Текст книги "Вид с больничной койки (сборник)"

В последний год матушка совсем сдала. С сестрой была договоренность: в случае чего чтобы отбила по телеграфу одно-единственное слово.

Добираться в Лебяжье даже по хорошей погоде – в двое суток не уложиться: три пересадки на трех видах транспорта. Так что некую сумму Марина Петровна всегда держала в наличке. Да не удержала: дурные деньги уходили, как вода сквозь пальцы. К тому еще и досада примешалась. На заводской территории появились объявления: «За одну акцию даем 1500!». Большинство впало в транс. Счастливчики же ходили с загадочным видом, с ухмылочкой на устах.

Это был такой обман, такой обман, после которого ни во что верить уже не хотелось. Заводчане похожи были на осенних мух: ходили полусонные и страшно злые. В конце недели, в пятницу, на стыке смен, на площади возле монумента «Мать-Родина» стихийно возник митинг протеста. Народу собралось больше тыщи. Однако третьему оратору не дали высказаться до конца. Будто с неба свалились омоновцы. Стащили работягу с помоста. Заломили руки за спину. Одним рывком впихнули в свой автомобиль. Бабы, взявшись за руки, перегородили путь. Машина не могла стронуться с места.

Но то была еще не победа. Из стоявшего на отшибе служебного автобуса горохом на асфальт высыпались бойцы в голубом камуфляже, с короткоствольными автоматами наизготове. Валом морского прибоя приближались к «горячей точке». Из громкоговорителя раздался зычный голое: «Р-р-разойдись!».

У Марины Петровны меж лопаток колючий холодок пробежал. Не от страха за жизнь – от неизбежного соприкосновения с омерзительно-враждебной ее телу силой. Захотелось куда-то убежать, скрыться, раствориться в воздухе. Да стыдно очень было перед своими. Поступок могли б расценить как подлость, как предательство. Потому еще крепче сжала она ладонями чьи-то пальцы с левой и с правой стороны. Возникла действительно «живая цепочка», значит нерасторжимая. «Только б ноги не подвели», – мелькнула мысль. Чего боялась, то и случилось.

Разорвать намертво схваченное вокруг «Жигуля» человеческое кольцо омоновцы не смогли. Тогда пошли на хитрость, вернее, на подлость. Приблизившись сзади к стоящим лицом к ветровому стеклу заводчанкам, по знаку своего «дядьки Черномора», в погонах полковника, стали делать тяжелыми ботинками-берцами подсечки. При этом метя в щиколотки.

Невыносимая боль пронзила тело Шумиловой от пят до макушки, будто по ней проехал гусеничный трактор. Упала навзничь и сразу отключилась. Но пальцы не разомкнула: повисла на чьих-то руках, словно старая шуба на бельевой веревке. В какое-то мгновенье подумалось: пожалуй, не стоило ввязываться в борьбу, имея хронический тромбофлебит.

Вот так и загудела «бунтовщица» на больничную койку. Здесь ее и нашла телеграмма из Лебяжьего.

Заявилась Марина Петровна к своим уже на сороковины. К тому времени боль утраты рассосалась. Лишь пониже горла чувствовалась гнетущая душу тяжесть.

Дома места не находила. Бесцельно бродила по поселку. Случайно занесло ее на окраину. Сразу за пятиэтажками начиналась Сухая балка, куда слободчане наведывались за первыми грибами, за ягодой. В советское время здесь справляли маевки, а школяры собирались у костра. Тут на Первое мая Марине повязали красный галстук. Боже, когда ж все то было. Жизнь пролетела как во сне… Вчерашняя пионерка превратилась в пенсионерку… Из упрямства захотелось отыскать заветную поляну.

Двигалась, ведомая автопилотом. Через некий период времени перед ней как бы бесшумно распахнулись завесы – вступила в сказочные чертоги. Сердце екнуло: здесь! Поляна в точности сохранила прежние очертания. Кем-то, похоже, была она задумана как цирковая арена. При входе возвышались два великолепных дуба, которым, говорили, было более двухсот лет. По строго очерченному периметру вокруг стояли великолепные березы, сохранившие свойственные породе красоту и стать. До самой земли свисали колеблемые ветерком плети, унизанные зеленой листвой.

Лужайка представляла собой ковровый цветник. Смешались все краски, какие только есть в природе. Марине Петровне почудилось, будто стоит она на краю огнедышащего кратера вулкана. В лицо пахнуло пылом-жаром и приятным духом, снова напомнив детство. Так пахло в их доме с утра по праздникам, когда мама доставала из духовки противень с румяными пирогами.

Подошла к березе вплотную, сплела руки вокруг ствола, лбом прикоснулась к бархатистой коре. Застыла в этой позе, потеряв контроль над временем. Из оцепенения вывел легкий шорох. Никогда не была трусихой, потому теперь лишь насторожилась. Было подозрение: за нею следят, контролируют каждое движение. Что всегда неприятно, даже если о том узнаешь позже.

Пришло дерзкое желание: немедленно выявить соглядатая.

В каком-то колене ее предков наверняка затесались таежные охотники. С малолетства любила Марина наблюдать за происходящим вокруг – на улице, на уроках в школе, на работе, в гостях. Особенно в клубе, на танцах. Интересней было не самой кружиться до упаду, а исподтишка следить за тем, что на площадке творится. Кроме телодвижений, пластики, гримас, мимики, доставляло удовольствие расшифровывать долетавшие до слуха слова, обрывки фраз, интонацию. Из этой мешанины складывался дополняемый воображением спектакль.

Давным-давно все было, привычка же не выветрилась.

Сосредоточившись, стала прощупывать взором каждый сантиметр пространства. В поле зрения оказалась липа-вековуха. В метре от земли в стволе зияло круглое отверстие с мужской кулак. Похоже, чье-то жилье. В подтверждение чуть-чуть качнулась островерхая метелка поблекшего кипрея. Подумалось: «Ветра нет, а стебелек шевелится. С чего бы». Сконцентрировала внимание на кончике растения, как на ружейном прицеле. В прорези вспыхнул зеленый огонек. Первая мысль: рысь! Вторая: дикая кошка. Пружинящим шагом разведчица двинулась к намеченной цели.

Зеленый огонек то исчезал, то возникал. Потом совсем пропал. Было понятно: у дупла есть хозяин. С одной стороны вход маскировал пожухлый папоротник, с другой – возвышался ровнехонький, как штык, стебель золотой чеканки коровяка.

Марина Петровна присела на корточки, осторожно отвела в сторону узорчатый лист. Из черной пустоты донеслось предупредительное шипенье. Такие звуки обычно издают ежи, но они ж не верхолазы. Вспомнила: еще шипят хори. Ну и, конечно, змеи. В их местности водятся особые, шипучие гадюки, коварные и злющие. Встречается изредка рысь, только эта нора для нее маловата. Для кошки в самый раз. Впрочем, откуда в лесу кошки. Хотя существуют ведь бесхозные, одичавшие коты.

Выставив руку вперед, Марина Петровна ласкательно произнесла:

– Кис-кис-кис! Ки-и-иса.

В ответ ни звука, ни шороха.

Протянула вперед обе ладони. Теперь в проеме обозначилась широколобая голова с громадными глазищами. Немного погодя появилась толстенная полусогнутая в кисти лапа, протянутая как бы для знакомства. Тремя пальцами церемонно Марина Петровна пожала шелковисто-бархатное запястье – сразу почувствовала, как освобождается от дурного состояния, которое в последнее время стало невыносимо мучительным.

Кот же был невозмутим и спокоен, как сфинкс. От наплыва чувств хотелось погладить темно-бурый загривок, слегка потормошить важного лесовичка. Но для начала его надо было выманить из логова. Марина Петровна поудобней приземлилась на корточки, сделала манящие жесты. Кот зашевелился. Затем развернулся и задом стал спускаться. Наконец коснулся земли, после чего всем телом с удовольствием оттянулся. В натуре это был великан, настоящий котяра, тигрового окраса, с темными поперечинами на буро-зеленом фоне. Типичный сибиряк.

Почти рядом немного посидели на траве-мураве. Никаких вольностей и послаблений Котофей Иванович (так мысленно окрестила его Марина Петровна) уже не позволял ни себе, ни незваной гостье. Тем более не пожелал идти в поселок. У него возникли какие-то свои планы: деловито, без оглядки углубился в чащу. На том знакомство и кончилось.

Возвратясь с прогулки, Марина Петровна поинтересовалась и у своих, и у соседей: чей это сибиряк оборудовал себе в лесном массиве дачную резиденцию. Оказалось, это ни для кого не новость. Еще в апреле кот Касьян ушел от хозяев. Говорили разное. Версия первая. Якобы невестка тети Макриды застала Касьяна на своем супружеском ложе, где кот, находясь в развратной позе, вылизывал после ночной гулянки свои гениталии. Галя вроде б лишь замахнулась на общего любимца мокрым полотенцем… Вторая версия имела явно преступный оттенок. И тут опять же была замешана все та же Галя. Возвратясь с фабрики, молодая хозяйка оставила на кухне, на полу сумку с продуктами. Сама на минутку отлучилась. Когда вернулась, увидела безобразную сцену. Касьян вытащил наружу всю снизку сарделек (метра полтора длиной) и с одной колбаской успел расправиться. Разъярившись, Галя шуганула животное новым веником.

На самом деле все было и так и не так. Кот действительно оказался на кровати, погнавшись за зеленой мухой. Во время охоты зацепился задней ногой за кружевную накидку и, чтобы отцепиться от нитки, вынужден был на секунду прилечь. Здесь и застала его молодая хозяйка, ударила изо всей силы по спине мокрыми мужними джинсами. Злюка! Едва почки не отбила.

Но и это опять всего лишь половина правды происшествия, вторая имела прямое касательство к сарделькам. Та зеленая муха вылетела из сумки, где находились колбасные изделия. Касьян решил удостовериться: не остались ли внутри опасные для жизни хозяев гадкие насекомые. Потому и вынужден был вытащить на свет всю связку. Ну и решил все же удостовериться в ее съедобных свойствах, рискуя собственной жизнью. Короче, одну продегустировал. За то и был немилосердно избит… Значит, благородный сибиряк пострадал за идею, причем незаслуженно. И обида оскорбленного была велика.

Слушая эту печальную повесть, Марина вспомнила свою кошечку.

Уезжала она в тот раз в Сибирь впопыхах. Уже в последний день определила Алиску, отдав в чужие руки. Для того пришлось тащиться аж за Кубинку, на полустанок Чапаевка.

В пути же застал страшенный ливень, да с грозой. Обе страху натерпелись.

Хозяйка, правда, встретила гостей любезно; киске обещала полный покой и комфорт. Плату же за содержание взяла вперед, аж за целый месяц. Алиса, кажется, ничего не поняла – забилась в угол: приводила шерстку в порядок.

Уже с порога Марина Петровна бросила на сиротку прощальный взгляд. Душой была она уже в Лебяжьем… И вот только когда вспомнила об Алисе, мысленно укорив себя за черствость.

С аэропорта, на минутку всего, заскочила домой, оставила вещи, со всех ног понеслась в Чапаевку. В переходе метро купила специальный кошачий контейнер, в комплекте со стеганым матрасиком. При этом корила себя за то, что не успела взять куриных желудков, до которых ее баловница была великая охотница.

Последние метров сто до заветной калитки бежала будто спринтер перед финишем.

Хозяйка дома, на счастье, во дворе копалась.

– Ой, это вы, – сразу признала она Марину Петровну. – А мы вас совсем заждались.

Зашли во внутрь. Собирая чай, хозяйка на ходу давала отчет о квартирантке.

– Всех поселковых кавалеров отвергла… Да вот и сама наша затворница, собственной персоной.

Алиса грациозно переступила порог залы, не удостоив взгляда свою законную хозяйку.

– Алиса, Алиска! – заверещала Марина Петровна сдавленным голосом. Она готова была ко всему, только не к предательству.

Милое создание и ухом не повело. Взлетела было на соседний стул, после опять спрыгнула на пол, вальяжно обошла кадку с фикусом. Забралась на подоконник. Картинно окружив себя хвостом, с интересом наблюдала, как за окном порхают бабочки. Ну не стерва!

Марина Петровна дура дурой сидела на углу стола. Делала вид, что с интересом слушает доклад Эльты Казимировны (наконец вспомнилось необычное имясочетание). Между прочим, сказано было, что некоторые дачники интересовались какой-такой породы Алиса. Намекали, дескать, готовы дать большие деньги за котят. Походя было замечено: Алиса – умнечка бесподобная, хорошо воспитанная и, как истинная красавица, знает себе цену.

Киса во все глаза глядела в окно да слегка поводила ушками, будто понимала все, о чем судачат рядом женщины. Шумиловой, конечно, приятно было выслушивать такие комплименты; хотя, с другой стороны, можно было подумать, что ее с этой кошкой ничего не связывает, вроде б они совершенно чужие, посторонние. А тут еще Эльта Казимировна как нарочно жару поддала:

– Чего ты там одна… Иди к нам, милашечка.

И что вы думаете: Алиска как будто это ждала. Спрыгнула с подоконника, обогнув ногу Марины Петровны, заняла позицию рядом с Эльтой Казимировной.

Марина Петровна ощутила вязкую горечь во рту. Сердце колко затрепыхалось, сделала усилие, чтобы со стула не свалиться. Откуда-то взялось странное желание: захотелось внедрить пальцы рук в густую, податливую шерстку Алисы. От кого-то она слышала или вычитала, что кошкам дан природой дар: снимать с человеческого сердца стресс, усталость, нервные болезни… И вот, изловчившись, запустила обе руки Алисе под живот. Секунду-другую поддержала на весу и осторожно опустила себе на колени. При этом сразу ж ощутила, как негативные нейтрины, блокировавшие сердечную мышцу, отступили, отлипли и по жиле выходили потоком вон. Тело обрело легкость. Это был кайф или нечто такое, чему люди и медицина еще не придумали названия.

– Слава богу, вы снова подружились, – обронила Эльта Казимировна, разливая из пузатого чайника по чашкам ароматный чай.

Марина Петровна изнемогала от жажды еще когда летела в самолете. Осторожно, чтоб не беспокоить кису, выпростала одну руку, дабы взять со спинки стула сумочку, где лежала коробка со сливочной помадкой. Поза вышла неудобная, да и пальцы никак не могли совладать с тугой застежкой. Пришлось высвободить из-под живота Алисы другую руку. В этот момент, возможно, нарушилось равновесие космических сил в ближней Галактике. В результате критическая масса элементарных частиц достигла своего апогея раньше мирового времени, тем самым вызвав смещение орбиты Стрельца в сторону Крабовидной туманности… Тотчас последовал энергетический импульс в критическую точку солнечной системы – точнее под крышу дома вдовы Эльты Казимировны.

Бессчетное число раз Марина Петровна (по знаку зодиака – Стрелец) пыталась разобраться в случившемся… Когда потянулась к сумке, возможно, могла нечаянно прищемить Алиске ножку или, хуже того, хвостик. Хотя возможно и другое: киса просто-напросто устала от тягомотины, связанной с переменой места. Кошачьи нервишки не выдержали и… Небесное создание, почувствовав свободу, как полоумная соскочила с колен. При этом хвостиком коснулась лица своей хозяйки, ослепив ее, будто белая молния. Шумилова в испуге отпрянула влево, локтем толкнув Эльту Казимировну.

Чайник с крутым кипятком она все же удержала, но крышка слетела, кокнув что-то из чайной посуды.

После того, как в зале навели порядок, Марина Петровна заметила пониже локтя две запекшиеся капли крови.

Алису так и не дозвались. Марина Петровна уехала домой одна, оставив в Чапаевке неиспользованный кошачий чемодан. Надеялась, вещь еще сгодится.

Пронзенная Алискиным коготком рука Марины Петровны на другой день покрылась красными пятнами, распухла. Врач-инфекционист поставил неприятный диагноз: абсцесс. Дабы исключить еще и бешенство, назначил болящей тридцать уколов. И все равно пострадавшую на всякий случай упекли в больницу, где выявились и другие скрытие болячки. Без операции не обошлось. На ноге вырезали тромбофлебитные вены. Хирург предупредил: через год будет вторая.

Возвратилась Марина Петровна домой с палочкой. Открыла дверь – на нее пахнуло нежилым духом, будто из подвала. Нервы не выдержали. Не хватило сил разуться – в кроссовках бухнулась в неразобранную постель. Из нутра вырвался истошный крик, потрясший окрестности, недра, стратосферу:

– Ма-а-а-а! Ма-а-мочка моя!

Жильцы соседних квартир подумали: триллер по телеку показывают. Бабульки же, сидевшие на лавочке у подъезда, примолкли, лица их окаменели. Молча вслушивались, расшифровывали нотки криков, нюансы всхлипов.

Первая раскрыла рот староверка Фоминична:

– Убивается, сердешная. Мамочку, вишь, вспомнила. Ну и хорошо.

– Зайти надо б, – вякнула молодая пенсионерка Софочка. – А то кабы чего.

– Не сразу. Дай горечь-то выплеснуть, – сказала профессорова теща Вера Кузьминична.

Три дня пластом лежала, не отзываясь ни на телефонные звонки, ни на стуки в дверь. Первыми пробились к затворнице заводчане: профорг Зина с кладовщицею Верой. Явились не с пустыми руками. Выставили килограммовый торт «Наполеон», выложили бананы и прочие фрукты, а также флакон старки кубанского розлива. В недрах букета хризантем оказалась путевка в заводской санаторий «Жаворонки».

Хорошо посидели. Всплакнули, поохали-повздыхали. Уже в прихожей Веруня, поведя носом, обронила:

– А чего это, девка, в твоей квартире кошкой не пахнет? Куда твоя белая-пушистая исчезла?

У Шумиловой снова глаза стали мокрые. Сквозь слезы поведала подругам печальную историю.

– Не переживай за эгоистку засратую, – решительно сказала Веруня. – Она тебя из ревности в отместку цапнула. Да у нас этих тварей на «Шарике» батальон и больше… Ты только намекни: какую тебе породу и масть.

Марина Петровна первый раз улыбнулась:

– Ой, спасибо, девчонки. Я свою Алиску назад заберу.

По возвращении из санатория, в первую же субботу, покатила в Чапаевку. Теперь дорога показалась невыносимо нудной, долгой.

За окном электрички тянулся скучный подмосковный пейзаж. Дождило. Березки стояли поникшие, имели вид плачевный. Тоску наводили белесые заросли кипрея: казалось, конца не будет этим призрачным заводям, обрамленным толстостебельной пижмой, которая тоже уже отцветала, местами пожухла. Кабы не елочки и не рябинки, жалкий вид имело б хваленое Подмосковье.

Под мерный перестук колес и мелькание столбов мысли копошились бессвязные: какой-то бред.

Представилось, будто она совсем еще девчонка, едет в столицу по лимиту. В пути было много ярких впечатлений, встречались интересные личности. После Челябинска в ресторане к ней и ее соседке прикадрились двое молодых парней, возвращавшихся домой с преддипломной практики. Ужасно много смеялись, пели, выпивали, немного целовались. И вышло так, что прямиком с Казанского вокзала московский Вертер потащил дикарочку сибирячку в родительский дом. И стали они жить, как говорится, гражданским браком. Олеговы родители открыто называли их связь «пошлым адюльтером». Что оно означало, Марина тогда еще в точности и не знала, но догадывалась: это что-то низкое, обидное.

В профессорском доме Беленковых с утра до позднего вечера все шутили, вернее, подшучивали друг над дружкой. Рикошетом остроты долетали и до «невестушки» – так ее называли за глаза, в лицо же обыкновенно сюсюкали.

В тот год Марине еще и семнадцати не исполнилось. Глупенькая провинциалочка, мнительная, но, как аттестовала ее классная руководительница, была способна на непредсказуемые поступки. Что на новом месте вскоре и подтвердилось.

Однажды так называемая свекровь со странной улыбочкой обронила: дескать, с некоторых пор у них на кухне грязь непролазная, хотя в доме проживают три женщины (имелась в виду еще и старшая Олегова сестрица, которая после себя ни разу чашку не сполоснула). В другой раз Марине сделали четкий выговор за то, что, прикорнув в кресле, забыла выключить телек.

Марина готова была перебраться в свою общагу, Олег слезно отговорил. Сошлись на том, что сняли зимнюю дачу в Голицыно. Эта автономия сильно усложнила их быт, на плечи навалилась куча всевозможных мелочей. Вставали в пять утра. В щитовом домике стоял собачий холод. Хозяева сулили привезти баллон газа, да вышла неувязка. Молодые согревались только в постели. Но раздражения нет-нет и выплескивались: перерастали в ссоры, отравляли жизнь.

Сразу после новогодней ночи разбежались в разные стороны. Олег вернулся к родителям. Марина без проблем устроилась в общежитии, где чувствовала себя как рыба в пруду. Никаких тебе забот, на всем готовеньком. Вокруг незнакомые, но приятные лица. Шутки, хохмы, розыгрыши. Смех до упаду. Было классно, хорошо. Да, кстати, еда в столовой техучилища была бесплатная.

Вдруг тормознуло на полном ходу, на крутом спуске. Сорвало автостоп. Завизжали тормоза. Запахло гарью. У Марины случился непорядок по женской части. Переборов себя, сгорая от стыда, поплелась в поликлинику. Гинеколог, миловидная старушка, похожая на пушистый одуванчик, торжественно объявила: «Поздравляю вас, красавица. Через полгодика станете мамой». Марина проговорила упавшим голосом: «Мне это ни к чему». Врачиха погладила глупышку по голове: «Все это чепуха на постном масле, по сравнению с материнством». В конце добавила: «Не вздумай, детка, делать глупости. Ни во век себе потом не простишь».

Весь мир померк. Казалось, поезд несло под откос, хотя какое-то время вагон еще висел в воздухе.

Дрожащими каракулями написала своим паническое письме. В ответ пришла телеграмма с синей полосой: «Приезжай рожать в Лебяжье. Мама».

Была такая минута, когда готова была бросить все и вся – явиться к своим. Но ведь то была б безоговорочная капитуляция. Дудки! С пути она не свернет! А тут как раз и очередь подоспела: в канун Восьмого марта.

С улицы вроде обычный дом. Вход в абортарий был за углом. Пришлось петлять вокруг каких-то пакгаузов и пристроек непонятного назначения. Обогнув целую батарею мусорных контейнеров, увидела обшарпанную дверь, висевшую на одной петле, и бумажку на ней с одним словом: ВХОД.

Интуиция подсказала, что ей сюда.