Текст книги "Путешествия к Лобнору и на Тибет"

Мы пришли на Улюнгур 31 марта. Озеро еще сплошь было покрыто льдом,[157]157
  Поэтому мы и не могли изловить рыбы для определения видов, водящихся в Улюнгуре; впрочем, такая неудача вскоре вознаградилась рыболовством на р. Урунгу.


[Закрыть] хотя уже непрочным; небольшие полыньи встречались только у берегов. Сверх ожидания, пролетных птиц, даже водяных, оказалось немного, хотя валовой пролет уток начался близ Зайсана еще в половине марта, и к концу этого месяца в пролете замечено было 37 видов птиц. На Улюнгуре же мы встретили в это время валовой пролет только лебедей (Gygnus bewickii), обыкновенно стадами в несколько сот экземпляров. Стада эти летели то довольно высоко, то очень низко и присаживались отдохнуть на льду озера. Притом все лебединые стаи направлялись не прямо на север, но с западного берега Улюнгура поворачивали к востоку на оз. Зайсан, конечно, для того, чтобы облететь высокий, в это время еще весьма обильный снегом, Алтай.

Городишко Булун-тохой. Пройдя по западному и южному берегам оз. Улюнгура, караван наш направился к р. Урунгу близ устья которой расположен китайский городишко Булун-тохой, основанный в 1872 году на месте небольшого китайского же поселения. Несмотря на свое недавнее существование, Булун-тохой несколько раз подвергался нападениям дунган, ради чего большая часть жителей переселилась в окрестности Гучена и Чугучака. При нашем посещении в Булун-тохое находилась лишь сотня китайских солдат, да несколько десятков частных обывателей. В окрестностях кое-где встречались поля, обрабатываемые китайцами и тургоутами. Летом здешние жители сильно страдают от невообразимого обилия комаров.

Река Урунгу. В четырех верстах за Булун-тохоем мы вышли на берег р. Урунгу, единственного, но вместе с тем весьма значительного притока оз. Улюнгур. Истоки Урунгу лежат в Южном Алтае; длина всего ее течения (принимая за вершину р. Чингил [Чингиль]) около 450 верст; общее направление восточно-западное с уклонением, в особенности в низовье, к северу В среднем и нижнем своем течении Урунгу проходит по северной окраине Джунгарской пустыни и не имеет ни одного, хотя бы маленького, притока. Ложе реки сильно врезано в почву, так что Урунгу течет как бы в глубокой рытвине. Дно этой рытвины, расширяющейся верст на пятнадцать в низовьях описываемой реки, футов на 300–400 ниже ее окрестностей. Последние представляют сначала, т. е. в нижнем течении Урунгу, необозримую, слегка шероховатую равнину, которая дальше к востоку начинает волноваться небольшими увалами, горками и скалистыми холмами, а затем, на верховьях той же Урунгу, переходит в настоящую горную страну Южного Алтая.

Ее нижнее течение. Нижнее течение описываемой реки простирается верст на 70 вверх от ее устья; здесь лучшая и наиболее плодородная часть всей Урунгу. Она имеет от 35 до 40 сажен ширины; течение весьма быстрое; дно большей частью песчаное, иногда галечное; направление русла довольно извилистое. Глубина реки при малой воде (весной и осенью) невелика; броды часты, но также часты и омуты. Летом, в июне и июле, от дождей и таяния снегов в Алтае вода Урунгу сильно прибывает, и течение делается еще стремительнее. Тогда по реке несется множество карчей, т. е. деревьев, упавших с подмытых берегов. Это обстоятельство, вместе с быстротой течения, делает крайне затруднительным плавание даже в нижнем течении Урунгу, в средней же и верхней ее частях плавание вовсе невозможно.

Дырисун

Местная флора и фауна. Берега нижней Урунгу поросли довольно густыми рощами высоких осокорей (Populus nigra) и талом нескольких видов; реже здесь попадается серебристый тополь (Populus alba). Из кустарников обыкновенны: джида (Elaeagnus sp.), изредка встречающаяся деревом; шиповник (Rosa sp.), малина (Rubus idaeus), смородина (Ribes nigrum?), жимолость (Lonicera sp.) и боярка (Grataegus pinnatifida). Густой высокий тростник (Phragmites communis) часто сплошь зарастает значительные площади, в особенности ближе к оз. Улюнгуру. Вблизи наружной окраины долины реки, где почва более солонцевата и песчана, встречаются: джингил (Halimodendron argenteum), саксаул (Haloxylon ammodendron), тамарикс [тамариск] (Tamarix sp.) и обширные площади дырисуна (Lasiagrostis splendens), одного из самых характерных растений всех степей Внутренней, или так называемой Средней, Азии, от Каспийского моря до собственно Китая.

Из зверей в береговых рощах Урунгу водятся кабаны (Sus scrofa арег), косули (Gervus pygargus) и волки (Ganis lupus), также лисицы (Canis vulpes), зайцы (Lepus sp.) и барсуки (Meles taxus). Среди птиц больше разнообразия, хотя все-таки здешняя орнитологическая фауна не может похвалиться своим богатством даже в период весеннего пролета. В большем обилии замечены нами были в апреле: орланы (Haliaetus albicilla, H. macei), скопы (Pandion haliaetus), коршуны (Milvus melanotis), черные вороны (Corvus orientalis), сороки (Pica leucoptera), галки (Corvus monedula), скворцы (Sturnus purpurascens), гнездящиеся во множестве в дуплах старых деревьев, пеночки (Phyllopneuste tristis), синицы-ремезы (Aegiathalus pendulinus), висячие гнезда которых часто попадались на глаза. Кроме того, обыкновенны были дятлы (Picus leuconotus, P. canus, P. minor), бородатые синицы (Panurus barbatus), бухарские синицы (Parus bucharensis) и серые куропатки (Perdix cinerea). Поближе к наружной окраине долины реки часто попадались сорокопуты (Lanius isabellinus), славки (Sylvia curruca) и чеканы (Saxicola atrogularis, S. mono). По самой реке и на небольших болотцах или озерках, образованных пересохшими ее рукавами, встречались в достаточном числе гуси (Anser cinereus, A. cygnoides), утки (Anas boschas, A. crecca), гоголи (Bucephala clangula), крохали (Mergus merganser) и бакланы (Phalacroccrax carbo). Последние были в особенности обильны в первой половине апреля, так как встречали на Урунгу множество рыбы, которую нельзя было добывать на покрытом еще льдом оз. Улюнгур.

Мы также усердно занимались рыболовством во все время двадцатидневного следования вверх по Урунгу, но добыли здесь только пять видов рыб. Вероятно, большего разнообразия не имеется и в самом Улюнгуре, в котором, нужно заметить, рыболовство вовсе не производится, хотя рыбы, по всему вероятию, великое множество. На Урунгу, из пяти найденных нами видов, голавли – Squalius sp. [елец] – встречались в невероятном обилии; сколько кажется, они направлялись вверх по реке для метания икры. В меньшем количестве, но все-таки обильны были, по заливам и озеркам, крупные (до 12 дюймов длиною) караси (Garassius vulgaris); здесь же изредка попадались и лини (Tinca vulgaris); в самой реке нередко излавливались пескари (Gobio sp.), реже окуни (Porca fluvialitis), из которых иные достигали 1¹/₂ футов в длину.

Хотя, конечно, лесные и кустарные заросли по Урунгу производили отрадное впечатление, сравнительно с дикостью и бесплодием окрестной пустыни, но все-таки в этих рощах весенняя жизнь проявлялась далеко не в том обилии и прелести, в каковых мы привыкли встречать это время в лесах наших стран. Певчих птиц было немного, да и те не могли вдоволь петь при частых и сильных северо-западных ветрах, господствовавших здесь в апреле. Растительная жизнь развивалась также туго, несмотря на перепадавшие сильные жары. Вообще всюду заметно было, что только благодаря влаге, приносимой рекою, на узком пространстве ее берегов приютилась небогатая органическая жизнь среди мертвого царства окрестной пустыни.

Соседняя пустыня. Эта пустыня залегла по обе стороны описываемой реки – к северу до Алтая, к югу до Тянь-шаня. В местностях, ближайших к берегам Урунгу, она несет один и тот же характер: то раскидывается необозримой гладью, то волнуется пологими увалами; лишь далее вверх по реке, в ее среднем течении, начинают появляться невысокие глинистые горки и каменистые холмы. Почва пустыни почти везде усыпана острым щебнем и нередко прорезана оврагами с сухими в них руслами дождевых потоков. Из растений только кое-где торчит уродливый кустик саксаула, бударганы (Kalidium) или Reaumuria songarica. Впрочем, весной растительная жизнь, правда также весьма бедная, пробуждается ненадолго даже и в описываемой пустыне. По каменистым скатам холмов тогда нередко встречается ревень (Rheum leucorhizum) и дикий лук (Allium sp.), а в пологих ложбинах, где более задерживается влаги, цветут молочай (Euphorbia blepharophylla) и тюльпаны (Tulipa uniflcra); здесь же, равно как иногда и в самой пустыне, внимание путника привлекается красивыми крупными листьями какого-то зонтичного растения, которое в апреле еще не цвело. Но и весенние травы встречаются лишь врассыпную или небольшими кучками и нисколько не изменяют однообразного грязно-серо-желтого фона пустыни. Общий пейзаж здесь одинаков как весной, летом, так и поздней осенью, пока не выпадет снег. Только крайности климата отмечают собою времена года: страшные зимние морозы заменяются страшными летними жарами, и подобный переход весной делается быстро, почти без промежутка. Да, много нужно жизненной энергии, чтобы в таком климате и на такой почве не погибнуть окончательно даже той злосчастной растительности, которая развивается в пустыне весной на несколько недель. Недаром многие здешние травы до того упорны в сохранении влаги, что их весьма трудно высушить для гербария.

Бедна растительность пустыни – еще беднее (в смысле разнообразия) ее животная жизнь. Даже весной, пройдя здесь целый десяток верст, только кое-где встретишь маленькую ящерицу (Phrynocephalus sp.), окрашенную как раз под цвет почвы, или непоседливого чекана (Saxicola atrogularis, S. morio); иногда быстро пролетит с своим обычным криком небольшое стадо больдуруков – Syrrhaptes paradoxus или плавно пронесется коршун (Milvus melanotis), высматривающий добычу. Мертво, тихо кругом днем и ночью. Только частые бури завывают на безграничных равнинах и еще более дополняют безотрадную картину здешних местностей…

Площадь пустыни, как выше упомянуто, поднята от 300 до 400 футов над долиной р. Урунгу, к которой спускается то крутыми скатами, то высокими (60–80 футов) обрывами, так что долина, или, вернее, рытвина, в которой течет река, резко обозначена.

Ширина этой рытвины в низовьях Урунгу достигает верст 15 или даже более. Затем, с поднятием вверх по реке, ее рытвина значительно суживается, и, наконец, в 70 верстах от оз. Улюнгура боковые обрывы впервые подходят к самой Урунгу, так что нередко вовсе не оставляют места для долины.

Среднее течение Урунгу. Отсюда и начинается среднее течение описываемой реки, характеризуемое обилием ущелий, по которым Урунгу иногда проходит целые десятки верст. Затем береговые обрывы, то глинистые, то, реже, скалистые, снова отходят в стороны, даже довольно далеко, оставляя место для зеленеющего оазиса. В этих оазисах, равно как и на всей средней Урунгу, растительность вообще беднее, но та же самая, что и на низовьях реки; фауна также одинакова. Вообще на Урунгу встречается явление, свойственное всем степным рекам, именно однообразие растительного и животного царства вдоль течения, часто на многие сотни верст.

Земледелия по долине Урунгу нигде нет; кочевники здесь также не живут летом по причине обилия комаров и оводов, мучающих стада. Зимой же на описываемую реку приходят урянхайцы и частью тургоуты из Южного Алтая.

Путь наш вверх по этой реке. Придя на Урунгу, мы разбили свой бивуак в прекрасной роще на самом берегу реки. Место это показалось еще приятнее сравнительно с пустынными берегами оз. Улюнгур. Там всюду было мертво, уныло; здесь же, наоборот, можно было послушать пение птиц и подышать ароматом распускающихся почек высоких тополей; глаз приятно отдыхал на начинавшей уже пробиваться травянистой зелени; кое-где можно было встретить и цветущий тюльпан (Tulipa uniflora) – первый цветок, замеченный нами в эту весну. К довершению благодати вода в Урунгу в это время (5 апреля) уже имела +13 °C, так что можно было с грехом пополам купаться, тем более что в воздухе полуденное тепло достигало +16,8 °C в тени. Между тем всего восемь дней тому назад нас морозил сильный снежный буран и холод в -16 °C на восходе солнца. Впрочем, в данном случае быстрому увеличению тепла помогло и то обстоятельство, что мы уже миновали высокий снежный Саур и находились в районе скоро согревающейся Джунгарской пустыни.

Рыболовство, которым мы тотчас же занялись по приходе на Урунгу и продолжали практиковать во все время следования по этой реке, давало результаты баснословные. Небольшой сетью, всего в пять сажен длины, мы нередко вытаскивали из реки за одну тоню 5–6 пудов голавлей, все, как один, около фута длиною. В меньшем количестве попадались и другие рыбы из числа пяти поименованных видов, водящихся в Урунгу. Несколько десятков экземпляров положены были в спирт для коллекций. Рыбы эти должны были пропутешествовать с нами всю экспедицию, а затем уже попасть в музей С. – Петербургской академии наук. В этом-то и великое затруднение собирания коллекций, да и снаряжения научной экспедиции в азиатские пустыни вообще, что каждая вещица, даже самая ничтожная, но часто необходимая, должна возиться тысячи верст на вьюке, прежде чем пригодится для дела.

Обилие рыбы давало нам возможность иметь ежедневно отличную уху, а иногда и жаркое. Впрочем, подобная постная пища малопригодна для волчьего аппетита, каким все мы обладали во время путешествия. Баранина, обыкновенно вареная, составляет здесь незаменимую пищу, которая притом имеет то великое достоинство, что никогда не надоедает, подобно, например, разной дичине или мясу рогатого скота.

Рядом с рыбной ловлей ежедневно производились и охотничьи экскурсии. Однако птиц добывалось для коллекции немного, при сравнительной бедности здешней орнитологической фауны. Еще меньше добывали мы зверей, хотя вместе с казаками усердно преследовали кабанов и косуль, довольно обильных в лесных зарослях на нижней Урунгу. Охотничьим экскурсиям много мешали частые и сильные северо-западные бури.

Миновав низовья Урунгу, мы вступили в область ее среднего течения, где, как упомянуто выше, котловина реки сильно суживается скалами и окрайними обрывами соседней пустыни. Эти скалы и обрывы оставляют по берегам Урунгу лишь узкую полосу, обыкновенно поросшую лесом, часто же совершенно стесняют течение реки и только изредка отходят от нее на несколько верст в стороны. Дорога, все время колесная, не может уже следовать, как в низовьях Урунгу, невдалеке от ее берега, но большей частью идет по пустыне, где щебень и галька скоро портят подошвы лап вьючных верблюдов. Не меньше достается и сапогам путешественника, который хотя едет верхом, но все-таки нередко слезает с лошади, чтобы пройтись и размять засиженные ноги. Притом же и время перехода, при таком попеременном способе движения, проходит быстрее.

Однако ночлеги по-прежнему располагаются на берегу Урунгу, где караваны находят все для себя необходимое, т. е. воду, топливо и корм животным. Впрочем, подножный корм на средней Урунгу не особенно обилен, да и лесная растительность гораздо беднее, нежели на низовье реки. Рощи, за небольшими исключениями, более редки; лугов и тростниковых зарослей мало, так что почва в лесах зачастую голая глина, из которой, при неимении другого материала, наши обыкновенные муравьи строят свои жилые кучи. Кочевников по-прежнему нам не встречалось, и только в расстоянии 25–30 верст друг от друга попадались китайские пикеты, на которых жили по нескольку человек тургоутов, исполнявших должность ямщиков при перевозке китайской почты.

Зимовка бежавших киргизов. Но незадолго перед нами, в тех же самых местах, т. е. на средней Урунгу, провели целую зиму киргизы [казахи], убежавшие летом и осенью 1878 года из Усть-Каменогорского уезда Семипалатинской области в пределы Китая. Всего ушло тогда 1800 кибиток в числе, приблизительно, около 9000 душ обоего пола.

Беглецы укочевали частью в Южный Алтай, частью на р. Урунгу. Впрочем, они попали сюда, попробовав сначала двинуться из Булун-тохоя прямой дорогой к Гучену. Пустыня оказалась непроходимой, и партия вынуждена была возвратиться на Урунгу, где провела зиму 1878/79 года, испытав страшные бедствия от бескормицы для скота. Мы шли по

Средней Урунгу, как раз теми самыми местами, где зимовали киргизы, укочевавшие, незадолго перед нашим приходом, к верховьям описываемой реки. На этой последней, начиная верст за сто от ее устья и до самого поворота гученской дороги вправо от Урунгу, т. е. всего верст на полтораста, зимовые кочевья киргизов встречались чуть не на каждом шагу. На всем вышеозначенном пространстве положительно не было ни одной квадратной сажени уцелевшей травы; тростник и молодой тальник были также съедены дочиста. Мало того, киргизы обрубили сучья всех решительно тополей, растущих рощами по берегу Урунгу. Множество деревьев также было повалено; кора их шла на корм баранов, а нарубленными со стволов щепками кормились коровы и лошади. От подобной пищи скот издыхал во множестве, в особенности бараны, которые возле стойбищ валялись целыми десятками. Даже многочисленные волки не могли поедать такого количества дохлятины, она гнила и наполняла заразою окрестный воздух. Притом помет тысячных стад чуть не сплошной массой лежал по всей долине Средней Урунгу.

Грустный вид представляла эта местность, довольно унылая и сама по себе. Словно пронеслась здесь туча саранчи, даже нечто худшее, чем саранча. Та съела бы траву и листья; на Урунгу же не были пощажены даже деревья. Их обезображенные стволы торчали по берегу реки, словно вкопанные столбы; внизу же везде валялись груды обглоданных сучьев. Местность обезображена была на многие годы.

Так ознаменовали свой проход и временное стойбище несколько тысяч кочевников. Что же было, невольно думалось мне, когда целые орды тех же номадов[158]158
  Номады – кочевники.


[Закрыть] шли из Азии в Европу! Когда все эти гунны, готы и вандалы[159]159
  Гунны – кочевой народ, сложившийся во II–IV вв. в Приуралье из тюркоязычных хунну и местных угров и сарматов. Массовое передвижение гуннов на запад в IV в. дало толчок Великому переселению народов. Подчинив ряд германских племен, гунны возглавили мощный союз племен, предпринимавший военные походы во многие страны. Этот союз распался в V в. после смерти вождя союза Аттилы. Готы – группа германских племен. В III в. жили в Северном Причерноморье. Вандалы – группа германских племен, известных по разграблению Рима в 455 г.


[Закрыть] тучами валили на плодородные поля Галлии и Италии! Какой карой Божьей должны были они тогда казаться для культурных местностей Западной Европы! На наше счастье, молодая трава к половине апреля уже начала отрастать, и корма для вьючных животных нашлось достаточно, иначе мы не могли бы пройти вверх по Урунгу.

За 260 верст от устья этой последней колесная дорога сворачивает от реки вправо и направляется к Гучену. Всего здесь восемь станций, расстояние же 275 верст. Местность сначала довольно гористая; затем пустынная, весьма бедная водой. Но все-таки здесь лежит лучший путь сообщения между Гученом и Зайсаном. Прямая дорога между этими пунктами, направляющаяся из Зайсана через кумирню[160]160
  Кумирня – языческий храм, жрище, капище.


[Закрыть] Матеня, колодцы Бадан, Кашкыр и Сепкюльтай, хотя короче, но до того бедна подножным кормом, и в особенности водой, что летом вовсе непроходима даже для малых караванов.

Верхняя Урунгу. Невдалеке от вышеупомянутого сворота гученской дороги начинается верхнее течение Урунгу, которая образуется здесь из трех рек: Чингила – главной по величине, и двух, близко друг от друга в тот же Чингил впадающих, – Цаган-гола и Булугуна [Булаган-гол]. От устья последнего соединенная река принимает название Урунгу и сохраняет это название до самого впадения в оз. Улюнгур. Впрочем, в своем низовье та же Урунгу нередко называется местными жителями Булун-тохой-гол, т. е. Булунтохойская река.

Порешив еще заранее следовать в Баркуль не на Гучен, но через отроги Южного Алтая, а затем напрямик через пустыню, мы миновали сворот гученской дороги и, пройдя немного вверх по Урунгу, пересекли по хорде крутую дугу ее южного поворота. Здесь в последний раз ночевали мы на берегу описываемой реки, которая все еще имеет сажен 25 ширины и быстро катит по каменистому дну светлую воду. На берегах по-прежнему растут рощи высокоствольных осокорей; нередки также и кустарники, к которым здесь прибавляется акация. Вообще растительность на верхней Урунгу снова делается лучше, нежели в средних частях реки; притом же здешние рощи уцелели от обезображения их киргизами.

Саксауловый лес

Местность принимает вполне гористый характер на обеих сторонах верхней Урунгу – это Южный Алтай надвинулся сюда своими отрогами. В особенности высоки, дики и каменисты горы на южной стороне описываемой реки. Преобладающими породами являлись по нашему пути по правой стороне Урунгу сиенитовый гранит, сильно выветрившийся, и серый глинистый сланец, на левом же берегу преобладает серый гнейс. Но как там, так и здесь описываемые горы очень бедны водой и растительностью. Лесов нет вовсе, а из кустарников по ущельям встречаются свойственные соседней пустыне саксаул и тамарикс, рядом с небольшими площадками дырисуна; кое-где под скалами виднелись кустики невысокой таволги (Spiraea hypericifolia); по горным же склонам, большей частью оголенным, врассыпную росли дикий лук и несколько видов трав, которые во время нашего прохода еще не цвели.

Река Булугун. Почти такая же бедность флоры царит и на берегах Булугуна, куда мы пришли 24 апреля. Местность поднялась здесь до 3500 футов абсолютной высоты, поэтому как молодая трава, так и тальник еще только начали зеленеть; между тем на Урунгу к этому времени деревья и кустарники уже вполне развернули свои листья. Ширина Булугуна не более 8-10 сажен; длиною же он менее Чингила. Так по крайней мере узнали мы из расспросных сведений. Рощи по Булугуну уже не встречаются; берега реки поросли высоким тальником, иногда же и джингилом; изредка попадается тростник, а на лучших местах долины растет дырисун. Окрестные горы высоки и крайне бесплодны.

Пройдя верст сорок вверх по Булугуну, мы встретили невдалеке от реки небольшое озеро Гашун-нор, имеющее версты 4 в окружности и воду немного горьковатую. Глубина этого озера невелика; из рыб в нем водятся крупные караси и окуни. На Гашун-норе мы пробыли четверо суток и отлично поохотились на кабанов.

Охота на кабанов. Последние в обилии держались невдалеке от нашей стоянки, по зарослям лозы и тростника на берегах Булугуна. Площадь этих зарослей была здесь не обширная – версты две в длину и около версты в ширину; притом лоза и тростник скучивались небольшими островами. Тем не менее кабанов собралось множество, вероятно потому, что здесь не было кочевников; на нижнем же и на верхнем Булугуне везде жили тургоуты. Самки [кабанов] в это время уже имели поросят, иногда довольно взрослых. Ходили обыкновенно стадами по нескольку выводов вместе; старые самцы держались в одиночку. Те и другие вообще были непугливы, хотя довольно чутки.

Ранним утром, еще на заре, отправлялись мы с несколькими казаками в обетованные заросли и шли цепью, осторожно высматривая кабанов. Последние обыкновенно ранее замечали нас, бросались на уход и набегали на кого-нибудь из охотников. Иногда подобным образом наскакивало целое стадо, так что глаза разбегались, в которого зверя стрелять. При такой суматохе немало было промахов, еще более уходило раненых; но все-таки мы добыли несколько кабанов, в том числе одного старого самца длиною в 5 футов 8 дюймов, высотою в 3 фута и весом около 10 пудов. Больших экземпляров, по словам туземцев, здесь не встречается, чему можно верить, так как азиатский кабан вообще меньше европейского.

Добытый на Булугуне старый кабан наскочил на меня очень близко, притом почти на чистом месте, так что я успел посадить в зверя четыре пули из превосходного двухствольного скорострельного штуцера Ланкастера, подаренного мне моими товарищами, офицерами Генерального штаба. Этот дорогой для меня подарок сопутствовал мне в двух экспедициях и немало послужил на различных охотах. Берданки же, с которыми охотились казаки, несмотря на свою меткость, весьма малоубойны, именно потому, что пуля имеет малый калибр и громадную начальную скорость. Рана, причиняемая зверю такой пулей, в большинстве случаев не бывает тотчас смертельна, если только снаряд не попадет в голову, сердце или в позвоночный столб. С простреленным же насквозь животом или грудью не только кабан, но и всякий другой зверь уходят иногда очень далеко. Даже заяц, пронизанный пулей берданки, нередко убегает; дикий гусь, с выбитыми той же пулей внутренностями, улетает за несколько сот шагов; пробитый орел делает то же самое. Для устранения, хотя отчасти, подобного недостатка, мы делали бердановские пули разрывными, просверливая цилиндрическое гнездо в передней половине пули и наполняя его смесью бертолетовой соли с серой. Меткость стрельбы, по крайней мере шагов до пятисот, для подобного снаряда почти не уменьшалась, зато действие пули было лучше.

Здесь кстати сказать, что стрельба зверей пулями на большом расстоянии мало приносит процентов удачи не только для берданок, но и для всяких других штуцеров. Средним числом можно положить, что при охоте в степях или в горах, при стрельбе с дистанции около 300 шагов, как всего чаще и случается, на десять выстрелов хорошего стрелка убиваются наповал лишь один или два зверя, хотя ранятся еще два-три экземпляра, которые обыкновенно уходят и пропадают для охотника. Такой незавидный результат выведен из многократных опытов наших охот в Центральной Азии.[161]161
  Исключение составляет лишь Северный Тибет, где зверей бесчисленное множество и они почти вовсе не боятся человека.


[Закрыть] Правда, при стрельбе в мишень на отмеренное расстояние и при спокойном состоянии стрелка можно притти к выводам более утешительным; но при них всегда отсутствует весьма важный фактор – практическое живое дело, со всеми вариациями внешней обстановки.

О тургоутах. Во время пути по Булугуну нам нередко встречались кочевья тургоутов [торгоутов], народа, принадлежащего к племени западных монголов. Эти тургоуты, как свидетельствует Потанин,[162]162
  Очерки Северо-Западной Монголии. Вып. 2.


[Закрыть] исконные здешние жители и кочуют по pp. Чингилу и Булугуну, следовательно, на южном склоне Алтая. Они подчинены китайскому губернатору в Кобдо и делятся на пять сумо – почему называются табынсумын-тургоут, управляемых родовыми князьями различных степеней.

Другая часть тургоутов, называемая цохор-тургоут, живет в Северо-Западной Джунгарии, к югу от Тарбагатая и Саура. Это те самые тургоуты, предки которых, будучи вытеснены джунгарами, прикочевали в конце XVII века в пространство между Уралом и Волгой и приняли наше подданство. Затем, в 1770 году, большая часть тургоутов с их соплеменниками – хошотами, дурботами, хойтами и олютами,[163]163
  Хошоты, дурботы, хойты, олюты – западномонгольские племена.


[Закрыть] незадолго перед тем также прикочевавшими с р. Или на Волгу, всего около 460 000 кибиток,[164]164
  Иакинф. Описание Джунгарии.


[Закрыть] под предводительством хана Убаши, неожиданно вновь ушли в глубь Азии, сначала на оз. Балхаш, а потом в Илийский край. Дорогой беглецы сильно натерпелись от бескормицы, равно как и от стычек с попутными кочевниками. Погибло множество людей и скота. Однако на Или пришло все-таки 280 000[165]165
  Там же. По Риттеру («Землеведение Азии», перев. Семенова, т. 2, стр. 161), на Или прикочевало тогда около 300 000 душ обоего пола, а через год пришли еще 180 000 человек.


[Закрыть] человек обоего пола. Они приняли подданство Китая и были поселены в различных местах провинции Или, а также на Юлдусе – высоком и обширном, притом весьма богатом пастбищами, степном плато Центрального Тянь-шаня. На Юлдусе тургоуты кочевали до последнего дунганского (магометанского) восстания. Затем, будучи разграблены инсургентами [повстанцами], ушли на юг Тянь-шаня, частью в окрестности г. Кара-шара, частью укочевали к своим собратьям в Джунгарию; в большом же числе поселились в долине верхней Или, в бывших наших кульджинских владениях. После окончательного покорения в 1878 году китайцами Кашгарского царства Якуб-бека тургоуты вновь убрались с Или на Юлдус и к Кара-шару.

По своему наружному типу тургоуты резко отличаются от коренных монголов – халхасцев. Роста обыкновенно среднего или небольшого, сложения несильного, тонкие, сухопарые; в общем имеют вид изнуренный, в особенности женщины. Настолько же разнятся тургоуты от халхасцев и по своему характеру.

Одежда тургоутов, как и вообще у монголов, состоит из халата, сшитого из синей китайской далембы (дриллинга)[166]166
  Далемба (дриллинг) – хлопчатобумажная материя, распространенная во времена Пржевальского в Монголии и Китае.


[Закрыть] и подпоясанного кожаным ремнем, за которым висят огниво[167]167
  Огниво – железная или стальная пластина для добывания огня путем удара о кремень.


[Закрыть] и небольшой китайский нож; сапоги тоже китайские; на голове низкая войлочная шляпа с отвороченными полями. Зимой халат заменяется шубой, шляпа – меховой шапкой с широкими наушниками и назатыльником. Голову свою тургоуты бреют, оставляя косу на затылке; бороду и усы, вероятно, выщипывают. Женщины-тургоутки носят платье, похожее на мужское; волосы на голове тщательно причесывают, нередко смазывая их шубным клеем.

Язык описываемого народа, сколько кажется, мало отличается от халхаского. Религия буддийская, хотя, быть может, далеко не в той силе, как у других монголов, имеющих постоянные сношения с Тибетом. Жилищем служит, как и для всех монголов, войлочная юрта. Такие юрты располагаются в одиночку или по нескольку вместе, но не скучиваются в большие аулы, как то обыкновенно можно встретить у киргизов. Главное занятие тургоутов скотоводство. Земледелие хотя и существует в удобных для того местах, но служит лишь подспорьем к доходам от скота; притом подобное занятие весьма не нравится тургоутам, как и всем вообще номадам.