Текст книги "Слушайте песню перьев"

НИДА

Минут двадцать Ян и Станислав молча лежали на земле, больше похожие на трупы, чем на живых людей.

Индеец сложил руки на груди и закрыл глаза, отдав всего себя отдыху. Он дышал медленно и глубоко, будто смакуя прохладный осенний воздух. Он прислушивался к тому, как усталость понемногу уходила из тела, и когда почувствовал, что она ушла совсем и кровь перестала тяжело шуметь в ушах, рывком поднялся на ноги.

– Надо идти, Ян. Нельзя долго оставаться на одном месте.

– Сейчас… – отозвался поляк.

Полежав еще несколько минут, он тяжело поднялся.

– Пся крев… Я мог бы сейчас спать двое суток.

– Потом, – сказал Станислав.

– Правильно. Выспимся, когда подохнем.

Они продрались через заросли орешника в редкий подлесок и пошли на северо-восток.

– Стась, – сказал Ян, – я читал одну книжку про индейцев. Они назывались могиканами. Вождем у них был Большой Змей, что ли…

– Могикан? – переспросил Станислав. – Я не знаю такого племени. По-нашему мугикоонс – волки. Мой народ, шауни, называет их Тоскующими. Большой Змей? Тоже не знаю такого вождя.

– А кто у вас был вождем?

– Мой отец Леоо-карко-оно-маа, Высокий Орел, внук великого Текумзе.

– Текумзе тоже был вашим вождем?

– Да. Сто пятьдесят лет назад.

– Слушай, как получилось, что твоя мать полька, а отец – индеец? Она что, уехала в Канаду и там познакомилась с ним?

– Для этого нужно очень много слов. Это надо рассказывать у костра, когда впереди долгая ночь, и когда есть хорошая еда и у всех в кисетах достаточно табака для калюти, и когда кругом все спокойно.

– Да-а, – протянул Ян. – Когда много хорошей еды и когда кругом все спокойно… Послушай, давай присядем. У меня что-то совсем плохо с ногами.

– Когда часто отдыхаешь, ноги становятся совсем слабыми, – сказал Станислав. – Надо идти.

Вскоре подлесок стал густеть, сдвинулись теснее деревья, под ногами зашуршал толстый слой опавших листьев. Сыростью пахнуло из чащи. Станислав замедлил шаг и потянул воздух ноздрями.

– Близко большая вода, – сказал он.

– Наверное, Нида, – пробормотал Ян. – Здесь только одна большая река – Нида.

Станислав вдруг остановился и дернул за руку Яна.

– Стой! – сказал он шепотом. – Пуквана.

– Что?

– Дым.

– Какой дым? Откуда здесь дым?

– Не знаю. Но это не дым костра. Это другой дым.

– Может быть, они подожгли лес?

– Это не лес.

Индеец втянул голову в плечи и подался вперед. Ноздри его широко раздувались. Лицо заострилось и стало напряженным.

Тревога Станислава передалась Яну.

– Что? – спросил он едва слышно.

– Горело сухое дерево, – сказал Станислав. – Много дерева.

Он двинулся вперед, бесшумно скользя по опавшим листьям. Ян старался так же бесшумно следовать за ним. Они прошли шагов сто. Индеец волновался все сильнее. Слегка поворачивая голову, он прислушивался к тишине леса и старался охватить взглядом как можно большее пространство впереди.

Наконец и Ян почувствовал слабый запах гари.

– Будто жгли какие-то тряпки, – сказал он.

– Тс-с-с!

Чаща кончилась. Вправо и влево распахнулась широкая поляна, открылось белесое небо, и оба остановились, замерев от того, что увидели.

Посреди поляны догорал дом. Вернее, то, что осталось от дома. Груда черных бревен, еще сохранявших форму пятистенного сруба, курилась жидким серым дымком. Уступчатая печная труба поднималась из тлеющих развалин. Пахло горелым тряпьем и еще чем-то сладковатым, тошнотным.

Поодаль, правее, чернела в земле прямоугольная яма, из которой поднимались клубы белого пара. Вероятно, там раньше стоял сарай или какая-то другая хозяйственная постройка, под которой был подпол.

И тишина кругом.

Ясная лесная тишина, прерываемая иногда потрескиванием тлеющих бревен да шорохом осыпающихся углей.

Разоренное человеческое гнездо в сердце зеленого леса у маленького ручья, который сонно тек в папоротниковых берегах за чернеющей ямой.

Станислав и Ян стояли в кустах на краю поляны, глядя на пожарище.

Какая трагедия разыгралась несколько часов назад в этом глухом лесном уголке?

Ян тяжело переступил с ноги на ногу.

– Это лесничество, – сказал он. – И они были здесь.

– Что они здесь искали?

– Не знаю. Может быть, нас.

Ян шагнул вперед.

– Посмотрю. Может, найдется какая-нибудь жратва.

– Нет, – сказал Станислав. – Надо быстро уходить отсюда.

– Пойду посмотрю, – упрямо сказал Ян.

– Они могли устроить засаду.

– Чепуха. Они уже далеко отсюда. Дом, наверное, горит с самого утра. Подожди меня здесь. Я пойду. Хуже не будет.

Индеец пожал плечами и не стал больше спорить. Ян осторожно вышел на открытое место. Остановился, словно ожидая выстрела. Стена леса на другой стороне поляны молчала. Только с легким звоном осыпались уголья с догорающих бревен. Даже птиц не было слышно.

Поляк подошел к черному срубу и заглянул внутрь через дыру оконного проема.

С минуту он смотрел туда, стоя неподвижно, как загипнотизированный. Наконец повернул голову, скользнул взглядом по кустам, за которыми скрывался Станислав, и, обогнув сруб, исчез из виду.

Через мгновение он снова появился, теперь уже с другой стороны, и махнул рукой, подзывая индейца.

Проходя мимо остатков стены, Станислав тоже заглянул внутрь.

Там, в бывшей комнате, стояла почерневшая железная кровать, на сетке которой лежала спекшаяся смолистая масса, очертаниями напоминавшая человеческую фигуру скорчившуюся в смертной судороге. От сладковатого смрада кружилась голова, подступала тошнота к горлу. Угли, подернутые белым пеплом, еще полыхали жаром.

– Наверное, лесник, – сказал подошедший сзади Ян. – Они привязали его к кровати и сожгли вместе с домом.

Станислав отвел глаза от сгоревшего. Он знал о жестокости белых, но не думал, что она может быть такой страшной. Сжечь живьем беззащитного человека, как кусок дерева! Нет, те, что сделали это, не люди. Не найти слов для них. В бою можно отрубить человеку руку, голову, но привязать уже сдавшегося противника к кровати и сжечь… Бессмысленная жестокость была выше его понимания.

– Идем, – дернул его за рукав Ян. -Не смотри. Они хуже зверей.

– Ты говоришь неправильно, – сказал Станислав. – Зверь так не делает. Он убивает тогда, когда голоден или защищается.

– Идем, – повторил Ян. – Я нашел мясо.

За срубом, около колодца, крыша которого только слегка была тронута огнем, лежал труп лошади. Бок у нее был вырван как бы ударом огромной когтистой лапы. Вся трава вокруг побурела от запекшейся крови.

– Сучьи дети, – сказал Ян. – Даже скотину. Из автомата в упор.

Станислав осмотрел тушу.

– У нас нет ножа, – сказал он.

– Тьфу, черт, – выругался Ян. – О ноже-то я и не подумал.

Станислав еще раз обошел сруб, колодец.

Ничего подходящего не было. В жухлой траве тускло отсвечивали автоматные гильзы. Лежало помятое железное ведро. Рядом с бывшим погребом – сломанный бочонок.

Станислав пнул его ногой, взял в руки обруч. Подумав, переломил обруч пополам, затем еще раз пополам, и еще.

– Плохое железо, но резать будет.

Здесь же, недалеко от колодца, нашли половину расколотого наждачного круга.

Через несколько минут в руках у них оказалось два приличных лезвия.

Станислав быстро и ловко надрезал шкуру на лошадином бедре, завернул ее и начал вырезать небольшие куски мяса, складывая их возле себя на траву. Ян помогал ему.

Они унесли мясо и несколько горящих углей подальше от пожарища и разожгли в чаще костер. Нанизав кусочки конины на прутики, Станислав стал поджаривать мясо на огне.

Люди его племени никогда не ели конины. Но сейчас, когда ноздри защекотал запах еды, он едва сдерживал нетерпение.

Они начали есть, когда мясо слегка подрумянилось. Они глотали куски, почти не разжевывая. Крупные волокна пружинили на зубах, как резина.

– Добже! – сказал Ян. – Чувствуешь себя человеком.

– Ты очень много ешь, – сказал Станислав. – Не надо есть много, иначе день будет ленивым. Есть надо так, чтобы желудок не стал тяжелым, чтобы оставалось немного голода.

– К черту! – отозвался Ян. – Жрать – так жрать до упора. Я привык так.

Насытившись, они сходили к колодцу, напились, ополоснули руки и лица.

Станислав оторвал от рубашки лоскут и завязал в него остатки конины.

– Идем, – сказал Станислав. – Нельзя оставаться долго на месте, где была смерть.

После еды шаг стал легче.

Примерно через час они вышли к реке.

– Это Нида, – сказал Ян, всматриваясь из кустов в противоположный берег. – Если бы мы смогли перебраться туда…

Станислав прикинул расстояние.

До деревьев, спускавшихся к воде на той стороне, свободно могла долететь стрела охотничьего лука. Шагов триста. Судя по медленному течению и по водоворотам, здесь было довольно глубоко. Такую реку Станиславу ничего не стоило переплыть.

У себя на родине он свободно переплывал порожистый Лиард. Но поляк… Долго ли удержится он на воде?

Станислав смотрел на текучую воду. Как не похожа эта река на чистые ручьи Толанди, куда в полдень приходили на водопой вапити и розовая форель высоко выпрыгивала из воды в погоне за мухами! Нида, подобно лесу вокруг, жила как бы в полусне. Все реки, какие он видел в Польше, такие. Некоторые умирали навсегда, приняв в свои воды грязь больших городов, некоторые, лишенные естественной одежды – лесов, засыпали, утратив прозрачность струй. Природа в землях белых людей была оглушена тем, что называлось цивилизацией. Природу травили дымом, терзали пилами и топорами, животные, напуганные выстрелами ружей, уходили из этих мест и больше не возвращались к своим гнездам и норам. Леса стояли безмолвные и печальные. Но даже разграбляемая человеком, природа оставалась величественной и благородной. Умирая, она продолжала дарить своим палачам чудесные краски осени, великую тишину и скудеющие остатки тех богатств, которые у нее еще сохранились.

На один коротенький миг перед глазами Станислава вспыхнула совершенно иная картина: голубое небо, отразившееся в невесомой прозрачности озера Большого Медведя, будто сошедшее на землю; высокие берега, изрезанные фиордами, красные колонны сосен; лось, вскинувший тяжелую корону рогов; упавшее в воду дерево, на толстой ветке которого прихорашивалась синяя сойка. С морды лося падали хрустальные капли, влажные ноздри раздувались, глаза тревожно блестели…

Память принесла запах хвои, вкус свежей рыбы из озерных заводей, холодок утренней земли под ногами. Сжалось, замерло сердце.

Он тряхнул головой, прогоняя прошлое.

Картина распалась.

Чужая река Нида текла перед ним, и нужно было попасть на тот берег.

– Ты хорошо плаваешь? – спросил он поляка.

– Как сказать… – замялся поляк.

И тут совсем рядом с треском разорвался воздух, залаяли собаки, закричали какие-то люди, и все это покрыл звонкий удар, от которого вздрогнула земля.

– Ложись! – крикнул Ян. – Это они!

Станислав метнулся назад, в подлесок, упал на землю и замер, затаился, сдержав дыханье. Ян упал рядом, зарывшись лицом в траву и охватив голову руками, словно закрывая ее от удара.

Автоматная очередь остригла верхушки кустов над ними. Откуда-то справа громко дудукнул пулемет. Пули с фырканьем просекали листву, с чмоканьем ударяли в стволы деревьев. Казалось, выстрелы гремели со всех сторон. Огонь был частым и суетливым.

«Значит, они все-таки нашли нас, – подумал Станислав, теснее вжимаясь в землю. – А у нас нет ничего, даже хороших ножей… «

Пронеслась мысль о бесполезности жизни. Что он успел сделать на земле? Два Больших Солнца назад его посвятили в воины. Потом Европа. Знакомство с языком. И едва он начал понимать жизнь белых и привыкать к ней, как началась война.

Сколько молодых воинов шауни погибло вот так, как погибнет сегодня он, не успев убить ни одного настоящего врага…

Станислав врыл пальцы в землю. Нет! Он не умрет. Он не может умереть. Он еще не выполнил заветов отца – защитить мать, отомстить тем, кто принес ей страдание, снова стать свободным человеком и возвратиться на землю своих предков.

Затрещали кусты, и прямо на Станислава и Яна выбежал шваб с автоматом в руках. Он остановился, прижал автомат к бедру, дал очередь в кусты позади себя, снова повернулся и побежал, не заметив лежащих в подлеске людей.

И тогда Станислав понял, что выстрелы предназначены не для них, что швабы дерутся с кем-то другим, и тех других больше, и они прижимают швабов к берегу Ниды.

Заглушив выстрелы, пронзительно вскрикнула собака. Предсмертный вопль пронесся над рекой и оборвался, словно обрезанный. Еще несколько раз коротко ударил пулемет, и все смолкло.

– Томаш, добей вон того, за деревом! – крикнула из-за кустов.

Щелкнул выстрел, похожий на треск сучка.

– Хлопаки, соберите оружие, чтобы не осталось ни одного патрона!

– Сделаем, пан командир!

Ян поднялся на колени и повернул бледное лицо к Станиславу:

– Стась, это свои! Наши!

ЛЕНЬКА

Они стояли посреди низкой землянки, тускло освещенной фонарем «летучая мышь». Керосин был плохой, с какими-то примесями, и фонарь время от времени начинал коптить. Тогда человек, сидящий за столом, вполголоса произносил короткое непонятное слово и привертывал фитиль. В землянке, и без того мрачной, становилось еще темнее.

У стен, кое-как обшитых досками, на патронных ящиках, на опрокинутых ведрах и деревянных чурбаках сидели бойцы отряда. Красные искорки цигарок вспыхивали в полутьме. От резкого махорочного дыма першило в горле.

Люди, набившиеся в землянку, скорее напоминали заключенных из эшелона смерти, чем бойцов отряда Сопротивления. Бледные лица, разношерстная одежда. На некоторых были демисезонные пальто или плащи гражданского покроя. Некоторые носили спортивные куртки и крестьянские капелюши. На трех или четырех – солдатские френчи регулярной польской армии, давно потерявшие свой цвет.

Но все без исключения хорошо вооружены. На коленях у них поблескивали трофейные карабины или шмайсеры, а у двоих Ян заметил в руках английские пистолет-пулеметы.

Из всех бойцов один только командир похож на военного, вероятно из-за того, что на плечи его накинута потертая армейская шинель, а на ногах лоснились добротные яловые сапоги. Командир сидел за столом, сооруженным из ящиков и досок, и задавал короткие, быстрые вопросы. Он говорил с сильным акцентом, и иногда трудно было понять, что он спрашивает. Ян никак не мог сообразить, какой он национальности.

Станислав не отвечал на вопросы. Он стоял рядом с Яном и только изредка вставлял несколько слов. Он еще не настолько хорошо знал язык, чтобы отвечать быстро и точно.

– Как вы попали в леса?

– За згодом пана… 55
  С разрешения пана (польск.).


[Закрыть] Мы бежали из того эшелона, который шел на юг.

– В каком месте это было?

Ян провел ладонью по лбу.

– Я плохо знаю эти места, пан. То было за путевым постом. Километров десять – пятнадцать…

– Как вам удалось выбраться из вагона?

– То был товарный вагон, пан. Теплушка. Мы вынули несколько досок из пола.

– Сколько человек бежало из эшелона?

– Было еще двое, которые прыгали за нами. Их застрелили охранники. Может, еще были… Не знаю.

Командир достал из кармана черный матерчатый кисет и газету, сложенную книжечкой. Оторвал листок. Одним движением пальцев скрутил цигарку. Поднял стекло фонаря и прикурил от коптящего язычка пламени.

– Как тебя зовут?

– Ян Косовский.

– Вы ночевали в лесу?

– Да.

– Странно, почему они вас не задержали. У них было две собаки.

– Это он выдумал. – Ян показал на Станислава. – Мы натерли ботинки какой-то травой. Собаки не взяли след.

Командир перевел взгляд на Станислава:

– Ты поляк?

– Нет. Я – шауни.

– Не понял.

– Он индеец. Из Канады. Шауни – это их племя, – объяснил Ян.

– Кто, кто? Что за чепуха, какие индейцы? Что ты плетешь?

– Я говорю правильно, командир. Он – индеец.

Командир повернулся к Станиславу:

– Кто ты?

– Я Станислав Суплатович.

– Индеец?

– Да. Я – шауни из рода Совы.

– Чудеса!.. – Командир недоуменно покачал головой. – Как же ты попал в эшелон?

– Из тюрьмы. Меня арестовали осенью прошлого года.

– А в Польшу?

– Я приехал с матерью из Канады три года назад.

Люди, сидящие в землянке, зашевелились.

– Тише! – сказал командир. – Почему у тебя польское имя?

– Это не мое имя. Так нужно было для паспорта. Когда нам писали бумаги на выезд из Монреаля, мать дала мне свое имя. Ее зовут Станислава.

– А твое настоящее имя?

– Сат-Ок. По-вашему – Длинное Перо.

– Так, значит, ты – метис. Мать – полька, отец – индеец.

– Нет. Я – шауни.

Командир усмехнулся:

– Ты знаешь, что такое метис?

– Знаю. Только у нас, у шауни, не так. Все мальчики принадлежат роду отца. Мой отец шауни, значит, я – тоже шауни. У девочки – кровь матери.

– Вот как. – Командир помолчал. – Ну ладно. Потом расскажете все по порядку. Идите отдыхать.

– Пан командир, – сказал Ян. – Мы хотим к вам в отряд. Дайте нам оружие.

Командир посмотрел на него:

– Ого! Не так скоро все делается, парень. Сразу оружие! У нас у самих оружия не хватает. Феликс, – обернулся он к одному сидящему у стены, – дай им чая и хлеба. И еще чего-нибудь. Что там у тебя есть?

– Сыр, – сказал Феликс.

– Дай сыру.

Феликс поднялся и перебросил ремень автомата через плечо.

– Идемте, ребята.

Группа Сопротивления, уничтожившая отряд карателей, насчитывала всего двадцать человек. Командовал группой русский, капитан Красной Армии, бежавший из лагеря военнопленных под Сандомиром. Звали его Ленькой. Никто не знал ни его настоящей фамилии, ни отчества, но зато все полагались на его военный опыт и умение быстро принимать правильные решения. В группе было несколько солдат регулярной польской армии. Их дивизию разгромили немцы еще во время боев под Радомом. Уцелевшие солдаты частью попали в плен, а частью ушли в леса, организовав небольшие отряды сопротивления. Позже в эти отряды стали вливаться крестьяне из сожженных деревень и горожане, бежавшие от насильной мобилизации и от преследований гестапо.

Неизвестно, сколько таких групп существовало в Борковицких лесах. Каждая группа действовала без связи с другими отрядами. Никаких определенных планов у этих отрядов не было, кроме одного – стремления во что бы то ни стало выжить. Для этого нужно было как можно реже попадаться немцам на глаза, то есть не обнаруживать себя. Забиться в самые глухие чащобы. Превратиться в ночных мышей, в кротов, чуть ли не в призраков. Не разводить костров. Не собираться большими группами. Не оставлять следов. Вот почему в лесах того времени не было отрядов больше пятнадцати – двадцати человек.

Но рано или поздно какой-нибудь отряд случайно выдавал себя. И тогда до него добирались каратели из фашистской службы безопасности.

Борьба в горах и в лесах имела свои законы. Она требовала от каждого бойца почти нечеловеческой выносливости, выдержки, беспрекословной дисциплины и храбрости.

Люди Леньки безоговорочно подчинялись своему командиру. Они верили ему, и он доверял каждому из них, как самому себе.

Чтобы скрываться от немцев, нужно непрерывно двигаться. И группа Леньки каждые сутки меняла места своих стоянок, минуя деревни и хутора. Но в самом сердце Борковицких лесов у нее имелся базовый лагерь, в нескольких землянках которого хранились боеприпасы, медикаменты и небольшой запас одежды. Был даже крохотный госпиталь – земляная нора с двумя дощатыми нарами, на которых при необходимости могло разместиться четыре человека.

Ленька старался пользоваться этим лагерем как можно реже.

Но для того чтобы жить, нужно не только скрываться от карателей. Нужно есть.

Когда кончились запасы, делали засаду у какой-нибудь дороги, идущей из большого села, и дожидались обоза с реквизированными у крестьян продуктами.

Ленька действовал только наверняка. Он тщательно разрабатывал каждую такую операцию. Он никогда не нападал на большие обозы. Он завязывал бой тогда, когда видел, что не проиграет. И сразу же уходил в чащу, заметая следы.

Стычка с карателями на берегу Ниды произошла случайно. В лесничестве хранились продукты, отбитые у немцев. В сарае, в глубокой яме находился почти месячный запас муки, картофеля и солонины. Каким-то неведомым путем каратели узнали об этом и налетели на лесную сторожку.

Ленька пришел за провизией, когда сторожка уже догорала. Каратели еще не успели уйти. Прижав фашистов к реке, поляки расстреляли их, не дав опомниться и организовать оборону. Все было кончено в несколько минут. Десять трупов в серо-зеленой форме остались лежать на берегу реки. Отряд потерял трех человек. Их похоронили в лесу, недалеко от сожженного лесничества. Затем отошли на основную базу – в сторону Буско-Здруя. Треугольник Пиньчув – Сташув – Буско-Здруй был еще слабо «освоен» немцами, и здесь партизаны чувствовали себя в относительной безопасности.

– Эй, кто здесь индеец? Выходи!

Станислав всегда просыпался мгновенно. Так приучили его еще мальчиком в школе Молодых Волков. Вторую школу он прошел в Келецкой тюрьме.

…Ночь стояла над лесом. Запах вялых осенних листьев и сырой травы стал еще сильнее, чем днем. Темнота обволакивала сумеречные деревья. Станислав не видел их, но чувствовал. Они обступали недвижными колоннами лагерь, и вокруг каждого держался крепкий настой хвои или терпкий запах коры.

У входа в землянку его ожидал автоматчик. Серая смутная фигура, от которой пахло махоркой и давно не стиранной одеждой. Как всегда после глубокого сна, Станислав чувствовал запахи особенно сильно.

– Приказано привести, – пробормотал автоматчик, словно оправдываясь.

Они прошли шагов тридцать и по едва намеченным ступенькам опустились под землю.

– Пан Ленька, вот он.

Станислав оказался в той самой землянке, в которую его и Яна привели после боя. Так же коптил фонарь на столе, так же сидел за столом тот, кого автоматчик назвал Ленькой. Только теперь на нем уже не было шинели. Ремень портупеи пересекал серо-зеленый мундир офицера вермахта, с которого спороты нашивки и эмблемы. Длинное худощавое лицо его казалось еще более худым из-за налета многодневной темной щетины. На вид ему лет тридцать, не больше, но в волосах густо пробивается седина, а виски совсем белые. Выпуклый лоб нависает над глазницами, и как бы Ленька ни поворачивал голову, глаза его всегда оставались в тени, и невозможно уловить их выражение.

Когда Станислав вошел в землянку, Ленька чистил трофейный парабеллум. Видимо, он хорошо знал оружие. Пальцы его работали быстро и точно. Он не делал лишних движений. Собрав затвор, он несколько раз взвел и отпустил его, прислушиваясь к резким сулим щелчкам. Затем набил обойму патронами, вставил ее в рукоятку и большим пальцем перебросил предохранитель на «стоп». Отложив пистолет в сторону, поднял голову.

– Пойди проверь посты, Владек, – сказал он автоматчику.

Автоматчик молча нырнул в ночь.

– А ты садись.

Станислав сел на ящик.

– Вас накормили?

– Да.

– Ты отдохнул?

– Да.

– Порядок. Теперь рассказывай.