Текст книги "Пока телефон не зазвонил"

– Не надо финтить со мной, майор, – оборвал убийца. – Не на того напал. Я тоже хорошо помню, что бати не было в России, когда я увел девчонку с пляжа. И на сегодня… на сегодня у него тоже есть алиби. То есть…

– …Янину помог ему похитить Редькин, – закончил предложение майор.

– Слава Богу, – осклабился Михаил, – наступило прояснение в мозгах. От того, что ему помогал Редькин, отцу уже не отвертеться. Феди, – Водяной развел руками, – нет. Он как бы существует… Он, как то приведение похищает принцесс и псов, включает телефон вблизи деревни, он где-то рядом… Но его – нет. Если бы сегодня мне что-то не удалось или отец все же рассказал о том, что видел на берегу и ему б поверили, то я отослал бы ему сообщение от Редькина. Фотографию отпечатка ладони на куске платья и денег попросил бы. Понимаешь теперь, мент, почему мне пришлось подкинуть Феде новый телефон?

– Да. Догадываюсь, что в старом телефоне Феди не было фотоаппарата, – вздохнул Гущин. – А тебе требовалось переправить для полиции снимок отпечатка окровавленной руки. Если что, свалить убийства на отца уже сегодня и полностью отвлечь на него полицию.

– Да. Но очень… очень не хотелось! И вот потому-то я привез тебя сюда. Вначале хотел попросту прихлопнуть и утопить, но… ты и твоя псина очень вовремя здесь объявились, мент.

Убийца издевался. Показывал, что скудоумный сыщик с самого начала был ему совершенно не опасен.

– Ну хорошо, – кивнул майор, – я признаю, что ты меня обыграл. Ты отвел от себя подозрения, мои коллеги действительно начнут разыскивать Редькина… Но что дальше, Миша? Что будет дальше? Как ты объяснишь Янине, что должен держать ее в плену? Она ведь потребует отпустить ее к маме! Или ты надеешься, что она так тебя любит, что добровольно согласится жить в подвале? Миш, опомнись! Пока не поздно, пока Янина не проснулась, увези ее обратно… а со мной можешь поступать, как угодно. Не надейся, что она будет счастлива рожать тебе детей в подвале, увези ее отсюда!

Водяной язвительно скривил губы:

– Благородно. Убей меня, но девушку отпусти.

– Да, – сыщик выпятил подбородок. – Умолять тебя не собираюсь, так как знаю – бесполезно.

Михаил презрительно оглядел пленника.

– Ты что же думаешь, что я такой тупой, да? Ты думаешь, я не знаю, что Янина не обрадуется, проснувшись взаперти? И я, типа, надеюсь на стокгольмский сидром… Нет, мент, – убийца подался вперед, – все будет совсем не так. Вначале – да, я дам Янине выплакаться. Скажу, что был вынужден так поступить, но ничего ей объяснять не буду. Сама поймет через годы, когда отец… повесится. Когда его найдут в петле с сережками «русалок» в кармане и запиской «Простите»… Такую записку он оставил матери, когда ушел к Женьке. Там было одно слово печатными буквами – «Простите». Мать эту писульку скомкала и выбросила, а я подобрал… Как думаешь, майор, я смогу такими же крупными буквами написать одно-единственное слово, а? Как думаешь, мама вспомнит ту, первую записку? Подтвердит, что отец так извиняется в предательстве? А что будет, когда вместе с сережками в кармане бати найдут лоскуток платья Янины с кровавым отпечатком его ладони… Чему поверят? Фактам или оставшимся вопросам к мертвому серийному убийце?!

Гущин во все глаза смотрел на уверенно рассуждающего монстра и понимал, что тот все исключительно продумал. Его плану и в самом деле могло помешать лишь признание отца о происшествии на берегу.

Но продолжать надеяться, что Львов продолжит скрытничать, когда пропадет его приемная дочь… наивно.

Или Михаил предусмотрел нечто и на этот случай. К примеру, он будет бесконечно оживлять «маньяка» Редькина. А после, через годы действительно повесит папу.

– Я понимаю, мент, – продолжал рассуждать психопат, – что накрепко связать меня и Янину должен – ребенок. И потому, мой батя должен еще пожить. Когда Янина родит мне сына, я приведу ее домой, скажу всем, что не мог иначе поступить… Я спас Янину от «серийного убийцы», которого не смог выдать полиции. Он все же мне родной отец. Я не сумел сделать выбор между отцом и любимой девушкой и предпочел спрятать ее здесь. Правду рассказал только после того, как тот, кто ей угрожал – повесился…

«Шито белыми нитками, – подумал Гущин. – Но Миша в это верит. От плана не отступит».

– А как ты вообще объяснишь похищение Янине? Ты ее подманил, усыпил, привез сюда…

– Я?! – нажимая себе на грудь, воскликнул Водяной. – Она ж меня не видела, я ей сзади нос марлей с хлороформом закрыл и усыпил тихонько! Когда-нибудь я ей скажу, что отбил ее у Редькина. Увидел, как он несет ее к лесу и отбил! А потом привез сюда.

– Вопрос появится. Откуда ты узнал, что Редькин действует заодно с твоим отцом и, вроде как, приказал похитить подельнику дочь, пока сам создает себе алиби?

– Профессионально мыслишь, мент, – похвалил майора психопат. – Но это все нюансы. Скорее всего, скажу, что когда дрался с Федей за свою принцессу, тот мне постоянно твердил, что действует по приказу бати.

– И ты Федю после этого отпустил?! Как и отца не сдал полиции?

– А он – сбежал, – хмыкнул убийца. – «Живой» Федя может мне еще пригодится, вдруг придется все же фотку лоскутка высылать? Типа, подельники держали все памятные штучки в одном месте, и Федя, разумеется, знал, где отец спрятал ткань с оттиском руки. Федул собрался в бега, ему потребовались деньги и он начал угрожать отцу разоблачением…

– Подожди! – перебил майор. – Мне странно, что ты надеешься, будто полиция поверит «Федулу», а не твоему отцу, если он признается в том, что случилось с ним в ночь убийства Лары. Зачем убийце оставлять такой фетиш, как кровавый отпечаток на ткани?!

– А это не просто ткань, майор. В этой «русалке» главным было – платье. Кровавая ладонь на куске платья, это – тавро. Отпечаток собственности как бы на самой Янине, понимаешь?

У Гущина заколотилось сердце: «Да, понять кровавый отпечаток, как тавро, способен только тот, кто сам бы хотел его поставить. Кто сам убивал… и понимает особенную ценность подобного фетиша». Стасу, как человеку, безусловно здравому, такой поворот не пришел бы на ум.

Водяной с усмешкой наблюдал за шокированным следователем.

– А знаешь о чем я сейчас подумал, мент? – спросил. – Я подумал, а не перейти ли мне в католичество? Исповедоваться оказалось приятно, нервы щекочет, как будто заново все испытываешь… У католиков священник не перед тобой сидит, а в будке за темной решеткой. – Убийца раскинул руки в стороны, потянулся: – Я уже не жалею, майор, что привез тебя сюда. Поболтали, время скоротали… Мысли высказанные вслух, показывают недочеты… Жаль, что поп-католик не будет задавать мне такие же толковые вопросы, как и ты… Но я это как-нибудь переживу, – ухмыльнулся душегуб.

– Тогда еще один вопрос?

– Валяй.

– Миш, как я понял, Янина может провести здесь долгие годы. Но как долго ты будешь ждать возникновения синдрома? Янина может испугаться, замкнуться… А вдруг вообще – возненавидит?

– А химия на что? – усмехнулся Водяной. – Я, разумеется, не буду сегодня же добавлять ей в питьевую воду афродизиак, пусть выплачется, я ее утешу. Словами. Ну а потом… Потом, однажды она проснется на моей груди.

Неожиданно. Монстр оказался не таким уж и больным на голову. Он все же отдает отчет, что его любимая способна слишком долго упрямиться – ситуация, даже он это понимает, нетривиальная, мягко выражаясь. Пусть даже для себя он спишет сопротивление «влюбленной» девушки на стресс, на заключение, неволю…

– Стоит только запустить процесс, – самодовольно рассуждал маньяк, – а дальше все пойдет уже по-накатанной. Каждый день, каждую ночь…

«И каждый день ты будешь давить Янине на мозг: «Я тебя спасаю, я твой единственный защитник, ты ничего не понимаешь и не спрашивай… Когда-нибудь, клянусь, ты все узнаешь и простишь!..» Как долго Яна будет сопротивляться этому давлению? Когда сломается, поверит? Через годы… когда их и в самом деле объединит ребенок?»

Думать об этом Гущину было невыносимо. Он оборвал откровения маньяка:

– Миша, а скажи. Если бы Редькин не стал бы за забором орать и напрашиваться, то как бы ты меня на него вывел?

– Стрелял бы я по-любому. Но ты мне очень помог, мент. Не знал я, что ты у нас такой отчаянный, раз в драку с Федей сам полез. – Водяной придерживался интерпретации разобиженного Редькина, которого майор всего лишь в пузо разочек ткнул, и дракой это, в принципе, назвать нельзя. Но уточнять данного факта Гущин не стал. – А в остальном… – Водяной, припоминая последовательность событий того дня, раздул щеки. – Надо знать деревню, мент. За пару минут до того, как Федя за забором объявился, я сам собирался к нему идти, ждал только, пока все за столом соберутся. Хотел сказать Федулу, что, мол, отец попросит его вести себя потише, типа, у него солидный мент живет. А Редькин… ему только начни указывать, все наоборот сделает. – Сын Львова усмехнулся: – Любил Федул отца позлить «ты мне, Димка, не указа». – Гущин сделал пометку, что Водяной впервые говорит о Редькине в прошедшем времени. – Как нарочно все супротив делал, батя вечно за него заступался. По старой памяти.

– Но если все же Федор не начал бы выступать?

– Да начал бы, – отмахнулся Водяной. – Я ж ему хотел еще пару пузырей принести, а во хмелю он буйный.

– А не боялся, что у Федора тебя кто-нибудь увидит?

– Тимка Корноухов, что ли? Так с ним полный порядок. Я его сыну позвонил, сказал, чтоб уводил отца, типа, мент с разборками может нагрянуть. Ну и Тимкина жена мигом его оттуда забрала. Я ж их всех, мент, как облупленных изучил, наперед знаю – кто и что делать будет. Я вечерком к Феде огородами наведался, сказал, чтоб он из дома уходил, вроде как, мент наряд вызвал и сейчас Федю загребут. Сказал, чтобы он шел к заброшенному коровнику, я, типа, за ним туда на машине подъеду и в рыбхоз отвезу. Что было дальше, думаю, тебе понятно.

– Да. Ты сплавил Федю из деревни, взял его ружье… А что с самим Федором? Где ты спрятал его тело?

– А какая тебе разница? – пожал плечами душегуб. – Федя в лучшем из миров, перестал здесь воздух портить.

– Ты не боялся попасться кому-нибудь на глаза после выстрела?

– Нет. Я ж говорю – я здесь всё и всех изучил, наперед каждого просчитать могу. Когда тебя сегодня через свой участок нес, то знал, что в окно меня никто не увидит – мама с отчимом хлебнули чайку со снотворным и спят. Из соседнего дома на наш двор выходят только окна спален Яны и Аньки… Все просто, мент, элементарно.

Маньяк явственно напрашивался на комплимент. И Гущин его выдал, правда несколько своеобразно:

– Не понимаю… как человек с твоим умом, с недюжинным интеллектом смог найти выход для эмоций только в убийствах? Других занятий что ли не нашлось?

– Хамишь, майор.

– Я не хотел. Мне в самом деле интересно… ты видный парень, умный и не бедный…

Убийца помрачнел. Вопрос вернул его к событиям пятилетней давности.

Той осенью его Янина уехала в Италию. Сказала – на четыре месяца.

Вернулась только через год, летом и уже с Игнашкой.

Михаил тогда попробовал поговорить с любимой, спросил, зачем она это сделала?! Вышла замуж, отставила его, уехала, быть может, навсегда?!

Янина уклонилась от ответа. Как будто не захотела говорить горькую правду – она так поступила потому, что не может находиться вблизи от Михаила, ей тоже невыносимо тяжело с ним видеться…

Парень тогда не покончил с собой только волей случая. Он поехал в Москву, в Чистопрудный переулок, хотел умереть в квартире отца. В спальне Яны. Вначале он хотел повеситься, но передумал, не захотел, чтобы принцесса увидела его с вывалившимся черным языком и раздувшимся фиолетовым лицом. По этой же причине не подумал и выбрасываться из ее окна – все должно выглядеть душераздирающе красиво! Его лицо не должно быть изуродовано.

И Михаил решил – уснуть. Но так как снотворные пилюлю предпочитают все-таки изнеженные девушки, решил обставить все брутально, выразительно и по-мужски. Его найдут в расстегнутой рубашке, сидящим в кресле со стаканом виски, которым он запьет таблетки. На груди мертвого возлюбленного все увидят прочерченное скальпелем женское имя – ЯНИНА.

Писать записку слишком примитивно, думал Михаил. Даже если послание написано кровью, то оно не выразит всей боли. Другое дело – имя, вырезанное по живой плоти на груди. Над сердцем.

Вот это будет – сильно. Ударит всех – наотмашь!

Младший Львов надел все лучшее: рубашку, брюки. Сходил в парикмахерскую и попросил не только его причесать, но и побрить. Выйдя из салона, он пошел по бульвару к дому отца, думая о смерти и своей принцессе, и вдруг… она! Идет чуть впереди. Легкая до невесомости, порхает по мостовой и крутит сумочку в руках!

Михаил догнал Янину, дотронулся до ее плеча… К нему повернулось чуть испуганное лицо незнакомки: отвергнутый любовник был готов увидеть свою принцессу в любой блондинке с походкой грациозной кошки.

Незнакомка почему-то не отстранилась. Увидела печаль в лице симпатичного высокорослого парня… С сочувствием спросила: «У вас что-то случилось? Я могу вам чем-то помочь?»

Да. Она помогла Михаилу справиться с болью. Он стал – Водяным.

Не сразу, правда, получилось. Да и убивать девчонку Миша вначале не собирался! Он хотел немного забыться, рассказал новой знакомой о своей неземной любви, та начала сочувствовать, потом ответила на поцелуй…

Но когда зажмурившийся Михаил назвал ее чужим именем, вдруг начала сопротивляться и… Миша озверел!

Он и ложная принцесса были уже в парке на берегу водохранилища, куда Михаил отвез девчонку на машине, обещая ей пикник. Парень навалился на девушку… она была так похожа на его принцессу… особенно, если закрыть ладонью лицо, то над пальцами оставались только огромные серо-голубые глаза!..

Но чего-то все же не хватало. Возбуждение не наступало, приливала только злость.

И Миша вспомнил. Вспомнил его первый раз с принцессой.

Река. Излучина высохшего ручья. Стрекот кузнечиков, стрекозы. На берег вышла пушистая трехцветная кошка с репейником на хвосте. Янина захотела помочь симпатичной и совсем не дикой киске, погладила ее, начала вынимать колючку из хвоста…

Но кошка внезапно проявила норов. Извернулась на руках Янины, ударила девушку лапой по шее… Убежала.

На шее обиженной зверьком принцессы остались три глубокие царапины, Янина заплакала. Михаил стал ее утешать, обнял и поцеловал…

Тогда, под ветвями ракиты, все и случилось в первый раз.

…Михаил смотрел на трепещущую под ним другую девушку: она не похожа на его принцессу! Она – подделка! Придавив ее всем телом к земле, парень дотянулся до охотничьих ножен, куда вставил скальпель, вытащил его наружу и… сделал три параллельных надреза на шее блондинки.

Насилуя ее, смотрел лишь на эти три «кошачьи» царапины. Они возвращали его в прошлое, делали подделку похожей на принцессу!

Убил свою первую жертву Водяной, пожалуй, все-таки случайно. Он слишком долго и сильно нажимал ладонью на нижнюю часть лица девушки. Перекрыл ей нос и рот, девчонка задохнулась.

А Михаил испытал ни с чем не сравнимое облегчение! Вся горечь мощно выплеснулась в неподвижную обманку!

Водяной не решился сбросить тело девушки в водохранилище, так как все же отдыхающие на берегу люди могли позже вспомнить, что видели высокого парня вместе с девушкой-блондинкой. Михаил перетащил тело в багажник своего автомобиля и окольными путями добрался до знакомых безлюдных мест, где над родимой речкой стоял укромный мостик – двум машинам не разъехаться. И сбросил тело в воду, которая, как известно, смывает все следы.

Вернувшись в Игнатово Михаил впервые за несколько лет спокойно встретился с Яниной. Ощущение всевластия, принадлежности к сильнейшим раздувало его грудь и одновременно – умиротворяло.

Принцесса это тоже почувствовала. Она начала поглядывать на оставленного возлюбленного испытывающе, с интересом, как будто чего-то ждала.

Михаил увидел за этим проявление ревности. Янина догадалась, что он был с другой, и почувствовала себя уязвленной!

Через месяц Михаил снова убил. Ради снятия напряжения, ради ревности принцессы, чтобы испытать все вновь: увидеть три царапины, ощутить под собой Янину и испытать над ней абсолютную власть.

Ему приходилось убивать еще и еще. Зимой Михаил мог справляться с напряжением иными способами, но чем ближе подступало лето, когда Янина обязательно приезжала, тем сильней хотелось – выплеснуть скопившееся бешенство! Сжечь испепеляющую сердце страсть и встретить свою принцессу – хладнокровным. Даже чуточку высокомерным. Михаил слишком хорошо знал свою возлюбленную: она не выносит давления и начинает ускользать. Как этим летом ускользает от прилипчивого Владика.

Смешно. Михаил наблюдал за настойчивыми ухаживаниями столичного пижона и почти не показывал раздражения. Он прекрасно изучил свою принцессу, чтоб видеть, как ей неприятен этот прилипала.

Но если б подвернулся случай… прилипала поплатился бы. Оказался вместе с Редькиным в колодце заброшенного коровника.

Но рассказывать об этом сыщику Михаил посчитал излишним.

Не отвечая на вопрос майора, Водяной поднялся на ноги, подошел к чуть съежившемуся пленнику и, наклонившись, взял почти пустую бутыль с водой.

– Не возражаешь? – насмешливо спросил следователя. Тот покачал головой и, Михаил, закинув голову, вылил в горло остатки воды. – Я тебе потом еще принесу, – сказал, утирая губы тыльной стороной ладони. – Я ж обещал… что ты еще немного поживешь.

Гущин, сжавшись, смотрел на Водяного. Когда тот помрачнел и встал, у Станислава, скажем прямо, душа оборвалась и скользнула в пятки. Желание задавать вопросы несколько увяло.

Но разговаривать – необходимо. Беседу прерывать нельзя, как только увянет уже интерес убийцы, он может прикончить бесполезного заложника.

– Миш, а позволь еще вопрос? Так сказать, в порядке бреда… ведь всякое может случиться…

– Не мямли, говори.

– Ты можешь представить, что предположим, попадешь в аварию? Разобьешься насмерть или в кому загремишь на несколько недель… Что будет с Яниной? Она же тут умрет от голода и жажды. Дверь в ее подвал – замаскирована? Случись что, ее смогут найти?

Младший Львов усмехнулся.

– Говори уж прямо, мент. Тебя интересует, что будет с моей девушкой, если меня арестуют, да? Смогут ли твои найти дверь в ее комнату?

– Ну… да.

Водяной, держа в руке пустую бутылку, присел перед майором на корточки, тягуче посмотрел ему в глаза и произнес:

– Дверь, мент, я не маскировал. Незачем морочиться. К этому дому вообще никто на пушечный выстрел не подойдет… Даже если меня здесь нет. – Убийца достал из кармана ветровки мобильный телефон и показал его Гущину: – Я, майор, не ваш болтливый Вадик. Я… этими вот руками могу смастерить все, что угодно. В том числе и бомбу. Как только твои попытаются меня взять, я позвоню с этого телефона и… дом взлетит на воздух.

– Ты… – Гущин подался назад. – Убьешь свою принцессу?!

– Она или моя, или – ничья.

Глядя на безумного парня, Стас пробормотал фразу из бессмертной, в отличие от людей, пьесы:

– Так не доставайся же ты никому, да?

– В точку, мент, – сказал убийца и встал прямо. – Водички принести? Мне тут надо ненадолго отъехать, ты уж постарайся не соскучиться.

Майор молчал, поскольку отнялся язык. Фантастически изворотливый монстр все предусмотрел, он только что разрушил последнюю надежду Гущина.

Облизав покрытые кровавой коркой губы, следователь прохрипел:

– Ты заминировал дом?

– Конечно, – глядя свысока, подтвердил убийца. – Я же не знал, что вам батя рассказал и ко всему готовился. Так что, знай и ты, майор: моя принцесса по-любому никому не достанется. Дома ли я, в отъезде, этот дом взлетит на воздух, если кто-то попытается в него войти. Со мной или без меня, без разницы. Уяснил?

– Жестоко.

– Такова селяви, – равнодушно бросил душегуб и направился к двери, бросив на ходу: – Но ты еще поживешь. Вернусь – поговорим.

Водяной вышел из подвала, и от понимания безысходности у Стаса закружилась голова.

Гущин ничего не мог сделать! Написанные кровью буковки «СГ» теперь казались глупостью – от этого подвала останется одна воронка!

«Что делать? Что же делать?!» – Стас забарахтался на полу, снова проверяя наручники и трубу на прочность. Пристегнутый сталью к железу сыщик почувствовал себя совершенно беспомощным: связаться со своими или, даже умерев, оставить им послание – не выйдет. Янина – обречена! Ведь, рано или поздно Мартынов сюда нагрянет, и дом взлетит на воздух!

Что делать? Драться одними ногами сыщик не умел. По совести сказать, он и руками-то махать не очень насобачился. Так что, изобразить из себя подобие «Крепкого орешка» или Стивена Сигала у него не получится даже под угрозой смерти. Громила Водяной пришибет его одним ударом.

Гущин никогда особенно не увлекался кино-зрелищами и беллетристикой, но и ему попадались фильмы и книги, где изощренному душегубу противостоял хитроумный сыщик. Или психолог, или агент ФБР… Подобные поединки интеллектов казались Стасу занимательными, хоть и не всегда соответствовали принципам работы настоящих полицейских.

И вот он сам – попался в западню. Так, думай! Изворачивайся, мысли, навязывай противоборство!! От тебя зависит жизнь смешливой молоденькой художницы!

Но ничего не получалось. Стас – в подвале. Накрепко пристегнут. Наручники он может немного погрызть, обломать себе зубы в приступе бессильного бешенства… На этом – все. Ловушка – абсолютна. Выстроена накрепко.

Гущин вытянул ноги вперед и, расслабившись, оперся затылком на трубу. Сказать по совести, майор уже не знал, о чем молиться. Просить Небеса помочь найти Янину или… пускай живет? В подвале, в заточении, ласкаемая монстром… но все-таки – живая?!

«А скольких Водяной еще убьет? – Родного папу он прикончит обязательно. На том построен замысел, как можно легализовать появление живой и невредимой Янины… с сыном или дочкой. – Но вот будет ли он еще девушек душить… вопрос».

Наверное – будет. Во всяком случае однажды, дабы подтвердить, что маньяк Водяной все это время был жив и умер лишь повесившись с сережками в кармане.

Майору захотелось взвыть!

Но этим делу не поможешь.

«А чем я вообще способен помочь? – вяло усмехнулся сыщик. – Червь кабинетный… С альфонсом-то справился только пулю заработав…» Стыд за свое бессилие и ярость обожгли щеки, майор зажмурился… Из глаз вытекли две жалкие слезинки.

Стас ударил себя левой ладонью по щеке:

– Слюнтяй! Немочь безмозглая! Думай, думай!

Над четырьмя ступеньками беззвучно распахнулась обитая железом дверь. В подвал деловито спускался Водяной.

Подойдя к пленнику, убийца поставил у его бедра бутыль с водой.

– Я ненадолго, – произнес. – Янина спит, ты тоже подремли…

Что-то в голосе убийцы зацепило Гущина. Нервы сыщика были обнажены и взвинчены до предела, в противном случае, он не обратил бы внимания на крохотное интонационное непопадание. Миша говорил немного странно, прежде, чем он произнес вполне обычную фразу его дыхание на мгновение сбилось, а тембр ушел вниз… Так, так… Убийца волновался…

Но почему?

Взвинченные нервы не только обостряют восприятие, но еще и способствуют мозговому штурму. Гущину – о, чудо! – хватило нескольких секунд, чтоб просчитать возможные варианты!

Майор мгновенно понял, что в корне был неправ: «Водяной с самого начала меня морочил! Недавно он ринулся ко мне, якобы, собираясь ударить. Но он не мог меня пинать и оставлять в подвале следы крови, а тем более, не мог меня душить. Так как, пришлось бы войти в прямой контакт, а я вполне способен его оцарапать или укусить… Но он сегодня должен быть абсолютно – невредимым! Все окружение Янины будут подозревать, и если на сыне отчима будет хоть одна царапина или синяк, ему уже не отвертеться. Михаил не стал бы рисковать, он бы ко мне на расстояние пинка не подошел бы! То есть… он с самого начала притворялся.

Но почему?! Зачем ему понадобилось затягивать разговор… Ведь все, что нужно, он узнал в первую же минуту…

Ему что… и вправду поболтать хотелось?! Время скоротать?!

Нет. Это вряд ли. Нервы у Миши – стальные, как наручники. Тогда зачем весь этот цирк с киношными признаниями, излитием души…

Так, так… Убийца пил со мной воду из одной бутыли… Допил остатки и принес еще…

Все! Понял! Он демонстративно выпил остатки принесенной для меня воды, усыпил мою бдительность… и в новой порции уже – снотворное!

Или яд. Психопат не может подойти, поэтому, прежде чем отстегивать тело от трубы, он должен меня усыпить или отравить!»

Постаравшись выровнять взбунтовавшееся дыхание, Гущин поднял на убийцу глаза…

Водяной – ждал. Выражение лица его почти не выдавало, но глаза как будто приказывали пленнику «пей, пей, пей!». Нетерпение во взоре все-таки проскальзывало.

Гущин наклонился, взял бутылку и начал отвинчивать крышечку.

– А знаешь, Миша, – остановил движение, вроде как, в нерешительности, – я тоже хочу сделать тебе подарок. – Стас вскинул голову и прищурился. – Я не хочу, чтобы Янина сгорела в этом подвале. По-этому, слушай.

– Слушаю, – вздохнул убийца.

– Скажи мне, твое алиби основано на том, что тебя сейчас нет в этом доме?

– Да, да, – торопливо согласился Водяной. – Я сейчас за тридевять земель. Говори, что собирался.

Следователь усмехнулся:

– А вот не вышел у тебя каменный цветок, приятель. Твоя собака сейчас сидит на крыльце. А все твои сторожа знают, что если псина на крыльце, значит ее хозяин – дома. Они, прежде чем за стаканы взяться, ходят сюда проверять – дома ли хозяин или можно расслабиться? – Челюсть Водяного медленно поползла вниз. Глаза остекленели, Водяной стремительно осмысливал слова заложника. – Твоему алиби, Миша, грош цена, – добивал майор. – Даже если ты проезжаешь на участок с тыльной стороны через лес, твой пес и работяги разобьют это алиби в два счета! Для них ты, Миша, – здесь. И работяг об этом – спросят.

Водяной предусмотрел многое. Подстраховался многократно. Но вот того, что ушлые подчиненные наловчились с проверочкой… он знать не знал! Стас отлично подредактировал рассказ кривоногого воришки и выдал его – мама, не горюй!

Убийца издал рычащий горловой звук и опрометью бросился вон из подвала. Побежал на улицу пристегивать собаку к цепи у будки. Пусть сторожа решат, что хозяин наказал собаку или попросту забыл отстегнуть ее от цепи… Без разницы! Главное, чтобы пес не лежал на крыльце!

Едва убийца вышел, Гущин развинтил на бутылке пробку и, дико вытянувшись, вылил большую часть содержимого в канализационный слив, которым, к счастью, был снабжен технический подвал.

Потом вновь завинтил крышечку, поставил почти опустошенную бутылку между ног и расслабленно откинулся назад.

Что за отраву добавил в воду психопат, майор не знал. Там могло быть обычное снотворное, но мог быть и яд. Гущин полуприкрыл глаза и начал ждать.

О том, что он возможно лишил девушку-заложницу единственной надежды, Стас старался не думать. Навряд ли приметливый воришка Антоша станет откровенничать с приехавшими в рыбхоз полицейскими. Это во-первых. Бывший зек привычно замкнется, и потому, о собаке, лежащей на крыльце, либо пристегнутой к цепи, Мартынов все равно не узнает. А во-вторых… и это главное… дом – заминирован. И нет уже никакой разницы, пойдут ли полицейские на приступ, или начнут Мишу разрабатывать на мягких лапах… Водяной взорвет свое логово при первом же намеке на опасность!

Так что, Стас использовал единственную возможность и заставил Водяного выйти из подвала. Что будет дальше… зависит от того, как верно сыщик просчитал убийцу. Если ошибся и никакой отравы в воде нет, то все пропало. Убьет ли Миша заложника уже этой ночью, оставит ли пожить, как обещал – не важно. Чтобы выпутаться, спасти себя и девушку, у Гущина есть один-единственный шанс. Второго Водяной не даст.

Но пока Станислав надеялся, что разгадал все верно и нужно притворяться полуобморочным. Не уснувшим накрепко, а так… слегка обмякшим, дезориентированным, поскольку крепкий сон изобразить сложнее. И уж потом, по реакции убийцы выстраивать дальнейшее. Если Мишу обрадует обморочное состояние сыщика, надо следовать выбранному курсу и притворяться дальше. Если же плачевный вид пленника убийцу удивит, то… все пропало. У Гущина не получилось его просчитать.

…Водяной не возвращался слишком долго. И сыщик стал привычно анализировать, постарался догадаться, что могло отвлечь убийцу: «На то, чтобы выйти из дома и пристегнуть собаку к будке, требуется не более пяти минут. Но Миши нет уже гораздо дольше, так чем он занят?… Побежал проверять, что делают его работники? Позволили себе расслабиться или уже убедились, что хозяин дома и охраняют территорию?… Навряд ли. Навряд ли Миша выбежал за ворота, он все же поостережется здесь показываться… Но проверить все-таки захочет…»

Как?

А очень просто. В хозяйском доме, стоящем на холме, наверняка есть бинокль. Хозяину нет надобности пешком прочесывать немаленькую территорию, ему достаточно все оглядеть с высоты второго этажа…

А если он сейчас у Янины?!

«Не думать об этом, не думать!.. Я все сделал верно, я убийцу напугал, он сейчас занят более важным делом и пленница его уже беспокоит несколько меньше…»

На этот раз убегавший из подвала Водяной не прикрыл за собой железную дверь, и Стас услышал тихое шарканье подошв по бетону.

Майор расслабился! Принял позу, предшествующую полнейшей отключке!

Через щелки глаз увидел, как Водяной спускается по ступенькам.

Полуобморочный вид майора убийца понял правильно. Он знал, что так должно быть, поскольку почти пустая бутылка стояла между раскинутых ног Гущина.

Стас вяло, якобы из последних сил, зашевелил губами:

– Ты меня чем-то отравил, ур-р-род?…

Убийца не ответил. Подойдя к Стасу, несильно пнул его мыском ботинка по щиколотке. Нога майор слабо колыхнулась.

Стас ждал. К сожалению, Водяной продолжал проявлять осторожность и глупо не подставился. Он подошел к майору сбоку, встал так, чтобы внезапно выброшенная вверх нога заложника не ударила его в пах.

И Гущин ждал. Одного-единственного момента, последнего шанса. Второго, как он давно понял, у него не будет и рисковать нельзя – спешка хороша лишь при ловле блох, а Миша тварь куда более опасная. Стас расслабленно лежал на полу и вспоминал слова старинного приятеля капитана полицейского спецназа Пети Кириллова.

Петр, помнится, пришел этой весной в больницу навестить Стаса с задранной вверх загипсованной ногой. Полюбовавшись лежащим на больничной койке другом, Кириллов глубока вздохнул:

– Эх, Стасище, дружище… Ну я же тебя, нюня-интеллигент, сто раз предупреждал – ты не боец, дурило, не боец! Ты, Стасище, на всяческие там пощечины-тычки не рассчитывай. Тебе ответят кулаком или, вот как сейчас, пулей… Запомни, Гущин, навсегда и на носу себе заруби – ты успеешь сделать только один удар! Причем, в твоем случае, прости, дружище, подлый. Так что, всяческие там свои интеллигентские пихания – забудь. Бей один раз, исподтишка, но чтоб наверняка. Хотя бы убежать успеешь.