Текст книги "Любовные драмы у трона Романовых"

Ну а Багратиону супружество не мешало добросовестно исполнять свои обязанности в Гатчине, те более, что он видел, сколько необходим он осиротевшей императорской семье.

О том, как переживала своё горе вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, рассказал в своих «Записках» Николай Александрович Саблуков, который незадолго до трагедии 11 марта был назначен в Павловск в распоряжение князя Багратиона:

«Служба моя в Павловске при ея величестве продолжалась до отъезда всего двора в Москву на коронацию императора Александра. Каждую ночь я, подобно сторожу, обходил все ближайшие к дворцу сады и цветники, среди которых разбросаны были всевозможные памятники, воздвигнутые в память различных событий супружеской жизни покойного императора. Здесь, подобно печальной тени, удрученная горем, Мария Феодоровна, одетая в глубокий траур, бродила по ночам среди мраморных памятников и плакучих ив, проливая слёзы в течение долгих, бессонных ночей. Нервы ее были до того напряжены, что малейший шум пугал её и обращал в бегство. Вот почему моя караульная служба в Павловске сделалась для меня священной обязанностью, которую я исполнял с удовольствием.

Императрица… не искала в забвении облегчения своего горя: напротив, она как бы находила утешение, выпивая до дна горькую чашу душевных мук. Самая кровать, на которой Павел испустил последнее дыхание, с одеялами и подушками, окрашенными его кровью, была привезена в Павловск и помещена за ширмами, рядом с опочивальнею государыни, и в течение всей своей жизни вдовствующая императрица не переставала посещать эту комнату. Недавно мне передавали, что эту кровать, после смерти государыни, перевезли в Гатчину и поместили в маленькую комнату, в которой я так часто слышал молитвы Павла. Обе двери этой комнаты, говорят, были заколочены наглухо, равно как в Михайловском замке двери, ведущие в кабинет императора, где произошло убийство.

В заключение скажу, что император Павел, несмотря на необычайное увлечение некоторыми женщинами, был всегда нежным и любящим мужем для Марии Феодоровны…

Достойно внимания и то обстоятельство, что Екатерина Ивановна Нелидова, которою Павел так восторженно увлекался, сохранила дружбу и уважение императрицы Марии Феодоровны до последних дней ее жизни».

Веймар ждал «появления новой звезды с Востока» (счастливый брак Марии Павловны)

А между тем подошло время выдавать замуж третью дочь – великую княжну Марию Павловну, которая родилась 4 февраля 1786 года и была старше Катиш чуть более чем на два года.

Впервые заговорили о её замужестве в 1800 году, ещё при жизни отца, императора Павла Петровича. В женихи наметили старшего сына владетельного герцога Саксен-Веймарского герцогства – маленького государства, входящего в состав Священной Римской империи. Это небольшое герцогство к концу XVIII века управлялось Анной Амалией Брауншвейгской, назначенной императрицей Марией Терезией регентом при малолетнем принце Карле Августе. Анна Амалия оказалась весьма деятельной правительницей. Она значительно повысила роль герцогства на международной арене. Её сын Карл Август продолжил дело матери и, кроме того, сделался покровителем литературы и искусства. В герцогство потянулись ведущие художники, музыканты, литераторы. На всю Европу зазвучали имена Иоганна Вольфганга фон Гёте, Фридриха Шиллера и Иоганна Готфрида Гердера, нашедших приют в герцогстве и ставших основателями так называемого «Веймарского классицизма».

Сын Карла Августа Карл Фридрих и был избран в женихи великой княжны Марии Павловны. Такой брак мог принести пользу России.

Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна не пожелала менять волю покойного супруга и в 1803 году пригласила в Петербург наследного принц Карла Фридриха. Памятуя о трагической судьбе старшей дочери Александры Павловны (вторая дочь Елена Павловна была ещё жива), умершей в неласковой Венгрии, Мария Фёдоровна с особым вниманием подошла к замужеству великой княжны Марии Павловны. По её инициативе жених прогостил в России около года. Это было сделано для того, чтобы жених и невеста могли лучше узнать друг друга. Да и Марии Фёдоровне хотелось присмотреться к жениху. Карл Фридрих приходился родным племянником первой супруги Павла Петровича Наталии Алексеевны и двоюродным братом императрицы Елизаветы Алексеевны.

Великая княжна Мария Павловна с детства выделялась среди своих сестёр твердостью воли, прямотой и искренностью. За эти черты характера её очень любил отец, Павел Петрович.

Ну а бабушка императрица Екатерина II писала о ней:

«Вот этой нужно было родиться мальчиком… она сущий драгун, ничего не боится, все её склонности и игры мужские; не знаю, что из неё выйдет. Любимая её поза – упереться обоими кулаками в бока, и так она расхаживает».

И далее добавила после её болезни оспой уже с сожалением: «Третья внучка моя неузнаваема: она была хороша как ангел до прививания, теперь все её черты погрубели, и в эту минуту она далеко не хороша».

Да, оспа оставила некоторые следы на лице Марии Павловны, которые, кстати, со временем изгладились, и она стала, по отзыву современников, «жемчужиной семьи».

А вот в 1795 году державная бабушка отозвалась о Марии Павловне более определённо:

«…Сарти говорит, что у неё замечательный музыкальный талант, и кроме того, она очень умна, имеются способности ко всему и будет со временем преразумная девица. Она любит чтение и, как говорит генеральша Ливен, проводит за книгой целые часы… Притом она очень веселого, живого нрава и танцует как ангел».

Бракосочетание состоялось 23 июля 1804 года в Санкт-Петербурге. Карл Фридрих и Мария Павловна были четвероюродными братом и сестрой. Но такое родство считалось вполне допустимым.

После медового месяца в Павловске молодожёны отправились в Веймар, где их ждали с нетерпением, и знаменитый Фридрих Шиллер писал своему другу Вильгельму фон Вольцогену:

«Все мы напряженно ждём появления новой звезды с Востока».

И сообщил, что по заказу директора веймарского театра Иоганна Вольфганга Гёте сочиняет пьесу для приветствия великой княгини Марии Павловны.

В Википедии сообщается:

«За четыре дня Шиллер создал “Приветствие искусств” в честь юной супруги наследного принца. На титульном листе было написано: «Почтительнейше посвящено Её императорскому высочеству Марии Павловне, наследной принцессе Веймарской, великой княгине Российской». Представление состоялось в Королевском театре Веймара 12 ноября 1804 года. Все содержание небольшой пьесы заключалось в том, что поселяне сажают в землю чужестранное благородное деревце – померанец, «чтобы с нашим краем породнилось оно», подчёркивая связь иноземной принцессы с новой родиной.

 
Деревцо страны иной,
Пересаженное нами,
Вырастай, примись корнями
В этой почве нам родной!
 

Это произведение, которое сам Шиллер называл «произведением минуты», стало его последним законченным произведением. Юная же наследная принцесса была тронута таким приемом до слёз».

Немецкий писатель Кристоф Мария Виланд так отозвался о Марии Павловне:

«Она невыразимо обаятельна и умеет соединить прирожденное величие с необыкновенной любезностью, деликатностью и тактом в обращении. Поведением владетельной она владеет в совершенстве. Нельзя не удивляться, как она в первые же часы после приезда, когда ей были представлены придворные, тактично обращалась с каждым из них… С неё, наверное, начнется новая эпоха Веймара. Она… продлит и доведёт до совершенства то, что Амалия начала сорок лет тому назад».

Началась долгая и счастливая жизнь Марии Павловны в Веймаре, омрачённая лишь непродолжительной оккупацией герцогства после поражения прусской армии при Йене и Ауэрштетте. У неё было два сына и две дочери. И она, русская великая княгиня, стала бабкой кайзера Фридриха III и прабабкой Вильгельма II.

В 1809 году герцогство расширилось благодаря объединению с герцогством Саксен-Эйзенах, и получило наименование герцогства Саксен-Веймар-Эйзенах.

Впрочем, мы ещё вернёмся к рассказу о жизни и судьбе Марии Павловны. А пока стало время обратиться к назревающим грозным событиям наполеоновских войн.

Вновь бесчестные союзники, предавшие в 1799 году Суворова и пытавшиеся сделать всё возможное, чтобы погубить и его самого, и русскую армию в Альпах, вспомнили о России, когда Наполеон двинул свои войска против Австрии.

И вновь откликнулась России на призыв Европы, которая, по точному выражению Пушкина, была всегда к ней столь же невежественна, сколь и неблагодарна.

В 1805 году началась длинная череда походов генерала Багратиона, но, поскольку охрана летней резиденции императорской семьи с лейб-гвардии егерского полка не снималась, Пётр Иванович продолжал отвечать за эту охрану и в короткие наезды в столицу обязательно бывал в Павловске.

В 1806 году Багратион купил у князя Андрея Борисовича Куракина усадьбу в Павловске, а чуть позже приобрёл у Михаила Петровича Голицына и соседний участок, чтобы расширить имение.

Поместье находилось неподалёку от Павловского дворца, в котором проводили лето вдовствующая императрица Мария Фёдоровна с детьми.

Камер-фурьерский журнал указывает на то, что вдовствующая императрица не раз посещала поместье Багратиона в сопровождении воспитательницы дочерей графини Ливен и своих младших сыновей и дочерей, к которым позже присоединился и Константин Павлович. Так и сказано, что она «изволила выезд иметь в карете в дом к господину генерал-лейтенанту князю Багратиону на бал и на оный же вскоре изволил прибыть и его высочество… Константин Павлович».

Багратион даже давал балы, один из которых открыл «в первой паре польского… с фрейлиной княжною Прозоровскою».

Княжна Анна Александровна Прозоровская была дочерью генерал-фельдмаршала Александра Александровича Прозоровского, в ту пору командующего Дунайской армией, по смерти которого в августе 1809 года Багратиону предстояло принять его должность.

Сообщается в камер-фурьерском журнале и об ужине за двумя столами, причём за первым столом находились «государыня императрица Елизавета Алексеевна, великая княжна Екатерина Павловна, принцесса Амалия Баденская, принц Евгений Виртембергский, статс-дама графиня Ливен, фрейлина Дивова, граф Николай Румянцев, обер-камергер Александр Нарышкин, генерал-адъютант Уваров, генерал-лейтенант князь Багратион и барон Мальц».

Известно, что отношения императрицы Елизаветы Алексеевны и Марии Фёдоровны оставляли желать лучшего. Обычно биографы и занимаются исследованием причин этого, хотя ведь странно – в те годы, когда невеста Александра Павловича только появилась в России, они были вполне нормальными. Тут мы видим ещё одно подтверждение того, что на престоле находился вовсе не Александр Павлович, а человек, очень похожий на него внешне, настольно похожий, что сходство обмануло многих, очень многих, однако, не могло обмануть мать…

Настала пора ответить на вопрос, кто же скрывался под именем Александра Первого?

«Император Александр – я, Симеон Великий…»

Итак, кто же таков император, известный нам под именем Александра Первого? На этот вопрос мы обязательно должны найти ответ, ибо иначе очень трудно понять, почему события начала XIX века развивались столь трагично для России? Почему после десятилетий блистательных побед, были горькие кампании 1805 и 1807 годов? И самое главное, почему враг впервые за двести лет именно при этом императоре, отличавшемся, как увидим, весьма странным отношением к России, русскому народу и русской армии, сумел взять, разграбить и сжечь матушку городов Русских – Москву?

Личность государя императора Александра Первого, наречённого Благословенным, занимала меня давно, особенно с той поры, как я выпустил брошюру «Павел Первый и Сталин: история двух злодейских убийств». Работая над этой брошюрой, я смог оценить, какого замечательного государя потеряла Россия 11 марта 1801 года. Никакой симпатии, естественно, сын Павла Петровича Александр вызвать не мог, ведь он был тенью заговора, он не возражал против свержения с престола отца, взяв лишь формально с заговорщиков обещание сохранить жизнь коронованному родителю. В брошюре «Пушкин и русские монархи: соратники или враги?» я уже выразил своё отношение к императору Александру Первому Окончательно пролила свет на все события книга Г. С. Гриневича «Тайна императора Александра Первого».

Имя Г. С. Гриневича широко известно среди культурного слоя русского общества. В 1983 году он прочитал загадочный Фестский диск, много лет не поддававшийся дешифровке, затем прочитал надписи, сделанные на чугунной ограде МВТУ в двадцатые-тридцатые годы XIX века. Об этом и многом другом рассказывается в его книгах, которые не скрыты за семью печатями и вполне доступны ищущему и мыслящему читателю. На воротах МВТУ значится: «Хасид Доминико Жильярди извещает, что повар Николая Первого находится в его руках». Жильярди занимался реставрацией архитектурного ансамбля, принадлежащего ныне МВТУ, и известил «своих сообщников и потомков», что дни императора Николая Первого, разгромившего передовой отряд тёмных сил на Сенатской площади, сочтены. Известно, что Николай Первый умер от отравления, правда, лишённые совести выдумщики пытались выставить всё так, будто он отравился сам, забывая при этом, что император был нелицемерно верующим православным человеком и пойти на самоубийство не мог.

И вот очередное уникальное открытие. Гриневич убедительно, на основании дешифровки тайнописи, оставленной старцем Феодором Козмичём, доказал, что под именем Александра Первого скрывался его старший сводный брат Симеон Афанасьевич Великий, внебрачный сын Павла Первого, занявший место великого князя Александра.

В теперь уже подробно описанной во многих изданиях и достаточно широко известной беседе императора Павла Первого преподобный вещий Авель-прорицатель сказал о том, кто наследует императорский престол:

«Но невмоготу станет ему скорбь тайная, и тяжек покажется ему венец царский, и подвиг царского служения заменит он подвигом поста и молитвы, и праведным будет на очех Божиих».

В расшифрованных Г. С. Гриневичем тайнописях, оставленных сибирским старцем Феодором Козьмичом, значится:

«…Моё зло двойное: император Александр – я, Симеон Великий. Я тьмы приверженец, суть злодей. Имя Первый – отсеку. Тайно наделю властью и силой Симеона – дурную главную ветвь».

Но как же так могло случиться? Каким образом любимый внук императрицы Екатерины Великой превратился в Симеона Великого? Ведь о нём, внуке, родившемся 12 декабря 1777 года, счастливая державная бабушка с восторгом писала барону Ф. М. Гримму:

«Вы говорите, что ему предстоит выбрать, кому подражать: герою Александру Македонскому или святому Александру Невскому. Вы, по-видимому, не знаете, что наш святой был героем. Он был мужественным воином, твёрдым правителем и ловким политиком и превосходил всех остальных удельных князей, своих современников… Итак, я согласна, что у господина Александра есть лишь один выбор, и от его личных дарований зависит, на какую он вступит стезю – святости или героизма».

А дело всё в том, что появившийся на свет в тот декабрьский день мальчик был первым сыном супруги великого князя Павла Петровича Марии Фёдоровны, но… вторым сыном самого Павла Петровича и следовательно, вторым внуком императрицы Екатерины Второй.

Ну а что касается первенца, то тут вопрос сложный. Первым заговорил о том, что у Павла Петровича был внебрачный сын от Софии Чарторыжской, Геннадий Станиславович Гриневич в книге «Тайна императора Александра Первого».

Он не указал точной даты рождения, хотя и сообщил, что родился сын, которого назвали Симеоном Афанасьевичем Великим в период между двумя браками Павла Петровича. То есть после смерти при родах первой супруги Натальи Алексеевны великий князь успел завести роман с Софьей Чарторыжской. Но роман был недолгим, поскольку императрица Екатерина поспешила срочно женить сына – нужен был наследник престола.

Затем в интернете появились публикации, в одних из которых говорилось о рождении внебрачного сына от графини Разумовской, Софьи Степановны, в других – от фрейлины Софьи Ушаковой… Причём сына называли в первом случае Симеоном, во втором – Семёном, то есть речь шла явно об одном и том же ребёнке. Но почему же разные матери? Конечно, всё возможно в таких деликатных вопросах. Могла быть ошибка, могла быть в каком-то случае сплетня.

Как прояснить?

Оказалось, что ларчик открывался просто: Софья Ушакова была замужем в первом браке за Михаилом Петровичем Чарторыжским (1736–1771), а после его смерти за Петром Кирилловичем Разумовским (1751–1823). Кстати, из-за этой женитьбы на вдове у Петра Кирилловича была настолько сильная ссора с отцом, знаменитым братом тайного супруга императрицы Елизаветы Петровны, Кириллом Григорьевичем Разумовским, что они перестали общаться. Только ли вдовство невесты послужило причиной? А может быть, как раз то, что Кирилл Григорьевич не мог не знать о романе Софьи Степановны с великим князем Павлом Петровичем и незаконнорожденном сыне, которого, впрочем, императрица Екатерина сразу забрала у матери и держала до определения в Морской кадетский корпус при дворце.

Лишь соединяя в единое целое данные из разных источников, можно приблизиться к истине, хотя достичь её в полной мере, пожалуй, невозможно.

И всё же начать повествование, думается, надо как раз со старшего сына Павла Петровича и старшего внука императрицы Екатерины Великой, поскольку его рождение, его жизнь, его дворцовые и любовные драмы и приключения оставили заметный, хоть и таинственный след в истории России и русского самодержавия.

Итак, коротко о появлении на свет. Мать титулованного фамилией, но не получившего титул великого князя Симеона была дочерью учёного-литератора Ушакова Степана Фёдоровича, автора книг по сельскому хозяйству «О плодородии озимого хлеба» и «О дерновой кровле» и книги «Труды Вольного экономического общества», впоследствии ставшего Санкт-Петербургским губернатором и сенатором. Мать Анна Семёновна в первом браке была замужем за Иваном Петровичем Бутурлиным. И вот на её пути появился респектабельный литератор, человек образованный, манерный. Он вскружил ей голову настолько, что она бросила супруга «публично содеяв любодейственный и противный церкви брак».

Трудно сказать, чем обаяла её дочь Софья, родившаяся от этого «любодейственного» брака, сына всесильного гетмана Разумовского, тем более что была она на пять лет его старше. Но факт остаётся фактом. Брак свершился, несмотря на то, что и за Софьей уже тянулся шлейф пересудов – как-никак любовница великого князя и наследника престола!

Так ведь она была старше и своего державного любовника. Как известно, Павел Петрович родился 20 сентября 1754 года, а Софья – 11 сентября 1746 года. Разница ровно 8 лет!

И если роман начался после смерти первого мужа Софьи Степановны, генерал-майора Михаила Петровича Чарторыжского, в прошлом флигель-адъютанта Петра III, то овдовела она в двадцать пять лет, когда великому князю было всего семнадцать. Брак был бездетен, поскольку генерал Чарторыжский страдал чахоткой.

Злые языки тут же пустили слух, что роман этот был задуман императрицей Екатериной с целью проверки способности Павла Петровича иметь детей, поскольку, мол, у отца его, Петра Фёдоровича, были с данным вопросом проблемы. Ну а Павел Петрович был слаб здоровьем. Такие заявления ни в какие ворота не лезут, поскольку уже давно доказано, что к рождению Павла великий князь Пётр Фёдорович (будущий император Пётр III) отношения не имел. Это он, кстати, сам признавал. Отцом его был камергер граф Сергей Васильевич Салтыков, вполне здоровый во всех отношениях человек.

Ну и, кроме того, добросовестные современники, в частности, учитель Павла Семён Порошин, оставили свидетельства, полностью опровергающие миф о нездоровье наследника престола. Во всяком случае, до 1783 года, когда была сделана слугами тёмных сил попытка отравить наследника престола, никаких проблем со здоровьем не было, и предполагать их императрице не было ни малейших причин.

Другое дело, что интерес к женщинам, который проявлял Павел Петрович с детства, как всякий нормальный, здоровый отрок, не только не пресекался, но в какой-то мере поощрялся. Но здесь нет ничего особенного. Разве мы своим сыновьям запрещаем думать о сверстницах, разве пресекаем знакомство?

Детский роман Цесаревича Павла

Вот какой любопытный факт рассказал Семён Порошин в своих воспоминаниях о Павле Петровиче… Открывает их Порошин с упрёка в свой адрес в том, что слишком поздно начал писать – лишь в 1764 году, когда цесаревичу шёл десятый год.

«Весьма сожалею я, что с самого моего вступления ко Двору Его императорского Высочества не пришло мне на мысль записывать каждый день упражнения и разговоры вселюбезнейшего Наследника Российского Престолу <…>. Если в сих повседневных записках кому что маловажным покажется, тому я отвечаю, что иногда, по-видимому, и неважные бы вещи лучше, нежели прямые дела, изображают нрав и склонности человеческие, особливо в нежной младости. <…>

– Всякой вечер записывал я, что днём произошло, и не мог на то употребить более часа или полутора часа времени, за другими моими упражнениями и делами. Впрочем, вить это и не настоящая Его Высочества история, а только записки, служащие к составлению его истории.

<…> Справедливость и беспристрастие, украшающие Историю, наблюдены здесь с наисовершеннейшею точностию».

Соблюдём и мы орфографию автора…

Начинается повествование о первой любви цесаревича с раздела, озаглавленного «Камергерская дочка. Роман 1765 года». 30 августа 1765 года, когда великому князю Павлу Петровичу без малого (двадцати дней) одиннадцать лет, был бал во дворце:

«30 августа. Вторник. <…> Часов в семь изволил Его Высочество пойтить в залу и открыть бал с графиней Анной Карловной Воронцовой. После изволил танцовать менуэт с фрейлиной графиней Анной Петровной Шереметевой <…>, с фрейлиной Верой Николаевной Чоглоковой <…>, с фрейлиной Анной Алексеевной Хитровой и Елисаветой Николаевной Чоглоковой <…>. Его Высочество очень был весел и танцовал весьма охотно, хотя впротчем и не безъизвестно, что слишком не страстен он к танцованью.

<…> 2 сентября. Пятница. Спрашивал Никита Иванович у Его Высочества, в кого он ныне влюблён? Признавался Его Высочество, что он влюблен, а в кого, того не сказывал. <…>

1 сентября. Четверг. <…> Государь Цесаревич, стоя у окна, дыхнул на стекло и выписал имя той фрейлины, которая больше всех ему нравится. Как подошли кое-кто к окошку, то он тотчас стереть изволил. <…>

25 сентября. Воскресенье. <…> За чаем были у нас разные разговоры. Его Высочество не имеет ещё явственного понятия о разности между мужеским и женским полом. Часто о том любопытствует. <…> Изволил и сего дня покушаться меня о том спрашивать, но я, конечно, не тот, который бы пред Государем Цесаревичем когда-нибудь выболтал то, чего не надобно; ответы мои состояли в шутках, кои отнюдь ничего не объясняли. Сказывал мне Его Высочество, что он, читая на сих днях древнюю Ролленеву Историю, увидел там описание женских свойств, которое ему крайне понравилось. Изволил говорить: “Не дал-де я тогда тово знать, однако место очень приметил и прочитал еще после”. <…> Об одной фрейлине признавался мне Его Высочество, что он день ото дня её более любит. Не опровергал я совсем того, однако говорил Государю Цесаревичу, что не очень надобно в оные мысли устремляться, дабы оне не беспокоили и нужным Его Высочества упражнениям не препятствовали. <…>»

Кому-то может показаться, что подобные увлечения необходимо пресекать в корне для упрочения нравственности. Вспомним очень хороший советский художественный фильм «Вам и не снилось». Но это фильм. А сколько примеров мы знаем, когда неправильное понимание нравственного воспитания приводит к любовным драмам. Да вот взять хотя бы судьбу нашего великого поэта Фёдора Ивановича Тютчева. Он был трижды женат и, мало того, не упускал случая завести любовный роман, когда случалось встретить достойный, по его мнению, предмет обожания. Причём от первой жены ушёл ко второй просто, без каких-либо объяснений и пояснений, как обычно уходят, к примеру, на службу. Ещё не расставшись со второй женой и, представьте, продолжая её любить, он сделал стремительные движения навстречу новой любви, навстречу новой избраннице. Он мог написать жене, причём жене, уже бывшей, в разгар своей новой любви:

«Ты – самое лучшее из всего, что известно мне в мире»?

Любовь – Божественный дар, Любовь, как образ вечный, Любовь и красота спасут мир. Мы привыкли к этим фразам и часто повторяем их, не вдумываясь в глубочайший смысл сказанного. Юношам и девушкам порою родители дают «умные» советы: «Ты не люби эту, а люби – ту», или: «Ты не люби этого, а люби того». Дают советы, совершенно забывая свою молодость, забывая то, что нельзя любить по заказу, невозможно назначить себе одну любовь и запретить – опять же самому себе – любовь другую.

В шестнадцать лет он полюбил в первый раз, но полюбил дворовую девушку Катюшу Кругликову. Вспомним широко известное стихотворение:

 
Тебя ж, как первую любовь,
России сердце не забудет!..
 

Оно написано на смерть Александра Сергеевича Пушкина, но многих биографов занимал вопрос, кого же имел в виду поэт, приводя словосочетание «как первую любовь». Россия никогда не забудет Пушкина, как не забыло и не забудет сердце Тютчева свою первую любовь.

Мать не приняла эту любовь. Здесь нет ничего удивительного, ведь в России действовали строгие сословные правила, с которыми, кстати, Тютчеву пришлось столкнуться и в годы молодые, когда он впервые сделал предложение своей любимой Амалии, и в зрелые годы, когда озарила его далеко уже не первая, но не менее яркая любовь к Елене Денисьевой. В зрелые годы человек любит иначе, но если не утеряны пылкость души и жар сердца, даже холодный рассудок не способен сделать чувства менее яркими и сильными.

Мать Фёдора Ивановича, ради того чтобы разрушить отношения между молодыми людьми, которые зашли, по её мнению, слишком далеко, добилась разрешения на досрочный выпуск из университета и отправила его в том 1822 году на службу в Коллегию иностранных дел, которая находилась в Петербурге. Тогда сообщение между двумя столицами было значительно сложнее, нежели ныне, и, конечно, Тютчев уже не мог видеться с предметом своего увлечения.

Столь же жёстоко поступила судьба с первой любовью Тургенева, с первой любовью Бунина. (См. мою книгу «Любовные драмы русских писателей»).

Но вернёмся к воспоминаниям Семёна Порошина:

«…9 октября. Воскресенье. Пришёл к Государю Цесаревичу граф Григорий Григорьевич Орлов от Ея Величества звать Великого Князя на обсерваторию, которая построена вверху над покоями Ея Величества. Пошёл туда Его Высочество, и Государыня быть там изволила. Весь город виден. Сходя оттуда вниз, говорил граф Григорий Григорьевич, не изволит ли Его Высочество посетить фрейлин. Оне живут тут в близости. Государю Цесаревичу хотелось туда ийтить, однако в присутствии Ея Величества не знал, что ответствовать. Государыня сомнение решила: изволила сказать, чтобы Его Высочество шёл туда. Никогда повеление с такою охотою исполняемо не было, как сие. За Государем были Никита Иванович и граф Григорий Григорьевич. У всех фрейлин по комнатам ходили. Возвратясь к себе, изволил Его Высочество с особливым восхищением рассказывать о своём походе и, кто ни приходил, изволил спрашивать: “Отгадай, где я был севодни?” После рассказов вошёл в нежные мысли и в томном услаждении на канапе повалился. Подзывая меня, изволил говорить, что он видел свою любезную и что она от часу более его пленяет. <…>

13 октября. Четверг. <…> По окончании учения изволил у меня спросить Его Высочество, так ли я свою любезную <люблю>, как он свою любит; и как я сказал, что, конечно, не меньше, то Государь Цесаревич изволил говорить, что наши любви в пропорции геометрической, и изволил написать сию пропорцию…

14 октября. Пятница <…> В семь часов пошли мы к Ея Величеству, потом на маскарад. Его Высочество очень много танцовать изволил: менуэтов более двадцати <…>. Особливо Государь Цесаревич очень часто танцовать изволил со вторым членчиком вчерашней геометрической пропорции, разговаривал и махал весьма всем приметно. Признаться надобно, что севодни она особливо хороша была, и приступы Его Высочества не отбивала суровостью. <…>

18 октября. Вторник. Его Высочество встать изволил в начале осьмого часу. Одевшись, учился как обыкновенно. Отучась, изволил играть в цинк, и там в окно махание происходило. Комната, где сия игра была, стоит окошками во двор, и против самых тех окошек, где живут фрейлины. Оттуда оне выглядывают и с Государем Цесаревичем перемигиваются, особливо модная наша особа. <…> В начале второго часу сели мы за стол. <…> Как десерт подали, то Его Высочество изволил положить к себе в карман бергамот, чтоб сего дня в кукольной комедии отдать его своей любезной. – После обеда, позабавясь, изволил учиться как обыкновенно. <…> После учения попрыгивал Его Высочество и почти вне себя был, что увидит сего дня в кукольной комедии свою милую. <…> В комедии Его Высочество предприятие свое исполнил и бергамот отдал. С таким примечанием на любезную свою он взглядывал, что после мне с подробнейшею точностию пересказывать и переделывать изволил, как она говорит, как улыбается, как смотрит и какие имеет ухватки. <…>

19 октября. Середа. <…>. Сегодня Его Высочество очень был наряден и разубран <…>, весь день был в золоте. Четвертой уже день как приказывает себе на каждой стороне класть по семи буколь, а преж сего обыкновенно только по одной букле <…> Любовь творит чудеса. Чулки раза два или три ныне в день приказывает перевязывать, чтобы были глаже. <…>

20 октября. Четверг.<…> Все утро разными аллегориями проговорил со мною о своей любезной и восхищался, вспоминая о ея прелестях. <…> Потом, как оделся, возобновил опять прежнюю материю и спрашивал меня, можно ли ему будет на любезной своей жениться? <…> Отвечал я Его Высочеству, что до этого ещё далеко <…>

21 октября. Пятница. <…> В исходе седьмого часу пошли мы на маскарад с Его Высочеством. <…> Танцовал Его Высочество много, особливо с своей любезной, и говорил с нею довольно. Сего дня в первой раз Великой Князь танцевал польской в четыре пары с шеном и под предводительством красотки своей так понял, что, казалося, будто бы давно его знал. Кроме оного польского, изволил Его Высочество танцевать еще два обыкновенных польских, и все с одною парою, то есть с дражайшей своей В.Н. С начала маскараду пошло было не очень мирно: милая наша маска убежала прочь (показалося ей, будто старшая её сестра Е.Н. в моду входит), и тем Его Высочеству причинила скучные мысли; но напоследок восстановлен мир <…>. По возвращении, между прочих разговоров, изволил сказывать Его Высочество мне одному за поверенность, что как в польском, танцуя шен, подавал он руку своей любезной, то сказал ей: – “Теперь, если б пристойно было, то я поцеловал бы вашу руку”. Она, потупя глаза, ответствовала, что «это было бы уже слишком». Потом сказала она Государю Цесаревичу: “Посмотрите, как на вас пристально Бомонтша смотрит” (первая актриса на здешнем французском театре, которая также была в маскараде). Его Высочество с страстным движением отвечал ей только: – “А я на вас смотрю”. Вот какова натура! Кажется, никто не учил этому.