Текст книги "Диктатура пролетариата"

Если сравнивать эти две книги, то «Россия и мир» была более неожиданной для норвежской аудитории: ее оказалось труднее вписать в русло дискуссии о Советской России. Книгу Брока сразу же признали проявлением антибольшевизма. В то же время, как мы отмечали, норвежская рабочая пресса предпочла проигнорировать критику Нансена в адрес большевиков и сделать акцент на его позитивной оценке перспектив развития российской экономики. Консервативная пресса в основном отмалчивалась: она не комментировала ни критические замечания Нансена о западных политиках, ни его осуждение коммунизма. Похоже, из-за «обоюдоострой» направленности критики Нансена, его позицию неверно поняли по обе стороны идеологического водораздела.

Казалось бы, противоположные оценки Советской России в книгах Брока и Нансена можно расценить как проявления разных стратегий для достижения одной и той же цели: преодоления пропасти между Россией и Европой, возникшей после прихода к власти большевиков. И Нансен, и Брок утверждали, что Россия принадлежит к европейской культуре, а большевистский режим чужд ее народу. По мнению Брока, из этого следовало, что надежда на возрождение России может появиться лишь после отстранения большевиков от власти. Эту позицию следует воспринимать в контексте его последовательных усилий по поддержке либеральных сил в России. Даже в 1924 году Брок все еще надеялся, что большевизм – лишь временное явление в ее истории.

Что же касается Нансена, то его романтические представления о России и ее потенциальной роли в будущем Европы сложились задолго до Русской революции.[54]54
  См. Nansen, F., Gjennem Sibirien, J.C. Dybwads forlag, Kristiania 1914; Нильсен, Сближение, 549 f.; Dahl, H.F., «Ideen om Russland», in Christensen, O., A. Skoglund, Nansen ved to arhundreskifter, Aschehoug – Norsk folkemuseum, Oslo 1996: 115–126.


[Закрыть] Судя по всему, когда позитивные результаты НЭПа стали очевидны, эти идеи окончательно окрепли и сформировались в его сознании. Для Нансена экономический рост был убедительным свидетельством того, что Советская Россия движется в новом направлении, отказываясь от ошибочных коммунистических методов. Более того, Нансен твердо верил в необходимость международного сотрудничества во благо всего человечества и презирал узколобый национальный эгоизм, который довел Европу до военного конфликта. После окончания Первой мировой войны он не раз призывал включить Советскую Россию в состав международных институтов, а в своей гуманитарной деятельности руководствовался принципом прагматического сотрудничества с советскими властями ради помощи русскому народу. Способность Нансена преодолеть рамки идеологического противостояния и находить нетрадиционные политические решения многими воспринималась как наивность. Так, близкий друг Брока Константин Гулькевич полагал, что Нансен стал жертвой собственного упрямого оптимизма в отношении России.[55]55
  Гулькевич – Броку 09.10.1923, в кн. К.Н. Гулькевич. Письма,266.


[Закрыть] Однако при всем этом упорном оптимизме Нансен в крайне идеологизированной атмосфере межвоенного периода ставил перед собой более высокие цели и добился большего, чем многие другие акторы на международной арене.[56]56
  См. также Hestmark, G. (red.) Fridtjof Nansen. Minneforelesninger, Det Norske Videnskaps-Akademi, Novus forlag, Oslo 2011, различные статьи; Myklebost, K.A. and H.D. J0lle, «Fridtjof Nansen og Aeroarctic-selskapet 19241930» in Historisk tidsskrift, bd. 93, 2014: 445–469; Vogt, C.E., Fridtjof Nansen. Mannen og verden, Cappelen Damm 2011; Мюклебуст, К.А., «Фритьоф Нансен, Руаль Амундсен и Русский Север (1890–1930 годы)», Новая и новейшая история 1-2013: 205–215.


[Закрыть]

Эпилог

Разногласия из-за книг, вышедших в 1923 году, не обернулись долгосрочными последствиями для отношений между Нансеном и Броком. Они продолжали переписываться вплоть до кончины Нансена в 1930 году. В конце жизни Нансен стал резче критиковать коммунизм. Брок в свою очередь продолжал осуждать большевиков в газетных статьях и частных письмах. После Второй мировой войны он также сохранил однозначно критическое отношение к кремлевским властям. В личном фонде Олафа Брока энтузиазм в отношении СССР, охвативший норвежский народ после освобождения Финмарка Красной Армией осенью 1944 года, не оставил никакого отпечатка.[57]57
  См. Suprun, M., «Frigj0ringen av 0st-Finnmark i 1944» in Bucthen D. et.al. (red.), Norge-Russland. Naboer gjennom 1000 ar, Scandinavian Academic Press 2004: 414–423. На русском языке книга вышла под названием «Россия – Норвегия: Сквозь века и границы».


[Закрыть] В 1948 году он в серии газетных статей весьма резко отозвался о неприкрытом использовании советскими властями науки для пропаганды государственной идеологии. Годом позже это обернулось исключением Брока из состава Академии Наук СССР, где членом-корреспондентом он был более 40 лет, еще с дореволюционных времен.[58]58
  См. Myklebost, K.A., «Olaf Broch – ambassador for the Slavic World in Norway», в кн. Слов'янський свгг Олафа Брока. Збiрник за матерiалами доповвдей семшару (в печати).


[Закрыть] Броку в тот момент было уже 82 года, и до конца своих дней он не «примирился» с советским режимом. Даже в старости торжество либерализма в России, с которым он связывал столько надежд и которому активно способствовал в первые десятилетия ХХ века, оставалось для него далекой мечтой.

Кари Ага Миклебуст

Университет Тромсе – Арктический Университет Норвегии

Олаф Брок
Диктатура пролетариата

Предисловие

Те немногие случаи моего личного соприкосновения с более или менее влиятельными русскими коммунистами не дают оснований жаловаться. Напротив, я обнаружил даже некоторое доброжелательство. Никто не был враждебно настроен по отношению к моим попыткам наладить связи с российскими учеными кругами. Мне даже предоставили возможность беспрепятственно и по собственному усмотрению заниматься наблюдениями.

Но такое отношение не должно меня ни к чему обязывать. Неправильно было бы скрывать свое честное мнение, оправдывая ложь данью благодарности. После всего увиденного чувство долга обязывает меня поступить иначе. Если бы имелась хоть малейшая вероятность, что мой скромный голос будет услышан, я бы представил мои наблюдения в виде пламенного воззвания к российским вождям, открытого и искреннего зова сердца, сострадающего стране и народу, к которым я с юных лет питаю нежную любовь.

«Возьмите бразды в свои руки те из вас, кого еще не оставило чувство реальности и здоровая человечность; сметите с пути негодяев, пропагандирующих низменные инстинкты, и посмотрите в глаза той истине, для осознания которой вам не требуется помощь иностранца; проявите мужество, необходимое для полного и открытого признания собственных ошибок, воспряньте, благородные и здравомыслящие люди, обопритесь на мощный хребет русского общества, освободите народ из душной тюрьмы идеологического террора и морального упадка – скоро лишь это останется от большевистского общественного эксперимента; я уверен, что вы пребываете в неведении обо всех тех бесчеловечных преступлениях, которые за вашей спиной творятся правительством».

Но мой голос не прозвучит как громкий клич – он не имеет влияния в тех кругах. Я пишу для других. И, верю, не напрасно. Квазикоммунистической России не достаточно самой себе[59]59
  О. Брок обыгрывает здесь крылатое выражение, берущее начало в пьесе
  норвежского драматурга Х. Ибсена «Пер Гюнт», где противопоставляются два
  пути существования: «a v®re seg selv nok» – досл. «быть достаточным самому себе» (путь ограниченной эгоистической личности) и «v®re seg selv» – «быть самим собой» (выбор свободной сильной личности). Автор использует первое выражение в буквальном смысле: говоря, что «России не достаточно самой себе», он имеет в виду то, что коммунистические вожди не удовольствовались захватом власти в одной стране и пытаются влиять на международную политику. (Здесь и далее примечания составителя).


[Закрыть]. Мы видим, как она тем или иным способом вмешивается в норвежские политические прения, в жизнь нашей страны; видим, как «русский миф» гипнотически действует на умы в разных уголках земного шара. Поэтому там может возникнуть необходимость в объективных фактах, сообщаемых людьми с независимой позиции.

О советской России написано много. Я читал из этого лишь малую часть, и буду вынужден прибегнуть к прямой критике. Но не буду отрицать, что после лично увиденного мною в России различные печатные высказывания наводят на мысль о том, что их авторы – сборище ослепленных фанатиков-коммунистов, посещающих Россию по партийным делам, доверчивых путешественников, которых нетрудно водить за нос, посторонних наблюдателей, не имеющих собственного представления о дореволюционной России и, следовательно, ориентиров для сопоставления, а также без знания языка и наличия того опыта личного соприкосновения со страной, который необходим, чтобы пробиться через скорлупу теории и броню броненосца «Потемкина» к самой сути гротескной, бессмысленной, неприкрытой действительности.

Я пробыл в России недолго, всего два месяца, посетив обе столицы. В цели путешествия не входило проведение полноценного исследования – на это понадобились бы годы. У меня были иные важные задачи, не связанные с описанием условий жизни в стране. В этой книге собраны впечатления стороннего наблюдателя и заметки рядового гражданина, отражающие странную и причудливую картину преследовавших меня повсюду явлений и загадок. Судить о событиях как знаток я берусь только в некоторых скромных вопросах. Не думаю я и о том, чтобы привнести много конкретной новой информации; большинство обозначенных мною черт, наоборот, давно известны. Я стремился выразить обобщающие взгляды; в моей книге намечены цепочки мыслей, которые я попытался проследить, чтобы выработать для самого себя более-менее ясное и четкое суждение.

Приводимые мною факты представляют собой лишь крошечные осколки огромной и пестрой мозаики; но не требуется чересчур богатой фантазии, чтобы достроить картину. Гораздо сложнее подобрать краски, способные отразить хотя бы малую толику того сострадания и того праведного гнева, которые должны зародиться в простой человеческой душе при виде происходящих в России событий.

Мое путешествие было посвящено духовной стороне России. Поэтому можно увидеть, что некоторые аспекты духовной жизни страны стали ключевой темой данной работы. Что касается материальной сферы, о ней экспертных сведений представлено гораздо больше, чем я могу дать; так что этот аспект я буду затрагивать лишь в тех случаях, когда он сможет пролить свет на духовную жизнь страны.

I. За границей

Когда видишь Россию сейчас, при диктатуре пролетариата, то моментально возникает следующее стойкое ощущение. Это ощущение того, что все те печальные и мрачные стороны старой России, с которыми победно боролись свободномыслящие круги, сорняки, пристыженно прятавшиеся в незаметных уголках в страхе перед обретавшим все большую твердость и силу общественным мнением, – все они снова расцвели пышным цветом, как только пришла пора пожинать урожай революции; при этом большинство добрых плодов либо загублены, либо, поблекнувшие и увядшие, борются за существование. Земля революционной России, по которой большевики прошлись своим марксистским плугом, стала плодить чертополох. И эти волчцы являются мгновенным индикатором того, чем в действительности стал русский коммунизм и каковы действительные результаты марксистского учения.

Насилие и произвол, цензура, низменное наушничанье, доносительство и личная травля – вот методы новой системы, к которым прибегают без стыда и совести. Временами особенно бросается в глаза малодушие. Иногда оно проявляется как набор безобидных нелепиц, комических плодов компромчертополохисса между заоблачными теориями и требованиями земной повседневности, однако слишком часто малодушие обнаруживает признаки опасной нравственной болезни. В целом, с первой секунды в самом резком свете предстают весь гротеск и абсурд, которые явила миру идеализируемая нашими коммунистами большевистская власть – стоит только посмотреть правде в глаза и отбросить фразерство.

Приведу в качестве примеров несколько эпизодов, свидетелем которых в России может стать любой.

Иностранец пересекает границу. В этой пролетарско-демократической стране классовое деление должно быть упразднено и на железной дороге. Тем не менее существует жесткий вагон и мягкий вагон, причем мягкий вагон стоит в два раза дороже; кроме того, можно по различной цене приобрести сидячее или лежачее место. Не буду распространяться об особых условиях для привилегированных аристократов от Интернационала – я не узнавал подробностей. Перейдем к сфере правопорядка и заглянем в свод уголовных законов. Такому виду наказания, как тюремное заключение, теперь не место в гуманистическом пролетарском кодексе; также упразднена смертная казнь, даже за преднамеренное убийство. Теперь существует только «строгая изоляция» и «высшая мера наказания», причем под последней подразумевается расстрел, следующий, в частности, за некоторые нарушения законов о государственной собственности и идеологии, которые в других странах уже давно не караются смертью.

Многие слышали о так называемой черной бирже, на которой незаконопослушные элементы тайком проворачивают запрещенные валютные махинации, становясь частым объектом полицейских облав с конфискацией имущества и последующим судебным наказанием. Сейчас, при налаженной банковской системе, черная биржа сбавила обороты. Однако пока я был в России, она все еще работала, только теперь ее незаконная деятельность превратилась в источник государственного дохода. За определенную мзду разрешалось мирно нарушать закон. Когда я был в Москве, это стоило приблизительно 2,40 крон в день.

О государственных доходах стоит поговорить отдельно. Коммунистическое общество протестует против неэффективных капиталистических спекуляций и нещадно наживающейся на народе буржуазной торговле; и уж здесь угнетатели и кровопийцы не должны были бы богатеть за счет плодов пролетарского труда. Поэтому большевистское государство продает зерно по «скромной» цене 40 долларов за тонну, платя крестьянам за это самое зерно целых 6, а то и 8 долларов.

Известно, что Норвегия существенно снизила цену на сельдь, удерживая ее на максимально низкой отметке из сочувствия к обедневшему российскому покупателю. Норвежским рыбакам едва хватает на жизнь, и тем не менее наше государство предоставило русским кредит на закупку рыбы. Но с этой сельди, подешевевшей с 22,50 до 18,75 крон за бочку, советское правительство взимает такие таможенные и всякие другие пошлины, что на бирже в России за бочку приходится платить около 100 крон. Наконец, после уплаты новых колоссальных сборов, эта самая сельдь доходит до несчастного покупателя уже по цене 200 крон за бочку. Следует признать, что русские коммунисты проявили себя как необычайно одаренные предприниматели капиталистического склада. Во всяком случае, как правильно использовать норвежцев, они знают.

Бюрократическая махина была одним из тех элементов царского режима, которые большевики хотели устранить. И они яро взялись за дело, сметая и плохое, и хорошее, например, прославившуюся своей успешностью налоговую палату, которая со времен Витте состояла по большей части из чиновников с университетским образованием. Кто же пришел им на смену? Еще большее число бюрократов, только теперь это в основном необразованные и невежественные самодуры, которые доставляют огромные трудности самим властям. Кроме того, была учреждена совершенно новая единовластная бюрократическая система, эксплуатирующая экономику; а о новых чиновниках и их причудливом, в основном израильском составе и удивительном даре тянуть кота за хвост и ставить палки в колеса, я предоставлю рассказать моим сведущим в делопроизводстве соотечественникам.

Взяточничество и подкуп со старых времен прочно укоренились в русской жизни. Обычный человек, пожалуй, сталкивался с этим явлением не так часто, да и из крупных государственных сфер, таких как судопроизводство, оно исчезло полностью, но мы знаем, что в других областях жизни взяточничество продолжалось – и если в повседневной жизни это можно было сносить как некий необходимый «обычай», то в правительственных кругах лихоимство разрослось до масштабов злостного паразитического сорняка. Но ведь теперь, наверное, этой напасти удалось положить конец? Увы – развитие страны и в этом случае пошло по кривой дорожке. Взяточничество, конечно, и сейчас является преступлением и строго наказывается – там, где это возможно. При этом существует так много обстоятельств, когда наказание невозможно, и тогда власти демонстрируют редкостную способность закрывать глаза на злоупотребления.

Например, в большевистской Москве никого не удивит следующая ситуация: при национализации жилья так называемый комендант, следящий за осуществлением закона и порядка в разграбленном коммунистами частном (теперь уже государственном) доме, находит повод выбросить несчастную семью владельцев на улицу, чтобы затем передать квартиру другим кандидатам – на условии (совершенно противозаконном), что они заплатят служителю закона на руки полную сумму аренды, а также внесут плату за въезд, которая порой взвинчивается с таким цинизмом, что, узнай о размере цивилизованный арендодатель, с ним случился бы удар.

Национализированные, финансируемые государством предприятия, производящие, например, продукты питания и деликатесы, должны (информация получена из первых рук) платить государственным чиновникам на государственных складах значительные суммы только за то, чтобы товары были выставлены государством на продажу. Коррупция проникла даже в органы правопорядка. Здесь недостаточно будет просто заявить о пассивном малодушии властей перед лицом чудища или нежелании признавать его существование – в правительстве утвердили законные способы защиты коррупции. В государственных учреждениях, конечно, нельзя употреблять такие выражения, как «дача взятки» или «подкуп», но ведь в языке существуют и другие слова. От посвященных русских коллег я слышал, что при занесении такой статьи расходов в счета используют ставший общепризнанным термин «контакт».

* * *

Несомненно, в любом обществе можно, при внимательном наблюдении, обнаружить нелепые противоречия и нравственные изъяны. Но мы в западных странах привыкли относиться к таким явлениям как к исключениям. В послереволюционной России складывается такое впечатление, что все перевернуто с ног на голову. Чем больше наблюдаешь, тем резче бросается в глаза, насколько сильно на общественную картину России при диктатуре пролетариата наложили отпечаток все те явления, от которых нормальный человек, будь он хоть тысячу раз коммунист, будет молить судьбу его уберечь.

Сами русские реагируют на эти особенности не так остро, как сторонний наблюдатель. Конечно, некоторые печальные черты уже были знакомы мне с дореволюционных времен, и даже несмотря на колоссальные масштабы чудища диктатуры, острота восприятия поневоле притупляется, когда каждый день своими глазами видишь неоспоримые факты действительности, под которые люди пытаются хоть как-то подстроить свой быт. Но стоит провести всего несколько дней в обществе образованных представителей страны, чтобы понять, насколько абсурд и безнравственность коммунизма угнетают и терзают здравые умы и души. От горькой иронии до осмеяния и оскорблений – по такой шкале измеряется ненависть к правительству, все еще шествующему под знаменем высоких идеалов будущего, но при всем своем деспотизме и насилии не имеющему мощи, воли и рассудка, чтобы утвердить самые насущные нормы жизненной морали.

Какая бы из сторон ни одержала политическую победу, потребуется несколько десятилетий серьезной нравственной работы, чтобы перепахать и расчистить почву общественной морали, хотя бы до того состояния, в котором она пребывала до революционного перелома. Неужели долго еще ждать того момента, когда порыв осмеяния прибьет к земле живучие сорняки абсурда и глупости, остановит хотя бы их рост, освободив место для здоровых семян?

– Неужели не найдется нового Гоголя или Щедрина? Думаю, в современной России наберется материала на десятку, нет, дюжину еще более сатирических «Ревизоров»… – спросил я как-то известного писателя-врача Вересаева.

– Есть-то есть, но им не разрешают издаваться. Одним из ужасов здешней жизни является запрет на свободу мысли; цензура душит каждое вольное высказывание. Для литературы и отдельных областей науки сегодняшняя цензура полностью губительна.

Его ответ совпал с тем, что в открытую говорили самые разные люди, включая тех, чьи взгляды очень близки коммунистическим.

* * *

Настолько оглушительно первое впечатление от всех пороков, пустивших корни при диктатуре пролетариата, – жестокости, глупости, ненависти, – что возникает желание бросить попытки отыскать положительные перемены, принесенные волной революции. Большинство из перечисляемых патриотами страны или партии подвижек при близком рассмотрении оказываются лишь размытыми лозунгами или фантастическими посулами.

Однако, на мой взгляд, одно крупное достижение новой эпохи бесспорно бросается в глаза. Я напишу о нем здесь, поскольку сквозь призму этого явления очень четко прослеживается современное состояние России.

Невольно поражаешься тому, насколько свободнее и смелее стали держаться простые горожане и крестьяне, во всяком случае, те, кого я встречал вблизи крупных городов, – без боязливого подобострастного пресмыкательства, которое еще поколение, даже десятилетие назад, оставалось неизжитым наследием крепостного строя. Вересаев, известный своим талантом запечатлевать малейшие движения человеческой души, поведал также о тех переменах, которые можно заметить в общении с крестьянином или рабочим по сравнению с тем, что было всего пять лет назад, и эти изменения позволяют писателю с оптимизмом смотреть в будущее. В начале революции всеми своими высказываниями и манерой поведения пролетарий как бы показывал сжатые в ненависти кулаки: мол, мы теперь главные, не будем больше плясать под господскую дудку. Сейчас в словах и интонации угадывается нечто иное, осознание равенства и собственного достоинства: рабочий и крестьянин ставят себя не выше и не ниже остальных.

Вне всякого сомнения, вышесказанное свидетельствует о том, что разлом в обществе скоро выровняется. Ветер революции смел остатки феодальной России. Из сознания народа исчезли как холопская привычка унижаться перед вышестоящими, так и безудержное плебейское стремление глумиться над ненавистными поверженными господами. Следовательно, народ достиг такого духовного уровня, который позволит перейти к состоянию покоя, достиг такого душевного настроя, который смог бы естественным образом вывести русских из пучины их революционного возмущения и побудить к мирному труду на благо индивида и общества.

В продвинутых кругах эти настроения наиболее ощутимы и уже давно стали главенствующими. Когда на праздничном литературном вечере памяти Белинского комиссар народного просвещения Луначарский стал в напыщенных выражениях превозносить «истинную маратовскую беспощадность» революционной литературы, я смог заметить, что его слова не возымели никакого действия на присутствующих. В тех кругах революционный пафос давно испарился, воинственные речи больше не вызывают теплого отклика, скорее наоборот.

Среди собственно пролетариев, рабочих масс, оставшихся в крупных городах, ненависть еще не перегорела до конца. Для себя я особенно отметил высказывание врача Софьи Ковалевской – названной в честь матери, известного математика; это замечание было репликой на вышеприведенное наблюдение Вересаева. Ежедневно практикуя среди московских рабочих, она сделала вывод, что в сознании большинства пролетариев крепко засели неуправляемые ненависть и гнев, только теперь народ не знает, на кого их обрушить, – кто «господа», которых нужно покарать. Это наблюдение, по-видимому, справедливо. Слишком много людей на земле не могут существовать без ненависти, слишком много плебейских душонок из всех слоев общества никогда не смогут преодолеть жажды мести, даже не зная, кому мстить и за что. Кроме того, воспоминания о прошлой несправедливости еще слишком болезненны, чтобы ныне живущие простые люди смогли от них полностью избавиться. Душевные раны затянутся только с приходом следующих поколений.

Но, очевидно, и это не смогло бы долее препятствовать воцарению в стране духовного мира, если бы коммунисты не продолжали руководить государством и не нуждались в сохранении межклассового разлома, не провоцировали разрыв на пустом месте, постоянно разжигая в наименее развитых слоях населения гнев. Только этот разлом держит коммунизм на плаву. Только он помогает большевикам удерживать власть. И власть они не отдадут, как из-за ее упоительной сладости, так и из-за веры убежденных коммунистов в то, что их миссия, несмотря на все поражения, не окончена.

Россия дошла до той точки, когда огромные народные массы, с духовной точки зрения, получили достаточно, в то время как крошечная партия, группа вождей, хочет двигаться дальше, прокладывая дорогу огнем и мечом. Поэтому все те положительные духовные изменения, принесенные революционной волной, являются на самом деле лишь помехой интересам большевиков. Разлом, уже выровнявшийся в обычной жизни, должен быть любой ценой сохранен в сознании пролетарской массовки. Ненависть рабов не должна стихнуть, пока не отыграет большевистский спектакль – или не оборвется с неожиданным падением занавеса.

* * *

Какими же способами большевики поддерживают народное возмущение?

За рубежом, за границей Советского Союза, можно найти предостаточно антиреволюционных капиталистических объектов, на которые можно обрушить свой гнев. Обмен дипломатическими нотами с Англией этой весной и одновременно с этим произошедшее убийство Воровского стали тем запалом, который разжег целый фейерверк пропаганды в прессе и пламенных прокламациях, продемонстрировавших богатейшую палитру гнева и брани. В небе над Петроградом кружили два военных аэроплана как достойный эскорт длинной колонны протестующих, в которых опытный глаз не разглядел должного воодушевления (согласно сообщениям участников, на шествие их отправляли по приказу начальства, часто оказывая моральное давление). Конечно, огонь агитации можно направить вовне, на окружающих Россию контрреволюционеров, капиталистов, империалистов, милитаристов, шовинистов – разве это не отличная мишень для борьбы? Но эта цель кажется слишком далекой, слишком абстрактной. На родной земле можно найти более конкретные объекты для ведения пропаганды. Как же обстоят дела с ними?

Искусственно распаляемая борьба с высшим классом, с врагами пролетариата, повсеместно отыскивает несчастных жертв, на которых она может обрушить свой революционный гнев. Особенно яро большевики преследуют служителей церкви, христианская миссия которых априори противопоставлена режиму. Тем не менее начавшая утихать революционная буря потребовала от идеологических борцов умерить жестокость даже по отношению к священству. Например, мои русские друзья бились об заклад, что патриарх Тихон, находящийся в заточении, будет расстрелян; но они ошиблись: власти посчитали более разумным (по всей вероятности, заботясь о международной репутации) найти другой выход – или пойти в обход – уничтожив не патриарха, а всю церковь.

Кроме того, сейчас в стране опасно носить старую аристократическую фамилию. Члены семей, при царе принадлежавших к высшим кругам, какими бы великими и благими делами они ни прославились, в каких унижениях и нищете они бы сейчас ни жили, до сих пор находятся под неусыпным контролем властей; также при необходимости на них организовывает травлю ГПУ. Этот всемогущий полицейский орган новой России, пришедший на смену печально известному ЧК, вобрал в себя все худшие черты полицейского произвола. В одной из дальнейших глав будет изложен рассказанный мне в личной беседе эпизод из жизни аристократической семьи, подвергнувшейся гонениям со стороны ГПУ.

Порой, благодаря перехвату частной переписки, действиям агентов-провокаторов и расстановке полицейских ловушек, удается обнаружить и обнародовать данные о целом небольшом антиреволюционном или капиталистическом заговоре – причем никогда нельзя быть уверенным в том, что факты не сфабрикованы. Зато из такого прецедента выжимают все возможное. Но в крупных городах не покидает ощущение, что в скором времени едва ли что-то будет угрожать так называемой революции, то есть безграничной власти коммунистической олигархии. На данный момент эти угрозы, с которыми все еще ведется борьба, являются ничем иным, как полицейскими трюками или фантомами, рожденными навязчивой фобией самих коммунистов. Оставшиеся «враги пролетариата», бывшие помещики и угнетатели-капиталисты, вышли в тираж: обобранные до нитки и запуганные, они забились в жалкие, как можно менее заметные дыры, или же едва сводят концы с концами на службе у государства, причем часто само правительство призывает их прийти на помощь интеллектуально обедневшему обществу, положив на его алтарь технические знания, образованность и опыт.

Сейчас главенствующее настроение по отношению к коммунистическому эксперименту не является открыто протестным, это чувствуешь сразу. Все те, кто еще не утратил здравого рассудка, и стар и млад, молят Господа уберечь их от дальнейшей революции, какая бы из сторон ее ни возглавила. Многие противники режима готовы ради этого встать на защиту нынешней власти и принесенного ею относительного мира, за который население, пережившее ужаснейший хаос анархии, все-таки благодарно большевикам. Поэтому народ пока более или менее терпеливо и безвольно сносит нищету и физические и идеологические гонения, масштаб и трагизм которых все-таки не сопоставимы с недавним голодом и кровавым террором.

В то же время обширные группы не-коммунистов и антикоммунистов чувствуют, отчасти интуитивно, отчасти осознанно, что такой фактор, как сама жизнь, в конечном счете окажется на их стороне и сыграет против квазикоммунизма. Подавляющее большинство, в том числе остатки влиятельных лиц царской России, следуют, таким образом, безусловному естественному инстинкту выживания, стремясь просто прожить еще один день, не терзая себя мыслями о высоких идеалах и материальных благах. Они предоставляют повседневной жизни медленно, но верно изжить большевистскую чуму, извести ее без применения рискованных и агрессивных контрреволюционных методов; без саботажа, а лишь с помощью кратких партизанских вылазок осуществить извержение коммунизма. Необходимость соответствовать требованиям реальной жизни уже давно и открыто признали вожди большевизма: решающим шагом, ознаменовавшим поворот вспять, стало введение «новой экономической политики», которая по сути является слегка завуалированной капиталистической системой частной собственности, правда, беспорядочной и коррумпированной, не урегулированной четкими правовыми нормами.

Иными словами, народное большинство предоставляет, как говорится, «самой жизни» пустить свои разнонаправленные токи внутри социально-экономического эксперимента большевиков, поглотив его или запустив его постепенный распад.

* * *

Уличная жизнь российских столиц является яркой иллюстрацией такого хода событий.

Города кажутся очень разными. Если не знать историю, то можно предположить, что Петроград одновременно перенес вражескую осаду, землетрясение, пожар, наводнение, голод и чуму, правда, с крайне неодинаковыми последствиями для разных районов, кварталов, улиц и домов. Масштаб упадка все еще непреодолим, местами он производит впечатление безнадежности. Излишне амбициозные, восторженно звучащие планы по восстановлению и уборке города принесли пока крайне скромные результаты. Нетрудно понять, в чем заключается основная проблема, правда, если ссылаться на трезвые высказывания инженеров, в данный момент общее число действительно достигнутых улучшений превысило проявления так и не прекратившейся разрухи. Плотность населения, несмотря на его постепенное увеличение, все еще несопоставима с размерами города. Вследствие этого улицы гораздо менее оживленные, чем раньше, даже Невский проспект часто выглядит пустынным. Торговля идет слабо.

Облик Москвы более стойко выдержал испытания. Средневековый булыжник мостовых не сгнил, в отличие от деревянной брусчатки Петрограда; из-за чудовищной нехватки жилья ни одно помещение не пустует, и это вызывает необходимость поддерживать здания хоть в мало-мальски пригодном состоянии. Торговля большинством товаров первой необходимости идет полным ходом, как на улицах, так и в лавках. Уличное движение во всем городе, а в особенности в отдельных районах, очень оживленное.