Текст книги "Телевидение"

Москва

Крахмальников был в Кремле, разумеется, не в первый раз. Не тыкался слепым кутенком, не спрашивал, как пройти в приемную, не робел и не восхищался. Он бывал здесь так часто, что привык уже к дворцовому великолепию, аккуратной и изысканной позолоте, которая, впрочем, ему не нравилась. Этакий купеческий стиль почему-то считается русской традицией. А русская традиция – деревянные срубы, белые скромные церковки по Золотому кольцу. Правда, их стараниями попов с не очень развитым вкусом тоже покрывали самоварным золотом, и в обильном сальном блеске окладов из латуни терялись лики, может быть написанные великими иконописцами. Этих ликов одних хватило бы для тихой торжественности и парада души.

Маленький худой человек со шкиперской бородкой, похожий на кардинала; встретил Крахмальникова в своем кабинете.

– Здравствуйте, Леонид Александрович, – поднялся он навстречу, выставив руку для дружеского пожатия.

Рука у Дюкова оказалась сильной и какой-то въедливой, что ли. Он облепил ею ладонь Крахмальникова и долго тряс, глядя Леониду в глаза. Леонид страшно не любил смотреть людям в глаза. Он понимал, что это некрасиво, что человек, прячущий глаза, не вызывает симпатии и доверия, но ничего с собой сделать не мог и жутко из-за этого комплексовал. Но однажды привели к нему на передачу мальчика-беспризорного. Крахмальников просто влюбился в этого пацана. Тот смотрел на всех широко открытыми голубыми глаза-, ми, взгляда не отводил, отвечал честно и искренне. Крахмальников поговорил с парнишкой, показал редакторше большой палец: дескать, классный пацан – и пошел побеседовать с другими участниками передачи. Через двадцать минут прибежала та же редакторша, вся в слезах. Мальчик из ее кабинета бесследно пропал, прихватив с собой все ее деньги, кожаный плащ и даже туфли, оставленные в шкафу. Потом оказалось, что ребенок, не отводящий честного взгляда, почистил основательно всю редакцию. И Леонид сделал вывод: глаза не отводит только тот, у которого совести нет вообще. Совестливый всегда считает себя в чем-то виноватым.

– Мы сразу к президенту? – спросил Крахмальников.

– Нет.

Крахмальников намеревался уже сесть, но Дюков стремительно пошел к двери:

– Прошу за мной, Леонид Александрович. Виктор Витальевич привел гостя в уютную затемненную комнату с мягкими креслами, перед которыми стоял телекинотеатр – плоскоэкранный “сони”.

– Кино посмотрим, Леонид Александрович. Дюков сел в задний ряд, предоставив Крахмальникову самому выбрать место. Не успел Леонид опуститься в первый ряд, как свет погас и на экране возник Гуровин, разговаривающий в своем кабинете с каким-то человеком, по виду явным бандитом. Посетитель предлагал устроить из канала отмывочный цех. Гуровин долго слушал речь о прокачивании через “Дайвер” грязных денег и на прощание сказал, что подумает.

– Подумай. Лучше думать, чем не думать вообще, – с явной угрозой произнес человек и удалился. Свет зажегся.

– Вот такие дела, Леонид Александрович, – подал голос Дюков. – Совсем у вас на “Дайвере” плохи дела.

– Да уж, – пробормотал Крахмальников, пытаясь угадать дальнейший ход встречи. То, что Гуровин встречается с темными людьми, Крахмальников, конечно, знал. Но в каком контексте сейчас Дюков преподносит ему этот факт? Предлагает ли Крахмальникову поддержку в борьбе с Гуровиным или, наоборот, хочет и Леонида пришить к Гуровину намертво?

. – У нас есть и более сочные кадрики, но… – Дюков как-то загадочно улыбнулся, – но не будем шокировать вашу мораль.

Ага, значит, все-таки его от Гуровина отделяют. Что это сулит?

– Интересные кадры, – заметил Крахмальников. – Только это, как говорят журналисты, вчерашние новости. Можно подумать, вы не знаете, кто является акционерами “Дайвера”. Они будут пострашнее этого карикатурного бандита.

– Вы имеете в виду уральских инвесторов? – спросил Дюков. – Вот здесь не могу с вами согласиться.

Крахмальников внутренне ахнул.

– Конечно, это не ангелы, но вполне достойные люди, – веско сказал Дюков. – А разве вы встречали ангелов среди богатых людей?

Крахмальников помотал головой. Он не встречал. Он среди богатых не встречал даже достойных, не говоря уж о порядочных. Леонид ничего не понимал. Все-таки Дюков на стороне Гуровина или нет?

– Я не понимаю, – честно признался он.

– Все вы понимаете, Леонид Александрович. Ваш канал должен стать действительным рупором демократии.

– И кто атому мешает? Гуровин?

– Вы, Леонид Александрович. У вас ложное понятие о свободе слова. Я не собираюсь сейчас вести с вами философские беседы. Но как вы можете считать себя независимым журналистом, если ваш канал мечется от одних крайностей к другим? То вы поддерживали Булгакова, то Казанцева. То вам не нравится война в Чечне, то вы требуете покончить с терроризмом, словно правительство этого не хочет. А теперь питерская история. Ну это вообще за гранью. Вы же, как мародеры, на беде славу делаете.

– Мы даем людям информацию, – вовсе не обиделся Крахмальников. Эти обвинения он уже слышал и даже в тех же самых выражениях.

– Это не информация, это пропаганда! Крахмальников пожал плечами. И это он слышал.

– Ладно, Леонид Александрович, – махнул рукой Дюков. – Мы ваш талант ценим, но считаем, что он…

– Направлен не туда? – язвительно спросил Крахмальников.

– Не так резко. Он просто размыт, распылен. Вот, например…

– Доренко, – снова перебил Крахмальников.

– Хотя бы, – согласился Дюков. – Да, он несколько зашоренный журналист, но бьет-то в одну точку.

– Если вы пригласили меня, чтобы организовать мой талант…

– Нет, мы пригласили вас, чтобы предложить вам войти в команду президента.

– Мне?

– Вам. Мы бы хотели, чтобы вы возглавили “Дайвер”.

– Два соображения, – поднял палец Крахмальников. – Во-первых, я, как вы выразились, ложно понимаю свободу слова, а вы, надо думать, понимаете ее верно. Второе – с этим не согласятся держатели контрольного пакета акций.

– Кто конкретно?

– Вся уральская братия, медиахолдинг.

– Забудьте о них.

– Почему?

– Просто забудьте. Крахмальников пожал плечами:

– Тогда Казанцев. Он не захочет, чтобы канал стал государственным.

– И об этом забудьте.

– Пожалуйста, не надо говорить загадками. Я ведь должен хоть что-то понимать. Тем более что вы предлагаете мне стать…

– Держателем контрольного пакета акций является государство, – не дал ему закончить Дюков.

– С каких это пор? – усмехнулся Крахмальников.

– С сегодняшнего дня.

– И сколько у вас процентов?

– Девяносто восемь.

– Этого не может быть…

– Читайте. – Дюков вынул из внутреннего кармана и подал Крахмальникову две бумаги. Одна из них была договором с Казанцевым о передаче всего его пакета в управление государству. Другая – факсом из Екатеринбурга. Пинчевский предлагал государству выкупить у медиахолдинга акции “Дайвер-ТВ” за вполне приемлемую сумму.

– Казанцев отдал вам акции? – спросил Крахмальников охрипшим голосом.

– Да, – легко кивнул Дюков. – В управление.

– Этого не может быть, – совсем тихо проговорил Крахмальников.

– К сожалению, у него самого вы спросить сможете только через пару дней, – ответил Дюков. – Казанцев сейчас едет на юг.

– На какой юг?

– В Украину. На Черное море.

– Зачем? – задал глупый вопрос Крахмальников.

– Отдохнуть от трудов праведных. Я так его понимаю. Сам бы бросил все и…

Крахмальников поднялся.

Сомнамбулически пошел к двери.

– Куда же вы, Леонид Александрович? – поднялся Дюков. – У вас еще встреча с президентом…

Питер

Галка расцеловалась со всеми присутствующими, подозрительно глянув при этом на Виктора, сидевшего при ее появлении в обнимку с хозяйкой, – то ли снова решила ревновать вроде бы уже нелюбимого Валерия и посчитала это инсценировкой для отвода глаз, то ли , приревновала теперь и Виктора. Кто их разберет, этих женщин.

После короткого введения в курс дела она с радостью, хоть и не без опаски, согласилась помочь найти хоулера и организовать с ним встречу, если повезет.

Для начала Галина позвонила по своему мобильнику ему домой. Ей объяснили, как отыскать Мишу в институте, и она умчалась. Уже через минут сорок вернулась и сообщила, что тот готов помочь, но только после часа ночи, когда количество милиционеров на улицах резко сократится. Встречу он назначил на Северном проспекте у рекламного щита “Спецодежды” с изображением Мордюковой, поедающей вишни из каски, – оказывается рядом с ним и скрывались остатки вентиляционного киоска, заложенные бетонными плитами. Пересказав все это. Галка убежала на работу, почти не сомневаясь в том, что это был ее последний рабочий день в телецентре.

А друзья остались в корпункте коротать время до выхода ночных новостей, гадая, как им добраться до места ночных съемок, не попав в лапы своих преследователей.

– Представляешь, если они после первых невинных репортажей так за нас взялись, что будет после сегодняшнего слива информации! – сказал Никитин Дэби.

– Да, боюсь, что мы тут увидим маски-шоу, – вздохнула она. – Особенно, если они отследят по Ти-эн-эн “мой” подарок “Белому Брату”.

– Ну почему у журналистов нет иммунитета? У депутатов, на которых пробу негде ставить, – есть. У дипломатов, за которых государства горой встанут если что, – есть. А у нашего брата, вечно лезущего в пекло, нету! – посетовал Носов. – Несправедливо! Просто СПИД какой-то! Сплошной иммунодефицит!

– Обещаете, что возьмете меня с собой? – вдруг спросила американка.

– Почтем за счастье! – пообещал Валерий, чувствуя, что она что-то придумала.

– И за прикрытие, – хмыкнув, добавил Виктор.

– Тогда я схожу созвонюсь кое с кем, а после вашего выпуска мы решим проблему, – сказала Дэби, вставая. – Только с этого момента у нас сухой закон. Категорически!

– Принято! – хором ответили Валера с Виктором, допивая свои скотчи.

Москва

Володя потолкался среди зевак на Арбате, прогулялся по переулкам, поглазел на продукты в гастрономе “Смоленский”. Делать ему было абсолютно нечего.

Потащился пешком в ЦУМ. Зашел в отдел музыкальных инструментов, потрогал клавиши “ямахи”: когда-то он неплохо играл, был клавишником в школьном ансамбле, ВИА “Школяры”. Зашел в отдел теле– и радиотехники. Мерцали экраны телевизоров. В каждом своя программа. И почти по всем – о катастрофе в Петербурге. Что-то там, видно, случилось.

Но вот по ТВ-6 показали криминальные новости. Сердце его бешено заколотилось. Пожары.., убийства.., склад наркотиков.., автокатастрофа… И все.

Гадство! Ничего о телецентре! Впрочем, если бы что-то случилось на “Дайвере”, об этом кричали бы уже по всем каналам.

Но почему? Почему? Он же все так тщательно продумал. Ладно, он подождет, он терпеливый. Единственное, что у него теперь осталось, – терпение.

Екатеринбург

Тима растянулся на диване, щелкнул пультом управления-. Пробежался по каналам – ничего интересного, везде про Питерское метро. Хоть бы боевик какой закрутили.

Почему-то на боку не лежалось. Тима повернулся на спину – не лежалось и на спине.

Что-то его тревожило, а что – он понять не мог. И это бесило страшно. Тима прокрутил в памяти вчерашний день, беседу в ресторане, сегодняшний разговор с Гуровиным…

Нет, не то. Еще назади Вчера.

Ай-ай-ай… Неужели он промахнулся, послав Алика? Неужели…

Ну точно, с какого бодуна Алик вдруг согласился, если Ваня Болгарин и тот заартачился? Уж кто-кто, а Алик должен был согласиться в последнюю очередь.

Как же это он, Тима, своими руками отдал Алику все концы, все адреса, телефоны, всех своих московских “шестерок”! Что там теперь делает Алик? Готовится вернуться и сделать с Тимой то, что он должен сделать с Казанцевым и с…

У Тимы похолодело внутри. Он вскочил, заметался по квартире, натыкаясь на столы, кресла, шкафы, которых здесь было так много – целый музей. Это была его совковая привычка – мебели побольше.

Но что делать? Алика надо остановить! Самому ехать в Москву? Да ни за что! Он, Тимур Пинчевский, может все, только не убивать. Он приказать может, заплатить, но сам…

Стоп! Спокойно, есть выход.

Тима бросился к телефону, но заставил себя сначала собраться с мыслями, успокоиться и только потом набрал номер и ленивым голосом сказал:

– Мы тут посоветовались, господин Гуровин, и пришли к следующему выводу…

Москва

За несколько минут на лице Якова Ивановича сменилась целая гамма чувств. От страха до удивления, от скорби до радости.

Только что ему снова позвонил Пинчевский и сообщил, на каких условиях Гуровин может все-таки получить акции. Ну не бесплатно, конечно, а выкупить, но по минимальной цене.

Дело не терпело отлагательств.

Яков Иванович носовым платком вытер со лба пот, снял трубку и набрал номер корреспондентской.

– Пусть ко мне зайдет Балашов, – распорядился он. – А где он? А Захаров есть? Немедленно ко мне.

Казалось, что ливень за окном прошел еще в прошлом году, хотя по стеклу еще скатывались капли воды.

Только что Гуровин считал себя полным банкротом, а сейчас он сорвал джек-пот.

Питер

В ожидании вечерних новостей они поглядывали на огромный полиэкран телевизора и лениво перемывали кости коллегам, допустившим явный брак.

Косяком шли юмористические передачи, поражающие однообразием тупого юмора, особенно неуместного в дни трагедии всероссийского масштаба – и ни траура вам, ни достойной реакции верхушки, ничего! Потом, как сговорившись, все каналы начали пугать обывателя рассказами о ходе расследования громких бандитских разборок, стараясь отбить друг у друга зрителей для поднятия своего рейтинга, а значит, и увеличения количества рекламодателей, приносящих деньги. Особенно нелепо смотрелись смешные карапузы в безотказных памперсах, возникающие в перебивку кадров, полных живых и мертвых тел в крови. Затем вся эта кровь потоком синхронно перетекла в голливудскую второсортную лабуду подешевле, где честные американские парни побеждали плохих азиатов и латиносов, травящих янки наркотиками, пачками расстреливали террористов, расправлялись с целыми бандами наемников.

Наконец на “Дайвере” появилась заставка новостей.

Весь материал, переправленный в Москву, с легкими поправками вошел в выпуск. Ломов и его команда получили ощутимейший удар.

– Поздравляю, мальчики! – расцеловала друзей Дэби. – Бинго!

– Да, неплохо получилось, – признал Никитин. – Ну теперь спустят всех собак. Эх, нам бы еще фактиков погорячее – тогда нас голыми руками не возьмешь.

Фактики не заставили себя долго ждать. И были они горячее не придумаешь.

Виктор как раз переключился на местный канал и попал на середину блока криминальной хроники по Санкт-Петербургу.

– На улице Марата житель одного из домов пытался покончить жизнь самоубийством в собственной квартире. Облившись бензином, он грозился себя поджечь.

На экране в оконном проеме появилась фигура Копылова. Тот был в своем парадном пиджаке и халате, что в контексте репортажа казалось особенно выразительным. Вид у Евгения Петровича был какой-то отсутствующий. Он стоял на подоконнике, действительно держа в руках какую-то бутылку.

– Соседи по лестничной клетке, – продолжал диктор, – вызвали милицию. Сотрудникам Центрального УВД с трудом удалось уговорить самоубийцу отказаться от своих намерений. Соседи говорят, человек этот вел замкнутый образ жизни, будучи тяжело больным. Правоохранительные органы не исключают сумасшествия.

– Какое сумасшествие? – закричал Виктор. – Мужик в полном рассудке – настоящий боец! Да и радость у него была – изобретение обнародовал. А я, подлец, камеру вырубил!

– Да, что-то поспешили они его сумасшедшим объявить, – сказал Валерий. – Знаешь, не дают мне покоя эти два типа в подъезде. Боюсь, после нас они должны были заняться Евгением Петровичем. А может, и одновременно всеми сразу. Интересно, попали они в кадр Серегиной камеры? Только бы при монтаже их не отбросили как брак!

Никто ему не ответил, потому что в это время подоспел второй горячий фактик.

– В управлении Метростроя произошел пожар. В результате возгорания, возникшего из-за неисправной проводки, сгорело хранилище технической документации. Площадь пожара составила сто квадратных метров. Ведется расследование.

– Так, похоже бьют по всем фронтам. Прячут концы в воду.., из пожарных шлангов, – хлопнул себя по бедрам Никитин. – Ладно, это завтра. А сейчас надо спешить. Через час нас ждет хоулер. Пойдем на прорыв, пока не оказалось, что на месте киоска за вечер высотку выстроили, – с нашего мэра станется.

– Минутку. – Дэби достала какую-то необычную трубку и, выхода из комнаты, начала с кем-то разговор на английском. – О'кей! Сейчас за нами приедут.

Виктор усмехнулся:

– От нас-то ты утаила разговор, а от них, – показал он на потолок, – нет.

– Не беспокойтесь. Это специальный канал. Он идет с шифровкой. Сейчас приедет наш консул – ему очень понравился ваш сюжет. В благодарность он отвезет нас и прикроет. И не только сегодня. А за КУРСК вообще собирается пригласить вас на обед – это высший знак внимания.

– Так, дожили, – мрачно констатировал Никитин. – Нас прикрывает ЦРУ. От наших специалистов. Шпионаж в пользу иностранной разведки, статья…

– Не бойтесь, мальчики. Мы не ЦРУ. Джон просто мой хороший друг. И кстати, он еще и сопредседатель экологического общества.

Москва

Антон потерял чувство реальности. Ему уже столько раз казалось, что в коридоре раздаются чьи-то шаги и кто-то подходит к закрытой комнате, что когда дверь наконец отворилась и рядом с Антоном остановились ноги в элегантных, безукоризненно отутюженных брюках, а рядом еще одни, в спортивных штанах и кроссовках, он решил, будто это галлюцинация.

– Оклемался? – раздался голос Элегантного. – Подумал?

Антон с трудом поднял голову и кивнул.

– И что надумал?

Говорить было больно: вокруг губ запеклась кровь, ныли челюсти, язык ворочался с трудом.

– Хочешь пить? – догадался Элегантный. Балашов снова кивнул. Братан поднес к его рту стакан с водой.

– Помоги ему встать, – распорядился Элегантный.

Братан подхватил Антона под мышки, усадил на стул.

– Ну? – Элегантный, засунув руки в карманы брюк, перекатывался с пятки на носок.

Антон, косноязычно, делая большие паузы между словами, рассказал ему все. И про Казанцева – как стал его доверенным лицом, как мотался с ним в предвыборную кампанию по нищим селам и грязным городским кварталам; и про Олега Булгакова – как вместо повестки в суд за оскорбление в эфире чести и достоинства лидера партии трудового народа он, Антон, получил приглашение в штаб-квартиру его партии и как тот банально перекупил Балашова за штуку баксов. После этого Антон организовал в прессе и на других каналах телевидения кампанию в защиту несправедливо оболганного главного “муравья”, а потом, когда Булгаков сунул взятку Гуровину, начал петь Олегу осанну и на “Дайвере”. Казанцев растерялся. Он пригласил своего бывшего приятеля в кафе “Аполлон” на Манежной поговорить. Саша не стыдил Антона. Он просто пытался понять почему. И во время того разговора случайно обмолвился о запланированной поездке в Одессу.

– Значит, в Одессу, – задумчиво произнес Элегантный. – А что он там потерял? Он может позволить себе и Ниццу, и Париж, и Красное море… Так почему Одесса?

– Не знаю…

– Хорошо, предположим, я тебе поверю. – Элегантный взглянул на Братана. – Поверим ему, Коля?

Тот почесал в затылке, наморщил узенький лобик:

– Ну…

– А на чем он уехал?

– Не знаю… – повторил Антон.

– Проверь, во сколько сегодня вылетали самолеты на Одессу, – обернулся Элегантный к братану.

Тот вытащил из кармана мобильник, обзвонил аэропорты Внуково, Шереметьево, Домодедово.

Элегантный терпеливо ждал.

– Ниоткуда не вылетали, – сообщил наконец бритоголовый. – Одесса не принимает. Туман. В Шереметьеве сказали, может, в двадцать ноль-ноль вылетит…

– Они не полетели, – с трудом проговорил Балашов.

– Кто “они”? – нахмурился Элегантный.

– Он… Саша.., и Алина.., его.., сожительница…

– Кто такая?

– Диктор.., коллега.., моя…

– Ты же базарил, козел, что не знаешь, улетели они или не улетели, – вдруг подозрительно прищурился братан.

– Она.., самолетом.., не может.., аэрофобия…

– Что? – насторожился братан.

– Аэрофобия, боязнь высоты, – пояснил Элегантный. – Значит, они поехали на авто.

– Саша.., его укачивает…

– Ха-ха-ха! – развеселился вдруг братан. – Хороша парочка! Психи! Та самолетов боится, этот машин!

Элегантный недоуменно посмотрел на напарника. Видимо, не ожидал от него такого длинного и логичного монолога.

Братан вдруг перестал смеяться.

– Что, на поезде?

– Не знаю…

Элегантный разминал пальцами кончик носа.

– Значит, так, – медленно произнес он. – Мы дадим телеграмму…

– Какую телеграмму? – изумился братан. Но Элегантный его уже не слышал. Он быстро шагал по длинному коридору. Братан бросился за ним, не забыв прикрыть за собой дверь.

Антон снова остался один.