Текст книги "Заговорщики (книга 1)"

– Оно есть там у японцев.

Мельник рассмеялся:

– Я понял!

Фу Би-чен спросил:

– Когда вы должны были провести нас по боковой дороге в ловушку японцев?

– Завтра, к часу, когда зайдет луна.

Фу Би-чен не надолго задумался.

– Идите отдыхайте. Я распоряжусь: вам дадут рису.

– Я возьму его с собой… Цветок голоден.

– Для Цветка дадут отдельно. Поешьте и ложитесь.

Едва мельник успел выйти, как Чэн поспешно сказал:

– Позвольте мне лечь рядом с ним.

Фу Би-чен отрицательно покачал головой:

– Если бы вы не были ранены, для вас нашлось бы совсем другое дело.

– Пусть мысль о моей ране не мешает вам отдать боевой приказ, – возразил Чэн. – Я так же здоров, как был вчера.

Фу подождал, пока в фанзу вернулся Стил, и обвел троих авиаторов взглядом своих добрых, покрасневших от лихорадки глаз.

– В моем отряде вы единственные люди, знающие, что такое машина… Никто из вас никогда не имел дела с броневым автомобилем?

Джойс и Стил одновременно вскочили с кана.

– Остальное понятно, командир, – проговорил Стил и, кивнув Джойсу, направился к выходу.

– Вы думаете, что его можно починить? – крикнул ему вслед Фу Би-чен.

Стил только махнул рукой и вместе с Джойсом выбежал прочь. Через полчаса Джойс вернулся в фанзу.

– Эта старая японская телега почти исправна, – возбужденно доложил он. – Кое-какие пустяки мы починим в течение одного-двух часов.

– Как хорошо, что мы не бросили этот трофей, – радостно произнес Фу Би-чен. – А сколько усилий стоило притащить его сюда… Когда он может быть готов?

Джойс глянул на часы.

– К полуночи, командир.

– Значит, через час после полуночи мы выступаем.

Глава 5

Когда Чэн вернулся в фанзу, там опять сидел мельник. Несмотря на то, что Фу Би-чен, по-видимому, проникся полным доверием к этому человеку, Чэну не хотелось говорить при нем о предстоящей операции.

– Говорите, Чэн, не бойтесь: это верный человек, – сказал Фу Би-чен.

Чэну хотелось спросить: «Откуда вы это знаете?!» Он сухо доложил о близкой готовности машины и спросил:

– Тропа достаточно широка для броневика?

– И достаточно тверда.

– Но мне говорили, что там есть и ложные тропы, ведущие в трясину.

– Я все знаю, Чэн, – строго сказал командир. В тоне его летчику послышалось: «Довольно сомнений! Пора приниматься за дело, чем бы оно нам ни грозило».

Фу Би-чен спросил шансийца:

– Сколько японцев на мельнице?

– Много.

С таким видом, что можно было подумать, будто этот ответ его удовлетворил, командир снова спросил:

– А офицеров?

Мельник закинул голову. Его острый кадык выдался вперед огромной шишкой.

– О, много!

– Много офицеров? – переспросил Фу Би-чен.

– Почти одни офицеры. Солдаты только так, для охраны.

Утратив обычное спокойствие, Фу Би-чен даже приподнялся на кане: если это верно, значит на мельнице расположен не только наблюдательный пункт японцев, а и их штаб. Он переглянулся с летчиком. Тот едва заметным кивком показал, что понял мысль командира.

– Там только японцы?

– Китайцев я не видел, – сказал мельник.

– А… других иностранцев?

Мельник пренебрежительно махнул рукой:

– Какой-то маленький старикашка.

– Кто такой?

– Откуда мне знать?

– И больше никого?

– Никого.

– Идите. Я позову вас.

– Когда?

Фу Би-чен строго взглянул на него:

– Солдат не спрашивает.

– Значит, я уже солдат?!

– Идите.

Глядя вслед удаляющемуся шансийцу, Фу Би-чен задумчиво проговорил:

– Если бы вы знали, Чэн, как мне не хватает самолета. Одного-единственного самолета… Ни один японец не ушел бы из-под удара.

Чэн охотно верил, что самолет был бы очень уместен в такого рода операции: они могли бы связаться с главными силами и сообща нанести удар противнику. Но зачем было думать о самолете, когда его не было, и летчик спросил:

– Вы не намерены привлечь к участию в операции силы Янь Ши-фана?

– Мы будем действовать одни.

– Чего вы ждете от моего броневика?

– Обойдется без вас. Вы больны и вы не можете идти в бой.

– Я пойду, хотя бы мне пришлось бежать рядом с автомобилем, – твердо проговорил Чэн. – Ваши указания, командир?..

Фу Би-чен стал быстро набрасывать карандашом контур болота и расположение троп, как ему объяснил мельник.

– Вот направление вашего движения в голове колонны. Дойдя до края тропы, вот здесь, ждете моей ракеты.

– Вы не идете с нами? – удивленно вырвалось у Чэна.

– Я иду по обходной тропе, где японцы готовят засаду. Задача: зажечь мельницу и, если удастся, захватить тех, кто там сидит. Я должен отвлечь противника на себя, чтобы дать вам возможность уничтожить наблюдательный пункт…

Пока Чэн был у командира, Стил и Джойс при свете костра работали над приведением в порядок машины. Она была в хорошем состоянии, и было странно, что японцы бросили ее в грязи, не подорвав. Это можно было объяснить только поспешностью их отступления.

Стил, обтирая масло с рук, посмотрел на небо. За низко бежавшими облаками не светилось ни единой звездочки.

– Погодка подходящая, – сказал Джойс.

– Чтобы влипнуть в ловушку.

Подошедший Чэн поддержал Стила:

– У нас проводник, вполне подходящий для прогулки в ад.

– Пустяки, – сказал Джойс, – мы возьмем джапов за глотку.

– Наша задача только поджечь мельницу и захватить тех, кто там сидит.

– Значит, мы подожжем мельницу и захватим тех, кто там сидит, – ответил негр. – Я еще никогда не чувствовал себя так в своей тарелке, хотя занимаюсь вовсе не своим делом.

В темноте послышались шаги. Чэн различил высокого солдата. У него были широкие плечи и длинное лицо. Он взял под козырек и представился Чэну как командир группы, которая пойдет с броневиком. Из-за его спины показалась сутулая фигура мельника.

Через полчаса броневик медленно обогнул холм и двинулся к болоту. На его капоте сидел мельник и движениями руки указывал Стилу путь. Джойс поместился у пушки. Чэн стоял в командирском люке. За погромыхивающим на ухабах броневиком почти бегом следовал отряд солдат.

Дымка тумана в низине казалась черной. Приближаясь к ней, Стил невольно придержал машину. Мельник соскочил с капота и побежал вперед. Стил думал только о том, чтобы не потерять в тумане его едва заметный силуэт и не свернуть с тропы в топь.

Броневик потряхивало на кочках. Чэн придерживал здоровой рукой раненую, чтобы умерить боль от толчков.

– Эй, Хамми, – послышался голос Стила, – ты там держишься за свой пугач?

– Ты только не утопи нас, а уж моя стрелялка свое дело сделает.

Чэн приказал замолчать. Он боялся, что, отвлеченный разговором, он может не уследить за бежавшим перед машиной мельником. Теперь летчик перестал поддерживать больную руку, так как правая была занята пистолетом, который Чэн собирался, не раздумывая, разрядить в спину мельника, как только поймет, что тот завел их в трясину.

Джойс напрасно пытался разглядеть в смотровую щель фигуру мельника – ее не было видно. «Интересно, видит ли его Чэн?» – подумал он.

Глава 6

Шверер был зол на всех и вся. Он злился на Геринга, которому взбрело на ум заниматься бактериологией. Это, разумеется, чрезвычайно интересное и полезное дело, но Шверер боялся, что оно так же останется втуне, как боевые газы. Ведь их так и не удалось полностью использовать в прошлой войне.

Шверер добивался тогда разрешения у императорской Ставки пустить в ход все запасы, какие у него были. Но, боясь репрессий, Вильгельм ограничился полумерой: газами отравили несколько десятков тысяч русских и этим ограничились. Влияния на ход восточной кампании газы не оказали. А сколько надежд Шверер возлагал тогда на это новое оружие, против которого у русских не было принято почти никаких действительных мер!

Шверер злился на Гаусса, в который уже раз подкладывавшего ему свинью. То одно поручение, то другое. Даже недавняя командировка в Чехословакию оказалась мало похожей на почетную миссию завоевателя Праги. Задним числом до Шверера доходили отвратительные слухи, будто бы его предназначали в жертвы провокации. Ее удалось предотвратить только благодаря вмешательству совершенно случайного человека, чуть ли не его бывшего шофера. Как его звали?.. Да, как его, в самом деле, звали? Не Курц ли?

Но воспоминание о Лемке было тут же заслонено раздражением против Гаусса – виновника второй поездки Шверера в Китай. Неприязнь Шверера распространилась и на генерала Накамура, втянувшего его в детальное изучение вопроса о бактериологическом оружии японцев. Швереру показалось недостаточным то, что он видел на опытном полигоне, где с самолетов метали недавно изобретенные доктором Исии фарфоровые бомбы в привязанных к железным столбам людей. Бомбы были наполнены зараженными чумою блохами. Экспериментаторов интересовало, как велико поле, покрываемое паразитами при падении бомбы. Для этого в разные дни людей привязывали к столбам на различном расстоянии друг от друга. Это были главным образом пленные китайцы. После каждой такой бомбардировки поверхность полигона заливалась горючей смесью и сжигалось все, что на ней было, во избежание распространения страшной заразы, Шверер видел, как после установления числа паразитов, пришедшихся на долю привязанного к столбу китайца, его тоже обливали керосином и он сгорал вместе с опытным инвентарем. Для следующего опыта оставались только врытые в землю обрезки рельсов.

Швереру не верилось, что легочная чума так эффективна, как уверяли японцы. Специально для него был проведен эксперимент, когда подопытного человека не сожгли, а со всеми предосторожностями сохранили для дальнейших наблюдений. Наряженный в непроницаемый резиновый костюм и маску, Шверер имел возможность воочию убедиться в том, как скоро зараженный умер. Швереру бросилось в глаза, что, умирая, больной находился в полном сознании и понимал, что с ним происходит. Это его несколько беспокоило.

– А не боитесь ли вы, – спросил он Накамуру, – что зараженные солдаты противника, сознавая свою обреченность и исполненные ненависти к виновникам своей гибели, будут способны произвести ошеломляющие атаки? Это имело бы вдвойне страшные последствия для вас, генерал.

Накамура улыбнулся и проговорил, сопровождая каждую фразу вежливым шипением:

– Мы все учитываем. Бомбы должны бросаться только в глубоком тылу противника, куда мы не можем рассчитывать попасть.

– Значит, объектом нападения при помощи чумных блох всегда будут служит мирные жители, а не войска? – с разочарованием спросил Шверер.

– Не всегда… Я имел удовольствие докладывать вам об авиационных бомбах. Но как раз сейчас мы намерены произвести испытание некоторого подобия ручных гранат. Они будут пригодны на участках, поспешно оставляемых нашими войсками и переходящих в руки врага.

– Условием применения такого снаряда должна быть уверенность, что ваши войска быстро оторвутся от войск противника и что данные войска противника нигде больше не войдут в соприкосновение с вашими, – глубокомысленно проговорил Шверер. – Боюсь, что в Европе это оружие неприменимо. Наши пространства ничтожны по сравнению с театром, на котором оперируете вы. У нас инфекция непременно оказалась бы занесенной на нашу собственную территорию.

– Это очень печально, экселенц, – тоном самого искреннего огорчения сказал японец. – Но арсенал бактериологических средств отнюдь не ограничивается чумой. Можно подумать о других средствах, столь же действительных, но не столь молниеносных и не в такой мере опасных для собственных войск. А кроме того, осмелюсь напомнить вашему превосходительству: вы едва ли ограничились бы воздействием только на войска русских. Разве вас не интересуют такие глубокие тылы, как Заволжье, Урал, Сибирь, – все те районы, которые будут служить Красной Армии резервом людского материала и источниками ее материального снабжения?

– А можно ли приготовить такое количество блох, чтобы усеять ими Сибирь? – с оживлением спросил Шверер.

Накамура издал только протяжное:

– О-о-о!

По его мнению, это должно было означать, что возможности производства вполне достаточны для самых широких замыслов.

Через несколько дней военный летчик ротмистр фон Кольбе повел в воздух самолет, в котором сидел сам Шверер. Японец-бомбардир управлял сбрасыванием бомб, начиненных бактериями тифа и холеры. Шверер, впервые находившийся на борту военного самолета, с интересом наблюдал разрывы и поражался декоративной красоте черных клубков, возникавших на месте падения снарядов, хотя в действительности эти разрывы не имели ничего общего с разрывами боевых авиабомб, – они содержали заряд, достаточный лишь для разрушения оболочки и разбрасывания состава с бактериями. Шверер вылез из самолета приятно возбужденный.

С того дня прошло довольно много времени, и настроение у Шверера успело сильно испортиться. Он был зол на весь мир, включая самого себя. Он раскаивался в том, что дал увезти себя на фронт. Участок считался безнадежным – со дня на день японские войска должны были его покинуть, чтобы успеть выйти из окружения, методически замыкаемого китайцами. Перед уходом предполагалось заразить чумой какую-нибудь наступающую часть противника, которая, по данным разведки, была лишена механизированных средств передвижения и не могла бы помешать японцам оторваться от преследования.

Все здесь было совсем не похоже на его представления о войне. Все двигалось и казалось более чем ненадежным. Правда, с фронта японскую часть прикрывало обширное болото, но Шверер чересчур много наслышался о котлах, которые китайская 8-я армия повсеместно устраивала японцам. Он очень ясно представлял себе, как подвижные китайские части, отлично знакомые с местностью, охватывают японцев и, прижав их к непроходимому болоту, поголовно уничтожают. Вместе с японцами попадает в этот котел и он…

Ко всему, местопребывание группы Исии на какой-то полузаброшенной мельнице оказалось лишенным самых элементарных удобств. Все вокруг провоняло крысами. При каждом неосторожном движении с полов и стен поднимались тучи серой, затхлой муки. Начищенные как зеркало сапоги Шверера стали похожи на полотняные. Мука забиралась в нос, и Шверер уже несколько раз чихнул. Нет, положительно такая война не нравилась Швереру, и он с нетерпением ждал, когда японцы начнут действовать. Сообщение о том, что операция отложена до следующей ночи, привело Шверера в уныние. Провести в таких условиях ночь и весь завтрашний день? За одно это можно было бы возненавидеть Гаусса!

Во сне Шверер видел долговязую фигуру своего врага в штатском, с зонтиком и в галошах…

Глава 7

Потерять из поля зрения силуэт мельника – это была катастрофа. Чэн ясно представлял себе, как мельник сломя голову бежит к японскому штабу, как предупреждает о приближении отряда по тропе, о движении Фу Би-чена в обход японского фланга. Он уже ясно видел всю картину провала операции. И в этом не был виноват никто, кроме него, Чэна. Не стоять тут, изображая из себя командира, а идти рядом с мельником, не спускать с него мушки пистолета – вот что он должен был делать!

Он с досадой сказал Стилу:

– Стой! Я потерял проводника.

Чэн соскочил на землю. Вылез и Джойс. Едва он сделал два шага, как сразу попал в топь. Чэн услышал смех Джойса.

– Чему вы? – с раздражением спросил Чэн.

– Действительно, прекрасный проводник…

Чэн стиснул зубы.

Подошли солдаты во главе с высоким командиром. По-видимому, они сразу поняли, что произошло, но никто не издал ни звука. Молчал командир, молчали Чэн и Джойс. И вдруг в тишине безветреной ночи все ясно услышали шелест раздвигаемой жесткой травы. Звук быстро приближался. Чэн выхватил пистолет, но в тот же миг высокие стебли перед его лицом покачнулись и на него надвинулась темная фигура человека. Это был мельник.

Чэн навел пистолет на перебежчика, но мельник смело отстранил оружие.

– Японцы близко, – сказал он. – Хорошо, что вы остановились, ваша машина слишком шумит.

– Он хочет заставить нас бросить броневик и попасться японцам с голыми руками, – по-английски сказал Стил, высунувшись из дверцы.

Мельник, настороженно прислушивавшийся к звукам незнакомых слов, одно мгновение помолчал, потом решительно заявил:

– Ее нужно толкать руками… Иначе японцы услышат.

– Это пахнет правдой, – сказал Джойс. – Если мы хотим подойти к ним неожиданно, придется протолкнуть броневик на руках. – И, обращаясь к мельнику, спросил: – Далеко до них?

Чэн перевел ответ:

– С половину ли.

Стил осторожно притворил дверцу и взялся за руль. Джойс и Чэн вместе с остальными принялись толкать броневик. В тишине слышалось тяжелое дыхание людей, да изредка раздавалось чмоканье чьей-нибудь ноги, попавшей в трясину. Тумана больше не было, но впереди, там, где возвышалась полоса берега, казалось еще темней, чем на болоте. Продвинувшись шагов на сто, люди в изнеможении остановились. Только высокий командир готов был еще напирать и напирать. У Чэна до слез болела рана, но он первым взялся снова за потеплевшую от многих рук сталь брони.

Машина двинулась дальше. Теперь мельник шел медленно, шаг за шагом нащупывая тропу.

Когда Чэн оглянулся, ему показалось, что полоска горизонта стала чуть-чуть светлей, чем окружающая их тьма: неужели рассвет?.. Он пригляделся к циферблату: до назначенного удара осталось не больше четверти часа.

Шепотом приказал подналечь. Машина покатилась быстрей, люди почти бежали. Некоторые выбились из сил и отстали. Можно было подумать, что броневик двигают только высокий командир и Джойс – такими большими казались они.

Наконец мельник остановился.

– Вот видишь?

Чэн посмотрел в направлении его вытянутой руки и различил контуры мельницы. До нее осталось не больше полутораста – двухсот шагов. Можно было только удивляться тому, что японцев не потревожило приближение отряда. По-видимому, они чувствовали себя со стороны болота в полной безопасности.

«Или притаились», – мелькнула мысль у Чэна, и в этот миг он увидел, что мельник пригнулся и побежал к берегу. Прежде чем Чэн успел выхватить пистолет, фигура проводника растворилась на фоне холма.

Далеко направо к небу взвилась красная ракета Фу Би-чена.

Сон Шверера был недолог. Несмотря на шелковое белье, на все антипаразитные средства, которые были пущены в ход, чтобы предохранить его от насекомых, он все же проснулся от ощущения, что кто-то щекочет его одновременно в разных местах тела. Чесались спина и грудь, руки, ноги, живот. Проснувшись, он тотчас вскочил и с трудом отогнал мысль, что усыпан чумными блохами, вырвавшимися из какой-нибудь японской гранаты. Наскоро одевшись и бормоча себе под нос все бранные слова, какие знал, он вышел из каморки. Резкий свет ручного фонаря еще ярче, чем прежде, обнаружил все убожество обстановки, в которой Шверер вынужден был проводить время вдали от дома, от привычных удобств, от родных.

При мысли о родных он вспомнил об Отто и даже приостановился от удивления: куда он мог деваться? Ведь постель его была пуста. Неужели и тут он нашел объект для шалости? Неужели сорванца не угомонили ночи, проведенные в кабаках Харбина?

В нижнем этаже мельницы Шверер увидел свет. Накамура стоял спиною к двери и, заглядывая через плечо сидящего за столом Исии, читал иероглифы, которые быстро выводила рука врача. По мере чтения выражение лица японского генерала делалось все более довольным.

В донесении, которое писал полковник Исии Сиро, говорилось, что план предстоящей операции был составлен под общим наблюдением и руководством его превосходительства начальника императорской военной миссии в Харбине генерал-майора Накамуры. Накамура с удовлетворением подумал, что в штабе квантунской армии завтра же узнают об обещании гоминьдановского генерала Янь Ши-фана, стоящего за южным концом болота, не мешать операции, задуманной Накамурой. Далее в донесении сообщалось, что через сутки после того, как тут произойдет небольшое, разыгранное лишь для вида сражение с Янь Ши-фаном, войска красных будут заражены чумой. Болезнь эта станет распространяться с такой молниеносной быстротой, что в неделю и от всей армии Янь Ши-фана не останется ни одного солдата.

Накамура удовлетворенно втянул сквозь зубы воздух.

– Командующему армией будет приятно читать такое прекрасное донесение, – сказал он.

Изобразив последний иероглиф и поставив под ним свою именную печать, Исии вежливо предложил:

– Быть может, и вам, тесе какко, угодно поставить изображение вашего высокого имени рядом с моею скромной печатью?

Накамура уклонился от такой чести: еще никто не знает, как будет осуществлен прекрасный план. Нет смысла ставить свою печать раньше времени. Пока за все отвечает Исии, так пусть и отвечает. Вот если все пройдет хорошо – другое дело.

За спинами японцев неожиданно послышалось громкое чихание Шверера. Оба испуганно обернулись. Увидев немца, Накамура расплылся в угодливой улыбке.

– Уверены ли вы в том, что человек, посланный к китайцам, чтобы заманить их, не выдаст ваших намерений, экселенц? – спросил Шверер.

Шверер сам не знал, как пришла ему эта мысль, но стоило ее высказать, как она показалась вполне основательной.

– Мы оставили у себя в руках залог его верности, – ответил Накамура.

– Пфа! Верность китайца! – Шверер пренебрежительно фыркнул.

– Жена и дочь…

– А…

Это было единственным звуком, который успел издать Шверер. Гром пушечного выстрела заполнил помещение. Посыпались стекла и глина разбитой снарядом стены. Тотчас же послышалась трескотня винтовочных выстрелов и второй удар пушки.

Все трое, сталкиваясь друг с другом, бросились к выходу.

Выскочив на двор, Шверер услышал гулкое таканье тяжелого японского пулемета… второго… третьего. В темноте сверкали короткие блески выстрелов: одни Шверер видел сзади, другие били как бы ему в лицо. Третий раз ударила пушка. Следом за разрывом снаряда яркое пламя полыхнуло в деревянной надстройке мельницы.

Шверер побежал прочь, выкрикивая:

– Отто!.. Отто!..

Перебежав двор, Шверер увидел фанзу. Первым движением было скрыться за ее стенами, но он тут же сообразил, что глинобитные стены строения – не защита. Он огляделся, ища какого-нибудь укрытия, и тут увидел Отто, выбежавшего из этой фанзы.

– Скорей, скорей отсюда! – крикнул ему Шверер. – Первое же попадание в склад бактериологических гранат…

Отто стоял, прислонившись к стене фанзы.

– Скорее же, скорее! – бормотал Шверер, пытаясь оттащить сына от стены.

Отто посмотрел отцу в лицо, будто только сейчас узнал его.

– Да, да, скорее отсюда… сейчас…

Отто, не оборачиваясь, побежал к сараям, за которыми стояли автомобили. Шверер бросился было за ним, но в этот миг за его спиною сверкнуло пламя – такое яркое, что стала видна каждая соломинка на крыше фанзы. Страшный грохот потряс воздух, и Швереру показалось, что на него обрушился весь мир…

Гранаты!

Это была единственная мысль, которая успела прийти Швереру, когда он, отброшенный взрывом, покатился по склону холма…

Шверер пришел в себя в автомобиле, мчавшемся по степи. Первое, что увидел Шверер, были несущиеся по сторонам в ослепительном свете фар высокие стебли гаоляна. Они мелькали так быстро, что у Шверера закружилась голова.

Он снова закрыл глаза. И вдруг вспомнил: чумные гранаты! И тотчас же почувствовал, что под бельем у него что-то копошится, ползает… Блохи!.. Он застонал от ужаса и принялся срывать с себя одежду, белье. Отто пытался удержать его, хватал за руки, но генерал, скрежеща зубами, с пеною у рта рвал и рвал на себе все, пока не почувствовал, что холодный ветер, бьющий навстречу мчавшейся машине, не ударяет его по голому телу… Тогда он сразу обмяк и, заплакав гнусавым старческим плачем, упал на сиденье…

Было уже совсем светло, когда Фу Би-чен, Стил и Джойс сошлись у фанзы за тем местом, где раньше была мельница. Последним подошел Чэн. Тыча дулом пистолета в спину плетущегося перед ним японца, летчик заставил его приблизиться к командиру. На японце были погоны врача. Он что-то бормотал и заискивающе улыбался. Фу Би-чен, научившийся за время войны японским словам, необходимым в походе, не мог понять, что говорил японец. А тот с досадой повторял все одно и то же. Он хотел объяснить китайцам, что они могут не бояться заразы: жаркое пламя сгоревшей мельницы уничтожило и опасные гранаты и зараженных блох; китайцы могли не бояться.

Японец растягивал большой губастый рот в угодливой улыбке.

Фу Би-чен подошел к фанзе мельника, не тронутой пожаром, и заглянул в черный квадрат входа. Когда глаза его привыкли к полутьме, он увидел ребенка, ворочавшегося на куче ветоши.

Это была девочка с личиком, покрытым густым слоем пыли и копоти. Она спала в обнимку с котенком, и только когда луч солнца, скользнувший в крошечное оконце, упал ей на глаза, девочка недовольно сморщилась и закрыла глаза кулачками.

Фу Би-чен поднял ребенка. Уцепившийся было за нее котенок упал и жалобно замяукал. Девочка тотчас очнулась и, потянувшись к котенку, издала тот же звук:

– Мяу-мяу…

Фу Би-чен оглядел внутренность фанзы, и стоявшие снаружи услышали его крик:

– Скорее сюда… Японца, врача!..

Они вбежали в фанзу. Фу Би-чен молча показал в дальний угол. На полу лежала мертвая женщина в растерзанной одежде.

Японец опустился на колени возле женщины. Через минуту он показал на два входных отверстия пуль.

Чэн вышел из фанзы. Следом за ним Фу Би-чен с ребенком на руках.

– А мельник? – спросил он.

– Я видел его тело под холмом, – ответил Джойс.

– Вероятно, первая же японская очередь… – объяснил Стил.

Фу Би-чен взял на руки девочку.

– Нежный цветок его души…

– Я думал, что знаю нашего китайского крестьянина, – задумчиво проговорил летчик Чэн. – Но если бы кто-нибудь рассказал мне случай с мельником… – Не договорив, он отвернулся.

– Двенадцать лет назад, когда я только вернулся на родину, – сказал Фу Би-чен, – председатель Мао Цзе-дун объяснил мне: «Вам необходимо постичь душу китайского крестьянина, – сказал он. – Поднимутся миллионы и миллионы…» – Фу Би-чен поднял ребенка. – Миллионы нежнейших цветов взойдут над землею Китая… Пусть японский врач осмотрит тело мельника, – быть может, он еще не умер… Мне очень хотелось видеть счастье в его глазах.