Текст книги "Актуальные проблемы политической экономии"

Ограничительная версия предмета политической экономии нашла отражение в работах лидеров немецкой социал-демократии Р. Гильфердинга и К. Каутского. В России ее приверженцами были М. И. Туган-Барановский, С. Н. Булгаков, П. Б. Струве и др.

Следует особо отметить, что данная версия получила довольно широкое распространение в экономической литературе 20-х гг. ХХ в. в значительной мере под влиянием работы Р. Люксембург «Введение в политическую экономию». В ней она писала: «Если политическая экономия представляет собой науку о специфических законах капиталистического способа производства, то ее существование и функции связаны с последним, и она теряет свою базу, коль скоро прекращается этот способ производства. Иными словами: политическая экономия как наука отомрет с того момента, как анархическое хозяйство капитализма уступит место планомерному, сознательно организованному и руководимому всем трудящимся обществом хозяйственному строю. Победа современного рабочего класса и осуществление социализма означают, таким образом, конец политической экономии как науки»[288]288
  Люксембург Р. Введение в политическую экономию. С. 97–98.


[Закрыть].

Одним из активных пропагандистов ограничительной версии предмета политической экономии был Н. И. Бухарин. В работе «Политическая экономия рантье» он подчеркивал, что объектом политэкономии является исключительно товарно-капиталистическое общество. Более подробно свои взгляды он изложил в другой работе – «Экономика переходного периода», в которой весьма категорически утверждал, что конец капиталистически-товарного общества будет вместе с тем концом политической экономии. Эта точка зрения получила поддержку у многих экономистов.

Данная версия нашла отражение и в первых учебниках по политической экономии. Так, В. Е. Мотылев писал: «Политическая экономия изучает законы возникновения, развития и распада капиталистического хозяйства.

Изучение докапиталистических форм хозяйства не входит в предмет политической экономии и составляет предмет истории хозяйства»[289]289
  Мотылев В. Е. Краткий курс политической экономии. Ростов-Дон, 1926. С. 5.


[Закрыть].

Подобную точку зрения развивал и Ф. И. Михалевский. По его мнению, «в общем и целом нашу политическую экономию можно характеризовать как науку о законах, которые лежат в основе существования и развития менового общества вообще и капитализма в частности и которые на известной стадии приводят к гибели капитализм и к замене его высшей формой производственных отношений – социализмом»[290]290
  Михалевский Ф. И. Политическая экономия. М., 1930. С. 19.


[Закрыть].

Вместе с тем некоторые авторы занимали иную позицию. В частности, в «Курсе политической экономии», написанном А. А. Богдановым и И. И. Степановым, отмечалось, что особенно важно правильно определить предмет политической экономии. В отличие от многих экономистов они считали, что данную науку нельзя ограничивать только рамками политической экономии капитализма[291]291
  См. Богданов А. А., Степанов И. И. Курс политической экономии. Т. II. М., 1925. С. 15.


[Закрыть].

В январе 1925 г. в Коммунистической академии состоялась дискуссия по докладу И. И. Скворцова-Степанова «Что такое политическая экономия?». В нем докладчик отметил: «В последние годы у нас признано аксиомой, будто марксистская теоретическая политическая экономия изучает чисто экономические закономерности товарно-капиталистического общества, или, в еще более суженной формулировке, «слепые законы рынка”»[292]292
  Вестник Коммунистической академии. 1925. № 11. С. 287.


[Закрыть]. «Начиная с элементарных кружков политграмоты и кончая коммунистическими университетами, у нас уже около четырех лет (т. е. с 1921 г. – Н.С.) повторяют как прочно установленную, стоящую выше всех сомнений истину, будто марксистская – и прежде всего Марксова – политическая экономия есть «теория только менового общества», «наука о законах товарно-капиталистического общества»… И, наконец, с самым серьезным видом уверяют нас, будто Маркс «более всего силен там, где наименее конкретизирует, где он более абстрактен»[293]293
  Вестник Коммунистической академии. 1925. № 11. С. 277–278.


[Закрыть].

Подвергнув развернутой критике подобные воззрения, И. И. Скворцов-Степанов доказывал, что политическая экономия – историческая наука, занимающаяся изучением не только специфических, но и общих экономических законов. В этой связи он считал необходимым расширить предмет политэкономии, который должен включать в себя исследование не только социализма и феодализма, но и досредневековой экономики, в том числе и первобытной экономики.

В ходе дискуссии из четырнадцати выступавших в прениях по докладу только двое поддержали И. И. Скворцова-Степанова: А. А. Богданов и историк М. Н. Покровский. Все же остальные ораторы – Н. И. Бухарин, Е. А. Преображенский, Л. Н. Крицман, В. Л. Осинский и др. – решительно выступили против аргументации доклада. Таким образом, в тот период дискуссия не обеспечила марксистское понимание вопроса о политической экономии как науке в широком смысле слова. Именно поэтому Д. И. Розенберг имел немало оснований заявить, что после дискуссии представление о том, что политэкономия изучает только товарно-капиталистическую систему, приобрело характер догмы и «для всякого экономиста считалось просто неприличным пересматривать этот вопрос»[294]294
  Розенберг Д. Политическая экономия в широком и узком смысле // Проблемы экономики. 1931. № 6. С. 139.


[Закрыть].

Вместе с тем многие экономисты подчеркивали, что дискуссия 1925 года имела в целом положительное значение для развития политической экономии. Так, Г. М. Крумин писал: «Сейчас совершенно ясно, что споры о предмете и методе политической экономии, имевшие место в 1925 году и в последующие годы, были не вопросами о второстепенных вещах. Это были споры об основных вопросах политической экономии»[295]295
  Крумин Г. О некоторых задачах на экономическом фронте // Проблемы экономики. 1936. № 2. С. 6.


[Закрыть]. В конце 20-х – начале 30-х гг. произошел крутой перелом в развитии политической экономии. Он был вызван прежде всего глубокими социально-экономическими и политическими преобразованиями, обеспечившими возможность перехода к развернутому строительству социалистического общества. В этих условиях вновь приобрел особую остроту вопрос о предмете политической экономии в широком и узком смысле слова.

По мнению Г. М. Крумина, «смертельный удар» ограничительной версии предмета политэкономии был нанесен изданием в октябре 1929 г. ленинских «Замечаний» на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода»[296]296
  Крумин Г. О некоторых задачах на экономическом фронте // Проблемы экономики. 1936. № 2. С. 6.


[Закрыть]. Именно здесь В. И. Ленин прямо и непосредственно выступил против бухаринского понимания «теоретической политической экономии» как «науки о социальном хозяйстве, основанном на производстве товаров, т. е. науки о неорганизованном социальном хозяйстве». В таком понимании, отмечал В. И. Ленин, «две неверности: 1) определение шаг назад против Энгельса; 2) товарное производство есть тоже «организованное» хозяйство!» По поводу утверждения Н. И. Бухарина о том, что «конец капиталистически-товарного общества будет и концом политической экономии», В. И. Ленин заметил: «Неверно. Даже в чистом коммунизме, хотя бы отношение IV+m к II с? и накопление?» Имея в виду бухаринский вывод о том, что «политическая экономия изучает товарное хозяйство», В. И. Ленин писал: «Не только»[297]297
  Ленинский сборник, XI. 2-е изд. М.; Л., 1931. С. 349.


[Закрыть].

Таким образом, В. И. Ленин подчеркивал, что политическая экономия как наука изучает различные способы производства, которые закономерно сменяют друг друга в процессе исторического развития. Поэтому она будет существовать и дальше, а стало быть, сохранится даже в коммунистическом обществе.

Ленинские «Замечания» на книгу Н. И. Бухарина «Экономика переходного периода» положили конец пресловутой догме, отрицавшей возможность научного статуса политической экономии социализма. Они послужили отправным пунктом, своеобразным импульсом для значительной активизации теоретических исследований социалистических производственных отношений, присущих им экономических законов.

В этой связи следует отметить особую роль Н. А. Вознесенского. В своей статье «К вопросу об экономике социализма», написанной в 1931 году, он ввел в научный оборот понятие «политическая экономия социализма». Обосновывая необходимость разработки этой науки, Н. А. Вознесенский писал: «Политическая экономия социализма создается теоретической работой всей партии, строящей социалистическое общество»[298]298
  Вознесенский Н. К вопросу об экономике социализма // Большевик. 1931. № 23–24. С.33.


[Закрыть]. При этом он подчеркивал, что «мы должны говорить о теоретической экономии коммунизма, так как именно коммунизм является тем строем человеческого общества, который рождается в огне пролетарской революции, в процессе уничтожения капитализма». По мнению автора, «политическая экономия социализма» есть лишь некоторая часть той будущей теоретической экономии коммунизма, к которой идем и которую построим по мере дальнейшего движения вперед. Однако уже теперь можно и должно работать над теорией переходной, а также и социалистической экономики, рассматривая их как часть этой будущей теоретической экономии коммунизма»[299]299
  Вознесенский Н. К вопросу об экономике социализма // Большевик. 1931. № 23–24. С. 33–34.


[Закрыть].

Признание политической экономии социализма как науки диктовало необходимость разработки ее концептуальных основ, содержания этой науки. Дело в том, что подобный курс вначале назывался «теорией советского хозяйства». По словам Л. М. Гатовского, данная наука изучает «не процесс построения социализма вообще, а процесс построения социализма в конкретных условиях СССР» и, соответственно, «требует большой конкретизации, чем в политической экономии, оперирующей «устойчивыми» закономерностями. При этом предполагалось, что наряду с «теорией советского хозяйства» должна существовать «теория экономики переходного периода»[300]300
  См. Гатовский Л. М. О предмете и методе теории советского хозяйства // Проблемы экономики. 1930. № 1. С. 81, 83.


[Закрыть].

В 1933 году в вузах нашей страны вместо «теории советского хозяйства» стали преподавать «экономическую политику». Этот курс носил еще более конкретно-описательный характер, чем «теория советского хозяйства». В частности, в программе по экономической политике на 1934/35 учебный год, например, указывалось: «Теоретический раздел составляет примерно 15 % (вводная часть), вторая пятилетка… около двух третей, остальное падает на историческую часть. Таким образом, программа в своей основной части построена на прохождении тем второй пятилетки»[301]301
  О преподавании экономической политики в вузах: краткий реферат лекции, прочитанной т. Гатовским преподавателям экономического цикла Комакадемии 8 октября 1934 г. // ИКП. 1934. № 12. С. 111.


[Закрыть].

Как отмечал Б. С. Борилин, «курс экономической политики» имел то положительное по сравнению с «общей теорией советского хозяйства», что он выдвинул на первое место конкретные вопросы советской экономической политики и систематически излагал мероприятия партии и правительства в области экономики. Но это являлось, скорее всего, курсом истории экономических мероприятий, а не курсом политической экономии. То, что курс экономической политики строился чаще всего в отраслевом разрезе, не давало возможности глубоко проникнуть в основные особенности и закономерности, характеризующие развитие всей системы советской экономики»[302]302
  Борилин Б. О предмете политической экономии социализма и ее преподавании // Большевик. 1937. № 1. С. 22.


[Закрыть].

В этих условиях в середине 30-х гг. становится все более актуальной задача создания учебника по политической экономии. Решению этой задачи в значительной мере способствовало, с одной стороны, преодоление ограничительной версии, с другой – утверждение в советской экономической литературе марксистского понимания политэкономии в широком смысле слова как науки, изучающей производственные отношения, присущие различным экономическим формациям[303]303
  См., например: Абезгауз Г., Дукор Г. Очерки методологии политической экономии. М., 1931. С. 78.


[Закрыть].

Данный подход к трактовке предмета политической экономии стремились обосновать И. А. Лапидус и К. В. Островитянов. Суть этой трактовки такова.

Во-первых, «…производственные отношения, ею (политэкономией. – Н.С.) изучаемые, непрерывно меняются. Одна экономическая формация, развиваясь, неизбежно заменяется другой формацией. Каждая экономическая формация имеет свои особые законы развития.

Вот почему политическую экономию нельзя рассматривать как науку, которая ставит задачей найти законы, общие для всех экономических формаций»[304]304
  Лапидус И., Островитянов К. Политическая экономия, Ч. I. М., 1932. С. 14.


[Закрыть].

Во-вторых, «марксистская политэкономия, изучающая коренные черты всех экономических формаций, законы их развития, гибели и перехода друг в друга, носит название политэкономии в широком смысле слова…

Составной частью политической экономии в широком смысле слова является политэкономия в узком смысле, которая ставит своей задачей специальное изучение законов возникновения, развития и гибели товарно-капиталистического хозяйства»[305]305
  Лапидус И., Островитянов К. Политическая экономия, Ч. I. М., 1932. С. 15.
  «Марксизм-ленинизм всегда смотрел на научную теорию не как на самоцель, а как на “руководство к действию”. Политэкономия Маркса и Ленина прежде всего сосредоточила свое внимание на изучении законов возникновения, развития и гибели производственных отношений товарно-капиталистического общества потому, что познание этих законов вооружает пролетариат мощным оружием в его борьбе за свержение капитализма» (Там же).


[Закрыть].

Осенью 1936 г. было принято постановление ЦК ВКП (б) «О перестройке преподавания политической экономии», которое сыграло большую роль в формировании политэкономии в широком смысле слова как науки и как учебной дисциплины и в особенности в становлении политической экономии социализма. Излагая содержание данного постановления, Б. Таль в статье, опубликованной в теоретическом органе ЦК ВКП (б) – журнале «Большевик», отмечал, что «коренной дефект постановки преподавания политической экономии… кроется прежде всего в неправильном понимании или, быть может, при правильном понимании в неправильном отображении в программах и учебниках предмета политической экономии, ее объекта и содержания. В программах и учебниках по политической экономии дается, главным образом, анализ капиталистического способа производства, рассматривается империализм, как высшая стадия капитализма – и все. Иногда в «благотворительном порядке», в виде не относящихся к программе и курсу вопросов даются и кое-какие сухие сведения о докапиталистических формациях. В конце же курса или по отдельным его разделам проводятся параллели, сопоставления и противопоставления социалистической системы хозяйства с капиталистической. Но эти вопросы в курсе политической экономии занимают незначительное место»[306]306
  Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 33.


[Закрыть].

Автор обращал особое внимание на указание ЦК о необходимости преподавания политэкономии именно в широком смысле слова, о включении в общий курс политэкономии раздела «политическая экономия социализма» в качестве его самостоятельной составной части, о ненормальности такого положения, когда «в существующих курсах вопросы социалистического хозяйства… выделялись в особую, недостаточно ясную «дисциплину”: «экономическая политика», которая некоторыми авторами не признавалась за теоретическую науку, а рассматривалась как прикладная область, в которой дается разбор практики Советского государства»[307]307
  Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 37.


[Закрыть].

В решениях ЦК ВКП (б) была утверждена и новая схема курса политической экономии[308]308
  Таль Б. О предмете политической экономии и ее преподавании // Большевик. 1936. № 22. С. 40.


[Закрыть]. В статье говорилось также о необходимости насыщения курса политэкономии конкретным историческим материалом и усиления критики буржуазных и оппортунистических теорий.

С этого момента началась интенсивная работа по подготовке макета учебника по политической экономии. В течение 1938–1940 гг. группой ведущих экономистов в составе К. В. Островитянова, Л. А. Леонтьева, Д. Т. Шепилова, Л. М. Гатовского, А. И. Пашкова, П. Ф. Юдина и др. были подготовлены три его варианта. Обновленный макет учебника был представлен в ЦК ВКП (б) в 1941 году. С ним ознакомился И. В. Сталин и высказал свои замечания и предложения. Однако начавшаяся Великая Отечественная война приостановила дальнейшую работу по его совершенствованию.

Несмотря на это, в 1943 году в советских вузах был введен курс политической экономии. В условиях отсутствия учебника, программ и каких-либо других методических материалов по политэкономии публикация в журнале «Под знаменем марксизма» редакционной статьи «Некоторые вопросы преподавания политической экономии» имела очень важное значение. В ней как на основной недостаток указывалось на то, что «зачастую преподаватели политической экономии не давали слушателям ясного, полного и четкого определения предмета политической экономии. Они часто даже не ставили перед собой задачи – дать такое определение предмета политической экономии, которое охватывало бы все стороны этого предмета»[309]309
  Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 57.


[Закрыть].

Поэтому вопросу о предмете политэкономии в статье уделялось особое внимание. «Политическая экономия, – говорилось в ней, – есть наука о развитии общественно-производственных, т. е. экономических, отношений людей. Она выясняет законы, управляющие производством и распределением необходимых предметов потребления – как личного, так и производительного потребления, – в человеческом обществе на различных ступенях его развития»[310]310
  Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 58.


[Закрыть]. Это определение стало рассматриваться как отправной пункт в преподавании политэкономии.

Анализируя «раздел, посвященный социалистическому строю» как «наиболее ответственный в курсе политической экономии», авторы данной статьи выделяли в нем две основные составные части, из которых одна трактует подготовление социалистического способа производства, а вторая посвящена основным чертам этого способа производства. «Первая часть охватывает переходный период от капитализма к социализму… Вторая часть посвящена характеристике социалистической системы народного хозяйства»[311]311
  Некоторые вопросы преподавания политической экономии // Под знаменем марксизма. 1943. № 7–8. С. 58.
  Заметим, большое внимание в редакционной статье уделялось вопросу об экономических законах социализма. Довольно глубокой критике было подвергнуто не изжитое еще, особенно в преподавании политэкономии, представление об отсутствии экономических законов социализма. В этой связи авторы подчеркивали, что «отрицать наличие экономических законов при социализме – значит скатиться к самому вульгарному волюнтаризму, который заключается в том, что на место закономерного процесса развития производства ставится произвол, случайность, хаос. Естественно, при таком подходе к делу теряется всякий критерий правильности той или иной линии, той или иной политики, теряется понимание закономерности тех или иных явлений в нашем общественном развитии. В самом деле, азбучной истиной является, что общество, какова бы ни была его форма, развивается по определенным законам, основанным на объективной необходимости».
  Вместе с тем в статье выдвигалось положение о том, будто объективные экономические законы могут проявляться лишь в двух формах – как законы стихийные и познанные. В частности, специфика проявления экономических законов социализма усматривалась в том, что «это объективная необходимость, познанная людьми, прошедшая через сознание и волю людей» (Некоторые вопросы преподавания политической экономии. С. 65–66). Отсюда следовало, что если объективная необходимость не познана людьми, не прошла через их волю и сознание, то она не может проявиться, а значит, не может действовать. Это была очевидная уступка тому волюнтаризму, который подвергался в статье критике. Ведь объективность любых законов, включая и экономические, проявляется как раз в том, что они действуют независимо от того, познали их люди или нет.


[Закрыть].

В послевоенный период работа над учебником по политической экономии активизировалась, но была закончена лишь к 50-м годам. Существенно важную роль в его подготовке сыграла экономическая дискуссия 1951 года, на которой обсуждался целый ряд фундаментальных теоретических проблем экономической науки: первый вариант макета учебника по политэкономии, прежде всего структура раздела «Социалистический способ производства»; характер экономических законов социализма, формы их действия и проявления; место и роль товарного производства и закона стоимости при социализме; категории общественно необходимого труда и общественно необходимого рабочего времени при социализме, проблематика ценообразования, дифференциальной ренты и т. п. Следует отметить также и работу И. В. Сталина «Экономические проблемы социализма в СССР» (1952), оказавшую большое влияние на создание учебника по политэкономии. В частности, в ней в качестве предмета этой науки рассматривались производственные отношения людей[312]312
  См. Сталин И. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952. С. 171.


[Закрыть].

Данный концептуальный подход был положен в основу изданного в 1954 году учебника по политической экономии, что явилось крупным событием в истории советской экономической науки. В нем было дано следующее определение предмета политэкономии: она «есть наука о развитии общественно-производственных, то есть экономических, отношений людей. Она выясняет законы, управляющие производством и распределением материальных благ в человеческом обществе на различных ступенях его развития»[313]313
  Политическая экономия. М., 1954. С. 10. Следует отметить, что данный учебник переиздавался трижды: в 1955, 1958 и 1962 гг.


[Закрыть]. В той или иной вариации это определение стало воспроизводиться и в других учебниках по политэкономии, появившихся в 60–80-х гг.

Но это вовсе не означает, что дискуссия по предмету политэкономии прекратилась. Напротив, она продолжалась, затрагивая все новые и новые аспекты. Неслучайно в экономической литературе отчетливо сформировались две основные точки зрения по данному вопросу. Одни экономисты (их большинство) считали, что политическая экономия изучает производственные отношения в их взаимодействии с производительными силами, при котором первые являются формой развития вторых[314]314
  См., например: Островитянов К. В. Предмет политической экономии. М., 1954. С.13; Выгодский С. Л. Предмет политической экономии. М., 1954. С. 17; Голубничный И. С. Предмет политической экономии. М., 1954. С. 6; Блинов В. Н. Предмет политической экономии. М., 1955. С. 21; Леонтьев Л. А. Что такое политическая экономия. М., 1956. С. 4; Козлов Г. А. Предмет и метод политической экономии. М., 1968. С. 13–14; Мохов И. И. Предмет и метод политической экономии. М., 1968. С. 8; Курс политической экономии. Т. 1. М., 1970. С. 20–23; Политическая экономия. М., 1988. С. 48 и др.


[Закрыть]. Другие полагали, что производительные силы – это чисто техническая категория, а потому они не могут входить в содержание предмета политэкономии в какой бы то ни было форме. Так, А. М. Румянцев утверждал, что такое включение характерно именно для буржуазной политэкономии[315]315
  См. Румянцев А. М. О предмете политической экономии. М., 1960. С. 37, 73, 76.


[Закрыть]. Еще более категорично высказывался Л. М. Гатовский. Отождествляя по существу понятия производительных сил и техники, он писал: «Производительные силы, техника как таковые не могут быть предметом политической экономии социализма»[316]316
  Гатовский Л. М. Экономические законы и строительство коммунизма. М., 1970. С. 44.


[Закрыть].

Но такая трактовка предмета политической экономии не получила поддержки. В противоположность ей все больше экономистов приходили к выводу, что она должна изучать взаимодействие производительных сил и производственных отношений в их органическом единстве, т. е. исторически развивающиеся способы производства[317]317
  «Политическая экономия – это наука, изучающая в возникновении, развитии и неизбежной смене исторически определенные способы производства и отвечающие им совокупности общественных производственных отношений непосредственного производства, распределения, обмена и потребления материальных благ с управляющими этими отношениями экономическими законами» (Кронрод Я. А. Законы политической экономии социализма. М., 1966. С. 29–30).
  «Политическая экономия изучает, какова объективная общественная форма воспроизводства на данной конкретно-исторической ступени развития общества, т. е. каков общественно необходимый способ производства (воспроизводства). Политическая экономия изучает вместе с тем смену способов производства по мере продвижения общества от одной к другой ступени его исторического развития» (Очерки политической экономии социализма. М., 1988. С. 28–29).


[Закрыть].

Вышепроведенный анализ показал, что в истории развития советской политической экономии можно выделить два основных этапа: 1) 20-е годы – начало 30-х гг.; 2) середина 30-х гг. – 80-е гг. Первый этап характеризуется господством ограничительной версии, в соответствии с которой отрицалась возможность существования политэкономии в социалистическом обществе; второй – преодолением ограничительной версии, разработкой концепции политической экономии в широком смысле слова, охватывающей и политэкономию социализма.

После августовской революции в России (1991) и последовавших за ней капиталистических преобразований научный статус политической экономии вновь был поставлен под сомнение. Более того, сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, в связи с разработанным в соответствии с номенклатурой специальностей научных работников (утверждена приказом Минпромнауки России от 31 января 2001 г. № 47) паспортом специальности 08.00.01 «Экономическая теория» охватываются следующие вопросы общей экономической теории: политическая экономия, макроэкономическая, микроэкономическая, институциональная и эвлоюционная теории, экономическая история, история экономической мысли и методология экономической науки. Как видим, в этом «винегрете» политэкономия занимает первое место, а стало быть, признается как отдельная, самостоятельная научная дисциплина.

С другой стороны, как уже отмечалось, политическая экономия как общетеоретическая наука оказалась упраздненной из учебного процесса. Вместо этой науки в российских вузах стали изучаться «нейтральные» в социально-политическом отношении различные «гибридные» курсы по экономической теории, в которых излагаются основные концептуальные идеи англо-американских курсов экономикс. Иначе говоря, политэкономия фактически отрицается как общетеоретическая наука. Как тут не вспомнить выдающегося немецкого мыслителя Г. Гегеля, который однажды заметил: «История повторяется дважды: сначала в виде трагедии, затем – в виде фарса».

В этой связи вопрос о соотношении политической экономии и экономикс приобретает особую, ключевую значимость. В российской литературе можно обнаружить различные подходы к его решению. Одни авторы дают двоякое толкование данного вопроса: в узком и широком смысле слова. В первом случае политическая экономия отождествляется с экономикс и определяется как наука, изучающая «принципы выбора путей использования ограниченных ресурсов, имеющих альтернативные возможности применения, в условиях разделения труда и рыночного хозяйства, основанного на разных формах собственности – частной (индивидуальной), акционерной, государственно-общественной, кооперативной или смешанной. В этой своей части политэкономия… есть не что иное, как теория оптимального функционирования рациональной системы хозяйствования, теория экономической эффективности, включающая в себя рационалистические теории потребления, производства, распределения и обмена»[318]318
  Брагинский С. В., Певзнер Я. А. Политическая экономия: дискуссионные аспекты, пути обновления. М., 1991. С. 5.


[Закрыть]. Во втором – предмет политической экономии шире, чем предмет экономикс, поскольку политэкономия «изучает также историческую эволюцию системы рационального хозяйствования, источники и движущие силы роста национального богатства и благосостояния отдельных групп общества в том их аспекте, который имеет экономическую природу, т. е. связан с товарно-денежными отношениями»[319]319
  Брагинский С. В., Певзнер Я. А. Политическая экономия: дискуссионные аспекты, пути обновления. М., 1991. С. 6.


[Закрыть].

Итак, авторы обращают внимание на различие между функциональным и историческим анализом, что само по себе вполне правомерно и имеет рациональный смысл. Но можно ли на этом основании, с одной стороны, отождествлять предмет политической экономии с предметом экономикс, а с другой – разграничивая их, сводить предмет политической экономии только к изучению товарно-денежных отношений? Думается, что вряд ли, ибо в первом случае происходит сужение предмета политэкономии, а во втором – его обеднение[320]320
  Сводя предмет политической экономии к изучению исключительно товарного хозяйства, авторы утверждают, что все способы производства, покоящиеся на нерыночных отношениях, должны изучаться не этой наукой, а другими общественными науками (история, социология, политология и т. д.). В качестве решающего «аргумента» приводится следующее высказывание Ф. Энгельса: «Политическая экономия начинается с товара, с того момента, когда продукты обмениваются друг на друга отдельными людьми или первобытными общинами» (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 13. С. 498) (Там же. С. 3).
  Спрашивается, неужели авторы не ведают, что ограничительная версия предмета политэкономии была преодолена в 30–40-х гг. ХХ в.? Зачем же вновь возвращаться к пройденному и абсолютизировать прежнюю догму? Ссылка же на Ф. Энгельса вообще неуместна. Его высказывание вырвано из общего контекста, в котором речь идет о сути диалектического метода, впервые примененного К. Марксом в политической экономии. Раскрывая ее, Ф. Энгельс показал взаимосвязь двух аспектов данного метода – исторического и логического – применительно к исследованию товара, процесса обмена, присущих ему форм разрешения противоречий. Но он вовсе не утверждал при этом, что политэкономия как наука начинается только с капитализма, в котором рыночные отношения стали всеобъемлющими, а все предшествующие ему способы производства находятся за пределами ее предмета. Софистический прием, используемый авторами, позволяет «доказать» все, что угодно.


[Закрыть].

Другой подход к решению рассматриваемого вопроса связан с выделением двух подсистем экономических отношений: социально-экономических и организационно-экономических. В связи с этим утверждается, что если первые являются предметом изучения марксистской политической экономии, то вторые – предметом экономикс. Оба подхода оцениваются как односторонние, поскольку в реальной истории человечества обнаруживаются как наличие качественно различных социально-экономических систем, так и безусловная общность многих элементов организации хозяйственной жизни во все времена. Поэтому предлагается считать, что «предметом экономической теории являются экономические отношения в двух видах — организационно-экономические и социально-экономические, которые находятся в неразрывном единстве и во взаимодействии»[321]321
  Борисов Е. Ф. Экономическая теория. М., 1993. С. 35.


[Закрыть].

Действительно, экономикс изучает преимущественно организационно-экономические, точнее хозяйственные, отношения. Что же касается марксистской политэкономии, то автор извращает, по сути дела, предмет этой науки. Спрашивается: разве она отрицает необходимость изучения данных отношений? Конечно, нет. Об этом красноречиво свидетельствует «Капитал» К. Маркса, в котором отношения хозяйствования рассматриваются не сами по себе, а с точки зрения социально-экономических отношений. Только такой методологический подход позволяет дать наиболее адекватное представление о специфических особенностях экономической системы капитализма (как, впрочем, и других экономических систем).

Есть и такая точка зрения, согласно которой термины «экономика», «политическая экономия», «экономикс» и «общая экономическая теория» являются названиями одной и той же постоянно развивающейся науки. В этой связи общая экономическая теория характеризуется как универсальная наука о проблемах выбора ограниченных ресурсов в экономическом поведении человека. Вместе с тем подчеркивается, что «характеристика предмета общей экономической теории как изучение поведения людей и их групп не означает отказ от исследования производственных отношений. Это те же производственные отношения, где акцент делается не на объект отношений (средства производства, предметы потребления), а субъект этих отношений – человека»[322]322
  Общая экономическая теория (политэкономия) / под общ. ред. В. И. Видяпина, Г. П. Журавлевой. М., 1995. С. 28.


[Закрыть].

В рассматриваемой концепции прямо утверждается, что политическая экономия и экономикс – это одна и та же наука, изучающая проблемы эффективного использования ограниченных ресурсов и рационального поведения человека. В ней интересной представляется попытка синтезировать позитивные элементы традиционной (главным образом, марксистской) политэкономии и экономикс в единую общую экономическую теорию. Однако опять-таки остается неясным, на основе какой методологии может быть достигнут этот позитивный синтез, ведущий к становлению некой универсальной экономической науки.

Тем не менее сама по себе эта идея оказалась весьма привлекательной. Неслучайно в последнее время в российской экономической литературе развернулась дискуссия о возможности синтеза политической экономии и экономикс. В ходе этой дискуссии отчетливо выявились три основные точки зрения. Одни экономисты считают, что такой синтез вполне возможен. Другие скептически относятся к подобной идее. Третьи занимают более «гибкую» позицию, полагая, что можно синтезировать лишь отдельные элементы этих наук[323]323
  Ход этой дискуссии и ее результаты излагаются в учебной литературе, на страницах журналов «Вопросы экономики», «Российский экономический журнал» и др. Среди специальных работ, посвященных данной проблеме, можно выделить следующие: «Капитал» и экономикс. Вопросы методологии, теории, преподавания. М., 1998; Содержание, логика и структура современной экономической теории. М., 1999; Экономическая теория на пороге ХХI века. СПб., 1996 и др.


[Закрыть].

В этой связи выскажем ряд соображений принципиального характера. При определении предмета экономикс (экономической теории) внимание акцентируется на проблемах эффективного использования ограниченных ресурсов. Однако это определение содержит следующие весьма существенные недостатки.

Во-первых, оно допускает серьезный алогизм. Так, в условиях капитализма рабочая сила, трудовые ресурсы отнюдь не являются ограниченным, редким ресурсом. Напротив, и в развитых, и в развивающихся странах (с подобной ориентацией) наблюдается избыток рабочей силы, предложение которой постоянно превышает спрос на нее. «В этом случае наука «экономикс», если исходить из логики приведенного определения, не должна изучать такую проблему экономической теории, как рынок рабочей силы (принимать во внимание только наличие вакантных мест), в том числе и проблему безработицы. На самом же деле «экономикс» включает в круг своих исследований рынок рабочей силы, что свидетельствует о несогласованности определения данной науки с содержанием и структурой изложенного материала. К сожалению, – справедливо подчеркивают авторы, – подобные алогизмы не замечают многие украинские (и российские. – Н.С.) и зарубежные экономисты, механически заимствуя предложенные «экономикс» определения»[324]324
  Мочерный С. В., Симоненко В. К., Секретарюк В. В., Устенко А. А. Основы экономической теории / под общ. ред. СВ. Мочерного. С. 14.


[Закрыть].

Во-вторых, при таком толковании экономикс превращается во всеобъемлющую технико-технологическую науку, призванную дать если не готовые рецепты, то во всяком случае конкретные практические рекомендации, касающиеся того, что, как и для кого производить. Именно смешение общеметодологического и частнонаучного уровней теоретического исследования образует наиболее отличительную черту экономикс. Поэтому в нее включаются самые различные сведения из других экономических и неэкономических наук: маркетинга, менеджмента, демографии, социологии, экологии, статистики, финансов, банковского дела, здравоохранения, торговли и т. д. Вследствие такого эклектического подхода экономикс превращается в науку о рыночном хозяйстве, каковой была политическая экономия в период своего становления. Бесспорно, тенденция к интеграции (как, впрочем, и к дифференциации) экономических и сопряженных с ними неэкономических знаний – явление вполне закономерное. Но она не тождественна механическому суммированию этих знаний. Последние методологически осмысливаются сообразно предмету общетеоретической экономической науки (таковой, как известно, является политическая экономия). В экономикс же, к сожалению, данный подход не выдерживается, что, несомненно, отражается на ее предмете: он становится рыхлым, аморфным, лишенным социальной определенности.

В-третьих, подобная трактовка предмета экономикс в конечном счете обусловлена отнюдь не теоретическими соображениями, а политико-идеологическими запросами власть предержащих, потребностями практики капиталистического хозяйствования. В этом заключается главная причина триумфа экономикс, поскольку на нее «есть социальный заказ» (разумеется, не в смысле прямого диктата, о чем и как писать, а в смысле благоприятного отношения тех, кто формирует общественное мнение… и планы финансирования). Причем заказ двоякий, идущий от «хозяйственной практики» и от господствующей идеологии. Для господствующей практики (точнее – практики хозяев экономики) стабильного (или претендующего на это имя) регулируемого (минимально, в духе неолиберализма) рыночного хозяйства, не ждущего сколько-нибудь значительных качественных перемен, более того, отторгающего такие перемены, – для такого хозяйства экономикс есть наиболее адекватная парадигма научных исследований и экономического образования. Эта парадигма детализирует знания о механизмах функционирования такой системы, что полезна для успешного бизнеса на микро– и макроуровнях при условии, что в основах рыночной системы не происходит качественных изменений»[325]325
  Капитал и экономикс: вопросы методологии, теории, преподавания. Вып. 2 / под ред. В. Н. Черковца. М., 2006. С. 85.


[Закрыть].

В-четвертых, в экономикс внимание акцентируется на изучении с точки зрения здравого смысла функциональных связей, внешних количественных зависимостей рыночных явлений, отображаемых посредством довольно обширного математического инструментария: графиков, таблиц, схем, формул и моделей. Вследствие чрезмерной математизации излагаемого материала игнорируется по существу исследование фундаментальных закономерностей развития экономики, каузальных (причинно-следственных) связей изучаемых явлений, что неизбежно ведет к установлению весьма абстрактных, априорных положений, оторванных от реальной действительности. И если убрать используемый здесь математический инструментарий, то построенное на эклектической основе зыбкое здание экономикс развалится как карточный домик. Все дело в том, что у этой науки не ни единой теории, ни единой методологии, так как она создавалась с «миру по нитке» из разных теоретических источников[326]326
  «Экономикс уже есть эклектический (по крайней мере, в большинстве случаев, особенно – в макроэкономике) синтез определенных политико-экономических разработок (точнее, снятие, “перевод” этих теорий на “язык” функционирования рынка) – от теорий предельной полезности, предельной производительности, факторов производства до монетаризма и кейнсианства» (Капитал и экономикс. С. 87).


[Закрыть].