Текст книги "17 потерянных"

3

Не помню, как я прожила тот день, когда нашла Эбби.

В памяти у меня остались лишь смутные незначительные образы, затмившие вещи более существенные. Я помню приказ о наказании меня после уроков за то, что сбежала из школы и курила на автостоянке – лист бумаги, надорванный с одного края, будто кто-то умудрился вцепиться в мой приговор зубами, – но не помню самого наказания. Не помню, что происходило на уроках, что я учила, если вообще учила. Не помню обед с Диной, запамятовала, какую еду ставила на поднос, а затем отправляла в рот. Какие планы она строила на празднование своего восемнадцатилетия – только о нем она могла думать и говорить, хотя до него оставалось еще немало недель. Не помню, о чем мы еще разговаривали.

В какой-то момент у моего шкафчика в школе возник Джеми Росси, мой бойфренд, спрашивающий, что случилось, почему я опоздала. Я помню об этом потому, что тогда впервые что-то утаила от него.

– С мотором неполадки, – услышала я свой голос. – И все дела. – Я не стала рассказывать о девушке, примотанной скотчем к телефонному столбу. О девушке, прячущейся в глубине моего фургона. Ведь еще существовала вероятность того, что я все это выдумала. Что я выдумала ее.

Помню стоп-кадр с Джеми. Капюшон толстовки надет на голову, из-под него на лоб выбиваются темные кудри – ему снова нужно подстричься, как практически и всегда. План становится крупнее. Глаза у него закрыты, и я снова удивляюсь тому, какие длинные у него ресницы. И вот его губы готовы встретиться с моими. Вижу щетину, но только на подбородке, потому что он не может отрастить полноценную бороду, хотя мечтает об этом. Не знаю, о чем он думает – и верит ли мне – потому что его глаза закрыты. Впрочем, с Джеми никогда ничего не угадаешь. Он парень и привык все держать в себе.

Затем лицо Джеми уплывает прочь. Я, должно быть, ответила на его поцелуй. А может, нас застукал кто-то из учителей и нам пришлось остановиться. Но ничего такого я не помню.

Я будто оказалась за пределами себя самой – стояла рядом с магистралью, ведущей в Пайнклиффскую центральную школу, и в то же самое время какая-то моя тень делала уроки, целовала бойфренда, отзывалась на мое имя.

Я не могла избавиться от мыслей об Эбби.

Во время перемены я порыскала в интернете с одного из библиотечных компьютеров и нашла сведения об Эбигейл Синклер из Нью-Джерси в базе данных о пропавших людях. Объявление на телефонном столбе, конечно, устарело на несколько месяцев, но ее по-прежнему не было дома. Ей по-прежнему было семнадцать. Она по-прежнему считалась пропавшей.

В интернете была также посвященная ей страничка, созданная, должно быть, ее родственниками и друзьями, где каждый желающий мог написать что-либо:

ЭББИ! ЕСЛИ ТЫ ЧИТАЕШЬ ЭТО! Вернись домой! Мы скучаем по тебе.

…………………………………………

Эбигейл, это твоя кузина Тринити. Ты не представляешь, как волнуются бабушка с дедушкой. Где ты???? Позвони мне, если читаешь это. Мы просто хотим знать, что с тобой все в порядке!

…………………………………………

Дорогая Эбби, я никогда не видела тебя, но каждый вечер молюсь о тебе

…………………………………………

Эб, мы скучаем <3

…………………………………………

люблю тебя девочка приезжай домой!!!!

Я просматривала все эти адресованные Эбби письма от людей, большинство из которых она никогда не видела, письма, которые она, как я понимала, не читала, и внезапно почувствовала: у меня за спиной кто-то стоит и пытается улучить момент, чтобы обратиться ко мне.

Повернувшись на стуле, я заметила, что взгляд какой-то девушки оторвался от экрана моего компьютера и обратился на меня. Сначала я не поняла, кто она, но вглядевшись в ее лицо, узнала девятиклассницу, которую уже пару раз видела в школе. Я была твердо уверена в том, что она дышит и, вне всякого сомнения, жива. Эта девушка не пропадала; она стояла передо мной. И я хотела от нее лишь одного – чтобы она ушла.

– Привет, Лорен, – сказала она, – а мы видели тебя утром. Ты… э… в порядке?

– Вы меня видели? Где? – Меня обеспокоила мысль о том, что за мной наблюдали, когда я сидела в фургоне.

– До школы. Ты перебегала дорогу. На тебя чуть не налетел наш автобус! Мы все тебя видели и кричали тебе в окно. – Она помолчала. – Ты слышала нас?

Я отрицательно помотала головой. Она словно повернула время вспять, и меня пронзил холод – я будто снова оказалась на ветреной магистрали под заснеженными соснами. Я задрожала.

– Мы все закричали: «Эй, что происходит? Почему мы остановились?», а водитель нам: «Э, да там на дороге девушка». А я: «Я ее знаю, это Лорен Вудмен! Из нашей школы!» Ну мы же обычно ездили с тобой в одном автобусе, и…

– У меня сломался фургон, – сказала я, чтобы заткнуть ее. Я уже покинула страничку Эбби и вошла в каталог библиотеки. Но объявление – грязное помятое объявление с лицом Эбби – лежало у меня на коленях под столом, и приподняв ноги, я взяла его и свернула в плотную трубочку.

– Да, но ты бежала через дорогу. Мы тебя видели…

Это была миниатюрная девушка со смуглой, теплой на вид кожей и темными волосами, и она казалась вполне безобидной и искренне сочувствующей, но я больше не могла ее слушать. Мое внимание привлекло какое-то движение за окном: не неожиданный снегопад, но красная вспышка. Рука без перчатки, оставляющая на стекле грязные следы.

Эбби покинула мой фургон и подошла к школе, но не смогла войти внутрь. На ней летняя одежда, хотя все вокруг засыпано декабрьским снегом. Лицо грязное, в длинных волосах запутались ягоды ежевики, веточки, листья и другой непонятный мусор, слегка мерцающий через стекло. Затравленный взгляд свидетельствует о том, что она видит что-то, чего не вижу я, что-то нехорошее.

Рука, протянутая к стеклу, выставленная вперед ладонь, пять пальцев врастопырку предупредили меня о многом: я ничего не должна рассказывать о ней, если меня спросят, – ни этой девятикласснице, никому. Поняла я также, что она чего-то хотела от меня, чего-то необходимого ей, и дать ей это могла только я.

Помогите. Эбби Синклер нуждается в помощи.

– Куда ты смотришь? – спросила девушка. Она проследила за моим взглядом и сказала: «О…», и мое сердце ухнуло вниз, мне захотелось загородить окно своим телом. Но тут она добавила: – Какой ужас. Окно придется мыть, оно такое грязное. – Она снова посмотрела на меня и пожала плечами.

Она не могла видеть Эбби, но видела то, что оставалось после нее: отпечаток руки, но не саму руку.

4

Той ночью мне приснился сон.

Во сне был дом, создающий впечатление некоего реального места. Узкое строение из кирпича. Пустое. Четыре его этажа исчезают в туманном небе, где притаилось множество теней. Сломанные металлические ворота. Скрипучие, готовые обрушиться под ногами ступеньки, ведущие к темной парадной двери.

Сон начинался с того, что я стою на улице, но я знаю, что подобной улицы во всамделишном мире не существует. Она не является частью города, большого или маленького. Тротуар начинается и кончается в словно слегка колючей темноте. Все, что я могу сделать, – это войти в дом. И я вхожу в него. Хотя окна заколочены досками и дом обволакивает покров тишины, выползающей из щелей и выбоин в кирпичных стенах, и меня от этого подташнивает, я поднимаю руку, чтобы попробовать позвонить. Звонок весь проржавел и сгнил, и когда я нажимаю на кнопку, палец проваливается во что-то мягкое и влажное, словно в открытую мокрую рану.

Отдергиваю руку и пытаюсь толкнуть дверь. Она поддается. Несколько шагов вперед, и я оказываюсь в полной темноте. Я не осознаю, что стою в холле под свисающим с потолка скелетом некогда роскошной люстры. Я не знаю, что надо мной, или рядом со мной, или же у меня под ногами.

Но чувствую какой-то запах: сильный запах дыма. От него у меня першит в горле, глаза слезятся. Не могу понять, откуда он доносится – от чего-то поблизости или вдалеке. Он просто присутствует в воздухе, будто горячее дыхание.

Мне следовало бы испугаться, убежать, даже если придется кончить жизнь на мостовой рядом. Но я стою, замерев на месте. Вокруг темно, так темно, что я не вижу собственной поднесенной к лицу руки; и так тихо, что кажется, кто-то прячется среди теней, следящих за каждым моим шагом. Я чувствую, что должна остаться.

Скоро я изучу этот дом во сне так же хорошо, как дом, в котором живу со своей мамой, – небольшой флигелек, который мы снимаем у Берков, живущих по другую сторону изгороди, – со всеми его необязательными шкафами и набитыми комодами, скрипучими ступеньками и плохо закрывающимися дверьми. Но в ту ночь, мою первую ночь в нем, я не могу знать, что найду там. Или кого.

Дым становится гуще, мои легкие наполняет тяжелый горячий воздух, и я начинаю думать, что мне грозит опасность. Что я могу умереть. Но на самом-то деле – нет. Это был не такой сон.

Скоро я начинаю понимать, что сон не об умирании – он о жизни. Вечной жизни. Дом – это место, где вас могут помнить, даже навещать. Он станет вашим, когда вы потеряете свой. Если вы убежите. Если направите велосипед не по той темной дороге.

Тут в конечном счете оказываются все девушки.

Я приду сюда в другие вечера и замечу узоры на обоях во всех комнатах. Прорехи в обоях, почерневшие впадины там, где гниль изничтожила стены. Увижу колючий, ползучий, удушающий плющ.

Я узнаю расположение комнат, даже тех, что наверху, поскольку однажды наберусь мужества взойти по лестнице, не страшась того, что ступеньки обратятся в пыль под весом моего тела. Но все это произойдет позже.

А тогда все было впервые. Мне впервые приснился этот сон – после того, как я нашла объявление с лицом пропавшей – и искала я в доме именно Эбби.

Я чувствовала ее присутствие – тихое испуганное присутствие где-то в провалах темноты. Запах был таким же, как в фургоне. Но сильнее, ближе. Она пошевелилась, и доски пола заскрипели; так я узнала, что здесь у нее есть вес, а значит, и тело. Есть вещественность. Здесь она реальна.

Я сделала шаг по направлению к тому месту, откуда раздавался шум.

– Эбби? Это ты? – Я говорила с трудом, но меня можно было услышать.

Я различила очертания фигуры у окна в соседней комнате. Стоя на тротуаре, я не могла видеть, что здесь есть занавески, но изнутри разглядела длинные темные паруса задернутых портьер. Почему-то в этой комнате свет был чуть ярче. Блестящая материя штор, казалось, сопротивлялась темноте, в ее складках можно было прятаться или кого-нибудь спрятать, грязная бахрома лежала на полу.

Она стояла ко мне спиной.

В ее волосах уже не было листьев и веточек. По крайней мере, я их не видела. Ее наполовину скрывали портьеры, и потому я не могла сказать наверняка. Казалось, я ее знаю, непонятно почему.

Я попыталась пробраться к ней сквозь дым, потому что у меня были вопросы. Вопросы вроде: что это за место и что горит? Действительно ли она Эбби Синклер с объявления? Я ее вижу, и это значит – что она мертва или, напротив, еще жива? Найду ли я ее?

Но это был сон. А ноги в снах не двигаются так, как им положено в реальности, и язык не смог выговорить слова, скопившиеся у меня в голове. У меня получилось лишь:

– Эбби?

Фигура у окна не обернулась и ничего не ответила. И я поняла, что ответов в этом горелом доме нет. Они там, снаружи, где-то рядом с Пайнклиффом, городом, где я живу. От меня ждут, чтобы я вышла отсюда и нашла их. И окутанная дымом девушка не в силах помочь мне в этом.

Для этого нужно проснуться.

5

Он был там, в конце уже знакомой мне дороги. Чтобы найти его, нужно было на развилке свернуть направо, а не налево. От нее изгибы дороги уходили далеко в сосны, и вход, который я искала, находился за слепым поворотом, отмеченным группкой белых елей и синим знаком. Знак был почти весь засыпан свежевыпавшим снегом, так что слов было не разобрать, а лишь разглядеть часть фигуры поднявшейся в темнеющее небо женщины – она воздела руки к небу, чтобы поймать падающие снежинки. У нее на голове была голубая накидка, как у Девы Марии, а лица не было, как у привидения. Позади нее возвышались запертые ворота высотой с деревья.

Это был летний лагерь для девочек «Леди-оф-Пайнз»: место, куда отправляют своих дочерей жители нескольких близлежащих городов и их пригородов. Территория лагеря располагалась в низине, полной комаров, сосен и дубов, росших по краю холодного озера. Гребень горы скрывал от взгляда то, что было с другой стороны, за лагерем, и девочки – и их родители – не имели ни малейшего представления о находящемся там, всего в нескольких милях от них, строении. Вся эта природа, на лоне которой они проводили лето, была гораздо ближе, чем они могли себе представить, к одной из государственных, наиболее строго охраняемых мужских тюрем, в которой содержалось, как я выяснила, более тысячи опасных преступников, в том числе убийц, насильников и растлителей детей.

Согласно объявлению о пропавших людях, этот летний лагерь был последним местом, где видели Эбби Синклер. Здесь, за этими воротами и деревьями.

Я остановилась и выключила двигатель, но следующая за мной машина Джеми продолжала ехать. Сейчас ему пришлось, дав задний ход, приткнуться к сугробу. Снегоуборочных машин не было здесь со времени последнего снегопада, и потому припарковаться иначе было трудно. Проехав еще немного, он опустил стекло и позвал меня:

– Что случилось? Почему ты остановилась?

– Все в порядке, – ответила я. – Вылезай из машины и иди сюда.

Я уже выбиралась из фургона и проверяла фонарик. Зимой ночь наступает раньше, особенно здесь, где горы загораживают солнце. Я знала, что всего лишь через несколько минут вокруг нас сгустится тьма, и не была уверена, работает ли электричество на территории закрытого на зиму лагеря. Без фонарика мы ничего не сможем сделать.

Фонарик замигал, и я постучала им по своему бедру. Свет. Я помахала Джеми, не оставляя попыток выудить его из машины.

– У тебя снова заглох двигатель? – крикнул он.

Я отрицательно покачала головой. Он не знал, почему мы здесь. Я не озаботилась тем, чтобы сказать ему, что место, куда он сопровождает меня, не является рестораном, хотя и умудрилась намекнуть на это. Сквозь ворота была видна расчищенная дорога, ведущая, очевидно, на основную территорию лагеря, где Эбби провела несколько летних недель перед своим исчезновением. И нас от нее отделял лишь забор из рабицы.

Джеми бросил на меня взгляд, значение которого я не поняла, но все же заглушил мотор, натянул на голову капюшон и вышел на холод.

Я направила фонарик на калитку и высветила висячий замок на толстой цепи.

– Ты можешь справиться с этим, – спросила я, – чтобы нам не пришлось лезть через забор? – И посветила на верхний край забора, по которому шла железная проволока, слегка поблескивающая в сгущающихся сумерках.

– Хочешь сказать, что наряжаться было ни к чему? – Джеми вытащил из-под пальто воротник рубашки – хорошей серой рубашки на пуговицах, которую он, возможно, даже погладил в расчете на приятное времяпрепровождение. Но, должна признать, он вовсе не разозлился.

Мы с Джеми провели вместе это лето (то самое лето, когда Эбби в нескольких милях от нас оборонялась от комаров, управляла каноэ и без конца разучивала песни для костра). Все произошло очень быстро – у нас с Джеми.

До того, как я обнаружила Эбби, а вскорости и остальных – до того, как основательная часть меня резко изменилась, обнаружив себя во мне, словно айсберг поднялся над ледяной водой, чтобы продемонстрировать свои истинные чудовищные размеры, – я была всего лишь девушкой, на которую запал Джеми. Это произошло не так уж и давно, но теперь мы с прежней Лорен были совершенно разными людьми.

Мы с Джеми тоже были разными, и я всегда буду помнить обо всем хорошем, что есть в нем. Скажем, о том, как он бесстрашен, когда дело доходит до штурма высоты или же преодоления других преград; однажды я заперлась у себя, и он поднялся по стене моего дома, чтобы добраться до открытого окна, для чего ему пришлось балансировать на хлипкой решетке высоко над задним двором, удерживаясь на ней лишь кончиками пальцев. О том, что он делает что-то вместе со мной только потому, что я прошу его об этом. И ему неважно, зачем все это нужно.

Точно так же обстояло дело и сейчас. Среди снегов. Он приподнял замок, чтобы изучить его. Пар, валивший у него изо рта, повис между нами, словно хотел добраться до меня, но я была вне пределов досягаемости. Пока что.

Я смотрела, как снег падает ему на волосы, на непокорные кудри, торчащие из-под капюшона, и мне хотелось рассказать ему об Эбби. Но Джеми не верит в привидения. И разве можно объяснить разумному, рациональному человеку, что тебе довелось повидаться с одним из них? Что ты как-то связана с девушкой, чье лицо увидела на объявлении о пропаже? Девушкой, которая исчезла прямо здесь? Что она – ты в этом уверена – взывает к тебе, желая сообщить что-то очень важное, вот только ты не разбираешь ее послания?

Думаю, я взяла его с собой, чтобы каким-то непонятным мне самой образом объяснить ему все это – но имеет ли значение, какие мысли копошились у меня в голове, пока мы бок о бок стояли у запертой калитки лагеря? Он не понимал меня, поскольку я ничего не объясняла.

«ВХОД ЗАПРЕЩЕН» – такие знаки висели на заборе над нашими головами, они светились в темноте почти радиоактивным светом. Снег запорошил плечи зеленой армейской куртки Джеми, купленной на барахолке. Она была сшита на человека гораздо крупнее его, но он все равно носил ее, потому что это был мой подарок. Он очень долго молчал; я думала, он сдался и теперь предложит пойти в ресторан. Но тут его лицо просветлело.

– Значит, так, я не могу справиться с замком, – сказал он с легкой улыбкой. – Зато с цепью все проще. – И одним сильным рывком он разорвал ее. Замок упал в снег.

Джеми пытался встретиться со мной взглядом, а я хотела избежать этого.

– Кстати, что это за место? – поинтересовался он.

– Летний лагерь для девочек, – ответила я, толкая калитку в сугроб. – На зиму его закрывают, но мне хочется осмотреться тут.

Я не дала ему возможности спросить, а зачем мне это нужно, и потянула за собой на территорию лагеря, покинутого всеми на зиму, хотя, как казалось тем вечером, его покинули много лет тому назад, еще до того, как мы с мамой перебрались в эти края, даже до того, как я родилась.

Мы с Джеми шли по, как я считала, главной дорожке. Он взял меня за руку. Не знаю, какого мнения он был о моих планах. Все началось именно тогда – моя потребность соблюдать дистанцию. Я чувствовала, как сомнения пробираются мне под кожу там, где он касается ее. Чувствовала холодный пот на его ладони и что-то липкое: наверное, он запачкал руки смазкой для замка, когда разбирался с ним. От него исходила немного раздражающая уверенность в себе. И мне было необходимо вытеснить из головы мысли о нем.

Мы миновали сарай и белое строение с надписью «АДМИНИСТРАТИВНЫЙ КОРПУС», вырезанной поверх деревянной двери. Шли мы медленно, молча, я то и дело высвечивала фонариком что-то, казавшееся интересным. Дорожки углубились в сосны, и по разной толщине снега можно было судить о том, где они начинались, но не о том, куда вели. Тишина, нарушаемая нашими шагами по только что выпавшему снегу, становилась все более обволакивающей.

Неожиданно Джеми спросил:

– Ты вроде говорила, что это место закрыто.

Оказалось, он увидел следы ног, или скорее какие-то вмятины, припорошенные выпавшим днем снегом. Небольшое приземистое строение, сложенное из шлакоблоков, находилось слева от нас, а справа был огороженный участок квадратной формы, знак рядом с которым информировал о том, что здесь расположена компостная куча. Но сейчас все намертво замерзло и было занесено снегом.

– Наверное, какая-нибудь зверушка, – сказала я, но не успели эти слова слететь с моих губ, как послышалось тихое шуршание, быстрое и удаляющееся, словно кто-то пустился в паническое бегство. А потом мы кого-то увидели. Маленькое толстенькое создание выкатилось из почти охваченного темнотой леса, перекатилось через упавшую ветку, добралось до компостной кучи и уставилось на нас двумя желтыми глазками, будто ожидая подходящего момента, чтобы дать деру.

– Это… – запнулась я. – О нет. Это же скунс.

– Лиса, – возразил Джеми. – Я так думаю. – Мы медленно отступили назад, отдаляясь друг от друга и от зверька.

Эта встреча в пустынном лагере могла бы оказаться единственной за весь вечер, если бы не поднялся ветер и не дал мне знать, что она близко.

– Чувствуешь запах? – спросила я. – Словно что-то где-то горит? – Запах доносился непонятно откуда. Слабый и далекий, он тем не менее напомнил мне о моем сне. О ней. О моей уверенности в том, что они имеют отношение друг к другу.

– Нет… – начал он, но я не дала ему возможности договорить, потому что пошла вперед быстрее, с определенной целью: дымовая завеса между моим миром и миром Эбби стала достаточно тонкой, и у меня появилась возможность преодолеть ее.

И в какой-то момент я выпустила руку Джеми из своей руки.