Текст книги "Человек, которого я убил"

Часть третья

Глава 1

Я уходил прочь не торопясь, с достоинством. Но как только стоянка скрылась из вида, не выдержал и побежал. Полина не смогла мне помочь, и никто помочь мне не сможет.

– Прости, – сказала она таким тоном, каким говорят: «Иди прочь».

Нет, конечно, все было не так. Тон ее был очень печальный и сожалеющий. Она не меньше меня страдала оттого, что не может помочь. Злые мысли, злые чувства мои и страшная обида исказили ее слова.

Но сути это все равно не меняет. Я ухожу прочь. Бегу, убегаю прочь. Под ногами черный мокрый асфальт – снова дождь, снова ночь. Я и не заметил, как она наступила.

Все это время Полина была рядом, сопровождала меня в моих мучительных повторениях. Ее рука удерживала, не давала соскользнуть в пропасть. А теперь ее нет.

– Прости…

Прощаю. Спотыкаясь, бегу, убегаю прочь. От нее, от себя. Назад к разбитому зеркалу.

Вот и улица, на которой не горят фонари, где я так долго блуждал. Если бы мог опять заблудиться! Я не хочу возвращаться туда. Не хочу вспоминать то, о чем забыл той страшной ночью.

Дом. Черный, холодный. Мой дом. На самом верху, в мансарде, тускло светится единственное окно. Захожу. Поднимаюсь по лестнице – звук моих собственных шагов пугает, рождая мучительное воспоминание: я стою у окна в тускло освещенной комнате, слышу, как кто-то поднимается по лестнице, и понимаю, что сейчас произойдет нечто непоправимо ужасное. Болью взрывается висок. Ноги слабеют и не желают идти. Но нужно подняться, замкнуть круг.

Дверь поддается с трудом. Даже дом сопротивляется моему последнему решению. Вхожу в комнату. Кажется, за время моего отсутствия бра еще больше потускнело. Но осколки разбитого зеркала ослепительно ярко сверкают. Голова разрывается от боли. Не потерять бы сознание. Не забыть написать записку.

Невозможно вынести этой боли! Я лег на диван, чтобы переждать приступ. Рука неловко подвернулась, ноги затекли, будто в таком положении пробыл уже много часов, взгляд уперся в пустую зеркальную раму. Комната закружилась…

Где-то далеко, в глубине дома, зазвонил телефон. Да ведь он все время звонит – перестанет на короткое время и снова.

Комната кружится, как карусель, невозможно сосредоточиться. А нужно сделать так много: поднять пистолет – он упал, когда прогремел тот, первый выстрел, написать записку, собрать из осколков зеркало. Комната кружится… Карусель выносит из комнаты прочь.

Адвокат Беляев, посмеиваясь, протягивает визитку: «От сумы и от тюрьмы не зарекайтесь. Мало ли как повернется жизнь?» Незаметно, чтобы его не обидеть, засовываю визитку за сиденье, не зная еще, что услуги адвоката мне понадобятся, что очень скоро я стану убийцей. Адвокат моей совести все это время меня защищал от меня самого. Жаль только, что похитил записку. Писать новую просто нет сил…

Карусель сделала круг, вернув в исходную точку. Поднять пистолет. Рука так затекла, что совершенно не слушается. Поднять пистолет – и закончить.

Нет, еще записка и зеркало.

Преодолевая это дьявольское кружение, поднялся, пошел, пошатываясь и спотыкаясь на каждом шагу. Комната показалась бесконечно огромной, путь к письменному столу занял целую жизнь… Осмысление целой жизни. Я убийца, адвокат моей совести мертв, моя жертва потребовала пересмотра дела, новый суд приговорил меня к смертной казни. И сейчас я приведу приговор в исполнение.

На столе лежала записка. Я удивился: когда успел ее написать и почему об этом забыл? Но, прочитав, понял, что это та самая, утерянная стараниями Беляева записка. Она оказалась очень короткой и совсем не объяснила причин, по которым я совершил убийство, зря так долго ее добивался. Но зато ее текст как нельзя лучше подходил для моей новой цели.

Я – убийца, потому, находясь в здравом уме и рассудке, истребляю себя.

Перечитав записку еще раз и решив, что другой писать и не нужно, отправился в обратный путь. Оставалось самое сложное.

Осколки зеркала не желали соединяться в целое. Выскальзывали из рук, плохо подгонялись друг к другу. Совсем как мои разбитые, искалеченные воспоминания. Не знаю, зачем с таким трудом восстанавливал зеркало, но чувствовал, что это обязательно нужно сделать.

Мое посмертное наказание будет состоять в том, что я вечно стану восстанавливать разбитое зеркало.

Но вот наконец все осколки встали на свои места. Рука нащупала пистолет на полу, онемевшие пальцы обхватили его. Как трудно поднять, донести!..

Шаги. Поднимаются. По лестнице. Нельзя допустить повторения. Нужно успеть завершить до того, как…

Поворачиваюсь к зеркалу и с размаху налетаю на взгляд своей жертвы. Из зеркала на меня смотрит человек, которого я убил.

Глава 2

Предсмертные сны умирающего, воспоминания прожитой жизни, мучительный поиск ошибки – вот что такое ее видения. Если бы она с самого начала это поняла! Тогда, три дня назад, его можно было спасти, а теперь неизвестно, успеют ли. Столько времени потрачено впустую! Они искали жертву Максима, а ведь это было так очевидно, что его жертва – он сам.

Самоубийца. Убийца самого себя. Палач и приговоренный в одном лице. Убийца и жертва. Метафизическое раздвоение личности, а вернее, распад на две противоборствующие половины. «Он разрушил мою жизнь, являлся постоянной угрозой моим близким», – говорил Максим и тут же: «Из-за меня чуть не погиб отец… По моей вине чуть не погибла невеста… Это я привез колье, из-за которого напали на мать»… «Он» и «я» все время ходили рядом. Максим так мучительно переживал любое несчастье, которое постигало близких, что воспринимал его как свою вину. И в конце концов понял, что, пока он жив, им все время угрожает опасность, он – тот человек, из-за которого однажды случится непоправимая беда, он – тот человек, которого нужно устранить. Но сам ли он это понял, или его к этому подтолкнули? Подсказали, довели до самоубийства? Вряд ли сам. А если так, она знает, кто это сделал. Семенов и эта женщина, Вероника, кем бы она ни была.

– Слушай, – обратилась она к Виктору, – помнишь, ты начал рассказывать легенду о Веронике, а я тебя перебила.

– Помню. Но легенда – это и в самом деле не важно. Дело в том, что Вероники две: та, из легенды, и совершенно реальная, она работает секретаршей у Семенова. Я не успел тебе сказать, ты… была вне зоны действия моих слов. – По его голосу она поняла, что он улыбается. – Она бывшая жена Дубровина, владельца машины, которая тебя сбила.

– Да-да, – нетерпеливо перебила Полина. – Ты говорил об этом. Секретарша Семенова – это интересно. – Она немного помолчала. – Но, знаешь, сейчас меня больше интересует та, первая Вероника, мистическая. Ты не мог бы снова рассказать эту легенду, до конца. Обещаю, что больше не буду тебя обрывать.

– Хорошо, – с готовностью согласился Виктор – он был рад отвлечь Полину от тягостных мыслей. – Жила-была одна счастливая женщина, и звали ее Вероника, – «сказочным» тоном начал он. – Вероника очень любила своего мужа Александра, а он, подлец и негодник, ее предал: влюбился в другую и решил Веронику извести, а вернее, довести до самоубийства. Стал подбрасывать анонимные письма, в которых говорилось, что муж ей неверен, и все такое прочее. Но изводиться она не пожелала, наветам на своего обожаемого Александра не поверила. Тогда он задумал ее убить. Распустил слухи, что жена его сумасшедшая, несколько раз пыталась порешить себя, да он вовремя оказывался рядом и успевал ее спасти. Потом написал записку ее почерком и застрелил в мансарде того самого дома, который спустя чертову прорву лет приобрел наш Максим. Никто не заподозрил преступления, все решили, что Вероника покончила счеты с жизнью сама, так как была к этому склонна. Влюбленные продолжали тайно встречаться, думая через год сыграть свадьбу. Но не тут-то было. Никакой свадьбы не состоялось. Состоялись похороны. Примерно через два месяца Александр застрелился в той самой мансарде, в которой убил Веронику, и из того же самого пистолета. В своей прощальной записке он признался в своем злодеянии и рассказал, что Вероника постоянно являлась к нему и требовала искупить своей кровью вину перед ней. Грозила, что если он этого не сделает, то погибнет самый близкий ему человек.

– Я идиотка! – закричала Полина, хоть и обещала Виктору, что перебивать его рассказ не будет. – Полная идиотка. Если бы я тогда выслушала эту историю до конца, на целых три часа раньше могла бы понять, что к чему.

– А могла бы и не понять, – спокойно возразил Виктор. – Ладно, слушай дальше, история еще не закончилась. Александр был первой жертвой Вероники. Но не последней. Самоубийства начали происходить в этом доме с завидной регулярностью. Всегда в мансарде, всегда из этого пистолета. От него пытались избавиться, но каждый раз пистолет появлялся перед самоубийством очередной жертвы. А жертвами всегда были мужчины, так или иначе повинные в смерти какой-нибудь женщины. Вероника являлась к ним и требовала искупить свою вину кровью, иначе она заберет жизнь близкого человека. Она была беспощадна в своей мести, никто не мог ей долго сопротивляться, потому что к страху за жизнь близкого прибавлялись невыносимые раскаяния за уже совершенное преступление. Мне кажется, ей это было даже важнее, чем кровь ее жертвы. Так вот, долго выдержать такого террора никто не мог. За исключением одного человека. Это было в самом начале прошлого века. Михаил, молодой врач, которого подозревали в смерти его сестры, сопротивлялся почти год. Но его психика не выдержала, он сошел с ума, у него началось раздвоение личности.

– Раздвоение личности? – опять не выдержала и перебила рассказ Виктора Полина. – И в чем это проявлялось?

– Его личность распалась на две составляющие – убийцу и жертву. Самоубийство в конце концов он воспринял как убийство некоего постороннего человека.

– Но откуда это стало известно?

– Из записки, которую он оставил, прежде чем застрелиться. И из дневника, который все это время вел.

– Интересно было бы почитать!

– Дневник к легенде не прилагался. Но дело в том, что Михаил не погиб, его смогли спасти. Он не убил, а только тяжело ранил себя. Потом выяснилось, что в смерти своей сестры он был не виноват. Убийцей оказался слуга. После неудавшейся попытки самоубийства Михаила он во всем сознался.

– А что же, эта Вероника не знала, кто настоящий убийца? Ладно люди, но она-то должна была знать наверняка.

– Действительно. Я как-то не подумал.

– И что потом случилось со слугой?

– Об этом ничего не сказано. Но зато делается прямо-таки философический вывод. Что на невиновного до конца Вероника подействовать не может. У виновного есть болевая точка – его вина, в нее она главным образом и бьет, добивается угрызений совести, раскаяния, ужаса перед новой смертью по его вине. А у невиновного такой болевой точки нет. Потому и выходит у нее промашка.

– Не такая уж и промашка, невинного Михаила эта Вероника чуть было не угробила. Да и с Максимом… – еле слышно прибавила она.

– Да ну, ты что, поверила в эти сказки?

– А где ты, кстати, взял эту легенду? – проигнорировала она его вопрос.

– В Интернете.

– В Интернете? – Полина немного помолчала, что-то обдумывая. – И любой мог бы на нее выйти?

– В общем, конечно. Любой, кто заинтересовался бы историей этого дома.

– Понятно, – задумчиво проговорила она, – теперь все стало окончательно ясно: кто, почему и как.

Но сейчас самое главное – успеть спасти Максима. Три дня – слишком большой срок. Непомерно большой для того, кто находится между жизнью и смертью. А в том, что он все это время находился между жизнью и смертью, Полина была уверена, иначе бы она его не видела. Сегодня – как жаль, что только сегодня! – ей это стало понятно. Ее видения – это утекающая жизнь умирающих. Она не видит ни живых, ни мертвых, а только тех, кто находится между. Она слышит их последние мысли, проникает в их сны. Чтобы что-то изменить, помочь… Пока у нее это ни разу не получилось. Мужчина и женщина в реанимации, старушка, сны которой она видела во время прогулок в мае… Никому из них Полина не смогла помочь, она даже не поняла тогда, что происходит.

Максим больше всех нуждался в ее помощи, потому подошел так близко. Она прониклась им, его мысли и ощущения зачастую становились ее собственными. Почему же она не смогла разгадать смысл своих мыслей? Почему не поверила своим чувствам? Столько выстроила версий, а разгадка оказалась такой простой.

– Не переживай, успеем, – уверенно проговорил Виктор и положил свободную руку ей на плечо. – Мы уже подъезжаем. И медицина едет за нами. Мы спасем Максима, даже не сомневайся. – В этот момент, словно соглашаясь с ним, скорая помощь снова включила сирену.

Все это подействовало на нее успокаивающе, Полина откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. И тут увидела такое, отчего снова пришла в отчаяние. Максим стоял перед зеркалом, удивленно всматриваясь в свое отражение. В руке у него был пистолет. На эту картину наложилась другая: Максим, тяжело раненный, лежит навзничь на диване, рука его пытается нащупать пистолет, упавший на пол, не может, пытается снова и снова, и вот наконец ему удается. Рука с пистолетом медленно, но неуклонно приближается к виску.

– О боже! – закричала Полина. – Он сейчас снова выстрелит!

– Что, что ты видишь? – Рука Виктора дернулась от волнения, машина вильнула в сторону.

– Максим. Его видения и реальность. Он собирается повторить попытку.

К дому Максима они подъехали почти одновременно со скорой. Полина выскочила из машины, Виктор следом за ней. У крыльца он ее слегка отодвинул и дернул ручку двери.

– Закрыто, – в ужасе проговорил он. – Придется выбивать, а это еще такая потеря времени.

– Не нужно ничего выбивать. – Полина протянула ему связку из трех ключей. – Один от квартиры, – объяснила она, – другой, побольше, должен подойти к этому замку. Открывай быстрее!

Дверь поддалась, они стремительно вошли в дом. Машина скорой помощи затормозила у крыльца, захлопали дверцы, послышались голоса медиков.

– Наверх! – скомандовала Полина и, не дожидаясь Виктора, побежала вперед так уверенно, будто была здесь много раз и хорошо знала дорогу.

Их шаги оглушительно громко раздавались в тишине дома. Казалось, лестница никогда не кончится. Не успеть, ни за что не успеть – им еще нужно преодолеть два пролета, а Максиму осталось лишь нажать на спуск. Полина с ужасом ожидала – вот сейчас раздастся выстрел, и все будет кончено.

Дверь в мансардной комнате тоже оказалась закрыта.

– Третий ключ! – закричала Полина. – Тот, с двумя бороздками. – От волнения слова выговаривались плохо. И руки Виктора действовали плохо. А время уходило…

– Давайте я. – Подоспевший врач скорой помощи выхватил у Виктора ключи.

Он не видел никаких картин, как Полина, и не волновался за самого любимого, самого дорогого ему человека, как Виктор, и потому у него все получилось. Замок щелкнул, дверь распахнулась. Уверенными шагами профессионального спасителя человеческих жизней врач подошел к Максиму, легко обхватил его запястье и выдернул, как гнилой зуб, пистолет.

– Кислородная маска! – приказал он кому-то.

Оказалось, что комната прямо-таки наводнена людьми. Медицинские запахи вытеснили запах смерти, слаженные четкие движения оттеснили смерть. Оттеснили, но не прогнали, в любой момент она могла опомниться и захватить свою добычу.

Максим посмотрел на Полину и усмехнулся.

– Он снова без сознания! – прокричал врач кому-то. – Готовьте шприц, камфору!

– Все вышло так, как она хотела, – проговорил Максим. – Теперь все будет хорошо, никто больше не пострадает. Эта женщина…

– Кто она? – Полина попыталась взять его за руку, но не смогла. Врачи суетились возле Максима, возле его настоящего тела, которое она не видела.

– Не знаю, кто она такая. Предсказательница. Я ей тогда не поверил, но… Да вы ее видели! Она была на этой вечеринке. Привезла меня сюда…

– Сюда? Почему? Вы назвали ей другой адрес.

– Здесь удобнее было закончить то, что я уже начал когда-то. Я ведь уже однажды пытался. Но тогда обстоятельства переменились, мне позвонили и… Да, здесь это было удобнее. Никто не услышит выстрела.

– Но почему все это время вы были уверены в том, что все это произошло в вашей квартире, в прихожей вашей квартиры, на этом вы упорно настаивали. Почему?

– Настаивал? Но ведь я был в этом действительно совершенно уверен. А почему? Не знаю. Наверное, боялся сюда вернуться и узнать правду. В ту ночь… я сбежал отсюда. Я не помнил, почему убил, кто этот человек, но вдруг понял, совершенно отчетливо, что убийство было бессмысленным. Защитная реакция сознания. – Максим горько рассмеялся. – Мое сознание испугалось осознать правду и выстроило совсем другую историю: убийство врага, арест и тюрьма. Сознание защитилось, но совесть не желала с этим согласиться и породила призрак. Человек, которого я убил, этот самый человек во мне, не желал смириться, он хотел, чтобы я вернулся сюда.

– А адвокат Беляев?..

– Я не знал, что он мертв. Я вообще о нем ничего не знал. И его не знал. Случайная, мимолетная встреча. Я просто подвез его однажды, он дал мне визитку в знак благодарности. Это было давно, очень давно, еще до предсказания. Мне казалось тогда, что уж адвокат мне точно никогда не понадобится. Я, наверное, немного гордился своей законопослушностью. А потом… сознание впустило в этот выстроенный ложный мир адвоката. Если арест и тюрьма, то должен быть и адвокат. Беляев – единственный из встретившихся в моей жизни адвокатов.

Максим замолчал, то ли задумавшись, то ли превозмогая приступ боли. Врач и санитар переложили его тело на носилки и осторожно двинулись из комнаты. Полина пошла за ними, боясь потерять Максима из виду. Был какой-то еще очень важный вопрос, который она забыла ему задать. Какой? Полина никак не могла вспомнить.

На лестнице Виктор взял ее под руку и так же осторожно, как медики носилки, стал спускать, забыв, что в этом доме она прекрасно ориентируется. Полина не сопротивлялась этой ненужной опеке, ей было сейчас все равно. Она очень боялась, что вот, в следующий миг, Максим пропадет. Как сегодня эта женщина в больнице. И это будет означать…

– Максим, – тихонько позвала она, не выдержав затянувшегося молчания. Он слегка шевельнул губами, словно хотел, но не мог что-то сказать, и снова замер. – Пожалуйста, останься. Я помогу тебе, я все время буду с тобой, только не уходи.

Виктор сжал ее руку, врачи недовольно что-то проворчали, Максим не откликнулся.

Лестница кончилась. Преодолев последние несколько шагов по холлу, вся процессия вышла на улицу.

– Надо бы закрыть дверь, – сказал Виктор, и Полина вспомнила, о чем хотела спросить Максима.

– Ключи! – закричала она и бросилась к уплывающим в слепой темноте носилкам. – Как ты смог передать мне ключи?

– Это не я, – еле слышно проговорил Максим. Но тут ее оттеснили от носилок.

Виктор снова взял ее под руку и настойчиво повел к машине.

– Мы поедем следом, – мягко сказал он, – садись. Видишь, мы успели вовремя. Все хорошо. Максим выживет, обещаю.

Бесконечно длинный коридор больницы, по которому они шли, пугал и одновременно завораживал повторением. Запах отчаяния оглушал, сбивал с ног, образ Максима становился все более неясным.

Виктор усадил ее на жутко неудобную, твердую кушетку, сделанную на заказ специально для таких случаев. Оглушительно громко стучали часы на стене.

– Который час? – машинально спросила Полина.

– Стоят, – виновато сказал Виктор, будто это он забыл их завести, – но, если хочешь, посмотрю на телефоне.

– Не нужно.

Открылась и захлопнулась дверь в конце коридора, поспешные шаги стали приближаться. И вот зазвучал неуверенный, немного фальшивый голос хирурга – Полина знала все, до последнего слова, что он сейчас скажет.

– Поздно привезли, слишком поздно. – Хирург вздохнул так тяжело, что последние остатки надежды исчезли – образ Максима стал еле различим. Ей представилось лицо хирурга, усталое, размытое чужой болью, так ясно, будто она его видела. – Мы сделаем что сможем, но нужно быть готовыми ко всему.

– Это Изотов, – шепнул ей на ухо Виктор, – очень хороший врач, самый лучший.

– Не имеет смысла здесь ждать, – чуть повысив голос, проговорил хирург – видимо, его раздражал шепот Виктора и ее отчаявшееся лицо. – Операция может занять…

– Больше пяти часов, – перебила Полина – все шло по тексту ее рукописи, воспоминаний Максима.

– …много времени, – внес свою корректировку в текст Изотов. – Идите домой. Нет смысла здесь оставаться.

– Мы подождем здесь, – внес свой вклад и Виктор – живые люди не желали быть персонажами рукописи.

– Хорошо, – согласился Изотов, и шаги его стали удаляться по коридору. Туда, где за множеством закрытых дверей умирал человек, который ей за эти дни стал так дорог.

– Подождем. – Виктор обнял ее за плечи. – Подождем и дождемся… благополучного исхода. Все будет хорошо, ты мне веришь?

– Верю, – отчаянно фальшивя, сказала Полина – никому и ничему она сейчас не верила.

– Вот и прекрасно! – сделал вид, что не заметил фальши, Виктор.

Часы стучат, громко, отчаянно, остановившиеся часы, приближая к неизвестной неизбежности. К жизни или смерти? Что произойдет через несколько невыносимо долгих часов ожидания? Кушетка берет ее в плен – жутко неудобная, твердая. Больница берет ее в плен, вечно повторяющаяся больница.

– Ты обещала быть рядом, – раздается голос Максима откуда-то издалека – из-за множества дверей в конце коридора, где идет операция.

– Да, конечно, прости, я сейчас, – говорит Полина, поднимается и идет по коридору. Виктор никак не реагирует на ее уход.

Коридор разветвляется на два рукава. Какой из них выбрать? Ошибиться нельзя: жизнь или смерть.

– Полина! – отчаянным шепотом зовет ее Максим. Она оборачивается. Образ его совсем истончился. Потрясенный, потерянный, он стоит у стеклянных дверей и с ужасом смотрит на свое расплывающееся отражение. Полина подходит к нему, пытается взять его за руку – ничего не получается. – Даже сейчас он не желает оставить меня в покое, – испуганно шепчет Максим. – Он здесь, я ощущаю его присутствие.

– Он – это ты, – успокаивающим тоном говорит Полина и снова пытается взять его за руку – не выходит.

– Он все время присутствовал… он не тот, которого я убил. – Слова выходят у Максима с трудом, смысл от него самого ускользает. – Он тот, кто убил меня, – плывущим голосом, борясь изо всех сил с возникшей вдруг неспособностью выразить мысль, продолжил Максим. – Мой фантомный двойник ни при чем. Фантомный двойник возник после выстрела, а он… он появился гораздо раньше. Это потом я спутал, наложились два образа, два врага – он и моя вина перед всеми… Он следил за мной, за каждым моим шагом, я теперь это ясно увидел.

– Он и твоя вина, – задумчиво повторила Полина. – А может, он и есть твоя вина? Не перед родственниками, не перед Татьяной, а перед кем-то другим, о ком ты забыл? Ты должен вспомнить…

– Не помню.

– Тогда хотя бы постарайся вспомнить, с чего все началось, с какого момента он стал тебя преследовать?

– Все это уже не имеет никакого значения, – обессиленно проговорил Максим. – К чему вспоминать? Это ничего не изменит. Он не перестанет преследовать меня, пока я не завершу того, что так долго, упорно оттягиваю. Но сейчас… я не вернусь туда. – Он быстрым испуганным жестом показал на застекленную дверь. – Не вернусь.

– И станешь убийцей! – закричала Полина.

– Нет, всего лишь самоубийцей. Самоубийство – личное дело каждого, человек вправе сам выбирать: жить ему или умереть. Должен же я наконец завершить… Столько бесплодных попыток! – Он горько усмехнулся. – В тот, первый раз я совсем был готов. Пистолет, заряженный, лежал на столе, я стоял у окна и смотрел на закат. Минут через пять все было бы кончено, но позвонили из больницы и сказали, что кризис у отца миновал, и я отложил казнь. Из-за этого чуть не погиб Саша, мой друг. Заряженный пистолет остался в той комнате, я совершенно о нем забыл.

– Но ведь он не погиб. И никто не погиб. Максим, ты не должен…

– А потом, – перебил он ее, – снова и снова я становился виновником… Пока я жив, это не прекратится. Кто-нибудь все равно в конце концов погибнет. Я пытался сбежать, но ничего не вышло, от себя ведь не убежишь…

– Ты повторяешь чужие слова.

– Я должен все завершить, – не слыша ее, упрямо продолжал Максим. – Я не вернусь туда.

Что ей делать? Как его убедить? Где найти аргументы?

– Ты спас мне жизнь, – отчаянно проговорила она.

– Позвонил в скорую, только и всего, – не согласился с ее аргументом Максим. – Я не хочу возвращаться туда и не вернусь. Только побудь со мной, хорошо? До конца…

– Посмотри на все ситуации с другой стороны, – попросила Полина, совсем не надеясь на то, что сможет его убедить. – Ты все время кого-то спасал. Не убивал, а спасал. Это ведь ты защитил свою мать от напавшего на нее наркомана, ты отменил в тот день заказ на аренду яхты, ты всегда спешил на помощь. Без тебя твои близкие не смогут обойтись. И подумай, как они переживут твою смерть? Мать, отец, Татьяна? Как они переживут твое самоубийство? Они этого просто не вынесут. Ты убьешь их, желая спасти. Ты говоришь, что самоубийство – личное дело каждого, но это не так. Совсем не так! Самоубийство – это самое настоящее убийство, убийство близких тебе людей. Никто из них никогда не простит себе, если ты погибнешь, все они будут обречены всю жизнь ощущать перед тобой свою вину. Нет, ты не можешь так жестоко поступить с ними! Ты просто не имеешь права так поступить! И я тоже никогда не смогу себе простить твою смерть. Представь, если бы твой отец не захотел вернуться…

– Хватит, хватит, не надо! – закричал Максим. – Зачем ты меня мучаешь?

– Ты должен вернуться. Ты должен все вспомнить. Вспомнить и жить дальше. Жить и любить своих близких. Любить и не отдаляться от них.

Вспомни, с чего все началось! – повелительным тоном, будто отдавала приказ, прокричала Полина.

Максим виновато посмотрел на нее, всем своим видом показывая, что вспомнить не может, но вдруг, словно что-то зажглось в нем, оживился и проговорил, уверенно и связно, совсем другим, чем до этого, здоровым, бодрым голосом:

– В пятницу днем я приехал в Озерный, чтобы подготовить все к новоселью.