Текст книги "Японские записи"

И вот мы, много раз любовавшиеся этим чудом по красочным иллюстрациям, вблизи этого моста. Однако ходить по нему не принято. Лишь один раз в году – в день праздника храма Тосегу – «Священный мост» становится доступным для совершения по нему прогулок. Он существует лишь для любования – подобно тому как любуются, картиной, художественным произведением: «Ветви, что дают прохладу, не рубят».

Мы проводим у «Священного моста», захваченные этим редким зрелищем, несколько часов. Нас также пленяет и «момидзигари» – «любование листьями клена осенью». Как гласит японская поговорка, «обычаи сами складываются». Клен по-японски «мбмидзи» (одно из названий клена по-японски означает «сто дней красный»). Для любования листьями клена в Японии существуют известные районы и места: Никкб, гора Такао, озеро Окутама и другие. Каждое из этих достопримечательных мест имеет свое время для любования кленом, привлекая огромные массы народа из самых различных мест Японии. Примечательно, что в специальных справочниках и путеводителях особо указываются наиболее интересные места и время для любования.

Мы с грустью покидаем Никко, прощаясь со «Священным мостом», который как бы служит воротами из этой дивной горной обители прекрасного. Об этих местах хочется сказать, что они благостны, успокоительны, что в них как бы таится нечто священное. И будто каленные на огне листья момидзи, освещенные неярким солнцем последних дней октября, едва слышно шепчут нам что-то, опускаясь на пестрый ковер под кронами деревьев. Последнее богатство красок природы. Но вот набегает легкий ветерок, и растрепанное им горящее золото листьев будто рассыпается и исчезает, теряя свою радующую глаз привлекательность. К вечеру мы возвращаемся к себе в отель, к теплу камина, в котором пламенеют сухие поленья из разбитой грозой белостволой березы. А за окном желтая луна, как созревший плод, висит над соседним храмом в мглистом вечернем небе.

Ночь в горном отеле прошла как одно мгновение. В комнату ворвался свет, и на стенах появились голубые блики. И в моем сознании воскрес утренний прозрачный луч солнца на бревенчатой стене простого подмосковного сруба, свечение родного края, с которым мы неразлучны в самых далеких странствиях по земле.

Маски и лица

Япония – страна контрастов и неожиданностей, которые обнаруживаются повсеместно. Столетиями царившие традиции и поразительно динамичный модернизм. Беспощадный, обличительный реализм и почти сказочная экзотика пережитков прошлого. И среди всего сложного переплетения этих явлений обращают на себя внимание бытовые нормы поведения, учтивость. Сдержанность, вежливость, взаимный такт – впечатляющая особенность народа, простых японцев, людей в массе. Она обнаруживается повсеместно, во многом – большом и малозначимом. Почтительные поклоны, иногда движение головы, иногда корпуса – хорошо выраженная традиционная учтивость, взаимное уважение, почтительность.

И это всюду – и в сельском захолустье, где по разным обстоятельствам мне приходилось бывать, и в крупных городских центрах. Чувство такта в отношениях с другими, этические нормы, своего рода моральный кодекс прививаются с детства в школе и семье. Детей обучают тому, как надо относиться к старшим, к равным, к младшим, как обращаться к родным и т. п. Любовь к родителям, почитание старших, верность родине, культ дружбы…

В общественных местах, особенно в школе и клубах, можно нередко встретить иероглифические свитки, каллиграфические панно с характерными изречениями: «Человек не должен подчиняться ничему другому, кроме добра и учтивости», «Человек по природе чист», «Добро и вежливость являются частью истинной индивидуальности человека», «Зло и грубость в любой их форме противоестественны». Аналогичные надписи встречаются и в магазинах, кафе, чайных: «Добро и тактичность естественны и присущи человеку».

Вежливость весьма характерна в отношениях людей при исполнении служебного долга или общественных поручений. Особенно это наглядно на примере персонала железной дороги, авиалиний, пароходного сообщения. Слова благодарности за внимание или малейшую услугу не сходят с уст простого японца. Они стремятся всякого одарить любезным взглядом, приветливым словом. Это – норма, привычка.

Вообще у нас еще существуют неточные представления о некоторых вещах в Японии. Мы не перестаем удивляться, когда видим приветливых и доброжелательных продавцов в магазинах, которые одинаково любезны с вами и когда вы приобретаете что-либо, и когда лишь знакомитесь с интересующими вас вещами; шутливых и внимательных кондукторов автобусов, тактичных шоферов такси: не успев остановить машину, он тянет руку, чтобы открыть дверцу, в машине всегда не только включен счетчик, висят забавные безделушки или живые цветы, но у них непременно обнаруживается и сдача и не поднимается рука за чаевыми…

«Здесь обслуживание всегда сопровождается улыбкой и никогда – чаевыми!» – отмечает Мишель Коннорс в своих очерках «Сервис с улыбкой». И «эта почти неправдоподобная комбинация, естественно, весьма существенно увеличивает удовольствие визита в Японию». «Если, помимо прочего, я так рад вновь вернуться к себе домой, то это оттого, что мне не нужно постоянно беспокоиться о подачках на чай», – не без восторга говорят японцы, побывавшие в заморских странах.

И в этом заключена простая истина. Правда, можно иногда наблюдать, как деньги на чай, гонорар передаются официанту или прислуге, но непременно аккуратно завернутыми в бумагу или в конверте. Однако это уже скорее исключение или пережиток, характерный для японцев старшего поколения… Чаевые, как правило, не приняты, и если они по незнанию кем-либо даются, их отклоняют или тут же с достоинством возвращают вместе с извинением за отказ… И неудивительно, что свой очерк Мишель Коннорс заканчивает призывом «не способствовать тому, чтобы и Японию испортить в такой степени, как испорчены многие другие места. Без чаевых? Да, но с лучшей улыбкой, на какую вы способны…»

С другой стороны, например, при хождении в гости принято обмениваться подарками. Приносят пирожное, печенье, сладости и т. п. В магазинах существует особая упаковка покупок, предназначенных для подарка. Его заворачивают в особую белую с красным бумагу и обвязывают бело-красной веревочкой – «мидзухики», на бумаге обычно отпечатан особый знак подарка – «носи». Иногда носи в виде особым образом сложенной бумаги, с кусочком морской капусты внутри, просто засовывается за веревку.

Гость всегда пользуется особым уважением. При приеме гостя, даже при деловом визите, полагается угощать чашкой чая. От предложенного чая и угощения не принято отказываться. Чай отпивается мелкими глотками прямо из чашки, блюдце служит лишь для сервировки. Ни сахара, ни молока, ни лимона, ни ложки при этом не полагается.

Примечательно, что ни к чему не принято прикасаться, не извинившись предварительно перед хозяином и не спросив на то его разрешения. В летнее время у подушки, заменяющей стул, обычно лежит веер, которым гость пользуется, предварительно извинившись перед хозяином, только после того, как тот предложит.

В соответствии с традицией, на другой день после визита обмениваются письмами, в которых благодарят за прием, заботу, угощение. Если японцы встречаются после визита как-либо на улице, они прежде всего с удовлетворением вспоминают и благодарят за визит, за внимание во время посещения и т. п.

Гостеприимство, распространенное в быту, сказывается и в приеме покупателя в японской лавке. Лавка часто бывает пустой. В пустую лавку входят, как в дом, с традиционной фразой, возвещающей о вашем приходе: «Гомэн насай!» – «Извините, пожалуйста!». «Ирассяимасэ!» – «Пожалуйте!» – слышится обычно из глубины лавки голос хозяина. Покупатель может долго рассматривать товар, интересоваться разными вещами, расспрашивать хозяина, для чего употребляется та или иная вещь, сколько стоит и т. п. Он всегда получит вежливый ответ. Однако, прежде чем взять что-либо в руки, японец извинится и спросит разрешения хозяина.

В быту строго соблюдается установленный порядок дня. Время еды точно регламентировано. Никакая срочная работа, развлечение, свидание, деловой разговор, как правило, не заставят изменить распорядок дня. Все дела прекращаются и откладываются на после обеда. Пища принимается три раза в день. В эти часы неучтиво беспокоить.

Вежливость чрезвычайно характерна для местных нравов. С прислугой в ресторанах, кафе обращаются вежливо. Стандартное обращение к официантке: «Тетто, нэсан!»– «Сестрица, на минутку!» Хотя нередко можно наблюдать, как японки идут тяжело нагруженные, словно вьючные существа, а мужчины следуют рядом или впереди, восхищаясь силой и выносливостью своих жен.

При рассказе собеседника считается невежливым сохранять молчание. В таких случаях неоднократно повторяют излюбленное стандартное выражение: «Со дэс ка?» – «Вот как?»

Знакомить без предварительного согласия принято лишь людей одинакового социального положения. Обычно японцы представляют высшему лицу низшее только при предварительном согласии на это.

Существующий этикет на улице: низшему полагается идти несколько позади высшего. Точно так же японцы стремятся идти несколько позади, если хотят подчеркнуть почтение к своему спутнику. Подчеркнутая вежливость очень импонирует местным нравам. Было бы, однако, явной погрешностью и идеализацией представлять всех японцев в виде эталона учтивости или воплощения высшего такта. «И вежливость хороша вовремя», – гласит японская поговорка. И «шляпу снимай лишь тогда, когда нужно…». Важны и обстоятельства, и характер взаимоотношений, и степень знакомства. Это похоже на то, что при входе в дом, где зеркально наполированный пол, японцы снимают уличную обувь и переступают порог в носках, а в школах и университетах ходят в ботинках, всюду грязь, мусор, в классах никогда не топится, нет даже печей и отопительных приборов…

Нельзя считать большой редкостью, когда японцы, справедливо гордящиеся своей традиционной вежливостью, держатся вызывающе, и когда на смену учтивости приходят грубость и надменность. Мы нередко видим лишь внешне или деланно спокойное лицо, маску японцев, рафинированная обходительность которых мгновенно может смениться внезапными оскорблениями, непристойными репликами, цинизмом. И из такого фонтана можно без усилий создать целую энциклопедию площадной фразеологии. Однако при всем этом вежливость – одна из ярких черт народа, японцев в массе.

Понятия вежливости и такта нашли свое отражение в лексиконе японца. Любопытны такие выражения, как «вежливость открывает все двери», «вежливость – залог успеха», «вежливость обязательна даже среди близких», «и с друзьями следует такт соблюдать» и т. п. Существуют специальные сборники вежливых речей. Ни один, пожалуй, язык не содержит столько степеней вежливости, как японский.

Современный японский язык таит в себе сложнейшую систему дифференцированного построения речи, именуемую «вежливая речь», которую отнюдь нельзя считать лишь условными, заученными фразами изысканной учтивости, «тщательно выстиранными в пене феодальной цивилизации». Умение быстро и правильно пользоваться такой речью составляет едва ли не самую трудную сторону японского языка. Иностранцы, хорошо владеющие японским языком, обычно употребляют самые примитивные формы «вежливой речи», так как полностью овладеть этой системой «возвеличивания собеседника и уничижения себя» удается только после длительной практики, пребывания в языковой среде, постоянного общения с японцами. Разумеется, японцы прощают многие ошибки и упущения, допускаемые иностранцами, но они весьма требовательны и строги, когда собеседник-японец допускает нарушения сурово соблюдаемого «кодекса учтивости». Известный японский профессор Римпэй Маруяма пишет, между прочим, что «вежливые обороты речи и специальные выражения учтивости или уничижения можно найти почти во всех языках мира, однако японский язык в этом отношении находится на первом месте». Крупный лингвист, знаток японского языка англичанин Чемберлен в свое время говорил, что «нет в мире другого такого языка, который содержал бы в себе такое огромное количество правил и оборотов вежливой речи, как японский».

О значении, которое сами японцы придают вежливой речи, можно судить по замечанию того же Маруяма, который отмечает, что «по одному только умению употреблять вежливые обороты речи японец легко определяет культурный уровень собеседника». Здесь следует отметить, что условности, составляющие так называемую «вежливую речь», заметно упрощаются с течением лет, однако они все еще весьма весомым слоем покрывают все стили речи.

«Вежливая речь», насколько возможным представляется судить, складывается из трех планов. Во-первых, речь с вышестоящим собеседником, старшим по службе или возрасту, занимающим более высокое социальное положение и т. п. Во-вторых, речь с равным и, в-третьих, речь с нижестоящим. Если иметь в виду диалогическую речь, то можно сказать, что в японском языке нет ни одной фразы, которая не имела бы на себе следов одного из указанных планов. «Мысль о том, чтобы себя в речи унизить, а собеседника возвысить, не покидает мозг говорящего японца» – так очень метко охарактеризовал отношение японцев к вежливой речи один из японских грамматистов.

«Вежливая речь» образуется путем подбора специальных слов и выражений и особыми морфологическими образованиями, специально предназначенными для этой цели. Вот несколько примеров. Чтобы сказать обыкновенное «нет, не имеется», нужно знать три степени этого отрицания: «най», «аримасэн» и «годзаймасэн», которые применяются в зависимости от уровня собеседников.

Существуют глаголы, употребляемые только применительно к действиям первого лица. Есть также глаголы, относящиеся исключительно ко второму лицу. Нарушить это строгое правило или отступить от него – значит попасть по меньшей мере в смешное положение. Например, глагол «приходить» имеет следующие варианты: для первого лица «куру», «маиру», «сандзе-суру»; тот же глагол для второго лица: «оидэнинару», «о-миэнинару», «корарэру», «ирассяру». Для нормальной беседы с японцем необходимо знать многочисленные правила и обороты речи, относящиеся к перечисленному выше типу. Достаточно, например, отметить, что одних только местоимений первого лица (то есть простого «я») существует в устной речи по крайней мере шесть («ва-такуси», «боку», «орэ», «васи», «дзибун», «тэмаэ»). Разумеется, каждое местоимение употребляется в соответствующей среде, в зависимости от собеседника и т. д. То же самое можно сказать о местоимении второго лица («ты», «вы»). Для сравнения можно взять хотя бы английский язык, где местоимение второго лица передается одним только «you» во всех случаях. Чтобы выразить простейшую мысль на японском языке, например: «Сегодня 10-е число», – нужно сделать это весьма дифференцированно и с учетом своего отношения к собеседнику. Говорящий должен выбрать в этом случае один из следующих четырех вариантов:

1) Ке-ва тока да.

(сегодня) (десятое число)

2) Ке-ва тока дэс.

3) Ке-ва тока дэаримас.

4) Ке-ва тока дэгодзаимас.

Несмотря на ряд неудобств и осложнений, вызываемых условностями «вежливой речи», японцы до сих пор строго соблюдают сложившиеся веками нормы этой дифференцированной речи, без которой, кажется, трудно представить диалог на любую тему.

Весьма характерны также формы и степени выражения благодарности.

Обычное слово «спасибо» или «благодарю» приобретает самые различные оттенки в зависимости от социального и служебного положения собеседника, а также от характера услуги или внимания, за которые выражается благодарность.

Наиболее распространенным выражением благодарности, употребляемым в обращении с собеседником, занимающим более низкое положение в обществе, а также в семейной обстановке в устах родителей в отношении детей, является «аригато!».

Общепринятый стандарт или норма в публичных выступлениях и в общении с малознакомыми людьми, а также в устах детей в отношении родителей – «аригато годзаймас!».

Менее распространенная степень, но столь же вежливая, в последние годы, правда, малоупотребляемая, – «аригато дзондзимас!».

Наиболее часто употребляемыми речевыми вариантами выражения благодарности «аригато» (произносимых при различных обстоятельствах, исключительно в диалогоической речи) распространены следующие выражения:

1) «Канся итасимас!»

2) «Канся ни таэнай сидай дэ годзаимас!»

3) «О-рэй о мосимас!»

4) «Гокуросама!»

5) «Осорэиримас!»

6) «О-сэва сама-ни наримасита!»

7) «Итадакимас!»

8) «Готисо сама дэсита!»

Каждая из этих форм выражения благодарности имеет конкретную значимость, определенную обусловленность и предполагает соответствующую ситуацию.

Например, «осорэиримас» применяется в знак благодарности за соответствующий комплимент собеседника или похвалу, а также в случае приглашения к столу для трапезы или предложения занять место (только в отношении вышестоящих или старших лиц). Форма «гокуросама» применяется для выражения благодарности за оказанную услугу безотносительно к положению и старшинству собеседника.

Для выражения благодарности за подарок, независимо, разумеется, от его материальной ценности, а также за всякую самую малую услугу, не сопряженную с затратой физических усилий, или за приглашение в гости применяется форма «о-рэй о мосимас».

Форма «о-сэва сама-ни наримасита» используется для выражения благодарности, например, в значении «спасибо за внимание и обслуживание».

Выражение «итадакимас» преимущественно употребляется в тех случаях, когда с благодарностью принимаете предложенное вам угощение. Для выражения благодарности в русском значении «спасибо за угощение» применяется форма «готисо сама дэсита».

Правильное употребление всех многообразных форм и степеней вежливости рассматривается японцами как само собою разумеющееся, поскольку они считаются естественными и усваиваются с самых ранних пор, положительно с первых шагов ребенка. И всякое отступление, а тем более нарушение в применении соответствующих форм и степеней осуждается как нарушение элементарных и традиционных норм вежливости, непременных правил общения. Столь самобытное явление, бытующее до сих пор в общественной жизни японцев, нередко ставит иностранцев в чрезвычайно трудное, а порой и смешное положение. Незнание этих условностей часто заставляет иностранцев или людей, недостаточно хорошо знающих японский язык, отделываться молчанием, когда элементарная этика повелевает незамедлительно реагировать на соответствующие высказывания собеседника, или «многозначительно» произносить ничего не значащие междометия.

У картин Тэссая

Необыкновенно живописна природа Японии в апрельские дни, когда на островах ее щедро цветет дикорастущая вишня – сакура. Нет прекраснее весеннего зрелища, чем панорама в пору цветения сакуры. На голых ветвях коренастых деревьев словно снежинки повисли невесомые сережки цветов, простых и махровых, розовых, белых, кремовых. Поразительная контрастность, созданная живой природой: уродливо изогнутая ветка и светящиеся эфиром лепестки вишневых цветков, незримо излучающих жизнь.

В эти дни под кронами вишни толпы зачарованных людей любуются часами сакурой, будто окутанной прозрачным розоватым дымом.

Этот народный обычай любоваться цветущей вишней воспет в многочисленных творениях японской поэзии, отображен в произведениях живописи и каллиграфии.

И вот мы в уединенном японском храме, как бы укрывшемся в расщелине гор, возвышающихся в стороне от древней столицы Киото. А вокруг – многоярусные черно-зеленые квадраты рисовых парцелл, которые, будто плотно соединенные звенья цепи, подобны поясообразному кольцу на фантастически изрезанных склонах горы. И мы, точно продолжая любование цветением сакуры, надолго задерживаемся, но уже не у вишни в саду, а перед развернутым свитком с изображением тушью огромного ствола сакуры с ветками цветущих лепестков. И в нижнем левом углу читаем имя художника – Тэссай – два иероглифических знака, написанных своеобразным, будто прерывистым и заостренным почерком.

Томиока Тэссай (1836—1924), по всеобщему признанию искусствоведов, наиболее яркий художник Японии последнего столетия, художник глубоко самобытного дарования и необычайного творческого пути. Несмотря на его поразительную талантливость, обозначившуюся уже с самых ранних лет, Тэссай не пользовался официальным признанием. В творчестве Тэссая, связанного с лучшими национальными традициями искусства, слишком многое казалось столь необычным и сокрушающим каноны академизма, что аристократия в течение десятилетия игнорировала художника. И только в 1917 году, когда ему был 81 год и когда слава о нем повсюду гремела, он был причислен к сонму придворных художников и лишь на 83-м году своей жизни удостоился звания члена Академии художеств.

Вся долголетняя жизнь Тэссая была посвящена вдохновенному творческому труду, созданию произведений живописи. Пафос его творческого гения не знал границ. Одержимый рисованием, Тэссай не прекращал писать все новые картины и каллиграфические свитки до самого последнего дня. Сохранившиеся иероглифические надписи на свитках свидетельствуют о том, что до самого смертного часа он не выпускал из руки своей кисти, обнаруживая огромную силу экспрессии, художественную выразительность. Тэссаем создано несколько тысяч произведений, многие из которых приобрели значение национальных сокровищ Японии. Творчество Тэссая – в русле глубинных течений японской живописи.

Литературные источники говорят нам о том, что Тэссай, создавая художественные и каллиграфические свитки, был движим внутренней эстетической потребностью и надеялся, что творчество его станет достоянием народа, будет им понято, принесет людям художественную радость.

Заветная воля живописца не встречала, однако, ни малейшего сочувствия у правящих сфер, хранивших безразличие к наследию Тэссая и верноподданнически оберегавших традиции застывшего академизма. Нельзя не усматривать в подобном отношении к Тэссаю и то, что, как отмечается в японской энциклопедии, во время политического антиправительственного мятежа в 1858 году в Киото многие друзья художника подверглись аресту и смертной казни, а сам Тэссай избежал той же участи лишь благодаря тяжелой болезни.

Но Тэссай никогда не был одинок. Его творения бережно собирались друзьями. Благодаря их усилиям картины оказались сохранены и в годы войны и постоянно экспонируются в Японии и за ее пределами. Значительная часть свитков Тэссая была коллекционирована близким другом художника Сакамото Кодзе, первосвященником буддийской секты «Сингон» и настоятелем древнего храма неподалеку от Киото.

Приняв на себя духовный долг, Сакамото Кодзе, которому в 1961 году, когда писались эти строки, было 86 лет, решил во что бы то ни стало устроить еще при своей жизни выставку картин Тэссая в Советском Союзе, так как народы именно СССР являются, как он считал, истинными ценителями подлинного искусства, где бы оно ни рождалось.[55]55
  Эта выставка состоялась в Москве и Ленинграде в мае–июле 1961 года.


[Закрыть]

И вот перед нами предстало свыше ста произведений Тэссая, специально отобранных для выставки его творчества в Москве. Здесь и огромные панно, и монохромные свитки, и цветные акварели, каллиграфические надписи и знаменитые рисунки для вееров. И во всем – малом и большом – обнаруживается неповторимая авторская самобытность, яркая индивидуальность японского живописца, обладающего поразительной остротой зрения, оригинальной тонкостью линий и почерка.

Творчество Тэссая характеризуется прежде всего необыкновенно широким диапазоном и крайне редким для японских традиционных живописцев многообразием изображаемого материала. Тэссай не ограничивал себя в выборе темы и предмета изображения. Он щедро и свободно черпал сюжеты из окружающих его природы и жизни с их нескончаемым разнообразием и богатством. И хотя Тэссай часто вовсе не стремится к всеобъемлющему изображению наблюдаемых явлений, но во всем, что становится предметом пристального внимания художника, нельзя не видеть показа глубоко правдивого, живого содержания, выражения самой жизни.

Картины Тэссая – это прежде всего гимн живой природе, непрестанно возникающим явлениям окружающего мира, живым картинам рек и гор, бесконечному миру растений и цветов. Художник вдохновляется идеей прекрасного в существовании людей на земле, в жизни человека в окружении природы.

Тема природы, тема родной земли, родных островов проходит через все творчество Тэссая. Она рельефно выражена в таких картинах, как «Гора Фудзи», являющаяся для японцев высшим олицетворением совершенства и благородной простоты; «Горная тишина», где панорамно освещенные округлые горы символизируют величественное спокойствие и неподдельную чистоту; «Храм в горах», «Пейзаж», который интерпретирован автором как «яркие горы и чарующие воды»; «Горные гнезда». В этих работах Тэссай выступает как блестящий мастер пейзажной лирики, вдохновенный певец родной земли, ее самобытных гор и рек. В творчестве Тэссая особенно привлекает нас сила поэтического выражения человеческой души, способность создания эмоционально насыщенной атмосферы. И в этом смысле картина «Жилище поэта среди цветущих слив», означающих в японской символике торжество животворных сил и мужество, а также свитки «Сосна и хризантема», «Бамбуковый павильон», «Снежный пейзаж далекой горы» – яркое свидетельство многосложности искусства, неиссякаемости художественных богатств, черпаемых творческим гением человека из ключевого источника живой природы.

Рассматривая свитки Тэссая, вдумываясь в эстетические идеи живописца, нельзя не видеть, что подлинное искусство для него – это взгляд художника на мир вещей, его видение жизни. У разных художников оно обладает своими чертами: большей или меньшей суровостью, критичностью либо спокойствием, романтичностью, лиризмом. В творческой манере Тэссая преобладают мягкие тона, задумчивость, раздумья. Гуманистический, согретый внутренней теплотой подход к окружающей жизни – одно из главных своеобразий художественного творчества Тэссая. Идеи насилия, угнетения людей, физическое и духовное их закрепощение решительно чужды убеждениям художника, как чужда сама мысль о кровопролитии и войне. Свои идеалы Тэссай связывает с естественным проявлением человеческих стремлений и славит дух созидания, чувства человеческой дружбы, мирные чаяния людей.

Эти чувства художника нашли, например, поэтическое выражение в свитке «Сосна и хризантема», сюжет которого навеян поэмой гениального китайского художника слова Тао Цяня (365—427). Изображенный сильными мазками ствол вековой сосны, символизирующей долголетие и неизменную верность благодаря вечнозеленому убранству, и расположенная у корня сосны хризантема – как олицетворение благородной красоты – представляют собой выражение идеалов живописца. Так рамки образа раздвигаются, возникают новые грани, раскрываются его эстетические богатства. Казалось, совсем простой и отнюдь не великий факт живой природы при внимании к нему рассказывает нам о необыкновенно проницательном наблюдении художника, о незримых гранях, которые часто остаются вне поля зрения людей.

Характерны для настроений Тэссая и такие картины, как «Ловля рыбы уединившимися в горной речке», где на фоне круглых гор стремительно мчатся потоки реки, омывающие мокрые прибрежные камни. «Подлинная любовь к горному обитанию», где люди находят для себя, быть может, не только и не столько приют на лоне живописной природы, но, главное, обретают достойную человека свободу, жизнь, полную естественной простоты, возвышенных чувств, творческого вдохновения.

Примечательно, что поэтическая окрашенность произведений Тэссая является в значительной степени плодом внутреннего осмысления природы, результатом эстетического восприятия окружающего мира, а не просто производной зоркости живописца, проникновенной его наблюдательности. С этим органически переплетаются и раздумья художника о жизни людей, мире их идей, судьбе поколений – поистине общечеловеческие переживания и чувства. Именно живая природа с ее поэтическими красками, непостижимыми превращениями и естественной красотой на протяжении веков оказывала глубокое моральное и эстетическое воздействие на человека и общество, на формирование чувства родины, высокого гражданского долга и мужества.

Во всем этом с несомненностью обнаруживается влияние на творчество Тэссая искусства мастеров древнего Китая, изучением которых японский живописец не прекращал заниматься всю свою жизнь. Как это ни парадоксально, но сам Тэссай считал себя больше ученым-китаеведом, чем художником. Хорошо известно, что он был одним из наиболее эрудированных синологов своего времени. Особенно обширны были его познания в области культуры и искусства Танского и Сунского периодов (VII–XII века), когда Китай переживал эпоху наивысшего развития феодального общества. Именно в эту эпоху наука и искусство Японии испытывали на себе могучее воздействие китайской культуры.

С особым интересом Тэссай изучал искусство живописи южнокитайской школы, основоположником которой считается прославленный поэт и живописец Ван Вэй (699—759), впервые создавший произведения монохромной живописи тушью. Преобладающие мотивы в творчестве Ван Вэя – отображение могущества природы, ее спокойное величие, чарующее обаяние. Отношение Ван Вэя к отображению природы отчетливо формулируется в трактате о живописи «Тайное откровение науки живописца», основополагающие принципы эстетических взглядов которого в большой мере восприняты Тэссаем. Восприятие это, однако, не буквальное и не формально-механическое. В живописи Тэссая они получили характерное лишь для его индивидуального почерка воплощение, окрашенное японским национальным своеобразием.

Едва ли не самым излюбленным сюжетом в творчестве Тэссая была тема о выдающемся китайском поэте и художнике Су Ши, или Су Дун-по (1036—1101), получившем широкую известность как наиболее яркий представитель «живописи ученых». Су Дун-по проявил себя блестящим виртуозом живописи тушью и талантливейшим каллиграфом. Именно в этой области поразительного мастерства достиг и Тэссай, монохромные работы которого отличаются непревзойденным совершенством, тонким эстетическим вкусом.

В своем творчестве Тэссай неоднократно обращается к теме о Су Дун-по, не скрывая, в частности, своего удовольствия по поводу того, что он родился в тот же день, что и Су Дун-по. Прекрасен, например, свиток Тэссая «Су Дун-по среди друзей», в основе которого лежит эпизод из жизни Су Дун-по. Тематические картины Тэссая, в том числе «Су Дун-по среди друзей», неизменно представляют собой поэтическое воплощение взаимоотношений людей, их настроений и дум, взаимосвязи человека и окружающего мира, как это, собственно, характерно для крупнейших художников Китая.