сразу же разлюбить его. Потому что это было очень интересно.

Я упорно спорила с Марком, утверждая, что он заблуждается. Однажды вся наша семья жила в палатках. Вокруг лампы, которую отец привязал к столбику палатки, было черно от мотыльков и комаров, слетевшихся на огонек. Марк отрицательно покачал головой. Это иллюзия, сказал он. Они стараются выравниваться по луне, сохраняя один и тот же угол относительно лунных лучей. Единственный доступный им способ выполнить это относительно ближней лампы заключается в том, чтобы кружить вокруг нее. На практике они летят на нее по спирали, подлетая все ближе и ближе. Нет никакого влечения. Просто навигационная ошибка. Помню, что в течение какого-то времени я размышляла об этом. Возможно, что я сама была немного пьяная. Ничего хорошего это не сулит мотылькам, сказала я. Все равно они заканчивают свою жизнь в пламени.

– Кому какое дело до этих чертовых мотыльков? – отвечал Марк.

Это был еще один плохой признак. Он был жесток к животным.

Вот так обстоят дела. На самом деле мотыльков не привлекает пламя. Все песни и стихи неправильные. Но факт остается фактом: пламя не способствует прогрессу мотыльков. Одному Богу известно, сколько всего я должна была сделать на работе, в поисках агентов по недвижимости, а также при принятии основных решений относительно моей жизни, что едва ли можно сделать рационально, а скорее только подбросив монетку. Но даже при таких обстоятельствах я порылась в карманах куртки, которая висела в шкафу, и нашла номер телефона, который Дэвид нацарапал на оторванном уголке газеты. Номер телефона человека, который был тогда на катке и знал Брендана. Джефф Локке.

– Брендан Блок? Тот парень, который обычно заказывал пиццу со странным запахом?

– Думаешь, что в нем было что-то странное?

– Точно.

– Мог бы и предупредить меня об этом.

– Нельзя же вести себя как полицейский. Между прочим, разве он не женился?

– Она умерла.

– Что? Ты хочешь сказать, его жена?

– Это моя подруга, – уточнила я.

– Прости.

– Все в порядке. Как ты познакомился с ним?

В течение какого-то времени ему пришлось вспоминать.

– Кажется, парень, которого звали Леон, был старый друг Брендана. У меня нет номера его телефона, но я знаю, где он работает.

– Леон Харди?

– Да.

– Я пытаюсь найти Брендана Блока.

– О, его? Я едва знаком с ним, Но думаю, что Крейг знает.

– Крейг?

– Крейг Макгриви. Он работает в компании по распределению идиосинкразических фильмов в Ислингтоне.

* * *

– Привет, простите за беспокойство. Меня зовут Миранда Коттон, я друг Брендана Блока. Мне нужно срочно связаться с ним. Можете помочь мне?

– Не уверен, – ответил он. – Не видел его сто лет. У меня есть номер телефона.

Невозможно было сдержать улыбку, когда он прочитал мне номер моего собственного телефона.

– Я уже пыталась дозвониться по этому номеру, – сказала я. – Он там больше не бывает. Может быть, кто-то еще сможет помочь мне? Как ты познакомился с Бренданом?

Повисла тишина, к которой я уже успела привыкнуть. Неужели происходит одно и то же со всеми друзьями или, возможно, что-то не так с Бренданом? Когда я думаю о своих друзьях, я точно знаю, где познакомилась с ними. В школе, в колледже, или они были в школе с кем-то еще, или они приходились двоюродными братьями или сестрами кому-то. Но о Брендане у всех были какие-то смутные представления. Он каким-то непредсказуемым образом появлялся в их жизни, и никто не понимал, как он попал туда. Крейг Макгриви дал мне два имени и номера телефонов. Один из них не отвечал. Но второй ответил и отослал меня к кому-то другому, кто отослал меня еще к одному, который связал меня с человеком по имени Том Ланхем, а тот при первом упоминании имени Брендан сказал:

– Ты звонишь по поводу его вещей?

– Его вещей?

– При отъезде он оставил несколько коробок. Сказал, что заберет их, но это было приблизительно год назад.

– Ты жил с ним в одной квартире?

– Он жил здесь совсем недолго, затем уехал, с тех пор я не видел его. Ты его подруга?

– Правильно. Я пытаюсь найти его. Смогу, наверное, помочь тебе с его вещами. Могу передать их ему.

– Точно? – спросил Том. – Было бы чудно. Они все еще в углу у меня в комнате. Не знаю, что и делать с ними.

– Можно зайти и поговорить с тобой?

– В любое время. Давай сегодня вечером?

Меня беспокоило его нетерпение. Сколько же там вещей?

– Где ты живешь?

– Ислингтон. Рядом с дорогой на Эссекс. Я подробно расскажу тебе, как добраться.

Он не допускал никакого отрицательного ответа, поэтому я выслушала все детали и спустя три часа уже стучала в его дверь. Было очевидно, что Том только что вернулся домой с работы. Он не успел переодеться, был еще в костюме, но галстук уже развязан. Волосы тщательно причесаны. Можно догадаться, что он работал в Сити. Я была в комбинезоне. Он улыбнулся, увидев разницу между нами.

– Прости, – сказал он. – Не успел переодеться.

Он проводил меня в квартиру и предложил выпить. Я попросила кофе. Он приступил к удивительно изощренному процессу приготовления кофе, включающему использование одноразового бумажного фильтра, который он положил на кружку. Но кофе получился превосходный, очень крепкий, я даже сморщилась, когда сделала глоток. Себе он налил бокал вина, правда, очень большой.

– Итак, ты не знаешь, где найти Брендана? – спросила я.

– Почему тебе нужно найти его?

– Я беспокоюсь о нем, – ответила я.

Том улыбнулся.

– Я думал, что он должен тебе деньги, – сказал он.

– Почему?

– Потому что он должен мне.

– За что?

– Не так уж и много, – ответил Том. – Предполагалось, что он должен вносить свой вклад в закладную, оплату за отопление, телефон, но он даже и не начинал. Уехал куда-то на работу над фильмом, с тех пор я не видел его.

– Фильмом? – спросила я.

– Он сказал, что помогает в поисках места для съемки фильма.

– Когда это произошло?

Том отпил из бокала. Мне было не очень жалко его. По его виду было понятно, что он не слишком нуждается в деньгах.

– Приблизительно год назад, – ответил он. – Ты, кажется, говорила, что можешь забрать его вещи?

– Я могу передать их ему, – предложила я.

– Было бы здорово, – сказал Том. – Я уже подумывал, не вынести ли их в контейнер для мусора. Кто-то уже живет в комнате, в которой жил он, поэтому я положил его вещи в две пустые коробки из-под вина. Просто какой-то хлам.

– Я освобожу тебя от него.

– Почему ты сделаешь это?

– Что-то немного похожее на твою ситуацию, – сказала я, – только с той разницей, что он должен мне не деньги.

Том посмотрел на меня с озадаченным выражением лица.

– Думаю, ко мне это не имеет ни малейшего отношения?

Я пыталась заставить себя улыбнуться, словно все это было совершенной ерундой.

– Точно как с тобой, – сказала я. – Все не очень важно.

Он продолжал как-то особенно смотреть на меня, приводя меня в смущение.

– Можно пригласить тебя пообедать? – наконец спросил он.

– Прости, я… – Я пыталась в течение какого-то мгновения изобрести предлог, чтобы отказаться от приглашения, но потом подумала: зачем беспокоиться? – …просто не могу.

Меня ничто в нем не привлекало. Мне не понравился его костюм. В любом случае мне было любопытно взглянуть на вещи, которые оставил Брендан, когда встретился со мной. Вещи, которые ему не были нужны. Том отнес одну коробку в машину. Потом попросил номер моего телефона. Я дала его. Разве это имело какое-нибудь значение? Телефон не будет моим очень долго.

Как только я добралась домой, опрокинула коробки на пол в гостиной и тщательно исследовала кучу. Сначала мне было очень интересно, но по мере того, как я рассматривала каждый предмет, быстро поняла, что тут нет ничего интересного и личного. Большая часть была просто хламом, который может лежать у кровати любого человека, и я не могла понять, почему Том сразу не выбросил все это. Пара пожелтевших газет, брошюра турфирмы о Греции. Две папки для бумаг. Коричневый шнурок, карта улиц Лондона, часы с пластиковым ремешком, какие-то пустые аудиокассеты. Очень много писем с предложением кредитных карточек или ссуд. Почти все не открыты. Пересохшие шариковые ручки без колпачков. Пластиковые ножницы для бумаги, картонная салфетка под пивную кружку, дешевый калькулятор, небольшой пластиковый фонарик без батареек, очень много канцелярских скрепок, пластиковый флакончике глазными каплями. Просто набор предметов. Казалось, что они никаким образом не связаны ни с чем, ничего личного.

Исключая только то, что я нашла в самом конце, – написанная от руки записка на линованной бумаге, которую, казалось, вырвали из записной книжки. Почерк был похож на детские каракули. В ней сообщалось: «Нан в "Санкт-Сесилии"». За этим следовал адрес в Челмсфорде и номер комнаты.

Я смотрела на листок бумаги и думала, что лучше бы он мне не попадался на глаза. Если бы у меня была подруга, такая как Лаура, которая сидела бы рядом со мной, то она спросила бы меня, что я делаю, а я бы ответила ей:

– Не знаю.

А она бы сказала:

– Он исчез. Пусть так и будет.

– Какое тебе дело? – могла бы спросить я. – В зоопарке случайно я открыла клетку и выпустила на волю опасного зверя. Он искусал и исцарапал меня, а потом убежал. Могу ли я просто радоваться и продолжать спокойно жить дальше, или ответственность за него возлагается на меня?

Моя подруга могла бы сказать:

– Ты специально не выпускала его на волю. Ты случайно наткнулась на него. Тебе не повезло. Он поступил с тобой ужасно, но он исчез. Что же ты собираешься сделать? Неужели поедешь в Челмсфорд, чтобы найти кого-то, кого ты даже не знаешь, и даже не понимаешь, зачем тебе это нужно?

Здесь я бы глубоко и надолго задумалась, а потом бы сказала:

– Мне бы хотелось, чтобы человек, которого зовут Том, просто выбросил все это в мусорный контейнер, тогда был бы конец всему. Но я продолжаю думать о тех людях, которые были тогда на катке в прошлом году. Они знали, что с Бренданом происходит что-то странное. Если даже они не знали, то все равно должны были понимать. Они наблюдали, как он флиртует со мной, видели, как мы продолжали наши отношения. Один или двое из них были мои друзья, они должны были рассказать мне о нем.

Моя подруга сказала бы мне:

– Ты беспокоишься о людях, которых даже не знаешь, о людях, которых никогда не видела.

А я бы ответила:

– Да. Глупо, да?

Словно сам Господь Бог пытался предупредить меня. Все время до дороги А12 шел дождь, я пропустила поворот, потому что смотрела на карту, развернутую на коленях. Было трудно найти «Санкт-Сесилию», мрачное квадратное здание, местами покрытое галькой, в конце ряда домов, я припарковалась на следующей улице, поэтому промокла. Это был жилой дом с меблированными комнатами. Как только я открыла дверь, вращающуюся в любую сторону, мне в нос ударил запах жидкого чистящего средства и все прочие, которые старалась и никак не могла перекрыть эта чистящая жидкость. За столом портье никого не было. Я осмотрелась вокруг. В коридор вела еще одна дверь. Полная женщина в светло-синем нейлоновом рабочем халате что-то протирала. Когда она окунула швабру в металлическое ведро, оно громыхнуло, будто она не попала в него. Я кашлянула, и она посмотрела в мою сторону.

– Привет, – сказала я. – Здесь живет госпожа Блок? Это была догадка. Я хотела узнать, приходится ли ему родственницей Нан.

– Нет, – ответила женщина.

– Ее зовут Нан, – сказала я.

– Нет здесь никакой Нан, – ответила она, продолжая свое занятие.

Я вытащила письмо из кармана.

– Она в комнате номер три. Крыло «Леппард».

Женщина пожала плечами:

– Это госпожа Риз. По коридору, вверх по лестнице, второй этаж, дальше по коридору мимо телевизионной комнаты. Возможно, она смотрит телевизор.

Я поднялась по лестнице. Три пожилые женщины и пожилой мужчина смотрели по телевизору кулинарное шоу. С ними сидела еще одна женщина, но смотрела в сторону.

– Здесь госпожа Риз? – спросила я.

Они взглянули на меня с раздражением, потому что их побеспокоили, оторвав от просмотра шоу.

– Она у себя в комнате, – сказала одна из женщин. – Она не часто выходит.

Словно это можно вообще считать выходом.

В комнате номер три были кровать, стул и стол в углу. Раковина, корзина для использованной бумаги, окно с трещиной в верхнем углу и приятный вид из окна на игровое поле. Госпожа Риз сидела на стуле спиной к двери. Я прошла вперед, обходя ее. Она была в халате. Взгляд был направлен на серый свет снаружи, но казалось, что она не смотрит на него.

– Госпожа Риз!

Я прошла, стараясь попасть в ее поле зрения, но она не реагировала. Я опустилась на колени около ее стула и положила свою кисть на ее руку. Она смотрела на мою кисть, но не на меня.

– Я здесь по поводу Брендана, – сообщила я. – Брендана Блока. Знаете его?

– Чай, – произнесла она. – Это чай.

– Нет, – повторила я громче. – Брендан. Вы его знаете, Брендан.

– Это чай, – настаивала она.

– Можно и мне чашку чая? – спросила я.

– Это чай.

Какое несчастье! Я даже не знала, была ли она госпожа Риз. Я не знала, была ли госпожа Риз той, которая называлась в письме. Возможно, она была новым жильцом. Я не знала, была ли женщина, о которой говорилось в письме, на самом деле связана с Бренданом. Но если она и была связана с Бренданом, мне совсем не было понятно, что нужно узнать у нее. Однако если это та женщина, которая нужна мне, то совершенно очевидно, что она не сможет рассказать мне что-либо о чем угодно. В отчаянии я встала и обошла комнату. Пластиковые тарелки и чашки, ничего острого, ничего, что могло бы упасть и разбиться. Над столом две фотографии, прикрепленные скотчем. На первой, очень старой, изображен мужчина в военной форме. У него были усы и залихватский вид, фуражка набекрень. Возможно, муж. На другой женщина держала за руки двоих детей. Я внимательно всмотрелась. Да, это была женщина, сидевшая на стуле, много лет назад, когда ее волосы были уже седые, но еще не белые. Мальчик, в возрасте около десяти лет, в аккуратном школьном блейзере, широко улыбается в камеру, – это точно Брендан. Я сняла фотографию со стены и показала ее женщине.

– Госпожа Риз, – обратилась я, указывая на фотографию, – это Брендан.

Она нахмурилась и уставилась на фотографию.

– Это Симон, – сказала она, не отрывая взгляда.

– Симон?

– Симон и Сьюзен.

Я пыталась задавать еще вопросы, но она опять начала разговаривать о чае. Попыталась снова повесить фотографию на стену, но лента пересохла, она была слишком старая. Я просто прислонила фотографию к стене. На цыпочках вышла из комнаты и бегом стала спускаться с лестницы. Женщина из коридора уже ушла. Я нашла ее в комнате, расположенной за стойкой у входа. Она наливала в кружку воду из чайника.

– Я поговорила с госпожой Риз, – сказала я.

– Да?

– Мне нужно поговорить с ее дочерью Сьюзен.

– Внучкой.

– Да, конечно. У меня для нее нечто важное. Можете дать мне ее адрес?

Женщина смотрела на меня с полуоткрытым ртом, Я не поняла, слышала ли она меня. Но она начала рыться в коробке с карточками жильцов своими потрескавшимися пальцами.