Текст книги "Небо земных надежд"

– Не понял… Почему?

– Не “летун” я, в самолете укачивает. Весбуляторный аппарат в голове…

– Вестибулярный, – механически поправил Сергей. – Его тренировать нужно. И дело, мне кажется, вовсе не в этом… Может, смелости не хватает?

Димка молчал. Он хотел есть, он устал, его била нервная дрожь, болело горло, и не было сил ни о чем говорить, даже думать. Охранник, шедший с ним рядом, что-то доказывал, удивлялся, спрашивал, но Димка плохо его понимал.

Он не заметил, как они прошли мимо здания ТЭЧ, как подошли к воротам. Возле контрольно-пропускного пункта кто-то стоял. Димку о чем-то спросили, и сопровождавший охранник за него ответил.

Потом Димка бесконечно долго плелся один по дороге в сторону городка холодно мерцающего огнями, а тот все не приближался. И когда, наконец, из темноты, разбавленной жидким светом от фонаря, выдвинулся торец его дома, едва не прошел мимо своего подъезда. Он не сразу заметил отца, стоявшего прислонившись к входной двери. Лишь когда тяжелая рука легла на плечо, пробормотал то, что в разных вариантах твердил всю дорогу:

– Я был там, где много самолетов. И больше никогда… Обещаю.

Он ясно услышал, но не понял, почему отец, промолчав, тяжело вздохнул.

– Марш домой… Мама волнуется, – Демин пропустил сына, но сам задержался. Впервые не хотелось идти к семье, в душную квартиру с задраенными окнами, запахом лекарств и трав, которыми жена лечит от простуды дочку и себя. Иногда ей удается заставить что-то выпить и Димку.

Надо сегодня же починить утюг, и ножка у стола расшаталась. До передачи теленовостей можно управиться. А потом?…Смотреть в экран, где с бесконечными жалобами на кризис, инфляцию и бизнес-проблемы маячат ухоженные, сытые предприниматели, политики и государственные чины. И очередной премьер-министр, беспомощно разводя руками, мямлит что-то о жестких законах рыночной экономики… Говорливые журналисты подначивают выступающих и строят унылые прогнозы, вопреки лучезарным обещаниям не унывающего хворого президента и свиты его… Угнетающе мрачный сарказм оппозиции… А на юге страны террористы снова захватили заложников, в Чечне боевики опять подорвали дом, напали на блокпост и обстреляли колонну БТР и машин с продовольствием – столько-то солдат убито… Почему не прикрывают дорогу боевые вертолеты? Где прославившие себя в Афгане Су-25 “Грачи”?…Хотя по прошествии семи лет вряд ли остались снайперы с той, реальной боевой подготовкой, а вырастить смену им уже не удается…

Обворожительные девицы с телереклам предлагают наряды, недоступные обывателям, парфюмерию, всевозможные лакомства и нижнее белье, вплоть до средств интимных… А простоватый мужичок с хитрыми глазками все строит и строит финансовые пирамиды – карточные домики несбывающихся надежд…

Хотелось курить, хотя, попробовав пацаном, получил от отца взбучку и бросил. Ради жизни в небе. Ради мечты. Что от нее сейчас осталось?

– Пап! Мама зовет. Ларку купать надо… – Димка стоял на подоконнике и кричал в открытую форточку. Его тень в светлом квадрате окна отпечаталась на асфальте перед домом и казалась упавшей с высоты.

“Может и лучше, что нет у пацана мечты, – с тоской подумал Демин. – То, чего нет, терять не страшно”.

Глава 4. Пустите в небо!

Дискотека была в полном разгаре, когда три молодых лейтенанта, наглаженные, начищенные, благоухающие одним и тем же одеколоном, вошли в просторный зал, где уже гремела музыка, и цветные всполохи волшебно преображали стены тоскующего по ремонту помещения Гарнизонного офицерского клуба.

Народа было предостаточно, увеселительное мероприятие, организованное по случаю начала Нового года, собрало почти весь личный состав полка, да и остальную часть гарнизона. Даже пенсионеры тихо расселись на стульях, расставленных вдоль стен, украшенных за неимением еловых веток сосновыми, привезенными издалека.

Шурка Лузгин сразу же ввинтился в круговорот джазовой музыки, в ритмичное дергание тел, мелькание голов, локтей, коленок. Он тут же оттер от миловидной девушки зазевавшегося партнера и завихлял бедрами, тощим задом. Получалось у него, впрочем, очень даже симпатично, и Шурка это знал. Девушка оживилась, пытаясь подстроиться под его сумасшедший ритм, и они вскоре оказались в центре внимания и небольшого круга отвоеванного ими пространства. Олег Анин и Стас Янкин попробовали соперничать с Лузгиным, да куда там! Ни прыти, ни огня, ни дыхания не хватало…

Глеб, кивнув Сергею: извини, мол, но у меня свои дела, двинулся по периметру зала, стараясь не наступать на ноги сидящих в первом ряду. Нетрудно догадаться, кого он ищет, как всегда, последовательно изучая все возможные варианты. Но Вита, конечно, среди танцующих или совсем не пришла, потому что у нее болеет мама.

Сергей встал возле колонны так, чтобы не мешать вновь приходящим и не толкали те, кто уже нацелился в буфет, где по случаю праздника разрешено было продавать пиво и шампанское. Все, что покрепче, офицеры приносили с собой, а потому веселье принимало спонтанный характер, хотя закуска была отменная, из закромов супермаркета “Авион”, что явно отразилось на ценах.

С того места, где обосновался Сергей, хорошо виден был весь зал, разделившийся как бы на две части. Ближе к сцене, где, вибрируя от напора звука, надрывались динамики, кипело в упоительной расслабленности и свободе молодое поколение гарнизона. Средний возраст занимал промежуточное пространство, присоединяясь в зависимости от музыки то к молодежи, то к “старикам”, которым едва перевалило за сорок. Но звезды на погонах и командные должности не позволяли выходить за положенные по негласному моральному уставу рамки веселья. И “старики” умудрялись ритмы ламбады превращать в фокстрот, а латиноамериканские композиции в танго или медленный вальс, в зависимости от габаритов своих и партнерш.

Худощавый, плечистый майор Демин танцевал чуть в стороне от всех, уверенно ведя свою белокурую жену, одну из самых красивых женщин в гарнизоне. На ней было немного старомодное, но очень шедшее ей платье из светлого шелка, удлиненное и сильно расклешенное книзу. Когда она кружилась, становились видны стройные ноги выше колен, и вся она в разноцветных бликах светомузыки была похожа на порхающего мотылька. Правда, майор никак не тянул на цветок, скорее, на надежный сучок защитного цвета – на танцы не принято было надевать синюю парадную форму. Он не сводил с жены влюбленных глаз и казался лет на десять моложе.

Подполковник Ивашов, став штатным руководителем полетов, располнел, но рядом со своей женой с пышными формами, казался лишь упитанным. Они ритмично пританцовывали, переминаясь с ноги на ногу. Ивашов то и дело поглядывал в сторону молодежи, где было немало приятных молодых женщин. В том числе и заведующая столовой Лидия Павловна, с которой, если верить слухам, у него был затянувшийся тайный роман. Зато подполковник Лапин кружил свою раскрасневшуюся Наталью Львовну с упоением бывалого танцора, и заглядываться на хорошеньких женщин при жене не решался.

Командир полка полковник Тимошин тоже был в зале, но не танцевал, а беседовал о чем-то с подполковником Ивлевым, отойдя в самый дальний от сцены угол. Беседа была, видимо, не из приятных, потому что на лице заместителя по воспитательной работе, кроме цветных пятен от мигающих лампочек, появились и свои собственные – красные.

– Почему вы не танцуете, Сережа? – тихий голос показался громче ударников, выбивающих оглушительную дробь. Бакланов резко обернулся, чувствуя, как губы сами собой растягиваются в улыбке.

– Здравствуйте, Виталия. Как здоровье мамы?

– Спасибо, не очень… Но она прогнала меня в клуб, пригрозив, что иначе встанет и сама отведет за руку, – девушка тихо засмеялась. Она вся была тихая, в полутонах, в полуцвете. Сергей подумал, что когда-нибудь нарисует ее. На фоне бледного заката, в белом платье… А может, лучше в лиловых сумерках и только лицо, словно залитое лунным светом. Глаза… слегка треугольные, русалочьи. Светло-русые волосы струятся по плечам…

Глеб возник внезапно, он все-таки нашел то, что искал.

– Рад видеть вас, Вита. Разрешите пригласить на танец, – он умел быть галантно-настойчивым, и на танцах в училище не было девушки, которая сумела бы ему отказать. Он чем-то напоминал корнета старых времен: высокий, подтянутый, с идеальной выправкой – типичный правофланговый, плюс красный диплом и отличная летная характеристика.

– Извините, Глеб, но меня уже пригласил Сережа, – Вита положила руку Сергею на плечо, и ему ничего не оставалось как, виновато взглянув на Глеба, обнять девушку за талию и решительно ввести в круговерть жарких тел.

Сергей боялся, что его хрупкую спутницу тут же раздавят, собьют с ног, он топырил локти, пытаясь отвоевать рядом с девушкой максимум пространства. Но Вита, сняв руку с его плеча и выскользнув из танцевального объятья, легко и независимо повела свою партию, заставляя партнера подчиниться ей. Нет, она была не так беспомощна, как казалась. В напряженном, постоянно меняющемся изгибе рук, в гордом повороте изящной головки, в том, как отцокивали быстрый ритм каблуки ее туфелек, чувствовалась уверенность в себе и вызов.

Сергею казалось, что он движется так же легко, непринужденно и смело, что никогда его сердце не испытывало столько нежности и тепла. Что во всем зале только они вдвоем и это прекрасное продлится вечно…

Идиллия была недолгой. Высокая фигура Глеба мелькнула раз, потом второй… И вот он движется уже рядом, сосредоточенный, немного надменный и бледный по сравнению со своей раскрасневшейся партнершей – дочерью майора Веслова миловидной Алей.

Они так и танцевали до конца дискотеки вчетвером, перебрасываясь то случайными фразами, то многозначительными взглядами и словами, иногда подкалывая друг друга. Аля, ничего не подозревая, беззаботно смеялась, подтрунивая над всеми, кто попадался ей на глаза и острый язычок.

Наконец, трижды мигнул свет, цветные всполохи увяли, и музыка словно съежилась, лишившись замолчавших ударников. В динамиках зашуршало, пискнуло, и начальник клуба – молодцеватый капитан Уткин, поздравив всех с началом второго дня нового года, торжественно объявил, что уже полночь, и хотя завтра выходной день, но “…режим есть режим, и всем пора баиньки”.

Алю подозвал к себе отец, она о чем-то попросила его, но он отрицательно мотнул головой. Надев шубы жене и дочери, крепко взял обоих под локти. Аля с глазами полными слез махнула Глебу рукой, но тот, кажется, не заметил.

– Вита, разрешите, я вас провожу, – настойчивый тон друга показался Сергею излишне назойливым, но он сказал примиряюще:

– Мы проводим вдвоем, если вы, Вита, не возражаете.

– Втроем… Тем более, что они весь вечер танцевали с вами, Виталия, а я – нет, – Шурка только ему известным способом, когда хочет, умеет отделаться от своих многочисленных партнерш, и они на него не обижаются. В другое время Лузгин пошел бы прямиком домой – спать. Он обожал это занятие, наверное, потому, что слишком много энергии уделял остальному времени. Но, поняв, что между друзьями назревает конфликт, посчитал своим долгом вмешаться.

И они пошли. Неотразимый, дальновидный Глеб подхватил Виту под одну руку, шустрый, в меру нагловатый Шурка под другую.

“А я плетусь как всегда сзади. Не рыба, не мясо – кисло-сладкий фрукт с перцем”, – с досадой на себя иронизировал Сергей.

В офицерское общежитие, где обитали в большой, неуютной, но чистой комнате втроем, лейтенанты вернулись после часа ночи. Вахтер тетя Варя-хромоножка по случаю такого события – новогодней дискотеки, ворчала меньше обычного. Даже призналась, что сама забрела ненадолго “на огонек” послушать музыку и повздыхать, глядя на танцующих.

Лейтенантам очень хотелось есть. Шурка успел заглянуть в буфет, угостить себя и одну из самых симпатичных девчат соком, отчего теперь в животе бурчало. А Глеб и Сергей так были заняты друг другом и Витой, что пригласить ее с Алей в буфет им даже в голову не пришло.

Виталия, извинившись, что не может в такой поздний час позвать свой почетный эскорт домой на чай, скрылась в своем подъезде. С тех пор, как пять лет назад в сложных метеоусловиях разбился ее отец – подполковник Стрешин, мама Виты болела. Чем именно, врачи сказать затруднялись и настойчиво советовали уехать. Но если раньше семье не по своей оплошности погибшего летчика полагалась квартира там, где попросят, в девяностые годы это стало несбыточной мечтой. А так как родители и вся родня мужа жили на Украине, и у сестры в Подмосковье была своя большая семья, то Раисе Павловне ничего не оставалось, как коротать свой вдовий век под ненавистный гул турбин, сочувственные взгляды однополчан мужа, на неприятной работе в батальоне обеспечения, откуда ей вскоре пришлось уйти.

… Между окнами, куда обычно складывались выданные на воскресные дни и праздники сухим пайком продукты, залежалось немного крупы, пачка вермишели и кусок задубевшей полукопченой колбасы. Мясные и рыбные консервы вносились, как правило, в общий фонд еженедельных воскресных застолий, которые устраивались, то по случаю чьих-то именин или старых и новых праздников, то стихийно. А так как кроме холостяков в общежитии жили и бездетные молодые пары, а последнее время и семьи с ребятишками, то на всех трех этажах компактного, как прикроватная тумбочка, здания с полной нагрузкой трудились электроплиты, пыхтели кастрюльки, шипели сковородки, закипали чайники. Потом все это выносилось на столы, в бывший Красный уголок, именуемый теперь Комнатой отдыха, и дети, и женщины кормились общим пайком, бывало, что досыта и вкусно лишь раз в неделю.

– Завтра спим до обеда. Убью того, кто разбудит… – сбросив куртку, китель и ботинки, Шурка падает на кровать.

– Завтра – это уже сегодня. Значит мы ели только вчера, – неторопливо раздеваясь, начинает рассуждать Глеб. – И если мы не сварганим в самое ближайшее время на выходные дни собственный неприкосновенный запас, то к началу наших полетов протянем ноги.

– Ты еще надеешься?…Боюсь, состаримся и помрем, так и не узнав, чем пахнет здешнее небо… Зато, как пахнет шашлык в забегаловке Мусы… – Шурка начинает развивать гастрономические фантазии, а Сергей, достав пакет с вермишелью и огрызок колбасы, идет на кухню. Там непривычно тихо, чисто и даже прохладно. Кастрюльки хозяек стоят каждая на своем столе и, выбрав соответственно своему аппетиту, помноженному на три, Сергей наливает воду, кромсает колбасу и когда вода закипает, запускает вместе с вермишелью.

Когда окутанный волнующим ароматом Сергей появляется в комнате, дискуссия о том, что ждет лейтенантов в ближайшее время, только набирает силу пессимистических пророчеств.

– Ложки к бою! – заметив Сергея, командует Глеб и первый садиться к столу, застеленному клеенкой радужных оттенков.

– Вот так всегда, – притворно вздыхает Шурка. – Глеб командует, я треплюсь, а Серега делает дело.

Из заначки Глеба появляются две бутылки пива. Шурка выкладывает не скормленную девчатам плитку шоколада. Сергей разливает половником густое хлебово. Земная жизнь входит в обычную, благополучно-скучную колею, по которой никогда никуда не приедешь…

– Предлагаю, всем троим написать рапорта на имя командира полка, – разливая по стаканам пиво, говорит Глеб. – Просить и требовать, требовать и просить… чего бы это ни стоило. Ниже лейтенанта не разжалуют и дальше караулки не сошлют… Я не намерен проводить жизнь как штрафник в идиотских нарядах. Лучше бы в гражданское летное пошел. Друг недавно письмо прислал – вторым пилотом на “Тушке” летает. Папаша его расстарался: чтобы это дело ускорить, немалый куш кому-то отвалил… Черт меня, что ли попутал – сразу не сообразил, что здесь такая безнадега будет…

– И чего мы этими рапортами добьемся? – пропуская мимо ушей ворчание Глеба, пожимает плечами Сергей. – Лично для нас найдут керосин? “Старикам” на “поддержание штанов” едва хватает. Должен хоть кто-то еще уметь воевать.

– А мы? – вскидывает соболиные брови Глеб. – На “Элках” в училище самостоятельный налет по минимуму дали. На “мигарях” – только облизнуться.

– …И лишь простой пилотаж… Полигон – даже не нюхали, – вздыхает Шурка. – Мне бы только до сложного пилотажа и стрельб дорваться. Тогда…

– Не знаю, как ты теперь взлетишь, тем более сядешь… – перебивает Глеб, залпом выпив стакан пива. – Нет, парни, надо что-то предпринять. Напомнить, что мы существуем. А то на построении, на занятиях командиры сквозь меня смотрят и напрочь не видят. Самому кажется, что не существую уже.

– Предлагаю устроить бессрочную голодовку, – мрачно шутит Шурка.

– Почему в строевых полках нет Л-39? На него керосина по сравнению со сверхзвуковым – мизер. Техникам, конечно, работы прибавится, но это же реальный налет в общую копилку. И не только мы, даже “старики” рады будут, – Сергей собрал грязные тарелки и поставил их возле Глеба.

– Тогда уж точно на МиГах нам вовек не взлететь, – Глеб демонстративно отодвигает тарелки в сторону Лузгина, тот – к Сергею. Круг замыкается.

– На “Элках” нам бы только продержаться до лучших времен, летные навыки не утратить. Я тут кое-что рассчитал… – Сергей идет к своей тумбочке и начинает искать записи, сделанные на днях. Но Глеб говорит раздраженно:

– Сравнил! Приборы, кабина, скорости, высоты, маневренность, перегрузки – там же все не просто другое… О боевом применении уж молчу. И нечего отцам-командирам мозги пудрить. Пусть лучше всерьез нами займутся.

– Небо – есть небо! – мечтательно вздыхает Шурка и не понятно, на чьей он стороне.

– Пространственная ориентировка, чувство времени, ощущение земли… – Сергей запинается, не зная, какие еще привести доводы. – Тебе для вывозных полетов на “Элке” двадцать часов понадобилось, а мне – всего пятнадцать. Три инструктор приписал, чтобы не вылезать из курса учебно-летной программы. Потому что я на Як-52 в клубе успел полетать. И на планере небо почувствовал, какое оно живое, как дышит… Воздушные течения, бугорки восходящих потоков, впадины нисходящих – все нутром чувствовал, – голос Сергея дрогнул.

Он ясно представил себе длиннокрылый бесшумный планер, тонкий обод фонаря небом затопленной кабины. Ручка управления чуткостью своей сродни смычку скрипки, нежно зажатому в крепких пальцах. Рука выводит мелодию полета… Он сам не доиграл ее, променяв на музыку военного оркестра.

– Поступал бы в институт, летал на своих планерах, если они еще живы… Чего в военные лез? Здесь небо другое: без бугорков и впадин, без сантиментов, восторгов и этих… – Глеб небрежно кивнул в сторону кровати Сергея, где над календарем висел рисунок – красный диск заходящего солнца и окрашенная его отсветом распластавшаяся под крылом земля.

– И это тебя не волнует? – сдержав резкий ответ, Сергей заставил себя улыбнуться. – Никогда не поверю, что в полете только приборы видишь… А на земле лишь цели, по которым надо бить.

– Хватит вам, ребята… – Шурка зевнул. – Цели у вас одни, что в небе, что на земле и пока недоступные… В небе – самолеты, на земле – Вита.

Чувствуя, что на него обрушится удвоенный шквал негодования, Шурка плюхнулся на кровать. И уже из-под подушки, для страховки закрыв ею голову:

– В порядке информации и под строжайшим секретом: Вита мне тоже нравится. И когда двое дерутся из-за одной, ее спокойно может увести третий…

– Причем здесь Виталия? – растерянно пробормотал Сергей, не решаясь признаться даже себе, что Шурка, в общем-то, прав.

– Очень даже причем, – хмуро посмотрел на Сергея Глеб. – Я имею серьезные планы. Не сейчас, конечно, а когда что-то определится в моей судьбе. Надеюсь, Сергей, наше соперничество будет честным?

– Не будь, Глебушка, занудой, – Шурка, поняв, что бить его не собираются, выглянул из-под подушки. – Мужчины, как это не прискорбно, лишь предлагают себя, хотя им и кажется, что они выбирают. Выбирают женщины, это жизненная аксиома, а потому стоит учесть.

– Красивые женщины, ты хочешь сказать, – с вызовом произнес Глеб.

– А Вита, безусловно, красивая, – Шурик сел на кровать. – И выберет она того, кто увезет ее с матерью отсюда.

– Не пори чушь!..

– Не смей так думать!.. – голоса Глеба и Сергея слились в один.

– Даже мудрец, если он влюблен, – слеп… – насмешливо вздохнул Шурка. – А так как мне в силу нескладного характера и опрометчивых поступков меньше чем вам – краснодипломникам – грозит благоволение наших командиров, и вряд ли в ближайшем будущем я введусь в строй, то при первом же плановом сокращении наших доблестных Военно-Воздушных Сил, а оно не за горами, умотаю в свой родной Орел. Там тепло, много фруктов, друзей и родных. Они быстренько Раису Павловну с моим дядькой окрутят. Он еще мужик в силе и не так давно со своей скандальной благоверной развелся…

Шурка балагурил как всегда, и злиться на него было бессмысленно.

Глеб сделал вид, что не слушает товарища и занят чисткой зубов перед зеркалом над умывальником. Сергей тоже смолчал. Душа, устав сопротивляться тому унылому, безысходному, что копилось в мыслях, постепенно заполнялась безразличием. Он не пошел, как обычно сполоснуться под душем на ночь, не прочитал ни строчки из томика Блока, взятого в библиотеке, куда наведывался часто, потому что там после окончания школы начала работать Вита. Даже грязные тарелки принципиально не вымыл, и они остались стоять на столе.

Голова коснулась подушки, веки сомкнулись, тело расслабилось, но сна не было… В детстве Сергей часто видел один и тот же кошмарный сон: за ним гналась огромная грузовая машина “Всехдавишь”. В затененной кабине нет водителя, а потому машина слепа и беспощадна. Сергей прячется за стены зданий, за деревья, которые ломаются как спички, когда на них наезжает “Всехдавишь”. Он бежит, и когда машина настигает его, просыпается в холодном поту… Однажды путь во сне преградил широкий овраг, наполненный сумраком. Деться некуда и, обмирая от ужаса, Сергей бросился в него. Он упал плашмя, распахнув руки, и… полетел. Он летел потрясенный незнакомым чувством, поднимался все выше и выше, пока не оказался в чистом небе. С тех пор машина не снилась, а он летал по ночам с восторгом и упоением, испытывая ни с чем не сравнимое блаженство свободы и счастье ликующей души.

В эту ночь “Всехдавишь” приснилась вновь, но в образе камнедробилки. Только вместо камней золотые челюсти ее пережевывали людские судьбы. Судьбы выглядели как детские кубики разного цвета, с различными буквами, цифрами, надписями. Его кубик был чисто голубым. “Судьбодробилка” ползла к нему не спеша и неотвратимо, зная, что у кубика нет ног и рук, что он не может сдвинуться с места, как и другие судьбы-кубики, уже хрустящие на острых золотых зубах. И надо сделать сверхусилие, чтобы приподняться хотя бы на миг, на сантиметр оторвать себя от земли… Тогда голубой цвет сольется с небом, а он сам станет крылатым. Надо только отстраниться от земли…

В эту ночь Сергей снова летал, как в детских снах, и это было прекрасно.

… Вопреки всем приметам и всеобщему убеждению, что понедельник – день тяжелый, Сергей Бакланов любил начало недели. Первое утро ее словно открывало торжественный парад событий или печальную вереницу их – это уж как Бог даст, и как сам настроен будешь. Первое человеку неподвластно и неведомо, а вот настроение, состояние духа надо творить самому, желательно с рассвета, каким бы грустным не был предыдущий вечер. Это Сергей проверил давно. А потому, сделав пробежку вокруг котельной и еще пустой школы, он взобрался по вертикальной железной лестнице на водонапорную башню под приглушенный шум падающей воды и гул насосов. За это могло крепко влететь от коменданта, это плохой пример для подростков. И ветер пронизывает свитер, а железо ступенек прожигает кожу перчаток. И, вообще, все выглядит глупо. Но… это единственное утешение для души и отрада для глаз, обожающих смотреть на землю с высоты птичьего полета.

Лестница располагалась с тыльной стороны башни, наверху был приварен балкончик – жердочки и перила, где можно удобно стоять и наблюдать за тем, как выползает из-за горизонта огненно-белое летом, еще не слепящее весной, а осенью лишь краешком своим солнце. Городок, аэродром, подъездная дорога и железнодорожная ветка – все остается за спиной, а впереди расстилается степь, как бескрайнее летное поле, как бесконечная взлетно-посадочная полоса. И высота, на которой стоишь, это та точка на глиссаде снижения, когда надо уже чуток подбирать на себя ручку управления, внутренне готовясь к встрече с землей. На планере это место в воздухе отслеживается четко, на “Элке” отмечается мгновением, на истребителе съедается посадочной скоростью, которую Сергей еще не уловил в тех немногих полетах, что отработал с инструктором… А в парашютном прыжке на этой высоте надо сомкнуть ступни ног, чуть согнуть колени. Вот сейчас, еще чуток и – удар, рывок купола по ветру… Легко пробежать, не падая, подтягивая нижние стропы.

“Господи! Как счастлив я был тогда! Какие радужные планы, сколько уверенности в себе и – надежды…” – Сергей нахмурился, поймав себя на запретной мысли. Что было – того не отнять. Что будет – вот о чем надо думать.

Зимнее солнце спит долго, дожидаясь его восхода – прозеваешь день… Но восток уже светлеет, небо теряет бархатную черноту, звезды тают. Крыши домов начинают матово серебриться, первыми отслеживая восход. Бледно-лимонная полоса на востоке наливается солнечным светом, и можно пить этот сок жизни глазами, развернутой грудью, вскинутыми вверх руками, набираясь сил. Они сегодня будут нужны, как никогда…. И пока Сергей спускается по лестнице, ночная темнота у земли разбавляется светом новорожденного дня.

Глеба и Шурки в общежитии уже нет, значит надо “прибавить обороты”. И наскоро побрившись, сполоснувшись под душем, облачившись по-курсантски быстро в форму и затягивая на ходу “молнию” куртки Сергей, сбиваясь на бег, шагает в летную столовую. Здесь уже кипит жизнь, наверное, самая активная за сутки. Ровный гул голосов напоминает о пчелином рое на пасеке, звон тарелок, вилок, ножей, словно трели птиц. Официантки Зиночка и Клава бабочками порхают между столами, разнося жареную печень или вареное сердце, на выбор, с рисово-капустным гарниром.

Шурка ехидничает, допытываясь, чье сердце он только что съел? Майор Веслов косится на него недовольно, комэска Демин пытается скрыть улыбку.

Бдительный Глеб вовремя наступает Шурке на ногу, потому что в столовую входит командир. Он, как всегда, чем-то озабочен и, судя по комплекции, еда для него лишь способ существования, а не наслаждение, как для подполковника Ивашова – бессменного руководителя полетов.

Интересно наблюдать за людьми, когда они заняты не делом, где озабочены в служебном рвении, а за такой добровольной работой как еда, игра в шахматы, нарды, поразительно стойко прижившиеся в части за те годы, когда летать стали мало, и время безделья на земле надо было чем-то заполнить.

Безделья, конечно, относительного, потому что есть обязательные занятия, есть тренажер и собственная инициатива вновь штудировать от корки до корки изученную Инструкцию по производству полетов на истребителе-бомбардировщике, который видишь только издалека. Хотя, можешь и посидеть в нем на стоянке сколько душе угодно, в сто первый раз провести тренаж в кабине, даже помочь технику что-нибудь проверить или починить. Стоит потрудиться на заправке самолета топливом, капля которого сейчас на вес золота. А то и на вес крови, если в полете встанет без керосина движок…

Можно покантоваться возле оружейников, никогда не шуганут. В домике парашютно-десантной службы даже рады будут. Тормозные парашюты сложнее собирать, чем спортивные, но Сергей еще летом, когда полетов было побольше, наловчился, и, проверяя его работу, въедливый капитан Акимов ни разу не нашел к чему бы придраться… Стоит наладить дружбу с программистами и самому забить в карту необходимые данные для чужого полета.

Но разумнее всего побывать в службе объективного контроля, где начальником – словоохотливый капитан Зимин, вихрастый, ушастый, похожий на Чебурашку. Он разрешит посмотреть расшифрованные тестерограммы предыдущих полетов, где бежит в синхронном содружестве своем с десяток синусоид. Сергея интересуют лишь три: высоты, скорости и перегрузки. Слабо волнистые на маршруте, на виражах и при смене режима полета они бугрятся. И только на участке полигонных стрельб все дружно вздымают в значительном диапазоне то острыми, то пологими пиками, напоминая биение сердца на кардиограмме. Гармонию энергичных всплесков можно расшифровать, что и делает с завидной легкостью капитан Володя Зимин:

“Вот здесь скорость зависла, надо было обороты дать… Тут перегрузочкой летчик злоупотребил. Ну, а здесь уж совсем негоже – за ограничение по высоте едва не “черпанул”… – капитан осуждающе качает головой, и уже другим, сочувственным тоном: – Уверен, Серега, наступит день, когда в руках у меня окажутся тестерограммы твоих полетов. Смотри, не озоруй…”… После сегодняшнего построения, которое прошло на этот раз быстро, четко и безразлично, Сергей направил свои стопы совсем не в ту сторону, где расположилось царство Володи. Заметив, что после планово проведенных полетов и больших праздников на день-два командный состав полка немного расслабляется и на недолгое время с лиц подполковников и майоров исчезает выражение озабоченной скорби, Сергей решил прощупать почву для решения давно и настойчиво бившейся в голове и сердце идеи. Позавчера, бросив пробный камень и убедившись, что Глеб не станет союзником, а Шурка с его несносным языком будет лишь помехой, Сергей направился в штаб полка один.

“Если ничего не получится, то пусть все останется лишь моей неудачей. Если свершится чудо – начнется жизнь для всех. Не совсем та, о которой мечтаем, но… на безрыбье и рак рыба. Лучше синица в руках, чем журавль в небе… Что еще есть в русском фольклоре по поводу несбывшихся надежд?..” – думал Сергей, открывая дверь и по привычке отдавая честь до недавних пор стоявшему в нише полковому знамени. Сейчас знамя хранится в секретной части по той причине, что нет солдат-часовых. И полукруглая ниша кажется удручающе голой, а сам штаб – обворованным.

В классе, где через сорок минут начнутся обязательные для летчиков второй эскадрильи занятия с инженером полка, еще никого нет. Значит, можно использовать время, подаренное судьбой. Но, поднимаясь на второй этаж, где располагались кабинеты командира полка и его замов, Сергей еще не решил, в какую из комнат он войдет. По законам субординации надо было начать с командира своего звена. Но капитан Звездин сразу после построения отпросился у Демина по каким-то неотложным, скорее всего семейным делам. Сам комэска куда-то исчез, да и вряд ли поддержит фантазию, на девяносто процентов обреченную на провал. Даже две фантазии, но вторую Сергей решил предложить лишь в том случае, если провалится первая.