Текст книги "BMW Маяковский"

То же самое сделал Сынок, сфотографировав глазами экран.

– Эх, сейчас бы новый год, девочек, Деда мороза, фейерверков, шампанского и Снегурочки, – произнес задумчиво он.

– Да, не помешало бы, – согласился Отец.

Они выпили снова, а когда кот Леопольд вытряхнул мышат из ковра, открылась дверь и вошла Зина в легком халатике.

– Под халатиком ничего нет? – спросил удивленно Отец.

– Под ним я, – улыбнулась Зина.

– Можно взглянуть? – продолжил Отец.

– Мне надо выпить, – Зина налила себе в стаканчик Отца, выпила и случайно распахнула халат. Под ним был Рокко Сиффреди.

– Ты нас сведешь с ума! – выбросил фразу Отец и не смог сказать ничего больше.

А потому через пару минут Отец и Сын стояли на коленях перед Зинаидой и целовали в лицо, целовали голову Рокко Сиффреди, его памятника у нее между ног. Наслаждались им, ставшим частью женщины, терминатором этим, потому что терминатор – это памятник Маяковскому или Богу. Вскоре Сиффреди зашел к ним в гости, но не через парадный ход, потому что там он уже побывал, задвигался в неком танце, выпил две чашки кофе и пролил сливки в него.

– Густые сливки, – отметил Отец, – как я и люблю.

– Все так, – молвил в ответ Сынок.

Они покинули позы эмбрионов, родившись через рот Сиффреди тем самым, и продолжили вкушать белую-белую, как пустыня Сахара, водку. Иногда попадались в ней маленькие и вкусные верблюды, которых они с удовольствием глотали и облизывались при этом. Зина сидела между ними, хотела каждого из них и не желала ничего при этом, потому что оргазм, который испытывает один терминатор, передается десяти-пятнадцати людям вокруг него. Сынок, напившись в хламину, заговорил:

– Зина, я так люблю тебя, что умираю каждую секунду своего саратовского бытия. Но иногда мне кажется, что я армянин, и я люблю тебя как отдельную армянку и как всю Армению. Но если ты вся Армения, то зачем тебе я? У тебя этих армян тысячи и миллионы. И это не учитывая азербайджанцев, турок, грузин. Это несправедливо. Будь грузинкой, мегрелкой, еврейкой. И я стану твоей Грузией и Россией.

– Тоже женского пола? – удивилась Зина.

– Каждый мужчина – женщина, поменявшая себе в утробе матери пол, – нашелся Сынок.

– Ну, эта мысль очень похожа на правду, – сказала Зина и поцеловала в губы Отца, – ревнуешь меня?

– Нет, это же мой Отец.

– А если бы это был другой совершенно мужчина?

– Нет, это же ты.

– Браво, Сынок! – захлопал в ладоши Отец. – Весь в меня. я тоже точно такой.

– Вот сейчас я люблю вас, конечно, – промолвила Зина, ушла и вернулась с тремя чашками кофе.

Они выпили его через пару минут и стали зернами его, катящимися по небу в виде Солнца, Луны и Земли. Да, потому что Земля имеет своего двойника, как и любая другая планета, и на них живут те, кто когда-то умерли. Легли втроем спать и долго беседовали на тему ризомы, Бодрийяра и всего такого, что Деррида и Делез. Среди прочего была такая мысль, озвученная Отцом:

– Общество потребления есть сама смерть, ставшая человеком. Ведь Севак сказал в начале двадцатого века, что смерть стала Богом, вот и человек, убив Сталина и Гитлера, стал тоже богом, но этими диктаторами, а самой смертью. Потому это тупик и невозможность жить дальше. Вообще. Если говорить грубо, но истинно, надо не только быть на кухне, но вдвое чаще ходить в туалет. И там читать книги – тог же Батая и Фуко.

На этом они уснули, а утром проснулись свежими и полными и сил и зашагали домой, поцеловав в щеки Зину, с обеих сторон, и оставив рот ничейным, то есть для третьего мужчины, раз им не стал этим утром никто. Даже Зина сама.

6

Мари и Ада ехали к Мари в троллейбусе, будучи расстроенными слегка.

– А Харуки импозантный мужчина, – молвила Ада.

– Да, ничего.

И снова молчали, пока не приехали к Мари, включив музыку на компе, «Медляк», начав от безысходности танцевать друг с другом. Сами не заметили, как их губы соединились, устроив затмение солнца и луны, а руки заскользили друг у друга по бедрам, стремясь к тому, что меж ними.

– Я так не могу, – выдохнула Мари.

Она отошла к окну, закурила в форточку тонкую, выдохнула пару раз дымок, подошла к Аде, присевшей на стул, медленно развела в сторону ее ноги и прочитала меж них полное собрание сочинений Маяковского, слюнявя слегка страницы, чтобы читалось приятней и легче.

– Мне божественно, – прошептала Ада.

Она обнажила спину Мари и расцеловала каждый ее позвонок, отчего позвоночник е превратился в чурчхелу, которую Ада съела и попросила еще. Еще не было, поэтому Мари открыла книгу Чуковского, достала из ее сюжета Тянитолкая, устроилась с Адой на кровати в обнаженном, как все книги Чуковского, виде и стала наслаждаться с Адой этим чудным двухголовым животным, который прятался в норки каждой головой, но не мог никак весь в них исчезнуть, доступный Бармалею, волкам и другим африканским чудовищам, имеющим одно общее имя – Страсть. Пришли в себя довольно поздно, выпили «Нарзан» и стали слушать музыку девяностых годов, чтобы немного хоть повернуть вспять свое время и омолодиться тем самым. Ада решила переночевать у Мари, позвонила домой, предупредила об этом, приготовила глинтвейн с лепестками роз и пила его с Мари на кухне, танцующей в то время, пока спали коридор, спальня и зал. Получали такое удовольствие от распития горячего напитка, что практически стали им. Чтобы их выпил Бог. Сам Христос, сошедший на землю, чтобы сделать солнцем ее. ночью смотрели фильм «Страсть» с Орнеллой Мути, курили цветочные сигареты и хихикали, когда им в вагину заползал муравей и махал лапкой другим, зовя их вкушать березовый сок. Утром ели омлет, пили расплавленный шоколад, расчесывались, красили друг другу губы, а после Ада уехала к себе, попав в автобусе в легкую аварию около дома и дойдя до него пешком, как до луны, потому что туда, куда можно долететь, можно тем более доплыть или дойти. Просто понадобится чуточку больше времени.

7

Владимир возвращался уже поздно домой, думал о Лене, держал на коленях подарок ее, книгу «Русская красавица». Положил рядом на свободное сиденье ее, когда оно освободилось от пожилого мужчины, сошедшего между Землей и Луной. Смотрел из кона и видел, наблюдал легендарный Саратов нулевых годов (легендарный уже потому, что в нем прошла в это время молодость Отца, Сынка и его самого), мелькали проститутки в белых ажурных чулках, сутера возле машин, полицейские , толпы парней, разборки, пьяные на лавочках, драки хачей и скинов. Посмотрев на книгу возле себя, решив ее полистать, он увидел, что та превратилась в Русскую красавицу, она сидела в мини-юбке и потягивала джин-тоник.

– Мой отец Виктор Ерофеев вышел, – сказала она, – а я тут, решила поближе тебя узнать. Куда едешь, поэт?

– Домой, – бросил он.

– На Проспекте строителей полно интересных кафе, давай посидим, поболтаем, даже потанцуем слегка.

Он согласился, вышел с ней вскоре, зашел в кафешку, не имеющую названия, по крайне мере он не заметил его, там они заказал два коктейля и кусочки плавленого сыра, сели за столик и закурили, как Рыжий в голландском кафе. С тоской и очарованием. Да, было немного уныло, но жизнь вокруг плыла и старалась, жила, и это заражало всех абсолютно бессмертием. Потому что Саратов самый заразный город на свете, где все больны Богом и вечностью, в силу чего и находятся в изоляции, которую должны обязательно прорвать и унести всех на Сатурн. И это как минимум. Медленно пили коктейли и хотели друг друга. в силу чего пялились на других парней и девушек, делая тем самым намек, понятный всем, кроме самих себя. А кафешка жила по правилам нулевых годов, где признание в любви сменялось мордобоем, взятием кредита на телевизор с плоским экраном, на телефон с инфракрасным портом или компьютер, на котором можно играть неизобретенные пока еще игры. Да, не было никакой пресловутой стабильности, было именно движение вперед, становление горой, в силу чего и произошло столкновение с Грузией, находящейся тоже на вершине, скрестились в воздухе шпаги и победила шпага России, пронзившей в виде витязя и Мцыри этого тигра и барса в едином лице. Через полчаса Русская красавица пригласила другого парня потанцевать, не дождавшись этого от Владимира, устроила небольшой стриптиз, задрав высоко свою юбку, и крикнула:

– Это танец памяти девяностых годов!

Ей захлопали, засвистели, пара парней выстроилась в очередь на танец, но она убежала в туалет, где долго нюхала кокс, вынутый ею из сумочки, пудрила нос, кайфовала, улетала мыслью и частицей ума и мозга во все крутые заведения Москвы, там отдавалась в туалете парням, делала бурные минеты, похожие на квашеную капусту и пожаренные на сковородке котлеты, пила виски, танцевала практически голой, смеялась, запрокинув голову так, что она просто отваливалась и катилась по пескам Сирии в 1915-ом году. Такое состояние было ей не впервой, она привыкла к полетам и превращениям, в том числе кафкианским. Вскоре она вернулась в Саратов, пошла к Владимиру, предложила ему покататься на такси, допила свой напиток, вызвала машину и покатила на заднем сиденье с Владимиром по ночному уже Саратову. Она высунула голову и руку в окно и встречала прохладный чуточку ветер. Удовольствие и блаженство растекались по ней и не находили препятствия на своем пути. Она листала глазами дома и понимала ,что они страницы из книг. Из чьих книг? Пушкина, Лермонтова, Достоевского, Платонова и других. А стихи Маяковского ,конечно, это изысканные архитектурные замыслы, нестандартные все дома, памятники, банки, церкви, почтамты. Владимир тоже кайфовал, но больше оттого, что хорошо было Русской красавице, ее телу и душе, дающим совместно дух, возвышающийся Пизанской башней – как минимум. А мимо летели одинокие, как восемь миллиардов людей, прохожие и исчезали так же быстро, как Бог. Гнали через весь город, тормознув только раз у заправки, набравшись от нее сил и энергии, продолжив свой бег, не кончающийся никогда. Потому что кончается только то, что вечно. А такая эфемерная вещь и чувство, как человек, бесконечна, бессмертна, потому что является антонимом тому.

8

В декабре, перед сессией сидели втроем в университетской библиотеке, Володя читал и конспектировал Хайдеггера, Отец листал Бэкона, думая о беконе и пиве, Сынок хотел курить, но почитывал Бердяева и безмерно скучал. На улице было темно, но светил огромный фонарь – белый снег с огромной земли, освещал редких прохожих, редких студентов, редких алкашей и собак, ищущих одну сплошную человеческую ,переходящую в Христовую, кость. От этого библиотечного томления их немного избавила девушка в черных колготках и в черной юбке, она села четвертой, открыла несколько книг, что-то недовольно и негромко сказала, начала покручивать пальцем локон и писать что-то в блокнот – то ли из книг, не то свои мысли.

– Интересно, вы старше нас или младше, – сказал в никуда Отец, оказавшийся рядом с ней.

– Женщина всегда старше мужчины, – подняла голову девушка. – Меня зовут Ольга. Я писательница. А Вы?

– Мы студенты обычные, – ответил Владимир.

– Этого мало, – не согласилась Ольга. – Не представитесь?

Они назвали себя, и Сынок попросил что-нибудь прочесть им своих произведений, из рассказов или романов.

– Я могу из заметок, – улыбнулась она.

Было заметно, что внимание трех парней к ее литературному творчеству было ей приятно, она полистала блокнот и прочла:

– Мхитар признался своей любимой чеченской девушке в любви, назвал ее серной, но не дождался ответа. Вместо него прискакали ее братья, заняли вершины гор и ущелья и начали палить из ружей в него. На это он ответил громким смехом, особенно когда пуля пролетела возле его виска. Он схватил свою возлюбленную ,усадил спереди на коня и поскакал в сторону Грузии, откуда был родом. Оторвался от погони. Привез свою пери в Тбилиси, снял для себя и нее номер в гостинице «Ереван», повел свою красотку в ресторан и накормил хашем и лагманом ее. Спросил ее имя, на что она ответила: – Бела, – и выкурил пару крепких абхазских сигарет. Решил обязательно жениться на ней, а если даст Бог, или Аствац, то и подарить ей детей, которые прилетят к ним с луны, устав качаться на ней, и жить с ней и до, и после смерти совместной. А Бела только сказала ему: – Жить нужно так, чтобы жизнь ничем не отличалась от смерти, тогда смерть придет к ней, решив, что это ее зеркало или она сама, и жизнь прикончит навеки ее.

Парням очень понравилось это, и они попросили прочесть еще. Ольга сделала паузу, покопалась еще в блокноте и озвучила это:

– Смерть не бывает никогда окончательной потому, что нет ничего вечного под луной. Это оптимистичный, самый оптимистичный афоризм в мире, потому что означает смерть смерти самой. Люда вышла из дома в шесть часов вечера, выкурила сигарету у подъезда, села в свою «Оку», доехала до пляжа, переоделась и своей фигурой затмила всех местных красоток. И те от ревности и зависти сбились в кучу и закричали ей:

– Хвала солнцу, что мы не такие красивые! Потому что нам не так больно будет стареть! А ты будешь вся в крови, в ссадинах и в пыли, упав с самой вершины в свои семьдесят лет! Конец тебе, сучка, просто конец!

А ей была плевать, она заигрывала с одним, двумя, тремя мужчинами лет сорока, повезла их после купания и загорания в ресторан и провела с ними отличный, кончившийся сразу утром ,потому что ночи не было вообще. Был сразу космос, поскольку в постели их было четверо, а это звезда, победившая весь холод и тьму.

– Отлично, просто отлично! – громко промолвил Отец и добавил: – Можно нам всем вместе пойти тоже пойти в ресторан и отметить знакомство.

На это Ольга ответила скромным отказом, оставила свой телефон и ушла, сославшись на работу в мозгах и в душе каждого человека.

– Отменная девчонка и талантливая ,а это важно сейчас, – отметил Отец.

– Важно во все времена, – не согласился Владимир.

– Отец хочет сказать, что в девяностые годы мы все позабыли славные советские традиции и ценили только бездуховную Америку.

– Временное затмение, – посмотрел на Сынка Владимир, и тот подмигнул ему.

А вскоре вернулась и Ольга и сказала ,что работа на сегодня отменилась и можно пойти в ресторан. Парни воспряли душами, вернули книги библиотекарю и пошли вслед за Отцом, который сам походил издали на ресторан, сияя вывеской «Балу» на синей и самой зимней во всем космосе куртке. Он шагал и шагал впереди, дымил сигаретой, а позади шли Ольга и по бокам ее Сынок и Владимир.

– Красивые вы все парни, – заметила она, – Но не созревшие полностью, вы уж простите. У вас все еще впереди, думаю. Нет, уверена. Но в этом задача и женщины ,чтобы за одну ночь из юнца сделать мужчину. Причем не одного, а троих, – рассмеялась она.

Их остановил патруль, проверил у всех четверых документы, лейтенант произнес:

– Вы точно не пьяные?

– Мы пьяны молодостью и любовью, – ответил Отец.

– Шутите? В участок хотите?

– Я и не думал даже шутить.

– Ну-ну.

Полицейские постояли повертели в руках четыре паспорта, подумали, поразмышляли и нехотя вернули владельцам. Ушли, как Абовян в свои горы или Пиросмани в харчевню. Исчезли из виду, но напряжение создали и оставили.

– Не хватало ночь провести в участке, – молвил Владимир.

– У девушек очень редко проверяют документы, – призналась Ольга.

Они встретили голодную собаку через пару десятков метров, Ольга зашла в магазин, купила копченые сосиски, покормила песика, предложила покурить и съесть оставшиеся сосиски. Так и встали под козырьком ,пока падал снег, возможно, один из последних в истории, ели сосиски и курили «LM», не понимая на данный момент ничего, кроме любви. А молодость подразумевалась при этом сама собой. Мимо шагали армяне, грузины, таджики и прошел только один русский, который, поняв ситуацию, повернулся к компании лицом и громко сказал:

– Нет, вы не думайте, я вообще украинец.

Это вызвало смех Сынка, он смеялся достаточно долго, его смех долетал до луны, стукался о нее и рикошетил обратно. Остановилась машина, из нее вышла девушка, протерла лобовое стекло, подошла к Отцу и спросила, где улица Пугачевская, Отец недоуменно пожал плечами, Владимир ей объяснил, вызвал благодарность, чуть ли не слезу, неуместные вообще-то, выдохнул дымок и долго смотрел на то, как уезжает машина, увозя девушку, с которой на земле они больше не увидятся ,потому что встретятся на Сатурне и на Уране. А когда дошли до ресторана «Сатурн», то мест в нем не оказалось, потому взяли пива, сигарет, вяленой корюшки и устроились вчетвером в теплом подъезде, прямо на лестнице. Сидели тихо, чтобы не беспокоить жильцов, но хотели петь «Ели мясо мужики», сдерживая себя.

– Да, молодость дана ради девушек и алкоголя. И иногда сигарет, – произнес негромко Отец.

– Достаточно холодно, – согласился Сынок, и его замерзшие руки спрятала под своей курткой Ольга.

Руки начали ползать по телу, ищу что-то съестное и нашли две груши, которые начали есть, отчего те стали только больше. Ольга при этом целовалась с Владимиром. Он ласкал ее губы своим губами и понимал, и сказал:

– Это тавтология.

– Так избавься от нее, – прошептала Ольга.

И сама избавила его от нее, расстегнув ширинку ему. Да, она взяла в рот говяжий язык и начала варить его в своем рту, чтобы утолить многовековой свой голод.

– Тысячи лет ничего такого не ела, – говорила она.

А Отец читал стихотворения Набокова и пил пиво, в перерывах куря и делая снимки на свой недавно купленный телефон.

– Не можешь без этого, – улыбнулась Ольга, – разместишь снимки в сети и заработаешь кучу денег?

– Нет, не умею пользоваться интернетом. Я вне его.

– Значит, он сам в тебе, он твоя составляющая, конечно, – опять улыбнулась Ольга.

– Я не такой всеобъемлющий организм, – хмыкнул Отец.

А Ольга выпила топленого молока, облизнулась, развела ноги в стороны, приспустив колготки, и позволила Владимиру ответить взаимностью на ее чувства. Но вместо него признался ей в своих чувствах Сынок.

– Мне без разницы, – сказала она, – я люблю вас обоих. А тебя уважаю, – посмотрела она на Отца.

– Уважение дается в бою, – парировал он.

– А любовь и есть самая главная битва, – отметил Владимир и сделал глоток пива, похожего на «Дядюшкин сон».

Удовлетворив лошадиную, коровью, львиную, тигриную, человеческую, божественную, мышиную страсть, Ольга достала блокнот и стала делать в нем наброски карандашом. Набросала голову Сынка. Она на рисунке походила на небо, по которому летит Азраил. Также на солнце, которое затмила земля. Уши Сынка даже походили на носки, в которых ноги Христа. Глаза напоминали вареную вишню. Нос походил на грушу, упавшую с дерева и наполовину съеденную муравьями. Подбородок подпирал собой космос и являлся частью его. В общем, рисунок понравился, хоть и озадачил немного Сынка. А после на странице появился Владимир, он ничем не отличался от дерева Иггдрасиль, на нем сидели две вороны ушей и каркали так, что Отец и Сынок подрагивали от этого. Очень громким вышел набросок, очень воинственным, не то чтобы находящимся во вселенной, а скорее располагающимся вне ее. А Отец получился Вылитым Леонидом Андреевым, каким его изображали учебники, причем не только портретом его, но и «Рассказом о семи повешенных» как частью лица. На радостях от таких работ Отец заиграл на отсутствующей гитаре и стал негромко петь «Прыгну со скалы», остальные подхватили напев, вспомнили этот хит, которому было не так много лет. Просто его время уже немного прошло. Через пару десятков минут Ольга начала снова писать, зачитывая написанное:

– Василий устроился охранником в магазин, сидел в подсобке, смотрел съемки видео, прохаживался иногда вдоль рядов, но чаще ничего не делал, разгадывал сканворды, заигрывал с продавщицами. Так проходил каждый день, пока не зашла девчонка, у которой было обобщенное лицо – словно лицо всех девушек его юности. Это его привлекло – не то слово. Он подошел к ней и рекомендовал паштет из гусиной печени. Девчонка поблагодарила его. взяла банку в руку и сказала ,что срок хранения подходит к концу. Он дал ей другую банку. На ней было все в порядке.

– Вы сами пробовали, – спросила девчонка.

– Конечно.

У девчонки зазвонил телефон, Василий отошел от нее, чтобы не мешать, но не упускал из виду ее. Подошел к ней снова после звонка, договорился о встрече после работы. Девчонка поломалась слегка и согласилась. Вечером, надев галстук и пиджак, он с чайной розой ждал ее в сквере Первой учительницы. Удивился, когда показалась вдали девчонка. Она была с парнем. Вела под руку его.

– Привет, – сказала она Василию, – знакомься, мой парень Дмитрий.

– Василий.

Мужчины пожали друг другу руки и пошли в кафе «У Швейка», сели в нем, заказав пива и салатов, стали беседовать.

– Я очень люблю Викторию, – признался Дима.

– А я и забыл спросить ее имя, – рассмеялся Василий.

– Вика. Виктория я.

Выпили немного пива, расслабились, стали делать селфи на телефон, где были втроем – Вика посередине. Изучали меню ради прикола, читали в нем:

– Жареный целый мир.

– Саратов в собственном соку.

– Автомобиль «УАЗ».

– Бычья душа.

– Это прикол? – удивилась Виктория.

– Нет, – ответил Василий, – оригинальное такое заведение, такие вот блюда.

– Ну, надо что-нибудь заказать, попробовать, – предложила Виктория.

Она позвала официанта и попросила «Автомобиль «УАЗ». Официант принял заказ и ушел. Они еще поболтали, попили пивка, покурили даже, а вскоре заказ принесли. Это была миниатюрная копия этой машины из картофеля и куриного мяса. Уже нарезанная. Стали вкушать, никуда не торопясь. Вообще. а когда шли пьяными по городу, то вика по очереди целовалась с Димой и Васей и вела их к себе домой, где издала их одностишия в своем альманахе.

– Хорошие строки, – утром сказала она, – запомнила их наизусть. И ни одна не повторяется дважды. Именно это гарантирует оргазм. И не один.

Василий попил с ними чая, поблагодарил за ночь, проведенную на луне ,поцеловал взглядом луну, еще болтающуюся в небе, и пошел медленно домой, к дому, который шагал навстречу ему.

Ольга замолчала и спросила парней, куда ей лучше направить свои миниатюры. Сынок посоветовал найти переводчика, перевести все на английский и издаваться за рубежом, Отец предложил отправить тексты в «Новый мир» и в «Неву»:

– Достойные журналы, мне кажется.

Ольга сказала, что предложения интересны, она обязательно подумает над ними. И запела вполголоса песню «Аве Мария», разнеслась голосом, достаточно тихим, до самого верха, забралась голосом на крышу, выкурила им сигарету на воздухе, побегала по шиферу, чуть ли не босиком, спрыгнула с крыши, но не упала, а понеслась по воздуху, потанцевала в нем, демонстрируя карманы, набитые душой, Спустилась, покружилась с дедулей то ли в босанове, то ли в вальсе, зашла в магазин, купила плетены сыр и стал раздавать его, отщипывая от него куски, прохожим, кормить их тем самым. Путешествовала в виде своего голоса и его песни по Саратову и даже по Энгельсу, вдыхала запах кондитерских фабрик и пекарен, булочных, становилась от этого сытой и округлой, наслаждалась своей молодостью и задором, замутила с парнями, постояла с ними, взяла у них телефоны, номера, Удалилась и вернулась через подъезд назад. Обняла Отца, Сынка и Владимира, села к последнему на колени и стала ласкать Отца и Сынка, отчего те испытали Хемингуэя и написали «По ком звонит колокол 2».А утром уходили оттуда, покидали, как Наполеон Москву, уходили разбитыми и уничтоженными желанием спать, простились на одном из перекрестков и зашагали – каждый к себе и притом не к себе.

Пятый курс

1

Грусть была в девушках и парнях, было ощущение прощания, конца, того, что уже уходят, та самая маленькая смерть как оргазм, сидели на паре, которую вел декан, он читал им:

– Религия призвана оживить мертвое тело философии, вдохнуть в него жизнь, дать ее ему. Иначе философия останется мертвой наукой. Но она все-таки тело. Религия не обладает плотью, как ни крути. И Бог бесплотен ее. А с философией Бог будет реальным и осязаемым. Это надо всем понимать. Постигать.

Ада попросилась выйти, уронив записку на стол Владимиру. В ней было только одно: «я жду». Он сослался на то, что ему звонит мать, что-то срочное, и вышел за Адой. За дверью он оказался в ее объятиях. Ее губы припали к его губам, ее руки заскользили по его телу.

– Умираю без тебя, – зашептала она, – ведь наши отношения продолжатся после смерти – окончания вуза? Ведь так?

Ее глаза жадно шарили по его лицу, ее губы снова целовали его.

– Возьмешь меня прямо здесь? Нет, нет, нельзя. Не надо. Ты что!

И снова целовала его, уже почти что всего, раздевая и наслаждаясь его кожей и волосами выше и ниже пояса.

– На тебе обычный ремень, – сказала она, расстегивая его, – но это уже почти чемпионский пояс.

И он обнимал ее и любил, ласкал ее всю, не опасаясь уже ничего, не стесняясь, целуя ее домики, деревни, речки, горы, пригорки, Эверест, Арарат, Эльбрус, Домбай, Арбат, проспект Кирова, ножки, ручки, локти. запястья, лодыжки, нос, щеки, глаза, Магазины, почту, банки, кафе, рестораны аптеки с Нурофеном и Галоперидолом, автотрассы со столбами. с венками, с авариями, с проститутками, с фонарями и прочим и прочим. Наслаждение никак не кончалось – наоборот, нарастало, росло, двигалось над городом и обещало его весь захватить. Ада делала ему арбуз, дыню, тыкву, огурец, томат, редис, клубнику, малину, яблоки, груши, вино «Асканели», чурчхелу. запятую, расставляя все знаки препинания, кавычки, три, пунктир, солнце, луну, Юпитер, весь космос, Бротигана, Керуака, «В дороге», «В арбузном сахаре», целовала ему молоток, гвозди, пассатижи, картину. прибитую гвоздями, Рембрандта его, кусачки, отвертки, ключи, обрезок трубы, вентиляцию, отопление, смеситель, душ, древние города его Армении, каждым поцелуем, прикосновением губ превращая развалины в цветущие города, наполненные арыками и лучами солнца и звезд. Он в ответ лобызал ее розы, гладиолусы, георгины, левкои, гвоздики, незабудки, мать-и-мачеху, беленькие трусики, чуть влажные от удовольствия, ее таблетки, ее прокладки, ее губную помаду, ее бутылочку 0,5 с водой, когда очень хочется пить, ее сердце, выглянувшее из грудной клетки, его нос в идее аорты, который оно случайно повесило, ее кран, блоки, плиты, бетон. Ада сделал минет его каждому пальцу, ему всему, обняла его, прижалась к нему всем сердцем и прошептала:

– Ты навсегда только мой. А я не только твоя. И это естественно. Так устроен весь мир, целый космос. Мужчина единственный у женщины. А у нее еще дети и еще двое мужчин. И не к кому и не к чему ревновать. К этому надо прийти. До этого надо дорасти. И это будет. Это уже движется к нам. Попасть на Марс – это или полететь на него, или перенести его сюда. К нам.

Вернулись вскоре на занятия. Продолжили писать лекцию, в том числе это: «Храм религии – церковь, философии – голова. И они повторяют друг друга. Если не учитывать то, что голова – целый космос. Философия победит. Это немного печально, но справедливо. Религия – часть философии, объемлющей все». Владимир и Сынок нюхнули со страницы с конспектами кокс, забалдели и увидели вместо препода крокодила Гену.

– А где чебурашка? – поднял руку Сынок.

Препод рассердился, подошел ближе, все понял и предложил Владимиру и Сынку покинуть аудиторию, те вышли, да так ,что Сынок вернулся, просунул голову в дверь и сказал:

– А все-таки с чебурашкой лучше.

И ушел с Владимиром пить пиво и есть чебуреки на лавочках, тянущихся из Саратова до Москвы. И на этих лавочках сидели и сидят все студенты, ждут трамвай, пьют пиво, курят «LD» и знакомятся с девочками, которым от 17 до 1000 лет, не меньше и не больше. Ничуть.

2

На практике Владимир читал лекцию молоденьким девочкам, ходил вдоль рядов, старался не смотреть на юные и округлые бедра. Он говорил:

– Бога придумали люди как воспоминание. Всякое знание есть воспоминание, писал Платон. Так все и вышло. Человек вспомнил себя, и так появился Бог.

– Можете говорить помедленнее? – попросили его.

– Да, это не трудно.

– У вас девушка есть?

– Не переходите границы. Аристотель писал ремарки к диалогам Платона, в которых актером был сам Сократ. Сократ одевался лишь в свои мысли, одетым в них ходил по городам0полисам Древней Греции и читал женщинам лекции, оставаясь перед ними абсолютно голым. И тогда женщины читали его.

– Фу! Что вы такое говорите?!

– Ваше дело записывать.

– Наше дело и критиковать, если вы не правы.

– Плотин просто взял космос, как торт, и разделил его на эоны – куски. Просто превратил вселенную в праздник, где каждый ест свой кусок и пьет шампанское из Млечного пути. Он сделал космос съедобным. Удобоваримым.

– Мы не понимаем ничего!

– Дома поймете.

– Нет. Объясните все нам.

– Я уже и так все разжевал.

– А теперь переварите за нас!

– Ха-ха. Пишите. Христос, как и Сократ, не писал ничего, и это легло в основу философии Шестова, который противопоставил Афины и Иерусалим. Двое не пишущих ничего есть один .написавший. И это лицо Мухаммед. Это рациональное и чувственное, целующееся друг с другом. И имя этому поцелую Человек.

Выпил из бутылочки воды и предложил ответить девочкам письменно на вопросы. Он их зачитал:

Ваш любимый писатель.

Ваш любимый философ.

Ваша любимая книга.

Что такое счастье сейчас.

Как заработать миллион и не стать при этом богатым.

Сел за стол и начал смотреть на часы, после внес в телефон:

«Ноутбук – это книга, которую написал сам Господь. Смотреть фильмы по ноуту – это читать очередную главу. А интернет в ноутбуке – это возможность этой книги летать, неся читателя на спине, и переносить его на Сатурн и Уран». Через полчаса собрал работы, простился с учениками и поехал домой, там выпил вина и сел читать работы, они были странными, но не весьма:

«Кафка любимый писатель с рождении, поскольку он мой отец. Да-да. Люблю его больше себя. Хоть и не читала его. Он очень интересен мне как мужчина. Я бы пошла на свидание с ним. Я бы выкурила с ним сигарету «Бонд» у подъезда и зашла бы к нему на часок. Или как получится.

Философов никаких не знаю. но мне кажется, что всякий мужчина – философ, а женщина – его философия.

Книгу люблю такую: Коран. Потому что он типа Евангелия. Молодое нечто. Совсем.

Счастье – это родить ребенка от себя самой.

Заработать миллион друзей, как в песне одной. Вместо цветов – друзья».

Он открыл другую работу:

«Маяковский.

Маяковский.

Стихи Маяковского.

Быть женой Маяковского.

Торговать книгами Маяковского».

Ему это, в общем, понравилось, он не стал пока больше читать, проверять, а включил телевизор, лег к нему спиной с стал слушать:

– В Армении люди собрались на митинг. Они требуют отставки правительства. В Москве люди купаются в фонтанах, хоть не очень и жарко. Это новый тренд в столице России. В Израиле поступили в продажу книги Блока, Маяковского и Есенина на языке Господа Бога, в Удмуртии состоялась премьера спектакля по пьесе Маяковского, самой последней его, на Ямале фестиваль мороженой рыбы и мороженого.