Текст книги "Молитвенники земли русской"

Час «икс»

Во дни открытия мощей

преподобного Серафима Саровского

Бог простился с Русской Землей.

Народный сказ. 1903 год

Судьба этого человека приоткрывает завесу одной из тайн ушедшего 20-го века, связанную с исчезновением города Сарова. До середины 50-х годов он был обозначен на всех картах России. И вдруг исчез…

Рассказ Владимира Александровича заставил меня заново перелистать страницы истории, задуматься и сопоставить; соотнести духовное и научное, вечное и случайное, доброе и жестокое, попущенное Господом для нашего вразумления, осознания и покаяния. Дивен Бог во святых Его. И страшны дела рук человеческих, творящих без Бога волю свою. Этими-то размышлениями я и хотел поделиться с читателем.

О былом

В 1298 году татары покорили это место под предводительством Ширинскаго Бехмета. В конце XIII века на горе между речками Сатисом и Саровкой был построен татарский город Сараклыч. Он назывался царственнейшим городом, занимал значительное пространство и был сильно укреплен. Девяносто лет сидели здесь татары. Наконец, теснимые местным населением, которое после Куликовской победы Димитрия Донского, уже не считало татар непобедимыми, они должны были удалиться за речку Мокшу, где постепенно рассеялись по разным селениям. Стольный город Сараклыч стал приходить в запустение.

В сказании о Сарове говорится так о превращении бывшего тут города в пустыню: «Лес великий, и древа, дубы и сосны, и прочия поросли, и в том лесу живущие многие зверие – медведи, рыси, лоси, лисицы, куницы; а по речкам Сатису и Сарову – бобры и выдры. И место то не знаемо бысть от человек, кроме бортников – мордвы». Триста лет ни одна душа не жила в этом месте.

В 1664 году пришел на место забытого древнего Сараклыча Пензенский инок Феодосии и, поставив келью на валу бывшего города, стал тут подвизаться. Не раз по ночам он видел небо как бы раскрывшимся; оттуда являлся свет, озарявший всю гору. Иногда сходил сверху огненный луч, иногда слышался громкий благовест многих колоколов. Все это утверждало Феодосия в мысли, что этому месту суждена великая будущность. Живший здесь после него инок Герасим был тоже свидетелем разных знамений. Стоя на молитве в праздник Благовещения, он услышал такой сильный звон, что гора, казалось, колебалась от него, и с тех пор этот звон слышался ему часто. «Мню, яко место сие свято», – говорил старец.

По уходе старца Герасима, лет десять или более место это было необитаемо, а местные крестьяне одни были свидетелями знамений, не прекращавшихся на Старом Городище. То при ясной погоде слышался там гром, то доносился колокольный трезвон.

Путь в никуда

В 1956 году я окончил Ленинградский политехнический институт и по направлению приехал в Москву для распределения на работу. Огромное здание на Большой Ордынке, прохожу через проходную, солдаты-охранники. Нахожу на третьем этаже нужный мне кабинет, стучусь. За столом какой-то дядя, который сразу же начинает меня расспрашивать: как, что, кто родители, почему поступил в политехнический, а не в другой, женат – не женат, когда собираюсь жениться. Вопросы какие-то не совсем понятные. Терпел я терпел, потом и говорю: «Вот вы все спрашиваете, я обо всем этом уже в Ленинграде говорил тем дядям, которые приезжали. А сейчас хочу добавить, что во время войны я был в оккупации». Он мне в ответ: «Ты тогда шкет был. Это ничего, не страшно, все нормально. В общем так – ты нам подходишь! Ничему не удивляйся, сейчас иди, пройдешь медицинскую комиссию. Проверят тебя по всей форме. Завтра придешь, и мы тебе КОЕ-ЧТО скажем!»

Прихожу на следующий день после комиссии к этому дяде опять. «Вот тебе бумага специальная, прочти и распишись!» Читаю. «Ни с кем ни о чем не говорить, что видел, что слышал – ничего не рассказывать, в рестораны не ходить, с иностранцами не встречаться… Подпишись». Подписался. «Теперь пойдешь на вокзал, подойдешь с этой бумажкой (выдал мне какую-то невзрачную бумажку) к кассе № 13, покажешь ее, и тебе выдадут билет. Не спрашивай куда. Билет будет до станции Берещино, но на этой станции не выходи. Оставайся в поезде, жди. Повезут дальше, куда надо».

Владимир Александрович Иванов

Сделал на вокзале все, как надо, еду в купейном (!) вагоне, присматриваюсь. Публика нормальная: мужчины, женщины, детишки даже по коридору бегают. Доехали мы до Арзамаса. Остановились, стоим. Уже вечер, ночь наступает, а мы все стоим. Но никто беспокойства не проявляет. Тут наш поезд начали толкать. Пригляделся, толкают совсем в другую сторону от Арзамаса – ничего не пойму. Пассажиры разговаривают, пьют чай, пряники кушают – все спокойны! Вышел в коридор, смотрю в окно. Мама дорогая! Только наши два вагона, да какой-то паровозик впереди! Так нас полночи толкали с места на место. Наконец поехали.

Утром просыпаюсь – вагон стоит. Кругом лес, какие-то маленькие домики, избушки деревенские, задрипанный вокзальчик. Думал, приехали. Нет, никто не шевелится. Все лежат спокойно под простынями. Вдруг топот из коридора, женские голоса: «Берещино, Берещино, покупайте билеты!» Какие билеты?! Куда еще покупать?! Зашли, продают всем билеты. Пять рублей двадцать копеек. Ну ладно, заплатил. Соседи мне говорят: «Сиди спокойно, не рыпайся!» Поехали дальше. Едем часа полтора, наверное. Медле-е-н-но. Кругом лес дремучий, ни домов, ни поселков, ни дорог. Одно только железнодорожное полотно. Наконец встали. Смотрю, что такое: по бокам нашего вагона колючая проволока, деревянный настил, а на нем солдаты и у каждого на поводке по собаке! Пейзаж не очень-то вдохновляющий. Вдруг грохот по крыше! Топают ноги туда-сюда. Соседи мне опять: «Сиди, не рыпайся!» Сижу. Открывается дверь вагона. Входит офицер с портфелем, два солдата с автоматами. В одно купе зашли, в другое, в третье… Дошла очередь и до нас. Проверяют паспорта и сравнивают с какими-то карточками, которые в портфеле лежат. Потом говорят: «Выходите из купе!» И начинают проверять все купе. Поднимают диванчики, открывают чемоданы – все перевернули! Положили на место: «Заходите!» И так через весь вагон. ВЫПЕЛИ. Остались около вагонов только одни солдаты с собаками. Потом тихо-тихо поехали. Смотрю вправо, влево, вдаль – колючая проволока, ролики (понятно, что там высокое напряжение), вдоль столбов вспаханная территория. Наконец проехали какие-то ворота, подтянулись к какому-то вокзальчику.

«Святое место»

Святое это место было пустынным, пока не пришел человек, избранный Богом, чтобы заселить его, первоначальник Сарова, иеромонах Иоанн. Услышав о горе между речками Сатисом и Саровкой, в дремучих Темниковских лесах, как о месте, удобном для отшельничества, подвижник отправился туда и обошел все Старое Городище. Красота этого места, непроходимая глушь, суровая дикость, совершенное безлюдье, величественная тишина этой таинственной горы – все произвело глубочайшее впечатление на молодого инока. Он водрузил здесь крест и чрез некоторое время пришел, чтоб окончательно поселиться тут.

Подвижник стал рыть в горе пещеру, как символ гроба. Впоследствии, когда образовалась пустынь, эти пещеры были расширены и устроена в них церковь во имя первых русских иноков, преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских.

Монастырь на холме

Стал народ выходить из вагона. Вышел и я. Первое, что увидел – на холме белые монастырские башни, купола церквей. Дивный монастырь! Как корабль, плывущий над холмом! Загляденье. И больше вроде бы ничего не видно. На противоположной стороне опять колючая проволока, солдаты с автоматами, собаки и… заключенные работают. Дальше трехэтажные дома современной постройки. Перед вокзальчиком площадь. А на ней (я в жизни не видел столько много и сразу!) сотни три автомобилей! Рядами стоят. «Москвичи», «Победы». «Победа» тогда считалась самой дорогой машиной. Были еще и ЗИМы, и ЗИЛы – это уже правительственные. Людей никого нет, тишина. Мои спутники мне говорят: «Иди за нами». Пошли тропочкой по какому-то болоту. Сверху доски постланы – вся тропинка. Продвигаемся в сторону монастыря. Подходим – речка течет, мостик, ступенечки наверх поднимаются. Тащу свой чемоданчик, поднимаюсь вместе со всеми. Забрались. «Вот и все. Стой. Ты приехал!» – они уже знали, что я молодой специалист. «Мы идем домой, а тебе – в это здание».

Иеросхимонах Иоанн, основатель Саровского монастыря

Старое, дореволюционной постройки строение около монастыря. Как потом выяснилось, раньше это была монастырская гостиница. Теперь там находились административные помещения и отдел кадров. Показываю свои документы. Сидит такой дядя и режет колбасу. Потом неторопливо жует, запивая чаем из стакана. Я понял, что он вчера перебрал немножко. «Давай садись. Будем чай пить». Ну, попил я с ним чаю. Хотя и непривычно было в отделе кадров чай гонять с колбасой. «А куда я приехал?» – «А это, – говорит, – знаешь, не спеши. Для начала ты пойдешь сфотографируешься, будем тебе завтра пропуск делать. И пойдешь ты, милый, на работу. Пока же вот тебе улица и номер дома – это общежитие, в котором ты будешь жить». Я говорю: «Ну, а все-таки адрес-то какой? Мне нужно родителям сообщить, телеграмму послать. У меня дома в Ленинграде волнуются». – «Это не твоя забота. Иди в общежитие. Придешь завтра, мы тебе скажем адрес. А пока ни о чем никого не спрашивай. Все равно тебе никто НИЧЕГО не скажет». Сфотографировался, нашел общежитие, коменданта. Мест нет! Стою, выслушиваю ругань коменданши: «Что это такое?! Чем они думают! Шлют косяком молодых специалистов, а построить ничего еще не построили!» И действительно, пока я шел по этому поселку, то заметил, что много недостроенных домов, так называемых сейчас «сталинских».

«Первый строитель»

В 1706 году совершилось событие, положившее начало возникновению Саровской пустыни, а именно, построение первого храма. 28 апреля его заложили на горе, к 16 мая уже воздвигнуты были стены, заложена кровля. 17-го решили воздвигнуть на храме крест. В ночь на 17-ое раздался громкий колокольный звон. Между тем ни одного колокола не было. Перед полуднем 17-го мая кровельный мастер доканчивал отделку главы, а остальные рабочие работали внутри храма. Вдруг в полдень всех осветил необыкновенный свет, раздался трезвон многих колоколов, который продолжался около часу.

7-го июля 1706 года первоначальник Саровский Иоанн созвал на совет всю братию, и, по единодушному согласию, братия положила следующее решение-приговор, тогда же записанный: «В сей Сатисо-Градо-Саровской пустыни, у святей церкви Пресвятые Богородицы Живоноснаго Ея источника быть общежительному пребыванию монахов. И положихом, по свидетельству и преданию святых апостол и святых отец, чин – устав общаго жития. И отныне нам зде всем живущим монахом и сущим по нас настоятелем и братиям держать и хранить безотложно, дондеже благоволением Божиим обитель сия будет стоять».

Финский поселок

В общежитие меня все-таки поселили. Рядом с общежитием, на площади, на наших глазах, вернее, на наших ушах, ночью заключенные бульдозером вырывали землю из-под братских могил. Тогда шепотом говорили между собой, что в этих могилах похоронены финны, которых вывезли после финской компании зимы 39–40 годов. Не с Корельского перешейка, а, видимо, из-под Мурманска. Здесь был концлагерь. И эти мирные граждане: мужчины, женщины, детишки против своей воли попали сюда. Лагерь так и назывался – финский поселок. И вот теперь, ночью заключенные выгребали эту «серую массу». Кости, остатки одежды, тряпки – все переваливали в самосвалы и увозили. На этом месте постепенно образовалась яма – котлован для будущего Дома культуры им. Ленина. А площадь Ленина оказалась как раз на месте кладбища

Саровская пустынь

Строитель Ефрем

Из приемников о. Иоанна более всех замечателен строитель Ефрем. Он отличался необыкновенным милосердием. Особенно проявил он свое человеколюбие во время великого голода 1775 года. Старец, печалясь о бедствующих, приказал кормить всех приходящих в обитель, таких бывало до тысячи в день. Братия, было, стала роптать, боясь, что для нее самой не хватит хлеба.

Тогда старец, собрав старшую братию и, описав им нужду народную, сказал: «Не знаю, как вы, а я расположился, доколе Богу будет угодно за наши грехи продолжать глад, лучше страдать со всем народом, нежели оставить его гибнуть от глада». Утешительная радость и мир сияли всегда на благообразном лице старца, пользовавшегося повсюду славой святости.

 
Не Сирин ты, но русский ты Ефрем.
Саровской пустыни броня еси и шлем.
 

Строитель Ефрем оставил по себе благодарную память прекрасными постройками. Кроме трапезной и корпуса келий, он воздвиг великолепный храм в честь Успения Богоматери – обширный, величественный, с высоким, точно в небо уходящим, иконостасом, богато украшенный.

Осколки истории

Было это еще в первые годы моей работы. Иду я как-то по монастырю, смотрю в одной церкви молодые девчонки на стремянках готовятся зачищать фрески на стенах. Я был комсомольцем в это время, а душа все равно болела. Не мог я смотреть, как такое уничтожается. Оказалось, дали им распоряжение – привести здание в надлежащий вид: «Убрать все это церковное безобразие, приготовить помещение для дальнейшей эксплуатации». А фрески там были чудесные, лики как живые. Не выдержал я, когда стали лопаточками эти лики сдирать и как бы в шутку говорю: «Девчата, что вы себе лишнюю работу делаете? Вы же все равно потом белить будете. Закрасьте посильнее это белилами и дело с концом». – «А вдруг так нельзя делать? Скажут, что недобросовестно выполнили работу. Еще выговор влепят». – «Не скажут. А что бы вы не переживали, я вам куплю парочку бутылочек хорошего вина». В общем, так шуткой и уговорил их. Сбегал в магазин, отдал им вино, и они выполнили мою просьбу. Открыли в этой церкви ресторан. Да видно наш брат больше под кустом привык ЭТО дело употреблять – закрыли. После там долгое время хозяйственный магазин был. В 1992 году передали это здание Церкви. И когда стали делать ремонт, то вдруг под побелкой обнаруживают прекрасно сохранившиеся росписи. Когда все отмыли, радости прихожан не было конца. Церковь Всех Святых называется. У меня до сих хранятся фотографии тех фресок. Они черно-белые, но когда смотрю на них – радуюсь, что и я хоть что-то смог спасти.

Спасенная фреска. «Двенадцать старозаветных и двенадцать новозаветных старцев» (фрагмент)

В силу своего неуемного любопытства лазил я и под землю. Были под монастырем выкопаны ходы, подземная церковь в память Киево-Печерских чудотворцев.

Спасенная фреска. «Святой апостол и евангелист Иоанн Богослов»

Знал я также, что при монастыре существовала библиотека, которая затем куда-то пропала – ее-то я и искал. Искал под церковью, где сделан был театр. В подполье было место бывшей кельи, в которой жил батюшка Серафим. Ее разрушили. Открывал какие-то ходы, двери, залезал Бог знает куда. Там можно было и погибнуть, можно было и провалиться, могло и засыпать. Но ничего я не нашел, ни одной книжки. Говорили, что часть книг попала в библиотеку города Темникова (Мордовская республика – авт.), а часть в Арзамасские городские архивы. Не знаю, не встречал. Был я в этих библиотеках, архивах, разговаривал с местными краеведами – не смог найти. А мои подземные путешествия окончились печально. На меня донесли. Вызвали в КГБ, начальник пригрозил всеми страстями, чуть не посадил. В конце концов, когда понял, что мне это все просто искренне интересно, дал мне 10 солдат, и мы с этими солдатами прошли все в подземелье. Нашли мы большую купель. Как ее не выкрали, не унесли? Там же столько грабителей орудовало до нас?! Купель вся была черная, как сковородка, и догадаться, что она из серебра, практически было невозможно. Окислилась. Крестильная купель с львиными лапками. Через подземный ход ее было не протащить. Как она попала туда – неизвестно. Приказали солдатам распилить ее ножовками и вынести по кусочкам. Сдали как серебро. Получилось так, что был я там последний. После этого похода подвели миксеры, бетономешалки. Забетонировали все входы в это подземелье.

Послушник Прохор

Жизнь в Сарове сложилась истинно монашеская. Не имея еще святынь, кроме чудотворной иконы Богоматери, называемой Живоносный Источник, Саров стал, тем не менее, целью богомолий; народ шел полюбоваться красою храмов его, насладиться стройным, истовым богослужением, наставиться у мудрых и праведных его старцев. Из подвижников XIX века, принадлежащих Саровской пустыни, особенно памятны знаменитый игумен и возобновитель Валаама Назарий, полагавший начало монашеской жизни в Сарове и проведший там же свои последние годы, молчальник схимонах Марк, долгое время ютившийся в дремучем лесу Саровском, в шалашах или пещерах.

20 ноября 1778 года накануне праздника Введения во храм Богоматери пришел в монастырь 19-летний Прохор, будущий великий подвижник преподобный Серафим Саровский чудотворец. Строитель Пахомий ласково его принял и поручил казначею, старцу Иосифу. Пахомий и Исайя были первыми наставниками в послушнической и иноческой жизни о. Серафима. Любовь к ним он сохранил и после их праведной кончины. Второй настоятель Исайя, отошедший ко Господу в 1807 году, весьма чтил преподобного, платившего ему искренней любовью. Никогда не проходил о. Серафим мимо кладбища монастырского без того, чтоб не помолиться на их могилах. Начальнице Ардатовской общины он как-то сказал: «Когда идешь ко мне, зайди на могилки, положи три поклона, прося у Бога, чтоб Он успокоил души рабов Своих Исайи, Пахомия, Иосифа, и потом припади ко Гробу, говоря про себя: простите отцы святии, и помолитесь обо мне!»

«Путевка в жизнь»

Как-то мне довелось проходить по центральной улице, я увидел, как за колючей проволокой заключенные строят дома. Один, другой, третий… Приглядевшись, увидел, что копают на месте старого кладбища. Большой холм, на нем стоят липы, сосны. Там были и современные могилы с памятниками, но на большинстве могил лежали старинные дубовые доски. Была весна, май месяц, снег только недавно растаял. Эти доски бросали под колеса машин, чтобы те не буксовали. На этих досках можно было прочитать надписи, написанные специфическим шрифтом: «Купец такой-то…» Доски были цельные из огромных дубов, распиленных пополам. Они горизонтально закрывали могилы, и на них надписи. Кресты же были поломаны и валялись вперемешку с грунтом и остатками кустов. Варварство и кощунство. Потом там построили кинотеатр «Октябрь». Мне так хотелось спасти хотя бы эти доски. Ведь там было не просто написано: «Жил и умер», а коротко, церковным языком, эти надписи определяли главную линию жизни человека.

Когда бульдозер добирался до гроба, то видно было, что гробы тоже были дубовые. Их не коснулось тление. Я своими ушами слышал, как они трещали, раскалываясь затем, как грецкие орехи. И оттуда вываливался прах, кости монахов и тех мирских, кто встретил в монастыре свой последний час. Позднее я читал, как закрывали монастырь в середине 20-х годов. Постепенно монахов стали притеснять. И в 1927 году монастырь закрыли полностью. Монахов разогнали. Кто не успел уйти, посадили, а в основном расстреляли. Монахинь из Дивеевского женского монастыря тоже отлавливали, сажали в лагеря, там они и погибали. В Саровском монастыре сделали колонию для детей беспризорников. Тех самых, которые остались после голода на Волге в 20-е годы. Тогда много было таких детей – детей «бывших», кулаков, переселенцев… кого только в этом монастыре не было. Есть такой фильм «Путевка в жизнь». Его снимали в нашем Саровском монастыре. И детишки в этом фильме подлинные, они там и жили. Потом эти детки подросли и многие из них превратились в заключенных. Такая получалась реальная «путевка» в жизнь. Колонисты, местные жители называли их «галахи», вскрывали склепы, где были похоронены монахи и глумились над еще сохранившимися телами.

Детская колония на территории монастыря

На старом кладбище все было перекопано, перевернуто. Я обратил внимание – такое было по всей стране. Любили устраивать в коммунистический период на кладбищах, на месте разрушенных храмов развлекательные заведения: танцплощадки, клубы, кинотеатры…

«Великое откровение»

Особо великого откровения удостоился о. Серафим в один великий четверг, совершая литургию со строителем о. Пахомием. Как известно, малый выход из алтаря и следующее за тем вступление священнослужителей в алтарь выражает вступление в самое небо, и священник тогда молится: «Сотвори со входом нашим входу святых ангелов быти, сослужащих нам и сославословящих Твою благость». Когда после малого входа и паремий иеродиакон Серафим возгласил: «Господи, спаси благочестивые и услыши ны», – и, обратясь к народу и дав знак орарем, закончил: «И во веки веков», – он весь изменился, не мог сойти с места и вымолвить слова. Служащие поняли, что ему было видение. Его ввели под руки в алтарь, где он простоял три часа, то весь разгораясь лицом, то бледнея, – все не в состоянии вымолвить ни одного слова. Когда он пришел в себя, то рассказал своим старцам и наставникам, о. Пахомию и казначею о. Иосафу, что он видел. «Только что провозгласил я, убогий: „Господи, спаси благочестивыя и услыши ны!“ – и, наведя орарем на народ, окончил, – „и вовеки веков“, – вдруг меня озарил луч как бы солнечнаго света, и увидел я Господа и Бога нашего Иисуса Христа, во образе Сына Человеческаго, во славе, сияющаго неизреченным светом, окруженнаго небесными силами, ангелами, архангелами, херувимами и серафимами, как бы роем пчелиным, и от западных церковных врат грядущаго на воздухе. Приблизясь в таком виде до амвона и воздвигнув пречистыя Свои руки, Господь благословил служащих и предстоящих. Посем, вступив во святой местный образ Свой, что по правую руку царских врат, преобразился, окружаемый ангельскими ликами, сиявшими неизреченным светом во всю церковь. Я же, земля и пепел, сретая тогда Господа Иисуса Христа, удостоился особеннаго от Него благословения. Сердце мое возрадовалось чисто, просвещенно, в сладости любви ко Господу».

Отец Серафим искал пустыни для уединенной молитвы и вечером уходил в лесную свою келью и, проведя там ночь в молитве, к утру возвращался в Саров. Перед смертью своею строитель Пахомий, принявший 16 лет назад молодого, жаждущего подвига Прохора Мошнина в число Саровских послушников, благословил иеромонаха Серафима на жизнь в пустыни. После его кончины 20-го ноября 1794 года о. Серафим удалился в лесную келию и стал проводить жизнь свою в затворе и полном молитвенном уединении. В ночь 1825 года на 25-е ноября батюшке Серафиму явилась Богоматерь, с разрешением оставить затвор, и с 25-го же ноября, взяв благословение у настоятеля, старец стал ходить в ближнюю пустыньку. Тут явился дивный источник, по преданию забивший от удара жезла Богоматери, явившейся здесь преподобному Серафиму. Вода этого источника, называемаго Серафимов, обладает свойством не портиться годами, и множество больных, с верою омываясь ею, получали дивныя исцеления в тяжких недугах.

Источник

Самое яркое впечатление осталось у меня от 25 июля в первый год моего пребывания в Сарове. Я тогда еще не знал, что в этот день была православная Троица. Меня больше интересовало озеро около Города, а точнее бобры, которых я до этого никогда не видел. Положил я себе непременно сходить туда. В это утром меня как будто кто-то в бок толкнул. Смотрю на часы – пять часов! Все спят, конечно, а у меня ни в одном глазу. «Дай, – думаю, – схожу на озеро». Выбрался за город, иду в березняке, солнце только-только встает. Красота! На озере тишина непередаваемая. Пар от воды, камыш на берегу в лучах восходящего солнца как точеный. Бобровые хатки и плотины, еще несколько минут назад выглядевшие сплошным антрацитом, высыхали на глазах, открывая глазу все свои бревнышки и сучки. В воде, около берега, изредка можно было заметить голову бобра. Щебетание птиц связывало воедино эту неземную красоту. И вдруг послышалось тихое женское пение. Это пение было настолько неожиданным, что я сначала принял его за слуховой обман. Но пение становилось все громче и громче… Можно уже было разобрать отдельные слова. Прислушавшись, я понял, что поют молитвы. Вскоре на противоположном берегу озера, увидел группу женщин в длинных юбках и платьях. Они подошли к трем березам на маленькой полянке, помолившись, омылись в маленькой лагуне около озера. Как я потом узнал, в этом месте был источник. Собравшись вместе, с пением молитв, женщины скрылись в лесу. Через некоторое время и я покинул это дивное место, решив напоследок немного погулять по лесу. Легкий ветерок бродил по верхушкам деревьев, неутомимые муравьи спешили по своим делам, изредка из-под ног взлетала какая-нибудь пичуга. И снова впереди себя я услышал пение. Прибавив шагу, я догнал этих женщин. Последней шла старенькая бабушка, с ней-то и завязался у нас разговор. Она рассказала мне, что сегодня Троица, что этот источник целебный: в нем излечиваются и телесные, и духовные болезни, а называется он Серафимовским. Потом спросила: «А сам-то ты крещеный, в Бога веруешь?» – «Да, понимаете, бабушка, хоть и крестили меня, и молитвы в доме были, но… все это в детстве. Вырос я из этого, что ли… Трудно теперь сказать». На этом мы и расстались.

И вот на этом святом месте мы купались, гуляли. Бобры первые не выдержали – стали исчезать. Я по профессии физик, могу рассказать вам про протоны, электроны, нитроны, я воспитывался в сугубо антирелигиозной обстановке, но когда я приходил на это место, я ощущал… умиротворение. Зимой мы приходили на лыжах, далеко заходили. Видели следы зайцев, лисиц. Интересно было наблюдать, как лиса гонится за зайцем. Возвращаемся домой, подходим к этому месту и останавливаемся. ТИШИНА, БЛАГОГОВЕНИЕ. Как будто проваливаешься в какую-то капсулу…

* * *

Хрущев в это время дал команду уничтожать все уцелевшие культовые здания. В Нижегородской области, в Арзамасе стали крушить, жечь деревянные церквушки и городские каменные храмы. Иконы жгли на кострах. Сам видел такие костры.

Приехали однажды к Серафимовскому источнику бульдозеры и все срыли. И березки, и ключи – все закопали. Но прежде чем ключи зарыли, мы набрали из них воду в бутылки и в нашей химической лаборатории сделали анализ. Оказалось, что этой воде цены нет. Эти источники очень богаты радоновыми солями. Туда приходили и животные, и птицы – они чувствовали, где можно вылечиться. И женщины там лечились. Наши врачи говорили, что это находка для женщин – в этих водах можно лечить практически все женские специфические заболевания. Утрамбовали, закатали бульдозером. Ключи перестали бить. Все смяли.

«Ближняя пустынька»

Преподобному Серафиму устроили сруб на холме, близ источника, где он укрывался от дневного зноя. В этом месте преподобный стал проводить все дни, с утра, лишь к вечеру возвращаясь в Саров. Рано утром, в четыре, иногда и в два часа по полуночи старец отправлялся в ближнюю пустыньку. Он шел в своем белом холщевом балахоне, в старой камилавке, с топором в руке. На спине у него котомка, набитая камнями и песком. Поверх песка лежало Евангелие. У него спрашивали, зачем он удручает себя этой тяжестью. «Томлю томящаго мя!» – отвечал старец. Стечение народа, желавшаго, кто лишь взглянуть на него, кто принять благословение, кто спросить у него совета – все увеличивалось. Кто ждал его в Сарове, кто надеялся увидеть его на дороге, кто спешил застать его в пустыньке и быть свидетелем трудов его. Особенно велико было стечение народа вокруг старца в праздничные дни, когда он возвращался после принятия Святых Тайн из храма. Он шел, как подходил к Чаше – в мантии, епитрахили, поручах. Шел медленно среди теснившагося вокруг него народа, и всякому хотелось взглянуть на него, протиснуться поближе к нему. Но он ни с кем тут не говорил, никого не благословлял, ничего не видел. Светлое лицо его выражало глубокую сосредоточенность. Он весь был полон радости и сознания соединения со Христом. И никто не смел прикоснуться к нему.

Войдя же в келию, старец принимал посетителей и говорил с ними. Великою духовною силой полна была речь о. Серафима. Смиренная, пылающая верой и любовью, она как-бы снимали повязку с глаз, открывала новые горизонты, звала человека к совершению высокого его земного призвания – служения Богу как источнику добра, правды и счастья. Эти беседы уясняли ярко все заблуждения жизни, освещали путь впереди, возбуждали жажду новой, лучшей жизни, покоряли старцу волю и сердце слушателей, вливали в них тишину и покой.

Ближняя пустынъка прп. Серафима

Тайные молитвенники

Несчастные местные жители, оказавшиеся в зоне атомного объекта! Огородили власти территорию в 100 квадратных километров вместе с такими маленькими деревушками как Балыково, Филипповка. Вчера еще могла старушка съездить, сходить куда-то к своей подружке и расстояние-то всего километр, а теперь нельзя – зона. Некоторым старикам приходилось оставлять родовые гнезда и, перебираясь к детям, ютиться в углу на сундуке, доживая свой век. Когда у нас с Ниной родилась дочка, взяли мы няню Наталью Михайловну. Она под нами жила. Ей лет 70 было, сухонькая, сильная старушка. Никогда ничем не болела. Очень верующая. Напоминала она мне Арину Родионовну. Наталья Михайловна из того села, что осталось вне нашей зоны, километров 15–20. Она из рода Маресьевых, тех самых, из которых и знаменитый когда-то летчик Маресьев. Их там целая деревня Маресьевых была, а сюда ее родственники привезли ухаживать за своими детьми. Так и осталась.

И вот от нее мы впервые узнали про Серафима Саровского. Она глубоко верила в его святость. В крещенские морозы, а зимы там были очень холодные, она ходила купаться на источник. Наталья Михайловна рассказывала, как в Саров приезжал Царь, как богомольцы приходили. Вспоминала о чудесах исцеления. Мы относились тогда к этому снисходительно: чудит старушка. Знали, человек она хороший, порядочный, а странности у всех есть. У меня характер такой, что я обязательно интересуюсь историей того места, в котором нахожусь. Кто жил, какие тут проходили войны, что, почему?

Чингисхан или французы воевали? Страшно мне интересно. И стал я об этом расспрашивать старушек. Так потихонечку и познакомился с ними со всеми. Они меня уже знали, что я комсомолец, инженер-атомщик. Надо сказать, что старушки нашего брата не очень жаловали и все-таки, несмотря на это, стали ко мне относиться благожелательно. Были среди верующих и пожилые мужчины. Однажды мне один из них говорит: «Хочешь, пойдем, помолимся?» А мне как-то… Я знаю, что я крещеный. Бабушка меня в детстве водила причащаться. Ну, а тут… взрослым… – это было несколько неожиданно. Но пошли.