Текст книги "На заработках. Роман из жизни чернорабочих женщин"

– В порядке, голубчик.

– Ну, давайте паспорта и ступайте получать пилы.

Женщины полезли в котомки за паспортами, вынули их и передали приказчику.

– По четвертаку с сажени? – задала приказчику вопрос Анфиса.

– Да, да… По четвертаку… А только знаете ли, какая наша сажень? Наша сажень в три с половиной аршина.

– То есть как же это так, голубчик?

– Очень просто. Везде так… Здесь свои порядки. Таков наш монастырь. А в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Наша сажень – четырнадцать четвертей. Так нам в четырнадцать четвертей сажень и выставляйте.

Женщины стали перешептываться.

– Так выдавать пилы-то или, может статься, обратно паспорта возьмете? – спросил приказчик женщин.

– Где уж тут!.. Что уж тут, коли у вас такие порядки. Давай пилы… – заговорила Анфиса.

– Все так пилят. Вот будете работать, так можете справиться у других рабочих, – сказал приказчик и повел женщин на двор избы.

Через пять минут пилы и топоры были женщинам выданы. Приказчик вывел женщин опять за ворота и произнес:

– Ну, с Богом. Идите туда к поленницам, где девятка сложена, и стройте себе из плах палаты. Да костры будете жечь, так дрова-то поберегайте, а то за это и нашему брату от хозяев нашлепка бывает.

Женщины поплелись к выставленным на берегу поленницам дров.

– Слава богу, принял на работу. А я шла и все думала: а вдруг как не примет? – радостно шепнула Арина Аграфене и шутливо пихнула ее в бок. – Груша! Рада ты?

– Рада, – отвечала та и улыбнулась во всю ширину лица.

LII

От приказчика Калины Максимыча женщины вернулись опять к выгруженным дровам. Там уже ужинали. Между поленницами дров горели уже десятки костров, розовым заревом отражающимся в темноте ночи, и около костров сидели усталые рабочие. Где-то звенела гармония и раздавалась песня. Большинство ужинало горячим – тут же на кострах сваренной кашей или похлебкой. У мужчин в двух-трех местах женщины заметили сороковки, блеснувшие при свете костра, но пьяных не было. Хотя и был третий день праздника Пасхи, но почти все рабочие работали днем, кто принявшись за пилы с утра, а кто после обеда. Кой-где на кострах грелись и железные чайники, подвешенные на треножниках из кольев. Женщины шли и отыскивали место, чтобы им можно было разложить костер и поужинать около него принесенным с собой хлебом. Наконец между двух поленниц девятки место было выбрано, и женщины стали располагаться, положив данные им приказчиком топоры и пилы, бережно прикрыв их мешками и котомками. Аграфена и Федосья как пришли, так и растянулись на траве лицом вниз. Кто доставал из мешков хлеб, кто обувался в чулки и сапоги, так как холод ночи давал себя знать.

– Груша! Феня! Чего ж вы дрыхнете-то! Мало прежде костер разложить, а уж потом растягиваться на покой. Складывайте-ка дрова да соберите по берегу бересты посуше на подтопку. Вон сколько бересты по берегу валяется, – суетилась, как старостиха, Анфиса.

– Ох, Анфисушка, дай малость полежать! Все ноженьки, всю спину разломило, – отвечала Аграфена. – Шутка ли, сколько шли!.. До того замучилась, что меня и на еду не тянет.

– Вишь, неженка… Девушки, бабоньки!.. Да что ж вы! Собирайте дрова и подтопки да ладьте костер. При костре-то как чудесно. А я пойду к соседям да головешку из их костра принесу.

Две демянские женщины и Арина стали выбирать дрова посуше и поднимать на берегу бересту.

– Попроси уж, кстати, и ведерко, чем воды зачерпнуть, а то нам не из чего и напиться, а я ковшичек из бересты слажу, – сказала Арина.

Анфиса отправилась к соседям, расположившимся шагах в тридцати тоже между поленницами дров. Соседи сидели около костра и хлебали из котелка деревянными ложками жидкую пшенную кашу или похлебку, так как из нее торчали рыбные хвосты и головы. Тут были три женщины и один пожилой мужик в пестрядинной рубахе и коротком сермяжном армяке. Мужик ел без шапки.

– Хлеб да соль… – поклонилась им Анфиса.

– Милости просим, – отвечали они хором.

– Благодарим на ласковости. Я за огоньком пришла. Дайте головешечки наш костер поджечь.

– Сделай, брат, одолжение, – сказал мужик и спросил Анфису: – Каковские будете?

– Мы-то демянские, а с нами есть две боровичские и одна новоладожская.

– Ну вот, стало быть, одна землячка. Мы сами новоладожские… Здесь и демянские есть, пилят и боровичские… Всякого народу собралось.

– Да вот и мы сегодня пришли и порядились, с завтрего пилить начнем, и вот теперь устраиваться надо. Вишь, как у вас хорошо! Совсем хорошо! – сказала Анфиса, заметив благосостояние соседей.

А благосостояние это состояло в следующем: около костра были сложены из дровяных длинных плах три шалаша, и на каждом из них было накинуто по рогоже и лежали плотной массой пучки нарезанного лозняка, что составляло крыши. С нижних концов плахи были обрыты на поларшина землей. На костре грелся закопченный чайник, около костра стояли два деревянных ведра, лежала путаница – небольшая сетка для ловли рыбы, – и тут же были два берестяных бурака, из которых торчали донышки чайных чашек.

– Запасливые вы люди, – прибавила Анфиса.

– Здесь, милая, без запаса нельзя… Хозяйства не будет, так как жить! – похвастался мужик. – Трактир в двух верстах, да и дорого в нем.

– А пуще всего уж то, что в трактире один забалуй и больше ничего, – прибавила сидевшая рядом с мужиком на земле баба и звонко схлебнула с ложки похлебку.

– Позвольте, добренькие, у вас ведерочком попользоваться. Сейчас только пришли, ничего-то у нас нет, и нечем водицы зачерпнуть, – сказала Анфиса.

– Бери. Только сегодня и принеси обратно, а то тут недоглядишь, так и утащат, – отвечал мужик.

Анфиса взяла ведро и зажженную головешку из костра и отправилась к товаркам. Те уже сложили костер и подтопки, Арина смастерила с помощью ножа ковшичек – берестяную посудинку в виде конуса – и скрепляла его, прошивая берестяной ленточкой.

– Ну, девушки, а как соседи хорошо живут, так просто рай красный, – рассказывала Анфиса, зажигая головешкой костер. – Сено у них в шалашах настлано, подушку я в красной наволочке видела, сетка у них для рыбной ловли – все, все. Вот надо и нам так устроиться, как обживемся. Все, все у них в порядке. И посуда есть.

– Да, конечно же, устроимся, дай только хотя по рублю заработать, – отвечала Фекла.

Вскоре костер запылал. Женщины уселись около него и стали есть хлеб, запивая его водой из берестяного ковша. Поужинав, они стали приготовляться к ночлегу и, подражая соседям, начали мастерить около костра шалаши из дровяных плах. Костер решено было оставить на всю ночь и поддерживать в нем огонь, пилы и топоры подложить под котомки под головы.

Во время складывания шалашей к женщинам подошел молодой парень лет двадцати, белокурый, с еле пробивающейся бородкой, в лаптях, в плохеньком армячишке и замасленном картузе. Он остановился, посмотрел на женщин и, помолчав, спросил:

– Которые тут из вас боровичские? Сейчас сказывали, что боровичские проявились.

– Я да вот она, – отвечала Арина, указывая на Аграфену.

– Ну, так землячки будете… Мы сами боровичские.

– Откуда? Из какой деревни? – быстро спросила Арина.

– А мы тут от Меты двадцать верст, близь Покрова.

– Ну а мы, стало быть, в пятнадцати верстах от вас. Мы от Рождества. Рождество в двух верстах от нас. Деревня Галкино.

– Знаю я Галкино. У нас из Галкина невестка взята.

– Чья такая?

– Вавилы Прохорова дочка.

– Кривой Вавила Прохоров? Как не знать! Он нам даже родней приходится: у старшей сестры сынишку крестил, которая теперь померши.

– Так вы не Гаврилы ли Матвеева дочь?

– Вот, вот… Федотовы мы по прозванью.

– Очень чудесно знаю и Гаврилу Матвеева. Спину ему на Мете гонками придавило.

– Придавило, придавило, долго хворал, а теперь отлежался и поправился.

– Ну вот, здравствуйте… Ближние будем, – сказал парень. – Вас как звать-то?

– Я Арина, а вон она Аграфена, – проговорила Арина, указывая на землячку.

– А я Андрей…

– Ты, молодец, чем зря бобы-то разводить, помог бы лучше шалашики нам смастерить, – заметила парню Анфиса. – А то вон девки-то да бабы у нас надорвались, плахи таскавши.

– Что ж, это можно…

И парень принялся помогать женщинам устраивать шалаши.

– Сегодня переночуйте так, как есть, – говорил он. – А завтра я раздобудусь лопатой да дерну нарежу, так можно на верхних-то плахах и крыши из дерна сделать. Чудесно будет во время ненастья, и дождь не так протекать станет.

– Ну вот, вот… спасибо тебе.

Анфиса взяла ведро и понесла его соседям. Те уже залезли под шалаши на ночлег, завесив входы в них разной ветошью, и Анфисе пришлось увидать только ноги.

– Поставь ведерочко-то тут около шалашика, – сказал ей из-под дров мужик.

Когда Анфиса вернулась к товаркам, шалаши были уже сложены. Демянские женщины лезли под них укладываться. Парень все еще суетился около шалашей, сдвигая плотнее дровяные плахи. Арина зевала. Потолкавшись еще немного, парень сказал ей:

– Прощайте, Арина Гавриловна. Будьте здоровеньки на новом месте.

Проговорив это, он покосился на нее и ушел. Арина перекрестилась на небо и полезла под шалаш. Полезла вслед за ней и Анфиса.

LIII

Ночь была холодная. Женщины то и дело просыпались, подкладывали дров в костер, но и костер грел плохо, хоть и был разложен близь шалашей: ногам, высунутым из шалашей, было относительно тепло, но все тело, находившееся под шалашом, прохватывала дрожь. Некоторые женщины вылезли из-под шалашей и легли под открытым небом, близь самых костров, и в таком положении окончили ночь. Просыпаясь ночью, они слышали звуки пил о дерево, удары топоров. Очевидно, кое-кто из пильщиков работал и ночью. Утром дело объяснилось. Оказалось, что некоторые из пильщиков, ввиду того что по ночам спать холодно, а днем все-таки пригревает солнце, переделали день в ночь и работали ночью, а днем отсыпались. Женщинам сообщил это парень Андрей, ранним утром пришедший к их шалашам.

– А что, девушки, ведь это ловко придумано. Надо и нам так попробовать, – сказала Фекла. – А то что по ночам-то дрогнуть!

– Погоди. Дай сначала днем-то к работе привыкнуть, – отвечала Анфиса. – А ты, парень, что ж это слонов-то водишь и не работаешь?

– Да мой товарищ с первого дня Пасхи в Ижору к землякам ушел и до сих пор не вернулся, – отвечал Андрей. – Загулял он, что ли, уж и ума не приложу.

А как же одному-то пилить? Никак на это дело не ухитришься. Остались тут у нас нерасколотые дрова – ну, вчера колол их, а сегодня уж и колоть нечего. Вот разве что вам помочь, пока товарищ вернется. Для этого и пришел. Ведь у меня пила есть.

– Ну что ж, помогай. Нам пил-то и не хватает. Кстати, и покажешь нам, как и что, а то ведь нам с непривычки-то дико. А долю, какая за твою работу придется, мы тебе отдадим, когда с хозяина расчет получим. Вот я старостиха, – сказала Анфиса и крикнула гревшимся у костра от утреннего холода женщинам: – Ну, что ж, девушки, благословитесь да и принимайтесь за работу! Где пилы-то? Берите пилы.

– Чего же зря пилы брать, коли у нас еще козлов нет, на которых надо пилить, – возразила Фекла. – Надо прежде козлы сделать, а уж эта плотничья работа для бабы ой-ой…

– Ну, давайте делать козлы.

– А как их сделаешь, коли нет ни гвоздя, ни долота.

– Да вон парень поможет, – кивнула Анфиса на Андрея.

– В лучшем виде могу, а только все-таки без гвоздей невозможно. Надо за гвоздями в лавочку на деревню сходить и купить, а что до долота, то никакого тут долота не надо. Я и так сделаю. Пусть только кто-нибудь в лавочку сбегает за гвоздями. За хлебом же ведь, поди, в лавочку пойдете, так заодно уж…

– Ну ладно, я схожу в лавочку, – вызвалась Арина. – На сколько купить-то гвоздей?

– Четыре пилы у вас, четверо козел надо – ну, фунт пятидюймовых гвоздей уж наверное потребуется. Пятнадцать копеек здесь эти самые гвозди стоят.

– Вот деньги. Это уж мы сообща… Беги, Ариша, в лавочку. Купишь и хлеба каравай для обеда.

– А где здесь лавочка? – задала вопрос Арина.

– Э, матка, язык до Киева доведет. Тебе сказано, что на деревне. Беги скорей, – торопила ее Анфиса.

Арина, взяв деньги, тронулась в путь. Парень посмотрел ей вслед и сказал женщинам:

– Да сем-ка я ее провожу. Так уж она и будет знать, где лавочка. Здесь три лавочки на деревне, и только в одной хлеб хороший, а в других-то норовят продать такой хлеб, что твоя замазка, – вот до чего сыр.

Женщины улыбнулись.

– Лясы по дороге с землячкой поточить хочешь? – ответил кто-то.

– Ну, пусть его идет, пусть проводит, – решила Анфиса. – Иди, Андрей, иди. Кстати, и гвоздей выберешь, каких нужно. А то где же девушке выбирать! Ничего она в гвоздях не смыслит. Принесет да не таких. Иди.

– Иди, иди! Заговаривай ей зубы-то!.. – крикнуло вдобавок несколько голосов.

Арина застыдилась и закрыла глаза рукавом.

– Что это вы, девушки, говорите такое… – застенчиво сказала она.

– Иди, иди… – продолжали кричать женщины. – Рукавом закрывается, а сама рада.

– А вот не пойду, коли так…

И Арина, нахмурившись, остановилась.

– Полно, Ариша, иди. Они шутят, – сказала ей Анфиса. – Веди ее, парень, обратилась она к Андрею.

Потоптавшись на месте, Арина потихоньку пошла. Андрей направился за ней следом. Минуты три они шли молча. Наконец Андрей поравнялся с ней и начал:

– Кирилл Терентьев из вашей деревни здесь недалече живет. Он в Ижоре, восемнадцать верст отсюда, на лесном дворе в возчиках.

– Да что ты! – удивилась Арина.

– Вот товарищ-то мой к нему и пошел. Ждем письмеца из деревни. Уходили из дома, так просили, чтоб ему писать, а он бы уж нам передал. Мы вот приехали в Питер из деревни на пятой неделе поста и маемся где день, где ночь, а Кирилл-то Терентьев все-таки на постоянном месте.

– И мы тоже с Вербной недели маемся где день, где ночь, – отвечала Арина. – Рады уж очень, что сюда-то попали. Здесь, кажется, работы надолго хватит.

– До Петрова дня хватит – вот как!.. И даже дальше!

Вспоминая об Акулине, Арина спросила Андрея, не знает ли он Акулины из Федосеева, и сообщила ему о ее смерти в больнице. Оказалось, что Андрей знал и Акулину. Оба пожалели о ней, причем Андрей сообщил, что и один из его товарищей, приехавший с ним вместе из деревни и работавший вместе в Питере при расчистке рельсов конно-железной дороги, тоже слег на Вербной неделе в больницу, но жив ли или помер – неизвестно. Андрей назвал его по имени, но Арина его не знала.

Разговаривая таким образом, они дошли до села Ивановского. Когда они шли по селу, Андрей указывал Арине на дома и говорил:

– Вот это кабак… Вот здесь волостное правление, и мировой тут судит… Вот тут становой живет… А вот и лавка… Вот здесь мы гвозди купим, а хлеб покупать не будем. Хлеб купим вон в той лавке, которая подальше. Там хлеб лучше.

В лавке, где Арина купила каравай хлеба, Андрей спросил подсолнечных зерен на две копейки и, подавая ей тюрик, сказал:

– А вот это тебе гостинчику для первого знакомства. Кушайте…

– Ну вот… Зачем это? Товарки увидят и опять смеяться будут, – сказала Арина, отстраняя от себя тюрик.

– А пущай смеются. Им бы только зубоскалить.

– Нет, нет…

– Бери, бери, коли дают! Я от чистого сердца.

Арина взяла подсолнечники и спрятала их в карман, а сама так и вспыхнула.

На обратном пути разговор был опять про земляков и про родные деревни. Андрей взял от Арины каравай хлеба и нес его сам на голове. Когда они приблизились к тому месту, где были товарки Арины, Арина стала отнимать у Андрея каравай, но он не отдал его ей, а побежал вперед и вручил старостихе Анфисе.

Демянские женщины опять встретили Арину улыбочками.

– Да что это вы все смеетесь! Он же сам отнял у меня каравай и понес, а не я ему передавала, – сказала она полусердито-полузастенчиво.

Андрей, взяв топор и гвозди, принялся мастерить из дровяных плах козлы.

LIV

Вскоре козлы были сделаны Андреем. Женщины хотели начать пилить дрова и положили уже из поленницы в козлы плахи и круглые чурки девятки, но Андрей остановил их.

– Чего ж вы чужие-то дрова пилить будете? Эти поленницы ваш сосед, крестецкий мужик, с женой и со свояченицей из воды натаскали. А вы выберите местечко для себя свободное, сами натаскайте из воды на берег поленницы дров, да их и пилите, – сказал он.

– Как? А эти разве нельзя пилить? – удивились женщины.

– Да ведь это чужая работа. Другие таскали. Нешто они позволят вам пилить? Напилите, так они за вашу работу и деньги получат.

– Стало быть, и новые шалаши придется строить? Вот тебе раз!.. – с сожалением сказали женщины.

– Ну, это что за беда! Такой шалаш сложить – не каменный дом построить. Сложим.

Женщины пошли искать свободное место под свое становище. Место было с помощью Андрея найдено. Андрей знал дело и выбирал место повыше и ровное, избегая, чтобы оно приходилось под покатостью берега, дабы во время дождей под шалаши не затекала вода. Женщины разулись и принялись таскать из воды длинные дрова и укладывать их в поленницы на берегу, близ самой воды… При вытаскивании дров пришлось входить иногда в воду по колено, а то и выше. Вода была холодна, и ноги коченели. Намокшие в воде чурки и плахи были тяжелы, и их приходилось вытаскивать на берег двоим-троим. Голова и туловище потело, а ноги зябли. Дабы согреть ноги, женщины время от времени садились и выставляли ноги на солнце.

– Ну, теперь одни пилите дрова, а другие пусть таскают их, так по переменке и будете работать, а то вы все за одно дело принялись. Ведь пил у вас все равно на всех не хватит, – учил Андрей.

– И то, и то, голубчик, – подхватила Фекла. – Вот он, ум-то, что значит! А мы-то дуры…

– Бывалый!.. Знаем это дело-то, – похвастался Андрей.

Женщины поделились. Козлы были перетащены на новое место, и началась пилка вытащенных из воды дров. С непривычки работа шла туго: при прикосновении к дровам пилы соскакивали, пропилив себе ложе и въевшись в дерево, они застревали и плохо двигались. Женщины надсажались, обливались потом, но дело не спорилось. Плахи и чурки, как назло, были все толстые, векового леса.

– Легче, легче. Чего вы надсажаетесь-то! Тут сноровка нужна, а не над садка. Натягивайте друг от дружки пилу, и дело пойдет ровнее, – учил Андрей и, отпихнув от Арины ее землячку Аграфену, схватился за Аграфенин конец пилы и стал показывать женщинам, как надо пилить.

К полдню женщины несколько понаторели в пилке, но работа все-таки не так спорилась, как следует.

– Большую сноровку к этому делу надо иметь, – говорил Андрей, кряхтя при раскалывании топором перепиленных крупных чурок и складывая напиленное и расколотое в мерные поленницы.

К полудню еле три сажени было распилено и уложено, а работало двенадцать человек. Женщины приуныли.

– Что ж это мы, девоньки, только на три четвертака наработали, – печально сказала Арина.

– Нет, тут еще и на три четвертака не будет, землячки, – отвечал Андрей. – В вышину хозяева принимают сажень за сажень, а длиннику им подавай сажень в три с половиной аршина. Ну да ведь это только спервоначалу, а понавыкнете, так дело ходчее пойдет.

Соседи женщин то там, то сям принимались за обед. Анфиса взглянула на солнце и тоже скомандовала товаркам обедать. Андрей принес свое ведро для воды, и побираться за ведром у соседей уж не пришлось.

– Беспременно нужно нам ведерко и котелок купить, – говорила Федосья. – Здесь в лавках на деревне, поди, все это есть.

– А на какие шиши ты теперь ведерко и котелок купишь? Дай срок денег заработать, тогда и купим, – отвечала Анфиса, кромсая как старостиха хлебный каравай на ломти.

– Котелок я дам к вечеру. У нас с товарищем есть котелок, – проговорил Андрей. – Есть и удочки. Половить рыбки, так можно важную кашицу с рыбой сварить к ужину. А то вон у соседей есть путаница, так не дадут ли они своей путаницы рыбку половить? На удочки-то плохо попадается и долго сидеть надо.

– А когда, Андрюша, приказчик деньги-то за заработанное отдает? – поинтересовалась Анфиса. – Я все насчет денег, потому очень уж у нас туго насчет денег-то.

– Меньше как за четырнадцать сажень платить не любят. Четырнадцать сажень выставишь, две сажени в скидку – и три рубля получай.

– Ой-ой-ой… – покачали головами женщины. – Когда мы три-то рубля эти получим, ежели рассчитать по сегодняшней работе!

– Завтра вечером получите, не плачьтесь. Присноровитесь сегодня, так завтра дело ладнее пойдет, – утешал Андрей. – Это только с первого раза и с непривычки мало напилили. При хорошей сноровке да ежели не лениться, так три четвертака в день на человека можно выработать, а уж шесть-то гривен всегда. Только не сиди сложа руки.

– Ну, дай-то Бог, – сказала Арина. – Рук не покладывая работать буду, главная статья, мне нужно поскорей в деревню хоть два рублишка послать.

– Пошлешь. Дай только срок… – кивнул Андрей.

– Ах, молодец, твоими бы устами да мед пить! – подхватили женщины.

– При деньгах будете, это верно, коли себя жалеть не будете, – еще самоувереннее поддакнул Андрей. – В конце Фоминой, я думаю, даже прибавка от приказчиков по пятачку с сажени будет. Многие бабы уйдут на огороды, потому там работа легче, – вот и будет прибавка, чтоб народ удержать. Ведь хозяевам тоже нельзя медлить с работой-то. Надо грузиться на барки, да в путь в Питер.

– Ой, как это было бы хорошо! А разве что слышно насчет прибавки?

– Всегда на Фоминой или после Фоминой дороже пилят.

После обеда и легкого отдыха дело действительно пошло у женщин более на лад. Явилось это главным образом от распределения труда: одни вытаскивали из воды дрова, другие пилили, третьи кололи и складывали в сажени. Кроме того, явилась уже и некоторая сноровка. Дело подвинулось даже успешнее, чем говорил Андрей. К девятому часу вечера пятнадцать сажень дров было распилено, расколото и сложено. Усталые лица женщин просияли. Женщины считали, что они все-таки сегодня больше, чем по четвертаку, заработали. Сравнительно с двугривенным дневной заработки на тряпичном дворе, где они работали до Пасхи, это был все-таки успех. Завтра ожидался еще больший успех.

– Ну, шабашьте, умницы! – крикнула товаркам Анфиса, когда уже было выставлено шестнадцать сажень готовых дров.

Вследствие успеха в работе она позволила некоторую роскошь в пище для артели и варила жиденькую гречневую кашицу в котелке, принесенном Андреем. В котелке, висящем на треножнике из жердин, весело клокотало и пузырилось серой пеной горячее хлебово. Женщины в этот вечер ужинали горячим, хоть и без рыбы, которую обещался ловить Андрей, но, сберегая время для работы, отложивший это занятие на ночь.

– Кто не из сонных тетерь и хочет со мной сегодня ночью рыбки половить? – спрашивал он у женщин, хлебая из котелка кашицу.

– Я могу… Я не очень устала, – вызвалась Арина, спохватилась, что ночью быть с молодым парнем наедине предосудительно, и тотчас же зарделась, прибавив: – Аграфена тоже может с нами…

– Нет, уж я спать лягу. Бог с ней и с рыбой. Рученьки, ноженьки у меня подломились, – отвечала Аграфена. – Ты вызвалась, ты и лови рыбу.

– Нет, нет… Тогда и я не буду. Пусть Андрей один ловит.

– Трудно одному-то путаницей ловить. Ведь это надо с лодки… Соседи на ночь путаницу дали, а путаницей надо ловить вдвоем…

– Полови, Ариша, с ним. Ты девка здоровая, неустанная. Полно тебе куражиться-то! – заговорили Арине женщины.

Арина отвернулась и не отвечала ни да ни нет.

LV

После ужина женщины были до того уставши, что устраивать новые шалаши около своих поленниц никто уже не мог, и все отправились на место вчерашнего ночлега, в шалаши, сложенные вчера. Усталость была так велика, что они не зажгли даже костра на ночь. Арина была бодрее других и согласилась половить с Андреем рыбу, поставив за непременное условие, чтобы и Аграфена была вместе с ними, но та дремала и клевала носом. Андрей отправился к соседям за путаницей, но когда вернулся к поленницам, где расположились на ночлег женщины и ожидали его Арина и Аграфена, последние две также спали, сидя прислонясь к дровам.

– Эй вы, рыболовки! Что ж вы дрыхнете-то? – крикнул он им. – Я готов… Идемте рыбу-то ловить.

Арина и Аграфена не просыпались. Андрей растолкал их, послал спать под шалаш и понес обратно путаницу.

Ночь была холодная и дала себя знать женщинам. От холоду они то и дело просыпались, ежились, поджимали ноги, прикрывались получше армяками, но ничего не помогало. Пришлось встать среди ночи, зажечь костер и улечься уж не в шалашах, а вокруг костра. Так было все-таки сноснее, можно было поворачиваться и греть то один бок, то другой.

Наутро поднялись женщины от холоду ранее обыкновенного и увидали, что дрова были совсем белые, покрытые инеем. Кой-где с плах висели ледяные сосульки, лужицы были застеклянившись. Лихорадочная дрожь пробирала женщин, они не могли попасть зубом на зуб.

– Смотрите-ка, девушки, мороз, настоящий мороз… – бормотала Арина, постукивая от холоду зубами, приплясывая и дуя в кулаки.

Неподдерживаемый костер догорел, и в нем только тлелись уголья.

– Подкладывайте скорей дрова-то, подкладывайте да валите на уголья побольше бересты! – командовала Анфиса. – Сейчас я в Андрюшкином котелке воду вскипячу. Хоть кипяточку напиться, что ли.

– Да, да… Анфисушка… – заговорили женщины и бросились собирать бересту по берегу для костра.

Вскоре костер запылал, и на треножнике весело заклокотал котел с кипящей водой. Женщины черпали из котла кипяток берестяным ковшичком, двумя ложками, оставленными с вечера Андреем, и пили. Разогреться им помогла только пилка дров, за которую они тотчас же и принялись.

Работа во второй день шла успешнее, женщины привыкли к пиле, так что та уже не застревала в дереве, приноровились к топору, что несказанно радовало при работе. Они то и дело обмеривали прибавляющиеся поленницы распиленных дров.

– Анфисушка, Анфисушка… Нам сегодня ежели расстараться, то мы с вчерашней работой можем даже девять рублей получить, право слово, девять! – весело кричала Арина, стоящая около дров с самодельной саженью в руке.

– Да уж пили, пили… Цыплят осенью считают. Под вечер отработаемся, обмеримся и пойдем звать приказчика, чтобы принял и рассчитался, – отвечала Анфиса, таская вместе с Феклой из воды чурки и плахи.

Вытаскивание из воды нераспиленных дров, пилку этих дров, расколку и укладывание в поленницы женщины исполняли по очереди, так что на долю каждой приходилось и таскать дрова, и пилить их, и раскалывать, и складывать. При таком порядке в работе и дело шло успешнее, да и было справедливее, так как, вытаскивая дрова из реки, приходилось иногда входить по колено в холодную воду и мокнуть по пояс, что положительно было несносно, самая же пилка и раскалывание дров были сравнительно легкой работой, а укладка дров в поленницы могла считаться уже отдыхом.

Андрей, расставшийся с женщинами с вечера, сегодня пришел к ним только перед самым обедом.

– Обедайте скорей, землячки, да отдайте наш котелок и наши ложки. Нам тоже надо варевцо какое ни на есть себе сварить. Товарищ мой сегодня ночью вернулся из Ижоры, и я уж с ним работаю, – сказал он. – Да и пилу нашу отдайте. С утра-то мы с товарищем из реки девятку таскали, а уж после обеда пилить будем.

– Мы тебе, Андрюша, за вчерашнюю работу выделим, как следует выделим, как только с хозяина деньги получим, – заговорила Анфиса.

– Да уж ладно, ладно. Там сочтемся. Дайте только котелок-то… А то товарищ ругается, думает, что я пропил котелок. Котелок-то ведь его. Ведро и ложки мои, а котелок его. Ведро-то можете оставить покуда еще при себе, а котелок дайте. Воды-то мы и котелком зачерпнем.

В котелке варилась на костре, как и вчера к ужину, жидкая гречневая кашица, и Анфиса тотчас же скомандовала, чтобы женщины бросали работу и принялись за обед. Ложек было всего только две, а потому, как и вчера, приходилось хлебать кашу поочередно. Дабы поскорей опростать котел, женщины свернули себе подобие ложек из бересты и этими черпачками начали есть кашу. Андрей сидел около них и дожидался котла. Он подвинулся к Арине и шепнул ей:

– Письмо получили из деревни. Товарищ от земляка принес.

– Ну?! А вот мне не через кого и весточку получить! – вздохнула Арина. – Не знают наши, куда мне и написать. Про нашу деревню ничего у тебя в письме не обозначено? – спросила она.

– Пишут, что скот падает от бескормицы.

– Да чего и падать-то, коли уж давно ни у кого скота нет.

– Все-таки пишут. Вот ужо вечером я принесу письмо и прочту.

– А ты грамотный?

– Еще бы. Маракую.

– И письмо написать можешь?

– В лучшем виде. Никакому писарю кланяться не надо. Может статься, напишу нескладно, но прочтут.

– Так ты, Андрей… Как тебя по отчеству-то?

– Никифоров.

– Так ты, Андрей Никифорыч, напиши мне письмецо в деревню. Напиши, голубчик. Получим с приказчика деньги, так надо будет мне два рубля денег родителям послать, – заговорила Арина.

– Напишу. В лучшем виде напишу. Заработывай только деньги.

– Ну, вот спасибо. А то я все думаю: кто мне письмо напишет? Сами-то мы неграмотные и писать не можем. То есть я учена немного, по-печатному кой-как могу разбирать, а вот уж писать-то не умею.

– Ты, Андрюша, потом и нам напиши, коли ты грамотей, – заговорили и другие женщины, услыша, что разговор идет о писании письма.

– Ладно, ладно. Всем напишу, – отвечал Андрей.

Вскоре котел был опорожнен. Андрей взял котел и понес его к себе, подмигнув Арине и сказав:

– Ну что ж, рыболовка, рыбу-то ловить сегодня вечером будем? Или опять по-вчерашнему?

Арина ничего не отвечала и только улыбнулась.

LVI

Вечер. Женщины кончали второй рабочий день на Тоене. Они работали неустанно. Некоторые из них натерли себе на руках мозоли до волдырей. Все с нетерпением ждали расчета, который приказчик обещался сделать вечером. Деньги у женщин окончательно приходили к концу. Часу в седьмом Арина обмерила поленницы напиленных дров. Оказалось сорок две сажени.

– Каких? Настоящих или приказчицких? – послышались голоса.

– Знамо дело, настоящих, – отвечала Арина. – По двенадцати четвертей.

– А ведь сдавать надо по четырнадцати четвертей сажень, – отвечала Анфиса и крикнула: – Понатужьтесь, девушки, понатужьтесь, чтобы сегодня по четырнадцати четвертовых сорок сажень сдать.

Работа закипела, но тотчас же стала и ослабевать. Женщины работали с раннего утра и истощили силы. То и дело делался перерыв. Кто потягивался, кто потирал бока и плечи.

Часу в восьмом пришел приказчик с саженью в руках, на которую он опирался, как на палку, и стал обмеривать дрова, осматривая кладку.

– Ладно ли? – спрашивала Анфиса.

– Сегодня ладно. Кладка настоящая, хозяевам не обидная, но только смотрите, чтоб это не была у вас новая метла. Новая метла всегда чисто метет, – отвечал приказчик. – Плохо будете следующие поленницы складывать, так ведь я развалю и вновь заставлю класть. Так вы и знайте.

Обмерил он и вытащенную женщинами из воды девятку, то есть не распиленные еще дрова, подсчитал что-то в своей книжке, записал, закрестил красным карандашом поленницы распиленных дров, или швырковых, как их принято называть, и сказал: