Текст книги "Японские записи"

Грани весны

И когда проходит зима, наступает весна… «Одно мгновение весны дороже тысячи златых».

Отошло шумное веселье новогодних праздничных дней. Отзвучали поздравления с традиционным днем «Ябуири» – пятнадцатого января, днем отдыха и развлечений.

Наступил праздник кануна весны – «Сэцубун», а за ним и четвертое февраля – первый день весны – «Риссюн». У японской весны есть свой символ – цветы сливы, которые знаменуют уход зимы, начало потепления. Тема весны, тема цветов сливы – одна из излюбленных в японской литературе, особенно поэзии. Ямабэ Акахито (первая половина VIII века), знаменитый народный поэт японской древности, посвящает этой теме следующие строки:

 
…Я не могу найти цветов расцветшей сливы,
Что другу я хотела показать:
Здесь выпал снег, —
И я узнать не в силах,
Где сливы цвет, где снега белизна?
 

Приход Риссюн знаменует отступление зимней стужи и рождение весны. Сэцубун по лунному календарю символизирует смену времен года.

Наступление нового сезона в Японии неизменно торжественно празднуется с древнейших времен. И в этом свой смысл, своя оправданность: упреждение болезней в период смены сезонов, изменчивости погоды; пожелание щедрого урожая и счастья детям – «Хацуума». Этому посвящается и культовая служба дома и в буддийских храмах, где для широкого привлечения паствы избирается «тоси отоко», или «счастливый человек года», чтобы совершить давний обряд. В старину это были почтенные старцы или знатные персоны, а теперь роль тоси отоко выполняют звезды экрана, знаменитые чемпионы национальной борьбы – сумо и т. п. Популярные актрисы и спортсмены являются в красочных нарядах, национальных кимоно, традиционных прическах. И это служит неотразимой притягательной силой для посещения храмов, где скопляются большие массы народа, в том числе молодежи. Сэцубун – день выполнения старинного ритуала по изгнанию из дома «они» – чертей, а вместе с ними – болезней, несчастий и зловещих дьявольских наваждений, изгнанию на весь предстоящий год. Это называется «Цуйна» или «Мамэмаки», что означает «посыпать подпеченными бобами». Громкие возгласы раздаются вечером в Сэцубун над всеми островами Японии: «Фуку-ва ути они-ва сото!» – «Счастье в дом! Черти – вон!» Выкрикивая эти заклинания, старейшие в семье сакраментально посыпают подпеченными бобами, как бы отгоняя весь сонм несчастий, все домашние невзгоды. И под каждой японской кровлей торжествует веселье, фестивальная радость дня.

Дьявольские силы, по народному поверью, являют собой источник болезней, всякого неблагополучия. С кознями зловещих духов связывается возникновение землетрясений, пожаров, тайфунов. И когда посыпают подпеченными бобами, благостными зернами, злобные духи незримо исчезают из тайных мест своего укрытия. А для пущей убедительности в храмах, во время обряда, выпускают ряженых в дьявольском обличье, в масках, в устрашающих тигровых шкурах. Считается, что дьяволы – чудища, пришедшие на землю с других планет, расположенных где-то между севером и востоком или в направлении между «Волом» и «Тигром». Литературные источники свидетельствуют, что этот обычай возник в 706 году, когда в Японии свирепствовала смертоносная эпидемия, и впервые отмечен в Нара, древней столице страны. Иногда вместе с подпеченными бобами рассыпают золотые монеты («кобан»), чеканки периода Эдо (ныне Токио). И бобы рассыпаются не только для того, чтобы отогнать дьявольские наваждения, но и для поглощения злаков людьми. Каждый должен съесть столько бобов, сколько ему лет, и еще один дополнительный, предназначенный для грядущего года. Поглощение бобов «обещает принести здоровье и удачу в жизни». В старину верили также, что в день Сэцубун гейши, если они носят прическу «марумагэ», которая считается признаком замужней женщины, могут встретить в наступающем году желанных супругов…

В токийских театрах закончились новогодние спектакли и сценические представления. Традиционные театры Но, Кабуки, Кагура и Нинге сибай с успехом выступали со специально подготовленными постановками. Как всегда, значительный интерес вызвали танцы «Окина» в театре Но. Начиная с 1126 года «Окина» неизменно исполняются всего лишь тремя актерами. Отсюда «Окина» называется также «три церемониальных танца»: «Окина», «Сэндзай» и «Санбасо», которые в старину именовались «Сикисанба».

Пляска «Окина» всегда исполняется в маске старика. Маска не совсем обычная. Она не монолитная, что характерно для других японских масок, а составная, подвижная: ее нижняя часть на шнурках подвешена к верхней. Маска вся белая. Белый цвет выбран потому, что он считается священным. И еще потому, что это – цвет очищенного риса, насущного хлеба японцев. И здесь таится нечто крайне существенное. Взаимосвязь «Окина» с рисом обнаруживается в том, что «Окина» именуется также «Инацуми-но родзин», где «инацуми» означает «обильный урожай риса». И старик в этом сценическом представлении исполняет танец моления о щедром урожае риса.

Вторая пляска – «Сэндзай», означающая «тысяча лет». Она исполняется молодым человеком, выступающим без маски. Его партия – прошение о долголетии жизни и счастье родины.

Третья пляска – «Санбасо» – заключается в том, что ее исполнитель выходит на сцену в особом, весьма оригинальном головном убранстве. Партия «Санбасо» исполняется соло после удаления со сцены «Окина» и «Сэндзай». «Санбасо» в черной маске. Это прелестный танец, то пластичный, исполненный поэтической мечтательности, блаженства, то поразительной, вихревой динамичности. Здесь угадываются знакомые приметы – самозабвенное служение Бахусу. Но ликование «Санбасо», как это интерпретируется всем предшествующим показом, есть своеобразный апофеоз землепашцам, благородному труду сельчан, венцом которого должна быть жатва щедрого года, обильных колосьев риса…

Рис–комэ… сколько вмещается смысла в этом простом слове, какой емкостью, поразительной значимостью обладает оно для японца.

Ушел старый год, прошли праздничные новогодние дни. По слову поэта токугавской эпохи:

 
Уходи, старый год,
Быть может, лучше будет год грядущий…
 

Но ожидания, как и прорицания вещунов, не сбылись, благоденствие на японскую землю, под кровлю бедняков не снизошло. И не только этой весной. Так водится издавна, с незапамятных лет. Это выражено и в строках Исса (1763—1827), в его стихотворении «Встречаем Новый год»:

 
Даже радость такого дня
Нам – середка наполовинку…
Эх, бедняков весна!
 

Красна весна, да голодна. Не обманула народная мудрость: «На будущее загадывать – черта тешить». И если «богач думает о будущем годе, бедняк – о сегодняшнем дне». По всей стране, точно неудержимые вешние воды, стремительно сокрушающие льды, хлынули колонны трудящихся. Ширится, нарастает с каждым днем весенняя волна народных наступлений. Массовые демонстрации трудового люда, словно гневный тайфун, прокатываются по городам и селениям. Эти всенародные манифестации стали в Японии боевой традицией.

Мы стоим у прославленного моста «Нихонбаси» – «Моста Японии» – в центре Токио, откуда берут свое начало все пути страны, отсчитываются шаги и версты знаменитой дорожной магистрали Токайдо, пролегающей по тихоокеанскому побережью центральной части самого крупного острова Хонсю соединявшей древнюю императорскую столицу Киото с центром военной и политической власти фактических владык страны, богатейших феодалов, сегунов– городом Эдо, современным Токио. Первостепенное значение Токайдо неизменно состояло и в том, что это – главнейший рисовый тракт, по которому, как по жизненно важной артерии, проходили обозы и эшелоны зерна. Рис поставлялся из крупнейших житниц этой магистрали: Нагоя, Хамамацу, Сидзуока, Нумадзу, Одавара, Киото, а также Осака и многих других. В старину, в эпоху японского средневековья, значение феодальных владений измерялось количеством производимого ими риса, а не только способностью вербовать рекрутов для самурайских дружин. Рисовый паек, исчислявшийся в старинной мере «коку», выдавался как жалованье самураям, служившим своим «дайме», именитым феодалам. «Кокудака» – «количество риса», поставляемое в виде натуральной ренты, которая всегда была тягчайшим бременем японских крестьян и составляла не менее половины их годового урожая, – служила главным показателем могущества феодалов, их власти, их значения в военных и политических судьбах страны. В японском народе живет древняя легенда, которая гласит, что небо послало зернышко риса голодным людям, земля и вода помогли его вырастить и с тех пор стали плодиться люди, ибо труд их вознаграждался обилием. Зерна риса, «яшмовые злаки», стали символом богатства и процветания, драгоценными жемчужинами.

В сохранившихся исторических памятниках отмечается, что наиболее ранними очагами земледелия, рисоводства были речные долины, речные и озерные отмели, горные котловины и склоны, которые впоследствии вековым трудом людей превратились в многоступенчатые террасы. Известно также, что на японских островах большие очаги культивирования риса, который возделывался в Японии уже в первом столетии до нашей эры, возникли в седьмом-восьмом столетиях, когда довольно широкое распространение получили определенные его сорта (идзумо, коси), пригодные для выращивания в условиях юга и севера Японии. Культура риса, зародившаяся на острове Кюсю, распространялась с юга на север страны, на землях Хонсю, Сикоку, Хоккайдо.

Рис в Японии не только важнейшая продовольственная культура и главный пищевой продукт; рис всегда был для японцев мерилом стойкости, основным критерием успеха и благополучия в политической и общественной жизни. И выращивание рисовых зерен, которых никогда не хватало в стране, с давних пор заставляло японского землепашца штурмовать склоны многочисленных гор, превращая их в плодоносящие террасы, в рисовые плантации. «Каждое рисовое зернышко тяжелым трудом достигается», – гласит японская поговорка. Это сражение японского крестьянина, вооруженного всего лишь первобытной мотыгой да неистребимым трудолюбием, началось уже свыше тысячи лет назад. И поединок этот продолжается в наши дни. Но и этого оказалось недостаточно. Трудовым упорством своим человек повел битву за отвоевание земли у морской стихии. И даже самая малость отторгнутого у водного царства грунта – победа для японского земледельца, о котором говорят, что «свое поле он унесет на ладони». Отторгая на протяжении веков плодородные земли в прибрежной полосе, в низовьях рек, люди, подобно фронтовым укреплениям, возводили высокие насыпные дамбы, применяли систему дренажа, создавали лесозащитные насаждения против беспощадных ветров и размывов, – «из песчинок скала вырастает». Пядь за пядью они осушали топи и отмели, превращая их в свои миниатюрные поля, рисовые парцеллы. «Там, где вчера была пучина, – гласит японская народная поговорка, – сегодня мель», где возникли рисовые плантации. И одним из таких величественных памятников трудовому народу служит дивная лесозащитная зона из сосен и дубов на западном побережье полуострова Цугару, которая, как гигантский богатырский щит, вот уже два с половиной столетия верно оберегает рисовые плантации, воинственно отражая свирепые ветры тревожного Японского моря.

Ведя титаническую битву с буйными силами стихии, покоряя природу, японское трудовое крестьянство никогда не мирилось и с произволом социальным, с классовым своекорыстием феодалов, извечной кабалой деспотических дайме, вассальных владык, сегунов. История крестьянского движения в Японии неразрывно связана с борьбой за рис. Она была столь же священной борьбой и городских тружеников. «Рисовыми бунтами» крестьян началось в августе 1918 года массовое движение японского пролетариата, а это движение знаменовало наступление нового и крайне существенного этапа в судьбах японских трудящихся. Это выступление, по оценке Сэн Катаяма, явилось исходным пунктом нынешнего революционного движения в Японии и родилось на вершине той волны, которая была вызвана Октябрем.[38]38
  См. Сэн Катаяма. Октябрьская революция и трудящиеся Японии. М., 1959, стр. 145.


[Закрыть] В этой связи внимания заслуживает небольшой документ, обнаруженный в декабре 1962 года. Это письмо было опубликовано на страницах старого профсоюзного ежемесячника «Санге то родо» («Промышленность и труд»). На его обложке стоит дата выхода в свет: октябрь 1918 года. В первую годовщину штурма Зимнего дворца японский рабочий отвечает на вопрос редакции: «Какое значение имела для вас Октябрьская революция в России?» Вот его ответ:

«Как и мой отец, я всегда говорил своим детям: раз уж родились вы в семье бедного рабочего, вам суждено то же, что и мне: коротать свой век в нищете, темноте и бесправии. Куда ни рвись, о чем ни мечтай, судьбы этой не миновать. Нет для труженика счастья под небом, и любая надежда ничем, кроме горечи, обернуться не может.

Говорят, что весть о русской революции прокатилась по миру громом. Для меня это была молния: яркий свет среди ночи. Я и в мечтах не представлял себе, что трудовой люд может стать хозяином под небом. А там, в далекой России, действительно родился такой мир. Я обнял детей и сказал: отныне все стало иным, ваше будущее теперь в ваших руках. Прошлогодняя революция в России внесла свет в нашу жизнь. Она озарила нас надеждой».[39]39
  Очерки рабочего движения в Японии. Перевод с японского. М., 1955, стр. 75.


[Закрыть]

Небывалой силы шквальные волны от края до края охватили почти всю территорию японских островов, подняв трудящихся в ста тридцати крупных и малых городах, девяноста семи деревнях, шахтеров и горнорудных рабочих. Этот шторм сотрясал страну около трех месяцев. Полицейские власти были бессильны перед гневными народными демонстрациями. И отчаяние их толкнуло на жестокие репрессии. Свыше восьми тысяч человек подверглось аресту, было брошено в тюремные застенки.

И вот теперь перед моими глазами по мосту «Нихонбаси», со стороны магистрального пути Токайдо нескончаемо движутся широкие, во весь проспект, колонны демонстрантов. Во главе торжественно и гордо идут знаменосцы. На широких кумачовых полотнищах золотом сияют иероглифические обозначения рабочих организаций, профессиональных союзов, политических партий. Над головами демонстрантов высятся огромные транспаранты. Крупные иероглифы, написанные уверенной рукой черной тушью, выражают мысли восставших: «Поход против безработицы и нищеты», «Требуем гарантированный минимум заработной платы!», «Прекратить рост цен, сократить военные расходы!», «Добьемся демократических прав и свобод!», «Снизить цены на рис!»… И передо мной встают строки современного поэта Японии Коскэ Накамура (род. 1901), автора «Привозного риса»:

 
Чем лицо мне вдруг смочило?
Пот ли? Слезы ли, быть может?
Иль сквозь донце рваной шляпы
Просочился дождик?
Коли нет коня, а надо
Все с полей носить далече, —
И стручков бобовых связка
Так оттянет плащ!
Из чего постель и кровля?
Да из рисовой соломы!
Что ж зерна нигде не видно?
Ни рисинки дома!
Точно с мясом отдирая,
Продаешь запас убогий,
Что семье оставил в пищу…
Да внесешь налоги!
Горы риса собираешь,
А еда – одни бататы!
Горы коконов для шелка, —
А ходи в заплатах!
 

Поистине, как гласит японская поговорка, «Гомбэй (распространенное крестьянское имя) семена сеет, а ворон их клюет». Одна из ведущих газет Японии «Йомиури» накануне весны 1960 года отмечала, что в последние пять лет в стране собирается богатый урожай риса, какого японцы не знали в своей истории. И хотя хлеб после войны стал среди японцев довольно популярным продуктом питания, все же рис остается основным блюдом в японском рационе. При этом, по утверждению «Йомиури», выручка от продажи риса составляет около пятидесяти процентов всех доходов крестьянства. Громадные усовершенствования в агротехнике, осуществленные в последнее время, сделали теперь возможным получение хороших урожаев риса даже в условиях не слишком благоприятной погоды. Поэтому можно ожидать, что доходы крестьян будут возрастать. Несомненно, что рис – один из существенных столпов, на которые опирается сегодня национальная экономика.

Главным фактором, обеспечившим обильные урожаи, подчеркивает «Йомиури», явилось серьезное улучшение в методе посадки риса. Вторая причина – устойчивая благоприятная погода во всех районах страны. По мнению компетентных лиц, богатые урожаи текущих лет следует рассматривать как средние и произошло просто повышение уровня среднего урожая. Во всяком случае, с полным основанием можно сказать, что средний урожай в двенадцать миллионов тонн риса в год мог бы собираться постоянно и в будущем. Если же Япония сможет производить такое количество риса ежегодно, то импорт риса из-за границы утратит свой смысл.

Итак, с одной стороны – годы «рисового преуспевания», а с другой – требования поднявшегося народа «снизить цены на рис»…

Невольно приходят на память строки Оги Исико, современной поэтессы Японии:

 
Народилось хлебов полно.
Только что от этого проку?
Голодай, а сдавай зерно!
 

 
Вон по холоду мальчик босой
Прибежал хоть горсточку риса
Попросить для посева весной!
 

 
Где-то писк пронзительный крыс…
Под изголовье скорее
Взятый в долг для посева рис!
 

О тени милосердной Бодисатвы, духи Синто, почему вы не со мной в этот миг? Где ваши земные слуги? Кому угождают они в сей час в священных храмах, великодушно воздвигнутых щедрыми подаяниями благодарной паствы? Почему остаются неуслышанными гневные требования людей, просящих рис насущный, разве недостаточно пролито горьких слез народа в их печальных песнях:

 
На прополку поля вышел,
А семи годочков нету!..
То роса на стеблях риса
Или слезы это?
 

Поистине: «Богатые не милосердны, милосердные не богаты».

А навстречу людской лавине, стремительно движущейся под горящими стягами, змеиной цепью надвигаются усиленные наряды полицейских и броневиков. Они врезаются в ряды демонстрантов и, отсекая часть колонны, пытаются схватить ее в тесное удавоподобное кольцо. Увы, тщетны их старания. Демонстранты, сплотившись в монолитную стену, разрывают кольцо полицейского пресмыкающегося чудища и победно продолжают продвигаться к парку Хибия – традиционному месту массовых собраний японских трудящихся. В этот день здесь торжественно прошел стотысячный митинг, в котором участвовали представители со всех концов страны от имени пяти с половиной миллионов демонстрантов, вышедших на улицы городов и сел Японии.

Так раскрывается еще одна сторона, светлая грань весны в Японии – столь знакомой и все еще неизведанной земли. Весенние наступления, бросающие открытый вызов разгневанного народа токийским правителям, обнаруживают зияющую пропасть между господствующими силами и жизненными интересами трудового люда, который поднимается на классовые бои, сотрясающие Японию.

И каждую весну в ряду лет, что мною проведены в Японии, грозные марши народа приобретают все более массовый характер, множат шеренги своих сподвижников, мужают духовно, политически.

Перелистывая теперь внушительную груду японских газет, я вновь вижу на фотоснимках и в тексте иероглифических столбцов, вдоль и поперек испещряющих бумажные полосы, целый лес флагштоков с развевающимися полотнищами, точно судовые мачты в гигантском морском порту. И крепко взявшихся за руки рабочих с белыми повязками вокруг головы, и ощетинившиеся жандармские наряды блюстителей в касках, с резиновыми дубинками, походными радиопередатчиками и автоматическими кинокамерами. И пестрый текст корреспондентских репортажей с огромными иероглифическими шапками, контрастно выделяющимися на фоне целого моря мелких знаков.

Газетные полосы буржуазной прессы, разумеется, отнюдь не полно, явно в извращенном свете, как низкосортное стекло из недоброкачественного сырья, искаженно преломляют происходящее, правду дня. Но и при всем этом среди сотен газет с общим тиражом в тридцать с лишним миллионов экземпляров, отчетливо просматриваются очертания событий, грозная масштабность, социальная их значимость.

Весна 1958 года. По всей стране не прекращаются стачки, массовые митинги, демонстрации и марши, участники которых усиливают требования – «повысить зарплату», «остановить рост рыночных цен на товары», «снизить налоги, ликвидировать американские военные базы, не допускать ввоза на японскую территорию атомного и водородного оружия». В новогоднем номере орган влиятельных кругов делового мира газета «Никкэйрэн таймс» высказывала твердую уверенность в том, что «в наступающем году рабочий фронт перенесет тяжелые потрясения, а сила и влияние Генерального совета профсоюзов Японии будут неудержимо падать». Но сладким мечтам монополистов не суждено было сбыться. Наступление демократических сил приобрело угрожающие размеры. Против планов японской реакции – пересмотреть закон о полиции, что означало бы шаг на пути создания полицейского государства, – единым фронтом выступили все профсоюзы и сотни демократических организаций. Народ одержал крупную победу, серьезно поколебавшую почву под правительством Киси.

Перед моими глазами проходят вертикальные строки иероглифических знаков с новогодним посланием премьер-министру Японии Киси, опубликованным одной из наиболее распространенных в стране консервативных газет «Майнити». Его содержание заслуживает того, чтобы привести перевод этого послания полностью.

«Господин Киси, поздравляем Вас с Новым годом!

Надо думать, что и Вы в этот день отдыхаете. Ведь в качестве премьер-министра Вы весь год по горло заняты. Вы, очевидно, играете со своими внуками. Как-то продавщица одного из универсальных магазинов, находящихся в торговом районе Нихонбаси, по поводу Вас сказала: «Киси хороший дедушка. Я помню, когда он, возвращаясь с траурного митинга, посвященного годовщине со дня смерти Хатояма[40]40
  Хатояма – бывший премьер-министр Японии, подписавший декларацию о восстановлении отношений с СССР в 1956 году.


[Закрыть], зашел в наш магазин и купил за 300 иен (75 копеек) автоматическое ружье для своего внука». Но это поздравительное письмо мы посылаем не как дедушке Киси, а как премьер-министру.

Господин Киси, мы не любим политику, но это вовсе не значит, что мы должны от нее открещиваться. Когда мы убегаем от политики, она бежит за нами. Ведь нельзя забывать, что такие события, как стихийные бедствия, самоубийства целыми семьями, несчастные случаи, – все это в конечном счете имеет политическое значение.

В отличие от довоенных лет, премьер-министр в наши дни обладает огромными полномочиями. Ведь император в наши дни выполняет роль не более чем символа. Нет у нас и прежних зрелищ, какими были совет «Гэнро» (совет старейшин при императоре. – Н. Ф.) и Тайный совет (внепарламентский совет при императоре. – Н. Ф.). Премьер-министр может свободно заменять членов правительства. Почему, спрашивается, при всех этих обстоятельствах японский народ перестает уважать премьер-министра и верить ему? Как-то мать наказала своего сына за то, что он, взяв у нее деньги на книги, израсходовал их на покупку мяча. Когда она стала наказывать его за то, что он ее обманул, мальчишка ответил: «Так ведь и премьер-министр врет. Почему же мне нельзя?» (Из сочинения одного из школьников 6-го класса в гор. Токио.) Выходит, таким образом, г-н премьер, что Вас запросто ругают не только взрослые, но и дети – ученики начальных и средних школ.

Господин Киси, Вы дали следующий ответ в анкете, которую мы Вам предложили: «Политика идет из недр народа. Она должна строиться с учетом желаний всего народа. Я убежден в том, что именно осуществление политики с учетом интересов народа и составляет основу основ демократической политики». Однако о том, насколько справедливо ваше утверждение, можно судить по характеру прений, развернувшихся недавно в связи с выплатой репараций Вьетнаму. Вы говорите о высоких идеалах. А что это такое, высокие идеалы, в Вашем понимании? Вам везет, г-н премьер. Г-н Огата[41]41
  Огата – известный реакционный деятель, кандидат на пост премьер-министра Японии.


[Закрыть] скоропостижно скончался, г-н Исибаси, бывший премьер-министр, ушел в отставку по болезни, и тогда премьер-министром стали Вы. Некоторые даже говорили, что с Вашей фигурой связано какое-то колдовство. Вы знаете, что общественное мнение нашей страны было недавно возмущено произволом большинства, которым Вы воспользовались для решения проблемы выплаты репараций Вьетнаму. Но Вам, кажется, удалось выйти из положения в связи с пересмотром договора, и тут Вас спас раскол соцпартии. Но, г-н Киси, что-то у нас за последнее время никак не складывается «бума Киси». Вы стараетесь всячески содействовать популяризации Вашей личности постоянными улыбками, рукопожатиями, автографами и т. д. Вы и сегодня, очевидно, с улыбкой будете выступать по телевидению и поздравлять наш народ с Новым годом. Но мы понимаем, что за этими улыбками скрывается не совсем приятное настроение, ибо в Вашей же партии есть немало людей, которые расценивают Вашу поездку в США для подписания договора как последний путь, по которому Вы отойдете от активной политической деятельности. Придется Вам, г-н Киси, очевидно, уйти в отставку, так и не дождавшись бума.

Простите нас, г-н Киси, что мы в такой торжественный день пишем Вам не совсем лестное для Вас письмо. Но мы решили откровенно высказаться в интересах развития политической жизни нашей страны. Мы, конечно, хотели бы, чтобы Вы стали таким премьер-министром, который заслуживает уважения и доверия со стороны народа. Когда Вы в свое время покидали тюрьму Сугамо[42]42
  Сугамо – тюрьма, где отбывали заключение военные преступники Японии.


[Закрыть], Вы сказали: «Только теперь, когда я полностью разорен, я понял цену человеку». Вот уже третий Новый год Вы встречаете на самом высоком посту политической деятельности. Может быть, г-н Киси, Вы еще раз подумаете на сей раз не над ценой человека вообще, а над ценой Вашей собственной персоны.

С Новым годом, г-н Киси!»

Весна 1959 года. Праздничная новогодняя суматоха в торговых и увеселительных кварталах Токио сменилась унылыми буднями. Комментируя «Белую книгу» за 1958 год, изданную министерством благосостояния, крупнейшая газета страны «Асахи» подчеркивает: «Положение с питанием и одеждой улучшилось лишь для групп населения с более чем средней и наивысшей обеспеченностью. Что же касается малообеспеченных слоев населения, то им по-прежнему трудно свести концы с концами…»

В «Белой книге» признается, что в Японии имеется два миллиона четыреста тысяч заведомо бедствующих семей. Число членов этих семей составляет 12,7 процента всего японского населения. Средние расходы на одежду семей этой категории в течение года составили около двух тысяч иен – стоимость одной пары ботинок. В середине 1958 года, по официальным сведениям, в стране насчитывалось десять миллионов человек, не имеющих своего крова. Почти каждая четвертая семья Японии имела в своем составе больных, страдающих хроническими болезнями. В прошедшем учебном году двести двадцать тысяч четыреста пятьдесят семь учеников начальных и средних школ страны не смогли посещать занятия из-за бедности родителей.

В конце декабря газета «Асахи» напечатала следующее заявление одного из посетителей токийской биржи труда: «Сегодня я получаю последний раз выплату пособий по безработице. Я не один такой. Многие находящиеся здесь люди ожидают дня окончания выплаты пособия с таким же страхом, как ждут подсудимые своего приговора. Я хочу работать. Вот моя единственная просьба!»

1958 год был годом больших классовых боев в Японии.

За первые восемь месяцев 1958 года в стране возникло 1014 забастовок, при 972 в предыдущем году. Массовые кровопролитные столкновения произошли между рабочими и полицией в городе Томакомай на предприятиях бумажной компании «Одзи сэйси».

В ожесточенных боях с предпринимателями и властями, как никогда прежде, укрепилась организованность японского пролетариата. В истории рабочего движения Японии еще не было примеров столь активного вмешательства широких трудящихся масс в политические события, как в 1958 году. Во всеобщей забастовке протеста против пресловутого закона о расширении полномочий полиции приняло участие свыше пяти миллионов японских трудящихся.

Весна 1960 года. Министерство социального обеспечения вынуждено признать в выпущенной им «Белой книге» за 1959 год, что около семи миллионов человек зарабатывают в Японии меньше прожиточного минимума. «Чем больше развивается экономика, тем глубже становится пропасть между богатыми и бедными». «Богач – что пепельница: чем полнее, тем грязнее», – гласит японская народная пословица. Это признание в «Белой книге» явилось фатальным для министра социального обеспечения Накаяма, единственной женщины в кабинете Икэда. Она была лишена министерского портфеля, конечно «весьма учтиво», под «благовидным предлогом»: ее, как говорится, «шелковой ватой удушили».

Рождественский бум в этом году далеко превзошел предыдущий. Доходы универмагов возросли на тридцать процентов. В газетах отмечается большой спрос на дорогостоящие вещи, особенно шубы из норки. Премьер Икэда тотчас усмотрел в этом свидетельство «роста благосостояния масс», – как говорится, «обрадовался воробей мякине». Шуба из норки стоит два миллиона иен. Это четырехлетнее жалованье университетского профессора. При вычете расходов на жизнь даже профессору едва ли удастся скопить такую сумму и за двадцать лет…

Ушел старый год, но не прекращается борьба. На улицах Токио, Осака, Нагоя и других городов ежедневно вспыхивают массовые демонстрации. «Мы требуем выплаты пособий!», «Добьемся повышения зарплаты», «Улучшить условия труда», «Запретить иностранные военные базы!» – призывают громадные иероглифы лозунгов и транспарантов.

Весна 1961 года. Под вешними потоками дождя исчезают пышные украшения из цветной бумаги, добродушные деды-морозы покидают витрины магазинов, в дверь стучится будничная жизнь, пробуждая от миража веселья и эфемерного счастья. «Новый год будет годом серьезных испытаний для кабинета Икэда», – подчеркивает «Майнити», одна из ведущих газет Японии. «Розовыми мечтами» называет другая влиятельная газета, «Йомиури», широковещательные обещания Икэда построить «государство всеобщего благосостояния». «Япония должна проводить дальновидную внешнюю политику, направленную на то, чтобы послужить мостом между Востоком и Западом», – призывает в редакционной статье газета «Асахи», выражая озабоченность миллионов японцев однобокостью правительственного курса. «Многие считают, что Япония потеряла свою самостоятельность, связав себя с Соединенными Штатами», – откровенно заявляет «Майнити».

Никогда еще в Японии цены не лезли так бурно вверх, как в последние месяцы. Каждую неделю правительство сообщает о том, что оно санкционировало новые цены на продовольственные и потребительские товары и коммунальные услуги. Чтобы добраться к месту работы, японским трудящимся надо теперь заплатить за билеты на пятнадцать– двадцать процентов больше, чем полгода назад. Подорожали молоко и рыба. Все труднее и труднее становится детям трудящихся получить образование: вчера газеты сообщили о том, что с весны будущего года предполагается значительно увеличить плату за обучение в университетах, за сдачу экзаменов и пользование лабораториями.