Текст книги "Жанна Кальман, раскрытие секрета долголетия. Том II. Доказательства. Откуда мы знаем, что старейший человек лгал о своем возрасте"

ШПИОНЫ И КУРОРТЫ

Незадолго до начала Первой мировой войны Жанна, Фернан и Ивонна были включены в список отдыхающих в «Отель дю Миди» на их любимом курорте Уриаж-ле-Бен, известном благодаря омолаживающим свойствам термальной воды.

Мадам Кальман обладала довольно смутными познаниями об истории войн. Она предположила, что Бисмарк (1815—1898) возглавлял Германию во время Первой мировой войны. В следующем обсуждении она заявила, что в то время была молода и слышала об этом от своих родителей – оговорка, согласующаяся с тем, что мадам Кальман была Ивонной. Затем доктор Лебр напомнил ей, что Жанне было 39 лет в 1914 году, и что она сказала ему ранее, что ее муж был мобилизован во время той войны.

«Ха-ха, вы знаете лучше меня», – рассмеялась Кальман.

Досье Фернана Кальмана показывает, что он был освобожден от военной службы, будучи единственным сыном вдовы. Когда в августе 1914 года началась Первая мировая война, французы мобилизовали всех дееспособных мужчин до 45 лет. Фернану тогда не хватило трех месяцев до 46-го дня рождения. Он был мобилизован, но не отправлен на фронт. Через несколько дней он вернулся домой и был окончательно освобожден от всех воинских обязанностей в конце войны четыре года спустя.

Мы знаем, что Кальманы помогали армии. В витрине магазина был выставлен фрагмент гипсовой статуи раненого солдата, получающего заботливый уход медсестры. Она была создана парижским художником Луи Шазо, когда он лечился в больнице Красного Креста в Арле, располагавшейся в бывшей школе Ивонны.

Местный историк Рене Гараньон брал интервью у мадам Кальман в 1977 году в ее доме, а затем вспомнил подробности в письме к Лами:

 
Прежде всего, это была германофобия. С самого начала конфликта арлезианцы повсюду видели шпионов. Если по несчастью вы блондин, высоки и хорошо сложены, не стоит гулять по улицам Арля. Некоторые из них подвергаются гонениям. Других почти линчуют. В них нет ничего немецкого.
Мой двоюродный дед Феликс Серре, который вел еженедельную газету Арля, «Ом де Бронз», критиковал эти глупые действия в одной из своих статей: «Если желание съесть прусскую пищу мешает им спать, им достаточно просто присоединиться к фронту».
Немецкое имущество, находившееся в коммуне Арля, было конфисковано. Например, мас дю Рур, принадлежавший Его Императорскому Высочеству принцу Левенштайну. В 1916 году отец Жанны Кальман создал Арлезианское отделение «Антигерманской лиги», целью которой был бойкот всех немецких товаров. [1]
 

Преподаватели женского колледжа предупреждали студентов о немецких шпионах, которые проникали в общество, иногда маскируясь под туристов. В 1916 году учитель истории вернулся во времена Цезаря и Августа, «двух основателей Арля», чтобы подчеркнуть, что «враг никогда не переставал „ненавидеть нас без оснований“ с незапамятных времен» [56].

Это подозрительное отношение к иностранцам имеет глубокие корни. Местная газета сообщила о случае захвата предполагаемых немецких шпионов в Арле в 1889 году. Один биограф позже утверждал, что Ван Гог также считался немецким шпионом, когда жил в городе [28].

Несколько газетных статей 1916 года приглашали арлезианцев присоединиться к антигерманской лиге с Фернаном Кальманом, поэтому информация от Гараньона, вероятно, была результатом самой ранней зарегистрированной путаницы отца с мужем от мадам Кальман, за 15 лет до ее первых разговоров с валидаторами.

Бойкот немецких товаров был не единственным способом участия дома Кальман в экономической войне. В 1915 году он собрал пожертвования в золоте на 10 600 франков (около 100 000 долларов в современных деньгах, чтобы помочь финансировать французскую армию. Его конкурент Буиссон собрал в два раза больше.

Через шестнадцать лет после Гараньона, доктор Лебр спросил мадам Кальман, что она помнит о Первой мировой войне. Она сказала, что Фернан был мобилизован. Это было несчастливое время с некоторыми лишениями. Никаких «деликатесов», но они ели мясо. Они жили в духе войны [7] (13 фев 1993 02:15; 25 мая 1994 33:00).

Мадам Кальман не упомянула о своем пребывании в «Гранд отель де Банерс» в Брид-ле-Бен, Савойя, в течение четырех недель августа 1916 года. Ее друг, мэр Арля Жан Грано, также был там.

 
Вывод: В интервью 1977 года мадам Кальман, вероятно, оговорилась, и назвала Фернана своим отцом, но в отсутствии аудиозаписи, мы не используем это свидетельство в байесовском анализе.
 

Люди, которых она знала

Биографы Кальман хотели узнать больше о детстве и юности долгожительницы. Они спрашивали о ее друзьях, но эти усилия были тщетными.

Можно предположить, что прожитые годы стерли воспоминания мадам Кальман, но ее память проясняется начиная с периода молодости Ивонны.

МЭР ЖАН ГРАНО

Жан Грано (1858—1934) был мэром Арля с 1908 по 1919 год. Доктор Лебр спросил мадам Кальман, помнит ли она его, и получил ответ, что он жил неподалеку и был любителем женщин. Один из немногих старых соседей Кальман, он действительно был зарегистрирован в переписи 1931 года на улице дю Театр, в возрасте 73 года. Его похороны были большим событием в Арле в 1934 году. Когда мадам Кальман спрашивали о таких людях, как Грано, которые жили во время Первой мировой войны или позже, у нее обычно была ясная память. Более ранний период был, наоборот, в полном тумане.

Вывод: Избирательная память мадам Кальман может быть объяснена подменой.

АКУШЕРКА НЕВЬЕР

Виктор Лебр спросил мадам Кальман об акушерке, которая помогала ей родить. Разговор появляется на аудиозаписях [7] (декабрь 1992 прод. 11:40; 25 и 26 февраля 1993 08:45) и в книгах валидаторов [2], стр. 48,75; [3], стр. 34, 75. Ниже приведена расшифровка:

В книгах имя акушерки ошибочно транскрибировано как «Лельер», но на записях мы слышим «Невьер». В 1875 году, когда родилась Жанна, в Арле были две акушерки из семьи Невьер: Брижит Невьер (1840—1894) и Тереза Жозефина Гуиран (1840—1907). Они стали невестками 13 ноября 1861 года, когда Брижит вышла замуж за торговца Жана Одибера Бастида, а Тереза вышла замуж за брата Брижит, камнереза Гийома Невьера. Франсуа Робин-Шампиньоль нашел запись о смерти Брижит в Марселе. Она умерла до рождения Ивонны, поэтому могла принимать роды у матери Жанны, но не у Жанны. Ивонна могла бы легко спутать этих двух родственных акушерок, но Тереза жила на той же улице дю Рур, что и Кальман в 1876 году, поэтому вполне вероятно, что она принимала роды у матери Жанны.

В 1898 году мадам Гуиран было 58 лет, она жила по адресу 24 рю де ла Рокетт и была активна в качестве акушерки, поэтому она могла помогать Жанне при родах. Рождения Жанны и Ивонны не были зарегистрированы их акушерками, поэтому нет никаких записей, подтверждающих это.

Доктор Лебр упоминает, что в роде Кальман было несколько акушерок. Мы знаем, например, что Онорад Гарриг помогала при рождении деда Жанны, Антуана Кальмана, а ее внучка Онорад Кальман была акушеркой при рождении матери Жанны, Маргариты Жиль. Мадам Невьер не была родственницей мадам Кальман, но могла сыграть свою роль в ее появлении на свет.

Воспоминания об акушерке иногда цитируются как доказательство подлинности Жанны [29], потому что Ивонне было всего 9 лет, когда она умерла. Однако, у мадам Гуиран была внучка Мария Тереза Луиза Невьер, родившаяся 3 марта 1898 года, которая училась одном классе с Ивонной. Тем не менее, ее бабушка, скорее всего, была известна как мадам Гуиран, и именно так она подписывалась в актах о рождениях как в 1875, так и в 1898 году. Во Франции женщины сохраняют свою девичью фамилию в официальных документах, но некоторые становятся известными под фамилией мужа. В отличие от мадам Бене-Кост или Марии Феликс, которая подписывалась как Мари Кальман, мадам Гуиран принадлежала к первой категории.

На аудиозаписи мадам Кальман сначала говорит, что эта акушерка помогала рожать ее матери. Доктор Лебр удивился, потому что он уже однажды спрашивал об ее акушерке, и тогда мадам Кальман называла имя мадам Невьер (декабрь 1992 года, продолжение 13:20). Почему ей сначала пришли в голову роды ее матери, а не ее собственные, если она считала, что мадам Невьер участвовала в обоих? Это похоже на еще одну оговорку, когда Ивонна говорит от своего имени, а затем исправляется.

 
Вывод: Воспоминания мадам Кальман об акушерке не являются свидетельством в пользу ее достоверности. Оговорка, когда она ссылается на свою мать, вероятно, имея в виду Жанну, и присвоение фамилии внучки ее бабушке, являются свидетельством в пользу подмены. Мы оцениваем это как свидетельство в пользу подмены с коэффициентом вероятности 2.
 

ПОЭТ ФРЕДЕРИК МИСТРАЛЬ

По словам одного из биографов Кальман, Жан Клода Лами, поэт Фредерик Мистраль, получивший Нобелевскую премию по литературе в 1904 году, подарил Жанне серебряную брошь в форме цикады – символа Фелибриджа, организации, которая продвигала провансальский язык с 1854 года.

Мадам Кальман говорила, что она потеряла эту брошь. Возможно, она была продана вместе с бриллиантовым колье ее матери и другими драгоценностями, чтобы заплатить за виллу в 1933 году: в контракте было указано, что часть необходимой суммы должна была быть выплачена из приданого Жанны.

Министр здравоохранения Франции Филипп Дуст-Блази подарил мадам Кальман реплику броши на 120-й день рождения Жанны. По данным Таймс,

 
Министр проложил путь к ее двери и получал ежемесячный бюллетень о состоянии здоровья своего национального достояния. [22]
 

Лами ошибочно идентифицировал эту фотографию молодой Ивонны как Жанну и включил ее в качестве единственной иллюстрации к своей книге [1], стр. 137. Пари Матч также подписал ее Жанной, за несколько месяцев до ее предполагаемой встречи с Ван Гогом [30].

Валидаторы мадам Кальман спросили ее, помнит ли она Мистраля.

 
«Да! Да, он был другом моего отца… Хм, он был другом моего мужа!» ответила она [2], стр. 99; [3], стр. 105; [7] (7 сентября 1994 00:30).
 

Она оговорилась и назвала Фернана своим отцом, а не мужем. Это необычная ошибка даже для столь преклонного возраста, но, она, конечно, было бы естественной, если бы мадам Кальман была Ивонной, так что ее первоначальные слова были правильными. Мадам Кальман многократно называла Фернана своим отцом, но никогда не называла Николя своим мужем.

Валидаторы хотели, чтобы она рассказала больше. «Вы помните его дом в Майане?» «Вы помните, как он получил Нобелевскую премию?», и так далее. Каждый раз она отвечает «Да» или «Очевидно». С таким стилем интервью сложно понять, помнила ли она что-нибудь на самом деле, или просто соглашалась. Конечно, журналисты и другие авторы часто сообщают об этих фактах так, как будто она сама их рассказала, усиливая иллюзию, что у нее были обширные воспоминания о своей ранней жизни.

 
Вы помните, как он умер?
Хм! Смутно, мой муж помнит лучше.
 

Такой ответ можно ожидать от того, кто совсем не помнит, но не хочет в этом признаться или боится ошибиться. В видеоинтервью, записанном для ИНА в 1987 году, мадам Кальман была более разговорчива и рассказала, что они посещали поэта в Майане, коммуне в 25 км к северу от Арля, где Мистраль прожил всю свою жизнь:

Весьма вероятно, что Фернан действительно был знаком с поэтом. Хотя Мистраль был на 38 лет старше, они учились в одном и том же лицее в Авиньоне. Как поставщик ткани и готовой одежды, в том числе, традиционных костюмов Прованса, магазин Кальман принимал активное участие в мероприятиях, организованных Мистралем, таких как балы Мирей. В 1914 году Фернан был одним из редакторов брошюры Тра Провенсландо на провансальском языке.

В 1909 году магазин Кальман выставлял в своих витринах портрет Мистраля, вышитый на шелке. В том же году Мистраль открыл музей Арля на его нынешнем месте, а его статуя была установлена на площади Форума. Фернан, Жанна и Ивонна, вероятно, присутствовали на обоих мероприятиях.

В 1997 году провансальский журнал Прувенсо д’аро опубликовал статью «Жано Кальман», согласно которой она заявляла, что танцевала с Мистралем. Тем не менее, автор был настроен скептически, поскольку имя Кальман не фигурировало в списке спонсоров памятника поэта.

Когда Мистраль умер в Майане в 1914 году, Жанне Кальман было 39 лет. Даже если бы Кальманы не смогли присутствовать, учитывая дружбу Мистраля с Фернаном, Жанна должна была хорошо запомнить это масштабное событие. Ивонна, которой было 16 лет, наверное не была слишком вовлечена.

В 1994 году валидаторы поговорили с мадам Кальман о посещении поэта в его доме, и о плохом состоянии его здоровья в конце жизни, но она была уклончивой и не предоставила никаких подробностей [7] (25 мая 1994 02:00; 25 мая 1994 41:50; 10 июня 1994 03:30).

 
Вывод: Cмутные воспоминания мадам Кальман о Мистрале и ее оговорка больше соответствуют Ивонне. Мы присваиваем этому свидетельству коэффициент вероятности 2 в пользу подмены.
 

КУЗЕН ФАССЕН

Эмиль Фассен (1842—1922) – юрист, историк и мэр Арля с 1878 по 1880 год – был очень близок семье Кальман-Феликс. Тетя Фернана была его женой, и он был одним из свидетелей на свадьбе Жанны. Нет сомнений, что она знала его очень хорошо.

Фассена можно заметить вместе с Кальманами на фотографиях крещения. На втором снимке Ивонна держит ребенка, вероятно, Жермен Фассен – внучку Эмиля и дочь Поля и Луизы, крещеную в 1904 году.

На этих фотографиях подтверждена только личность Ивонны, но женщина, сидящая в центре в модном платье, скорее всего – ее бабушка Мария Феликс. Мужчина, стоящий позади Марии, узнаваем как Эмиль Фассен.

Муж Марии и отец Фернана, Жак Кальман, был похоронен рядом с Эмилем Фассеном, который умер 36 лет спустя, что подтверждает их крепкую дружбу [57].

Пьер Фассен (1912—2011) был внуком Эмиля и троюродным братом Ивонны, но он не был кровным родственником Жанны, поэтому «кузеном» его могла назвать Ивонна, но не Жанна.

В записи о крещении Ивонны есть две подписи Фассенов: Теодора, который позже стал адвокатом в Эксе, и еще одна, возможно, Поля, который умер в 1930 году во время охоты в Сен-Мартен-дю-Кро.

Тем не менее, мадам Кальман смогла вспомнить только Пьера, который родился в 1912 году. Ивонна и сестра Пьера, Жермен, были сфотографированы вместе на фестивале костюмов в Сен-Трофиме в начале 1920-х годов. Позже Жермен вышла замуж за Поля Мишеля, инженера из Марселя, и покинула Арль.

Записка Жозефа (который к тому времени использовал новую двойную фамилию Бийо-Кальман), предназначенная Пьеру Фассену в 1935 году, предполагает, что Фассен не знал о подмене: Жозеф пишет, что он присоединяется к своим родителям, чтобы поздравить Пьера с помолвкой. Позже Фредди отправил Пьеру письмо с наилучшими пожеланиями на свадьбу.

Пьер был адвокатом, поэтому соучастие в подмене было бы для него профессиональным риском. Он знал Ивонну в 1920-х годах и, по словам своей дочери Клод (которая считает подмену «невероятной»), общался с мадам Кальман в 1950-х годах. Тем не менее, длительный перерыв между их встречами позволил ей обмануть своего кузена без особого труда: внешность мадам Кальман соответствовала тому, что можно было ожидать от постаревшей Жанны. Мы учитываем это в байесовском анализе, оценивая вероятность того, что Ивонна не будет поймана после подмены, как 0,001.

Вывод: Воспоминания мадам Кальман о Пьере Фассене как о кузене соответствуют предположению о том, что она была Ивонной. Жанна, в отличие от Ивонны, прекрасно знала Эмиля Фассена, который не был ей родственником, но был свидетелем на ее свадьбе. Мы присваиваем этому свидетельству коэффициент вероятности 2 в пользу подмены.

КУЗЕН КРУАНСОН И КУЗЕН БУРДЕЛОН

Николя Круансон (1872—1950) был сыном сестры Жака, Марты Кальман, и Метью Круансона. Отец умер, когда ему было шесть лет. Марта умерла в том же году, что и Жак, оставив 14-летнего Николя и его младшую сестру Маргариту (1874—1899) сиротами.

Николя Круансон был троюродным братом Жанны и двоюродным братом Фернана по отцовской линии. Мадам Кальман назвала его двоюродным братом по линии отца – ошибка, которую можно скорее ожидать от Ивонны. В начале 1900-х годов Николя Круансон был политиком-социалистом, а также президентом музыкального общества Этюдиантина Арлезьен, в котором пианисткой была Чезари Гашон, а музыкальным руководителем – композитор Андре Мари Бурделон (1867—1919). Мадам Кальман никогда не упоминала о нем. В отличие от Круансона, Бурделон действительно был двоюродным братом Жанны по отцовской линии и свидетелем на ее свадьбе, а также автором музыкального произведения «Кузина Жанна».

Позже Круансон был хорошо известен в Арле в качестве владельца продуктовых магазинов, а также как организатор городских торжеств и фестивалей, включая корриду «Кокард д’Ор» на арене Арля, которая продолжает проводиться в наши дни. Они с Фернаном были членами того же велосипедного клуба, что и Мариус Аллард (1871—1895), который выиграл несколько престижных гонок перед своей ранней смертью от туберкулеза. Кузены вместе организовывали балы в 1900-х годах и заседали в комитете благотворительных фестивалей вплоть до смерти Фернана в 1942.

В 1898 году Жанна была свидетельницей на свадьбе сестры Николя, Маргариты Круансон, с Мариусом Дешоном. Мадам Кальман спросили, помнит ли она, как была свидетельницей на свадьбе, и был ли это сын или дочь Николя Круансона. Она решила, что была свидетелем на свадьбе самого Николя Круансона. Доктор Лебр подтвердил ее слова, сказав, что они проверили эту информацию.

Между 1899 и 1910 годами у Николя и его жены Луизы Хус родилось три дочери и два сына. Одна из дочерей, Маргарита, умерла во младенчестве, и есть информация, что она похоронена в склепе Кальман на кладбище Тринкетай. Двое других, Марта и Фернана, выросли и вышли замуж. Как и Пьер Фассен, они получили высшее образование в Эксе в начале 1920-х годов и стали юристами, что было очень необычно для женщин в те времена.

Один из сыновей, Поль Фернан Круансон, умер в 1937 году.

Семья Кальман была включена в уведомление о смерти как близкие родственники, и это было использовано в качестве аргумента против подмены личности его племянницей Мартин Круансон:

 
Смерть моего дяди в 1937 году – Жанна упоминается с мужем – Ее дочь умерла в 1936 (sic) – присутствующие не заметили подмены?!
 

Доктор Лебр трижды спрашивал мадам Кальман о семье Круансон в аудиозаписях [7] (25 февраля 1993 07:00; 10 и 15 июня 1994 05:00; 23 июня 1994 года 06:20).

Он упомянул двух сыновей Николя Круансона и сказал, что один из них женился на англичанке по имени Симпсон. Видимо, Лебр перепутал его с дочерью Мартой, которая вышла замуж за Гарта Лесли Сиббонса из Канадской тихоокеанской железной дороги в январе 1927 года. Это было сразу после рождения Фредди, когда Ивонна, вероятно, была больна. Ее сестра Фернана вышла замуж за Пьера ле Баса полгода спустя.

Мадам Кальман знала только, что сам Николя Круансон женился на Луизе из Марселя. Она не смогла рассказать ничего о его сыновьях (даже их имена), и сказала, что не видела мальчиков Круансона. Позже она вспомнила имя сына Рене, когда Лебр упомянул его. Хотя Кальманы были упомянуты в уведомлении о смерти семьи Круансон в 1937 году, такие анонсы не являются показателем близкого общения, как это было заявлено валидаторами Кальман в отношении уведомления о смерти Ивонны.

 
Вывод: Мадам Кальман путалась в своих семейных отношениях с Николя Круансоном и не знала, на какой свадьбе она была свидетелем. Мы ожидали, что она будет лучше помнить эту семью, учитывая, насколько они были близки. Это свидетельство показывает, насколько мадам Кальман отдалилась даже от своих ближайших родственников. Ее ошибки больше согласуются с тем, что она была Ивонной. Мы присваиваем этому свидетельству коэффициент вероятности 2 в пользу подмены.
 

ДОКТОР УРПАР И ДОКТОР РЕЙ

Доктор Лебр спросил мадам Кальман, знала ли она доктора Урпара, и она рассказала, что он был семейным врачом ее родителей, и упомянула о его деятельности на улицы Арены (23 июня 1994 10:50; 17:45).

Доктор Мари Жюль Жозеф Урпар (1857—1915) действительно жил по адресу рю-дез-Арен 28 и был хорошо известен и уважаем в городе. Его бюст работы Феригуля был установлен в Общественном саду в 1918 году.

Доктор Урпар уже был главным врачом в больнице Арля в декабре 1888 года, когда Ван Гог был госпитализирован туда со своей знаменитой травмой уха. Он также был президентом Союза врачей Арля и активным членом комитета по оказанию помощи раненым солдатам. В 1915 году он умер (по-видимому, от туберкулеза), став жертвой профессиональной самоотдачи. В том же году доктор Луи Рей (1878—1973) основал туберкулезный диспансер, который впоследствии возглавил его брат Феликс.

В декабре 1932 года Фернан Кальман, будучи президентом Ассоциации выпускников колледжа Арля, посвятил речь памяти доктора Феликса Рея – также активного члена этого общества, который умер в начале того же года.

Довоенные записи больницы Арля не сохранились, и маловероятно, что Жанна или Ивонна когда-либо там лечились. Пациенты, у которых был туберкулез, обычно держали свое общественно порицаемое заболевание в тайне. Мы не знаем, какие врачи консультировали их после смерти доктора Урпара, и мадам Кальман никогда не говорила об этом.

Когда Ивонна заболела в 1927 году, вполне вероятно, что доктор Беро, доктор Моризо или доктор Феликс Рей конфиденциально посоветовали ей отправиться на лечение в Верхнюю Савойю. Три года спустя кто-то из них мог порекомендовать Лейзан.

После смерти Феликса Рея в 1932 году его младший брат Луи Рей – радиолог и передовик лечения туберкулеза в Арле – мог бы лечить Жанну как Ивонну, если он не был знаком с ними раньше.

Мадам Кальман утверждала, что Феликс Рей приходил к ним, чтобы показать свой портрет, который только что написал Ван Гог.

Мадам Кальман упомянула о красных щеках, но на портрете из Пушкинского музея в Москве можно обнаружить только красные волосы и ухо. Собственное ухо Ван Гога, первоначально сохраненное доктором Реем, было утеряно. Бернадет Мерфи утверждает, что Винсент отрезал себе все ухо, а не только мочку, как он заставил всех поверить. Недавно она обнаружила письмо, подготовленное доктором Реем в 1930 году для Ирвинга Стоуна, автора биографии Ван Гога «Жажда жизни» [20].

Рассказ о приключениях этого портрета был записан Рене Гараньоном, который взял интервью у дочери Феликса, Полины, в 1970-х годах:

 
Вот история этой знаменитой картины, которая сейчас находится в Пушкинском музее в Москве. Напомним, что 23 декабря 1888 года, после бурной ссоры с Гогеном, Ван Гог отправился в Дом толерантности по адресу рю-дю-Бут 1, позвал Рашель, и отдал ей мочку уха.
Затем он пошел домой. На следующее утро его хозяйка вошла в его комнату и обнаружила, что он купается в крови. Приехала полиция и доставила его в больницу. Именно интерн Рей (папа еще не был врачом) принял его и позаботился о нем. Его пришлось поместить в отдельную комнату с высокими окнами, снабженными решетками. Это не понравилось моему отцу, который был добрым и милосердным (кстати, Ван Гог говорил об этом во всех письмах, которые он писал Тео). Но таковы были правила.
Через три дня Винсент восстановил спокойствие. Вопреки всем советам, отец взял на себя обязательство поместить его в общую комнату, где он вел себя очень хорошо… потому что теперь он был лишен алкоголя.
У папы, как и у всех стажеров, был кабинет на первом этаже. Он разрешил Винсенту приходить туда, чтобы писать своему брату Тео. Именно в этом кабинете Ван Гог познакомился с Луи Реем (1878—1973), младшим братом Феликса, который приходил, чтобы сделать домашнее задание, по дороге из колледжа, который тогда располагался на улице Республики, очень близко к Отель Дье (бывший колледж теперь стал Музеем Арлатен).
Мой отец был очень добр к Винсенту. Однажды он сказал: «Вы знаете, доктор… Вы были очень добры ко мне, очень преданы, и вы очень хорошо заботились обо мне. Я собираюсь сделать ваш портрет и подарить его вам». Тогда папа (который, вероятно, никогда не видел картин Ван Гога) ответил: «Если хочешь, Винсент», но он сказал это без особой убежденности, просто из доброты своего сердца, чтобы не расстраивать художника. Ван Гог написал портрет доктора и предложил его ему. Папа поблагодарил, но, когда он увидел свой портрет, он нашел его неправдоподобным и смешным.
Он забрал картину домой (он еще не был женат и жил с родителями). Бабушка, увидев его, сказала: — «Зачем тебе этот портрет? Я не хочу, чтобы это было в моем доме». Дедушка ответил: «Слушай, это все же лицо твоего сына. Мы поместим его в наш маленький коттедж в Пунчо».
Несколько лет спустя, мои бабушка и дедушка купили недвижимость рядом с ипподромом. Они решили арендовать маленький коттедж в Тринкетай и перевезли оттуда мебель, в том числе портрет Феликса. Моя бабушка не передумала. Картина, по ее словам, была такой же нелепой, как и всегда. Что с ней делать? В семейном доме у моста Тринкетай (рю Анатоль Франс 6) была терраса, где она выращивала кур и голубей, которых привезла из сельской местности. Поскольку в курятнике отсутствовала доска, она попросила установить картину, чтобы заполнить отверстие.
Время шло. Папа женился в 1896 году и поселился в Арле после того, как плавал в течение четырех лет (1890—1894) в качестве военно-морского врача. Мама, как хорошая молодая невеста, взялась убирать папин шкаф, который уже использовался два года, сверху донизу. В шкафу она нашла рисунки и картины Ван Гога. Он, должно быть, сделал их в папином кабинете (или в общей комнате Отеля Дье), и папа, собрав их, положил в свой шкаф. Мама, не зная, что с ними делать, выбросила их в мусорное ведро.
Папа также был врачом в пожарной команде Арля, и, поскольку он был старшим офицером, он иногда заменял врача-майора на станции, когда последний отсутствовал. Однажды в апреле 1901 года ему представился солдат. Папа осмотрел его и сказал: «Ты не болен» и отправил юношу подальше. На следующий день молодой человек вернулся. Феликс спросил: «Почему ты притворяешься больным?».
Солдат отвечает: «Ну, раз вы понимаете, я объясню. В Марселе проходит выставка импрессионистов, и, поскольку я художник, я хотел бы сходить туда и увидеть их». Папа ответил: «Ты импрессионист? Ну, ты не поверишь, но я видел необычного. Его звали Винсент Ван Гог. Этот Ван Гог, которого я лечил в Отель-Дье; он написал мой портрет». «Не может быть! Вы были бы так любезны, если бы показали его мне». «Послушайте, я вообще не знаю, где он находится. Я спрошу маму».
Бабушка сказала ему, что она заменила портретом доску курятника на террасе. Папа сказал: «Этот солдат, которого зовут Камуан и который является художником, хотел бы его увидеть». «Тогда, — ответила бабушка, — нам придется помыть его, потому что он очень грязный».
Затем, Камуан пришел к нам домой и поднялся на террасу с папой. Камуан упал на колени в восхищении перед холстом. Солдат ушел в отпуск и из Марселя написал отцу: «Если вы решите продать картину, скажите мне цену, которую хотите за нее. Поскольку моей матери нужна была люстра для гостиной, она сказала моему отцу: «Тебе нужен этот портрет, который Камуан находит таким красивым? ’ Папа ответил, что нет. «Тогда продай».
Папа написал письмо Камуану и показал его родителям. Он попросил очень маленькую сумму, такую нелепую сумму, что, если вы не возражаете, я вам ее не скажу. Мои бабушка и дедушка были в ярости: «Ты не собираешься продавать такой кусок мусора — тебе лучше просто отдать его. Если ты получишь за это пять франков, это будет лучшая цена в мире». Папа не сдался и ответил: «Я не знаю, сколько это стоит, но я поставлю тройку поверх этого». Он отправил письмо, получил деньги по почте, и отослал картину.
Три недели спустя доктор Делон из Нима, брат которого был в Париже, написал папе: «Если вы продадите свой портрет, у меня есть покупатель за 25 000 франков». Папа ответил ему, что картина продана. Чтобы поблагодарить отца, Камуан предложил ему картину «Порт Кассиса». Шли годы. В 1919 или 1920 году Гюстав Кокио, который готовил книгу о Ван Гоге, пришел к отцу и сказал ему, что импрессионисты теперь очень известны, и что картины Ван Гога приносят большие деньги. Папин портрет передавался из галереи в галерею, от искусствоведа к искусствоведу и был куплен русским коллекционером. Картина дважды выставлялась во Франции, в Бордо и в Париже.
Был поставлен спектакль, в котором картина использовалась, чтобы заткнуть отверстие в курятнике. Нам не понравилась эта пьеса, потому что она высмеивала семью. Драматург не постеснялся сохранить имена Феликса и Анжелики, моего отца и матери. А еще есть книги о Ван Гоге. Все они говорят о моем отце. Все авторы – или почти – говорят, что Феликс Рей был очень хорош для Винсента, но есть писатель, который утверждает, что у моего отца были довольно буржуазные вкусы. Он избавился от картины, потому что ничего не понял. И папа очень расстроился.»
 

Пересказав интервью дочери доктора Рея, Гараньон приводит собственную версию событий:

 
Нам осталось составить историю картины. Подведем итоги. Интерну Рею было 23 года, когда он лечил госпитализированного художника с 24 декабря 1888 года по 7 января 1889 года. Чтобы поблагодарить «милостивого доктора», Винсент нарисовал его портрет. 17 января Ван Гог написал своему брату, что он закончил портрет доктора Рея и что он подарил его «в качестве сувенира» (письмо 571F).
Портрет был написан в кабинете врача, который находился на северной стороне Отель-Дье, третья дверь справа. Если сравнить портрет с фотографиями того времени, то можно понять, что Винсент «подкорректировал» доктора. Доктор Мишель подробно настаивает на этом на странице 165 своей книги. Но Рей не смирился с тем, что вместо каштановой бороды и каштановых волос, живописец сделал ему зеленую бороду и красные волосы. Реакция семьи также была негативной.
Луи Пьерар правильно заметил, что у доктора «слегка азиатский вид». Воспоминания о Японии, которую Винсент мечтал увидеть. Cходство между картиной и фотографиями было просто поразительное (Р. Пикванс). Винсент также попросил своего брата прислать доктору репродукцию «Урока анатомии» Рембрандта, чтобы поблагодарить его за заботу. Эта гравюра оставалась в его кабинете до выхода на пенсию. У младшего брата Феликса, Луи Рея, также была картина маслом с изображением урока анатомии в его кабинете на рю де Л'Отель-де-Виль. Любопытно!
Вверенный Камуану портрет и некоторые другие картины были сданы на хранение Молинарду. Несколько недель спустя дилер объявил, что, не найдя покупателя, он отправляет их Воллару, своему корреспонденту в Париже. Получив картины, парижанин ответил, что у него есть покупатель за триста пятьдесят франков (150 франков за портрет и 200 за другие картины). Это находка. Рей получает деньги. Картина называется «Портрет мужчины на подрамнике, бюст слегка повернут вправо, подписан красным цветом: Винсент, Арль, январь 1889 года».
Картина больше не упоминалась до 1908 года. Она была куплена галереей Поля Кассирера в Берлине, а затем галереей Друэ в Париже. Друэ продал портрет в том же году коллекционеру Щукину за 4600 франков.
Идентичность портрета была установлена только шестнадцать лет спустя, 26 сентября 1924 года. Действительно, биограф Ван Гога Жакоб Барт де ла Фай, разыскивая стажера Отель-Дье в Арле, прислал ему фотографию портрета: «Это вы? ’ «Да, это я», — ответил Рей. Четыре года спустя Феликс Рей вышел на пенсию. Он также получил фотографию портрета, присланного господином Терновцом, директором Музея современного искусства в Москве, который выставлял портрет после того, как он был конфискован Октябрьской революцией. Сейчас она находится в Пушкинском музее.
В одном из своих лучших романов, «Львы Арля», Иван Одуар, мой бывший учитель английского языка в Арльском колледже, очень хорошо подытожил в нескольких строках, полных юмора, то, что произошло: «Ван Гог в прошлом смиренно представлял свои картины некоторым из этих беотийцев. Они использовали их, чтобы заткнуть дыры в своих шкафах, и впоследствии чуть не умерли от злобы. С тех пор они пытаются компенсировать это. Они так злятся на то, что пропустили Ван Гога, что покупают любую ерунду на случай, если однажды она будет стоить целое состояние… [58]
 

Некоторые детали этих воспоминаний (например, кто именно использовал портрет в качестве ставни в курятнике) отличаются от тех, которые предоставила мадам Кальман, но в целом она продемонстрировала хорошее знание этого анекдота. К сожалению, в опубликованных записях нет упоминаний о докторе Рее или о докторе, который лечил Ивонну.