Текст книги "Вид с больничной койки (сборник)"

Осколыши

Словцо-то исконно русское, ныне почти что выпавшее из повседневного употребления.

По Далю, осколыш – значит осколок, обломок. То бишь часть крупной вещи, по какой-то причине или ошибочно не вписавшейся в сложившийся круг, в некую композицию. Потому отложенную «до востребования».

Вот так паче чаяния появилась эта подборка. В результате в книге и возник самостоятельный раздел.

Схватка
Сказ о том, как с автовазом я бодался

Издавна то была великая семейная тайна… В основании родового нашего столпа (по материнской линии) стоит истый титан по имени Козьма. Он бурлачил, тянул лямку на Волге, был в тяге «шишкой». К тридцати годам скопил шапку серебра и заимел собственную баржу о двадцати веслах. Старший сын Савелий утроил отцов капитал: сумел прибрать к рукам еще и причал, потом и пароходец с колесом на правом борту. Однако дело не заладилось. Не выдержал Савелий конкуренции: разорился и спился.

Последующие поколения Зориных ударились в религию, были церковнослужителями. Мой двоюродный дедушка Виссарион достиг сана митрополита Московского, находился в ближнем окружении патриарха Тихона.

Меня же черти занесли на фондовый рынок.

В редакции газеты «Труд», где я тоже тянул лямку… спецкора, возникла заманчивая идейка: вложить собственные ваучеры в солидное предприятие. Выбор пал на престижный в ту пору АВТОВАЗ. С пачкой хрустящих банкнот поехал я в Тольятти, где был принят генеральным директором В.В. Каданниковым. Взвесив на ладони темно-голубые фантики, Владимир Васильевич чувствительно произнес: «Это нам весьма сгодится. Будьте уверены, ваши ваучеры тысячекратно прирастут весомым капиталом. Да и вам, как их хозяевам, толика перепадет».

Красиво товарищ сказал. Через год пришло из Тольятти письмо с уведомлением. В конверте оказалось свидетельство. Из оного явствовало: имярек является владельцем семи акций ОАО. Номинальная стоимость каждой 1000 рублей. Прозрачно намекалось: ежегодно будет мне начисляться энная сумма заводской прибыли. Из чего следовало, что я полноправный совладелец автогиганта.

Со временем созрел у меня план: заняться издательским бизнесом. Разумеется, денежки потребовались. В один присест накатал уже новому гендиректору АВТОВАЗа Есиповскому И.Э. душевное письмо с просьбой: выделить хотя бы малую толику из невыплаченных за тринадцать лет дивидендов.

Не удосужились даже ответить. Тут-то я понял, что коварно обманут. Своим партнерам по бизнесу я не товарищ. Они – олигархи мирового уровня, я – жалкий пенсионер, выброшенный «реформами» на обочину. Где уж нам угнаться за буржуями!

Собравшись с духом, решил обратить внимание властных персон на содомское… Отправил докладную записку в правительство на имя вице-премьера Матвиенко В.И. Мадам в ту пору курировала вопросы социального пакета в масштабе страны.

Ответ пришел из Минфина. Какой-то фигляр не фамилии Уткин (из департамента макроэкономической политики) профессионально пудрил мозги челобитчику… Дескать, не стоит теперь пороть горячку. Вложения в экономику страны – святое, общегражданское дело. Так что, в конце концов, если не я, то мои наследники получат заслуженные дивиденды.

После прочтения демагогической фитюльки из Минфина захотелось влиться в ближайший отряд МБП. И это неспроста… Дело в том, что другой мой прадед (по отцовской линии) нрава был строптивого: участвовал в выступлениях черкасских казаков против засилья самодуров-чиновников. Братва оказала достойное сопротивление регулярным частям. Однако сила солому ломит. Повстанцев окружили царские войска – по приговору суда они должны были сложить свои буйные головы. В последний момент императрица Елизавета бунтовщиков помиловала. Вместо казни принудили их совершить позорный ритуал. Пройти по городскому плацу с опущенными головами, держа на вытянутых руках перед собой плаху с вонзенной в нее секирой. Факт сей впоследствии трансформировался в прозвище, потом закрепился в родовой фамилии. Она по цепочке передалась и мне.

…Разыскал я подвал, где гнездился штаб «лимоновцев». Молча положил на стол дежурного прошение о горячем желании влиться в их ряды. Ясноглазый паренек в джинсовой куртке, усыпанной миллионом стальных заклепок, молвил без пафоса:

– Спасибо, отец, за солидарность… К сожалению, староваты вы для нас. Присылайте-ка лучше внуков.

На всякий случай, однако, записал мой адрес.

По пути домой мысля меня озарила: «А не подать ли на автозаводцев в суд?».

Так, с открытым забралом и с авторучкой наперевес вышел я на тропу войны.

Судебный иск против АВТОВАЗа закончил ультимативно: «Пора уже, давно пора заемщикам платить но просроченным счетам». К заявлению приобщил оригиналы документов, подтверждающих право акционера к данному объекту приватизации, что и было зафиксировано в протоколе всероссийского чекового аукциона (от 15.03.94 г.). К пакету были приложены акции, точнее, ксерокс персонального – исторического! – ваучера, а также вся переписка с администрацией предприятия. Бумаги подтверждали: имярек – не жох и не мошенник – натуральное физическое лицо с юридическими правами.

Претензии к компании, а также к холдингу «Автопром» обозначил в скромной цифре 220 тысяч рублей. Это с учетом серий инфляций первоначального номинала ваучера, плюс к тому моральный ущерб: нервотрепка, душевные переживания, сказавшиеся на здоровье.

Готовясь к суду, заглянул в государственные акты. В августе 1993 года Ельцин подписал указ «О введении в действие системы приватизационных чеков». Днем раньше Госкомитет по управлению имуществом принял доступное пониманию масс постановление за номером 168/34. Оное гласит: «Приватизационный чек является государственной ценной бумагой. Он может быть использован в качестве средства платежа в процессе приватизации, в соответствии с принятой экономической программой, а также законодательством Российской Федерации. Приватизационный чек может быть обменен на акции инвестиционных фондов, либо обменен на акции предприятий физическому или юридическому лицу, либо передан по наследству». Просто, ясно, доверительно.

Один Рыжий (из свиты Ельцина) сулил каждому владельцу темно-голубого фантика собственность адекватную стоимости двух авто «Волга». Я же ставил вопрос о компенсации, можно сказать смехотворной. Речь шла о цене четырех покрышек к «Ладе», плюс задний бампер в придачу.

С утра пораньше явился на Новую Басманную. Прошел через парадный подъезд и притормозил у отдела делопроизводства. Дева по имени Мария, перелистав содержимое папки, обронила:

– С документами все в порядке. Завтра прямо с утра идите в 103-й кабинет за письменным определением.

Как человек чувствительный, тут же у стойки мысленно решил: по завершении процесса прийти к лучезарной приемщице с букетом цветов.

На следующий день в очереди был я третий. Здесь тоже сидела Мария. Порывшись в чреве компьютера, чернобровая смуглянка выдала на руки информацию: дело заведено! Назвала пятнадцатизначный номер, а также фамилию судьи: Федоринина. Сверх того барышня дала совет: башмаки зря не бить. Позвонить из дома в офис и скорректировать дальнейшие действия.

Я был ошеломлен. Какая четкость вкупе со служебной исполнительностью. Не сходя с места, определил: сюда, конечно, тоже букет!

В сознании русского человека судебное действо представляется в виде таинственной мистерии, за ширмами которой скрываются жуткие оборотни. Не знаю ни одной русской сказки, в которой по достоинству прославлялись ум, благородство, порядочность и прочие душевные качества чиновника в судейской мантии. Владимир Даль с горечью констатировал: «У нас нет ни одной пословицы в похвалу судам!». Исстари русский человек суды избегал, боялся. Не на голом же месте возникла поговорка: «Не судись, да не судим будешь».

Сызмальства испытывал я неприязнь и оторопь перед всей правоохранительной системой. Особенно пугало слово «следователь». В разной связи родители обычно произносили его шепотом, чуть ли не с оглядкой. Изредка в этой связи звучали странные фамилии: Портной, Скок, Гусман. В том же ряду оказался некто по фамилии Сруль. Однажды я увидел его идущим по улице, вооруженным 25-зарядным маузером, зачехленным в нелепую деревянную кобуру, которая болталась на боку и ритмично била владельца по левей ляжке.

Позже в ряду пугающих детское воображение слов появились «обыск», «допрос», «арест» и жуткое «тюрьма». Последнее ассоциируется с точной датой: 17 января 1935 года. Число это проставлено на почтовой карточке, отправленной в город Купянск, где мы зимовали с мамой. Отец послал весточку из «предварилки» – так в ту пору назывался следственный изолятор, где молодой ветврач сидел в ожидании, пока Сруль с Гусманом распутывали криминальный клубок… Речь шла об умышленном вредительстве. Резервное конепоголовье, предназначенное для пополнения кавалерийских эскадронов, оказалось зараженным сапом.

Дело пахло трибуналом. Адвокаты наотрез отказались участвовать в разбирательстве, что предвещало самые тяжкие последствия. Сразу ж и у мамы возникли неприятности на службе… И вдруг наш доктор Айболит поздним вечером постучал в окно.

В нашем семейном архиве семьдесят лет уже хранятся две казенные почтовые карточки с персональным напутствием узника своему четырехлетнему чаду. Написано же было, что называется, на вырост адресата. Скажу: наш Федор Ефимович по душевному складу был философ, частично лирик, хотя и не писавший стихов. Фиолетовыми чернилами, пером формата № 86 каллиграфично выведено:

«На память Колечке! Прежде, чем войти в сложный механизм самостоятельной жизни, надо, друг мой, изучить природу, общество, науку, литературу… Особенно последнее! Словесность надо любить, по силе возможности двигать… Она, и только она спасет человечество.

Твой папа.

7/34 год».

Батя смолоду увлекался сочинениями Гегеля. Любимой книгой была «Феноменология духа». Из нее хуторской юнак черпал понятия, образы, манеру письма и даже речи. В частности, это сказалось и на стиле послания четырехлетнему чаду. Сгодилось же не только мне! Те фиолетовые строки читает и перечитывает уже третье поколение. Причем всяк толкует и расшифровывает то «камерное послание» по-своему.

Пользуясь случаем, всем-всем докладываю: суд над местечковым коновалом не состоялся. Выдвинутые обвинения не соответствовали действительности. На языке юристов это называется так: дело рассыпалось! В тот же вечер наша троица праздновала освобождение. Как сейчас помню, стол украшала узкогорлая бутылка белорусского вина «Спотыкач». В мой стакан с лимонадом тоже попало несколько капель.

Горечь от того, что наш отец полгода валялся на нарах, долго потом отравляла жизнь домочадцам. В моем сознании укоренилась неприязнь к правоохранительной системе в целом. Более того, мешала выполнять профессиональные обязанности журналиста. Кто-то из друзей в шутку назвал это «бзиком». С маниакальным упрямством избегал я контактов с людьми в милицейской форме и с теми, кто обряжается в черные атласные мантии.

Да, были у меня и собственные предчувствия, и чужой опыт, и наставления доброжелателей… И все же на старости лет, как последний лох, встрял в борьбу с Голиафом.

В школе по математике имел я твердую «четверку». Как орехи щелкал тригонометрические функции с двумя и даже тремя неизвестными. И вот решил тряхнуть стариной: задался целью высчитать объем средств, которые оказались в руках хозяев автогиганта в процессе ваучерного бума.

Моя доля в том реестре значится под № 07 202 4444. Причем я был не последним в банке данных. В выданном на руки свидетельстве обозначено: уставной капитал ОАО разделен на 21 416 643 серий. Стоимость каждой акции 1000 рублей. В итоге складывалась астрономическая сумма: более двух триллионов так называемых уже деноминированных рублей. Такой налички не имели в своей казне ни легендарный Крез, ни сказочный Гарун аль Рашид. Правда, побогаче был наш Газпром. Кстати сказать, по народной бухгалтерии, личное состояние гендиректора АВТОВАЗа г-на Каданникова оценивалось в девятизначном номинале. Хотя он так и не попал в золотую сотню богачей отечества, счет коим ведет журнал «Форбс». Нет в том реестре и его подручного, мага и иллюзиониста Березовского, основавшего в одну ночь, что называется, на голом месте банковский чертог под именем ЛОГОВАЗ. Могу предположить, в том омуте осел и мой ваучер с присными дивидендами за прошедшие уже четырнадцать лет.

Никому неохота возвращать долги, тем более старые. Я, конечно, предвидел: хозяева автогиганта сочтут мои претензии оголтелыми, наглыми. Но ведь хлопотал я о капитале не только личном – в широком понимании наследственном. Повторюсь, но скажу: ведь к моему ваучеру за № 07 202 4444 имел прямое отношение достославный прапрадед Козьма, бурлачивший на великой русской реке еще в позапрошлом веке.

Через пятнадцать дней с Новой Басманной пришла депеша. Оказалось, мое заявление в суд, говоря казенным слогом, оставили «без движения». Да, тормознули на старте. Причина? В иске якобы не проставлена дата рождения, не указано место работы, не приложен детальный разбор взыскиваемой суммы, не представлены доказательства об уплате госпошлины…

Подумал: это только начало. Что ж дальше будет? Оттого-то народ и пасует перед жуликами: судиться с ними – еще дороже обойдется. А то бывает наш брат попадает из огня да в полымя.

Но взыграло ретивое: решил идти де конца, чего бы то ни стоило. К тому же во время бессонницы с чего-то вдруг явился мне лик Якова Мироновича…

То был кристальной честности криминалист еще советской закалки.

Знакомец мой работал в МУРе. Имел большие неформальные заслуги перед Родиной. Образно говоря, вывел на чистую воду чуть ли не целый взвод государственных преступников из учрежденческой среды. Были среди оных и знаменитости первого разряда. Благодаря личному участию Р. в Минфин (по официальному счету) было возвращено более 350 миллионов рублей. Сам сыщик ютился в однокомнатной лачуге, в Кривоколенном переулке, что по соседству с Мясницкой. Жил, по его словам, за спиной Феликса Эдмундовича Дзержинского – разумеется, памятника.

С Яковом Мироновичем познакомился я в приснопамятную пору, когда служил репортером в популярной газете «Советская Россия». Мы оказались соседями в самолете рейсом в Магнитогорск. После две недели жили в одном номере захудалой гостиницы. Вечерами резались в шахматы. По возвращении в столицу не раз приходил я к приятелю на Петровку, 38: получить совет, вызнать свежие новости. Заканчивались встречи обычно в ресторане Дома журналиста.

Через какое-то время, в погоне за «синей птицей» надолго покинул я Москву! Хотя обстоятельства потом переменились, наши пути не пересекались.

Телефонный номер в записной книжке не только истерся, но и не соответствовал действительности. Ведомый «автопилотом» интуитивно свернул я с Мясницкой в Кривоколенный. В ряду одинаковых подъездов безошибочно определил нужный, почему-то поднялся на пятый этаж. Дальше было совсем просто: возле пуговки электрического звонка узрел знакомую фамилию.

С той стороны не спросили, кто я и к кому. Массивная дверь будто автоматически распахнулась – в проеме, как в багетной раме, стоял сам Яков Миронович: один к одному! Тот же крючковатый нос, похожий на электрорубильник; тот же пронзительный взгляд из-под мохнатых бровей; на плечах все та же кацавейка из перелицованного военного френча и подбитая бурым обезьяньим мехом.

Старый муровец сызмальства любил юмор и теперь не удержался от шутки:

– Я кому-то еще нужен… Что ж, пройдемте в кабинет.

Присели за круглый стол, покрытый камчатой скатертью с бахромой. «Кабинет» являл собой комнату метров в тридцать, судя по всему, жилище то ли вдовца, то ли закоренелого бобыля пятидесятилетней выдержки.

– После почаевничаем, – обронил хозяин. – Сперва о деле. Молча выложил я на стол судейский листок.

Водрузил на нос очки с толстенными стеклами, на них напялил еще одни. Едва не касаясь буратиньим носом строчек, стал въедливо изучать документ. Быстро перевернул лист. Дальше читать не стал. Возвратил со словами:

– Филькина грамота. Кинь псу под хвост.

Я взмолился:

– Не кощунствуйте! Это же казенная бумага… Вот и государственный герб.

– Герб вижу. А где подпись? Кто персонально отвечает за текст. Решение не имеет юридической силы.

Погладив плешь, прибавил:

– В прежнее-то время за такие фокусы с работы поганой метлою гнали.

Яков Миронович обратил внимание и на нестыковку дат. Титульный лист документа был датирован 5 сентября, почтовое отделение проштемпелевало конверт только 7-го числа. Судья явно тянула время, что-то выгадывала; хитрила. Между тем в кодексе арбитражного суда напечатано: вопрос о принятии искового заявления к производству решается в пятидневный срок.

В этой связи подал я протест на имя председателя суда О.М. Свириденко. Цитирую по копии: «Мой иск к олигархам Автопрома и их братии судьей Федорининой не принят к производству, как догадываюсь, из сочувствия к сильным мира. Сам собой напрашивается вывод… Если бы иск о деяниях банды Ходорковского попал в руки преподобной Татьяны Викторовны, по сей день так и осталось бы «без движения», а хозяин ЮКОСа с сатанинской кривой своей ухмылочкой разгуливал бы теперь по Парижам и Нью-Йоркам. Оттого-то наше «обновленное общество» и не может одолеть круговую оборону темных сил. Коим имя – Коррупция».

Протест свой попросил пустить по кругу членов Коллегии арбитражного суда.

В отношениях со жрецами Фемиды возникла томительная пауза. Терпение лопнуло, позвонил в офис.

Невеселые были новости. Судья Федоринина заболела, хотя в последний момент уведомила меня, что «оснований для приостановления дела нет». Более того, назначила дату предварительного заседания: 28 ноября 2006 года. Но буквально следом пришла бумага следующего содержания. Восприемник Федорининой – некто Бурмаков – ставил меня в известность: «дело к разбирательству не готово» по целой совокупности причин. Выходило по детской считалке: «Вот лыко, вот мочало – начинай-ка все сначала!».

Меня загнали в угол. Что ж, с волками жить, по-волчьи выть! Вторично потребовал у председателя суда объяснений. По сути, то был крик души.

«Ваша честь! Два дня назад получил письмо, из которого узнал, что по делу № 34-361 назначен новый судья, причем безо всяких на то мотивировок… Будто я не полноправный гражданин России, а какой-то Ванька помещика Троекурова.

Воспреемник Федорининой судья Бурмаков выставил ряд жестких требований. Так, в трехдневный срок я должен документально подтвердить юридический адрес второго ответчика (Автопрома) по справке ИНФС или БИЗНЕССОФТ… У меня за плечами филологический факультет университета, тем не менее не в силах расшифровать обозначенную судьей абракадабру. Не нашел объяснений ни в одном словаре, даже в юридической энциклопедии… Похоже, тут кроется какая-то каверза. Меня хитрым образом из загнанного истца превращают в безответного ответчика, посягнувшего на собственность обнаглевших олигархов.

Формально пока еще истец: имярек».

Тут дело вдруг поперло чертом… Возвратилась на рабочее место Федоринина. Тотчас же было назначено предварительное заседание.

На беседе присутствовал представитель автозавода юрист О.В. Сидорова. Ответчик от холдинга блистательно отсутствовал, тем самым демонстрируя полную непричастность к аферам партнера из Тольятти. Днем раньше на Кузнецкий мост была послана судебная повестка. Да и я неоднократно пытался добиться аудиенции с должностными лицами скандально известного холдинга. Вотще! Охране был дан приказ: ни под каким видом не выдавать мне пропуск. По телефону же несли дикий бред и околесицу: дескать, никто меня не уполномочивал вести переговоры насчет компенсации за «смешные ваучеры». В то же время за спиной шли тайные переговоры», чтоб отвадить от суда настырного истца. Историческое заседание в арбитраже началось с того, что, отведя очи в сторону, Татьяна Викторовна вкрадчиво сказала:

– Для ускорения процесса свяжитесь все же с БИЗНЕС-СОФТ. Пусть документально подтвердят права… собственника.

– Помилуйте, все-все первичные документы в папке, лежат перед вами. В них обозначены мои права, а также явные улики в адрес АВТОВАЗа.

Мадам через силу улыбнулась:

– Кашу маслом не испортишь! – И вручила рекламный квиток с детальным планом загадочной конторы на местности.

Меня там ждали. Смазливая дева представилась Татьяной Царьковой. Выждав психологическую паузу, обронила:

– Вы готовы сразу ж оплатить наши услуги?

– Не богат… А во сколько обойдутся?

Мисс протянула ценник. Я глянул – обомлел. Тарифы сногсшибательные: от 600 до 10 000 рублей.

Дабы у клиента не создались благостные иллюзии, Царькова предупредила: льготы и скидки уставом не предусмотрены.

Снова взял я в руки Арбитражный кодекс. Статья 66-я гласит: «Лицо, участвующее в деле и не имеющее возможности самостоятельно получить необходимые доказательства, вправе обратиться в арбитражный суд с ходатайством об истребовании доказательств». И далее: «В случае непредставления органами государственной власти и должностным лицом доказательства по делу арбитражный суд их самостоятельно истребует по собственной инициативе».

Между тем чиновники в мантиях дурят нашего брата-ходатая как хотят, за наш же счет. Вот и ходим друг за дружкой кругами… В Страсбургском суде россиян с протестами великое множество: не протолкнешься! Очередь растянулась аж на 27 лет вперед. Обслуживающего персонала не хватает.

Да теперь у нас просто так ничего не бывает. За формальную справку в любой конторе необходимо через Сбербанк (лучше все-таки прямо в руки исполнителю) платить налом: за услугу! Меня оторопь взяла: похоже, арбитражный суд находится в порочной связи с БИЗНЕССОФТ. А ведь есть еще какой-то ИФНС. Наверняка те, другие и третьи тихо «сотрудничают» и с истцами, и с ответчиками: зарабатывают бабло. То есть служат и Богу, и мамоне!

Для укрепления духа и успокоения души накануне судного дня решил я исповедаться у духовника. Рванул в Боровск. Явился к стогнам Пафнутьевского монастыря. Предстал пред ясные очи благоверного старца Власия. Был выслушан терпеливо, со вниманием. В заключение Божий человек изрек тихим голосом: «Пройди, раб Божий, Каноссу!»