Текст книги "Сталин. Кто предал вождя накануне войны?"

«Николай Николаевич Болотов

Танкисты идут в бой

В июне 1941 года – полковник, начальник штаба 30-й танковой дивизии в Пружанах, Брестской области. Участвовал в боях против немецко-фашистских захватчиков на различных фронтах Великой Отечественной войны. Награждён тремя орденами и четырьмя медалями. Член КПСС.

<…>

В 30-й танковой дивизии некоторые командиры, сержанты и рядовые бойцы имели опыт войны в Финляндии.

Дивизия находилась в процессе формирования, а прибывший из запаса личный состав только проходил одиночную подготовку

Хуже было с материальной частью, так как даже танков Т-26 был некомплект. Предполагали получить танки Т-34, но, к сожалению, они не поступили. Артиллерийский полк имел орудия, но не было тягачей, полностью отсутствовали зенитные средства. Боеприпасы хотя и имелись согласно нормам, но склады располагались на большом расстоянии от места постоянной дислокации дивизии…»

«Захарий Терентьевич Бабаскин

До последнего снаряда

В июне 1941 года – майор, командир 2 35-го артполка 75-й стрелковой дивизии.

Награждён семью советскими орденами и пятью медалями, а также медалью за освобождение Польши, Военным Крестом Чехословацкой Социалистической Республики и орденом Легионера США.

<…>

Подразделения полка расположились лагерем в роще севернее местечка Малориты. Мой наблюдательный пункт был оборудован на высоте «Гора Медвежья», наблюдательные пункты командиров дивизионов и батарей располагались вместе с наблюдательным пунктом погранзаставы на берегу Буга. Огневые позиции полка находились между недостроенных дотов, тянувшихся вдоль реки.

Обстановка на границе была тревожной. Каждую ночь мы слышали взрывы на том берегу. Как выяснилось позже, гитлеровцы готовили спуски к реке; за двое-трое суток до их нападения наша разведка обнаружила подтянутые к берегу замаскированные переправочные средства.

20 июня в лагерь полка приезжал командующий армией генерал-майор А.А. Коробков. Я доложил ему о поведении немцев. Выслушав, он сказал: „Нужно усилить бдительность. Будьте готовы ко всяким неожиданностям”. Привели дивизионы в боевую готовность. Однако снарядов у нас было мало – четверть боекомплекта; не лучше обстояло дело и с горючим. Пополнение, которое принимал в эти дни полк, было необученное.

21 июня в полку находился бригадный комиссар И.С. Ткаченко. Он долго беседовал с политработниками и, предупредив, что завтра утром поедет со мной на наблюдательный пункт, часа в два ночи уехал.

Вечером в лагере демонстрировался фильм „Парень из тайги”. Сеанс кончился поздно. Я долго не мог уснуть – беспокоили тревожные сообщения командиров дивизионов.

Как только гитлеровцы начали артподготовку, я выехал в штаб дивизии за получением задачи. Генерал-майор С.И. Недвигин накоротке отдал приказ: обороняться до последнего снаряда.

Возвратившись в полк, я направился вместе с начальником штаба капитаном А. С. Середой и начальником полковой школы старшим лейтенантом А.И. Зубченко на свой наблюдательный пункт, захватив с собой две счетверённые зенитно-пулемётные установки и радиостанцию 6-ПК. Мне было хорошо видно, как немецкие танки и мотопехота плотной массой двигались по шоссе Влодава – Малорита и Влодава – Брест. К этому времени связь со штабом дивизии и нашим соседом – 28-м Краснознамённым стрелковым полком оказалась прерванной.

Грозная бронированная лавина всё ближе подступала к нашим огневым позициям. Все три дивизиона открыли по врагу прицельный огонь. Объятые дымом, то тут, то там горели подбитые танки и бронетранспортёры. Вскоре командиры дивизионов доложили, что осталось лишь десять снарядов.

В первый день боёв на нашем участке обороны гитлеровцы потеряли 21 машину и до 600 человек убитыми.

Немалые потери понесли и мы. Некоторые орудийные расчёты, израсходовав все снаряды, геройски погибли под гусеницами танков».

Об этом 235-м гаубичном артполке 75-й сд 28-го стрелкового корпуса уже упоминалось в книге «Адвокаты Гитлера». Но стоит немного повторить то, что нашёл о нём исследователь Д.Н. Егоров. Мало того что на орудие было, дай бог, по 15 выстрелов (четверть б/к – так определено в майском ПП ЗапОВО), так в этом ran произошло вот что…

В своей книге «Июнь 1941. Разгром Западного фронта» Егоров пишет: «Дичайшая нелепая накладка случилась с 235-м гаубичным артполком 75-й дивизии 4-й армии. Как вспоминал бывший вычислитель В.Е. Козловский, в четверг, 19 июня, все имевшиеся оптические приборы были изъяты и увезены в Минск на поверку. Полк остался без панорам, буссолей, теодолитов и даже без стереотруб. По результатам зимних контрольных стрель 6235-й гап получил высокую оценку, но вследствие данного мероприятия”, эффективность его действий 22 июня представляется весьма сомнительной…» (с. 42).

Скорее всего, приказ на изъятие оптики для отправки её в Минск «на поверку» исходил именно от Коробкова, а не от командира корпуса B.C. Попова. Вычислитель Козловский указал дату – 19 июня, когда у них изъяли прицелы и всю остальную оптику. Командир же полка указал, что Коробков был в полку с проверкой и требованием «усиления бдительности» 20 июня, после чего комполка якобы привёл полк в боевую готовность в этот же день. Но интересно, как можно привести ran в боевую готовность, если прицелов нет? Но, может, приврал солдат, и прицелы 19-го (а возможно, и 20-го, когда Коробков приезжал в полк) не изымали? Скорее всего – нет. Скорее, комполка слегка недосказал. Ведь он писал, что все три дивизиона были у него под рукой, а это не так.

Что в этом приказе на изъятие прицелов на «поверку» особенного? Да, в общем, ничего. Если не знать, что, согласно «Руководству службы» оптических приборов гаубиц, «Панорамы Герца» (прицелы) отвозят в мастерские только в случае поломок конкретного прицела. При этом наводчику сделают втык за поломку и выдадут новую панораму. То же касается и теодолитов с буссолями, ведь изымать прицелы в артполках – это то же самое, что изъять в автоматах Калашникова ударники и отвезти их на «поверку», не выдав взамен новых. Как выяснил сам Егоров, один из трёх дивизионов этого полка, стоящий у самой границы, свою оптику вроде не сдавал «на поверку». Но по этому дивизиону есть воспоминание на сайте «Я помню» от другого очевидца – Овецкого Б.М.:

«Наш путь лежал в 75-ю стрелковую дивизию, которая входила в состав 4-й Армии Белорусского Особого Военного Округа. В Мозыре часть состава разгрузили, а нас направили дальше, в 235-й гап, стоявший в военном городке рядом со станцией Козинки…

Я был направлен в 3-ю батарею 1-й дивизиона 235-го гаубичного полка (235-й гпа) стрелковой дивизии, которая имела по штатному расписанию в своём составе также 68-й легкопушечный артиллерийский полк В нашем гаубичном полку были на вооружении 122-мм гаубицы образца 1910–1930 годов. В дивизионах по три батареи из четырёх орудий в каждой. Батареи во 2-м и 3-м дивизионах были на механизированной тяге – тракторах комсомолец”. А в нашем, 1 – м дивизионе, орудия были на конной тяге…

В апреле сорок первого <…> я стал командовать топовычислительным отделением. <…>

Служба в Белоруссии шла своим чередом, пока 5-го мая 1941 года всю нашу дивизию не подняли по боевой тревоге.

Г. К. – Почему объявили боевую тревогу?

Б. О. – Был получен приказ о выходе на запад, к государственной границе. К границе выдвигались все три стрелковых полка дивизии – 28-й, 34-й и 115-й, наш 235-й гап и 68-й лап. В первые же дни похода нам выдали боекомплект, приказали всем заполнить „смертные” медальоны, зашить их в карманы гимнастёрок, чтобы они всегда были с собой. К границе части дивизии перемещались разными способами и путями. Построили свой лагерь по всем правилам. Поставили большие палатки – 4x4 м, сделали „линейки”, посыпали дорожки гравием. О какой-либо маскировке мы не беспокоились. Этот палаточный военный лагерь стали называть Домачевским. В нём мы переночевали всего одну ночь, а утром 2-я и 3-я батареи сделали последний бросок к границе и расположились на окраине небольшого пограничного местечка (городка) Домачево, которое находилось на пограничной реке Буг. Население Домачево было почти чисто еврейским. <…>

Топовычислительное отделение отвечало за маскировку ДЗОТов, за нанесение их местоположения на планшет и за определение секторов обстрела. Нам часто придавали красноармейцев из других отделений. Они копали и привозили дёрн для покрытий, но завершающая часть работы была нашей. Отвечал за неё лично я.

Мы нередко слышали одиночные артиллерийские выстрелы в нашу сторону. И хотя разрывы снарядов были где-то далеко в поле, нам, артиллеристам, было ясно, что идёт систематическая пристрелка целей на нашей территории. <…>

А тем временем на каждой батарее по два орудия из четырёх забрали на ремонт, а десять рядовых бойцов и сержантов, имевших образование 8-10 классов, отправили на учёбу в военное училище… Многих оставшихся это удивило, ведь граница совсем рядом, а у нас забирают людей и орудия…

Учебных стрельб мы не проводили, огневые позиции не сооружали. Наши пушки вообще стояли на колодках после перехода к границе. К наступлению или к отражению нападения немцев мы явно не готовились. Я вообще не понимал, для чего мы там и к чему готовимся…

В субботу 21-го июня, вечером, к нам приехал командир полка Захар Терентьевич Бабаскин, тогда майор, и на общем построении дивизиона приказал завершить все работы, так как с 23 июня наше расположение займёт 2-й дивизион полка, который уже вышел из Малориты, а наш, 1 – й, туда передислоцируется».

Здесь стоит пояснить. Малорита находится примерно в 40 км юго-западнее Бреста. Домачево – на самой границе, в 40 км южнее Бреста и примерно в 30 от Малориты. В те дни именно так гаубичные дивизионы и располагались возле границы. Это было нечто вроде «боевого дежурства». И это расположение никак не связано с желанием напасть первыми на Гитлера или ещё чем-то подобным, как пытаются нафантазировать отдельные сторонники В. Резуна. Примерно через месяц артдивизионы и стр. батальоны (полки) сменялись на те, что находились в тылах. И судя по тому, что Овецкий показывает, что вывели их к самой границе ещё 5 мая, то и приказ НКО и ГШ на это надо искать именно за начало мая. Точно так же было организовано подобное «дежурство» и в ПрибОВО, по которому выше приводился отдельный приказ штаба 11-й армии ПрибОВО и показания генерал-лейтенанта В.И. Морозова (бывшего командующего 11-й армией: «На границе находилось по одному полку от каждой дивизии, усиленному, как правило, артиллерийским дивизионом. В начале июня была произведена замена одних полков другими»). Кстати говоря, А. Исаев, как и большинство «историков», в принципе обходящий стороной исследование предвоенных событий и документов, в книге «1941 в сослагательном наклонении. Великая Отечественная альтернатива» (М., 2011 г., с. 79– Серия «Если бы да кабы») переживает, что как было бы здорово, если бы «ещё до начала войны Уры» были «частично заполнены за счёт дежурных батальонов и артдивизионов…»

«Услышав слова комполка, бойцы были очень довольны…

День после построения был очень тяжёлым: замаскировали последний ДЗОТ, готовили к походу орудия, укладывали амуницию и так далее. Я вернулся в свою палатку после полуночи, что-то ещё делал с планшетом. А в три часа утра 22 июня началось. <…>

Нападение действительно получилось внезапным и застало нас врасплох».

То есть никто войска, находящиеся в Бресте и вокруг него, не предупреждал о возможном нападении Германии в эту ночь. Ни заранее, ни даже в ночь на

22 июня. А ведь Павлов уверял на следствии и суде, что уже сразу после 1.00 ночи 22 июня, после разговора с Тимошенко, он обзванивал армии и давал команду тому же Коробкову привести их в боевое состояние.

Как видите, командир 235-го ran 75-й сд несколько слукавил в 1965 году, когда сказал, что «все три дивизиона открыли по врагу прицельный огонь». Точнее, неверно указал количество имеющихся дивизионов – у него под рукой было не три, а два гаубичных дивизиона. А вот то, что 122-мм гаубицы прицельной стрельбой всеми своими 15-ю снарядам на орудие били по лёгким и средним танкам, верно. Без прицелов они конечно же могли бить прямой наводкой по танкам… целясь через ствол.

Кстати, в артиллерийских полках 4-й армии снарядов должно было быть побольше. Сандалов писал, что «в стрелковые дивизии (кроме 75-й сд) и корпусные» артполки «помимо боекомлекта снарядов и мин, указанного в директиве по прикрытию» от апреля, артуправление «округа направило ещё по половине» б/к. Правда, в новом майском ПП указано было иметь при орудиях по 0,25 б/к, и в 235-м гап именно столько и имели.

Почему комполка не рассказал в 1965 году, что у него коробковы изъяли оптику за два-три дня до 22 июня? Так ведь Коробков был реабилитирован ещё Жуковым в середине 1950-х, а комполка, выполнив преступный приказ, сам и совершил воинское преступление и, так же как и Лазаренко, мог пойти под суд ещё в 1941-м. Так что хвастать ему было не чем… проще было промолчать. Но «адвокаты Павловых» задают, как им кажется, «каверзный» вопрос: «Почему особисты не отреагировали и вовремя не доложили об изъятии оптики в 235-м гап, если это изъятие было на самом деле и оно было преступным?»

Дело в том, что задающие подобные вопросы просто не в курсе, как работают особисты. Во-первых, особист не находится постоянно рядом с командиром и не визирует приказы, тем более если тот отдаёт их устно. И подавно, отдавая такой заведомо преступный приказ, старший начальник побеспокоится, чтобы особиста поблизости не оказалось. Во-вторых, даже если особист и знает о таком приказе, то надо иметь артиллерийское образование, чтобы понять, что изъятие «на плановую поверку» преступно, ибо умышленно снижает боеготовность артполка. В-третьих, особист может отреагировать на преступный приказ только в том случае, если кто «стуканет» ему о таковом. И в-четвертых, в данном гап особист мог быть просто в отпуске или командировке, и курирующий гап на это время его старший начальник, у которого под «присмотром» несколько частей, просто физически мог не уследить за подобным приказом. Тем более устном. И опять же – наверняка отдающие такие приказы генералы делали это именно в отсутствие особистов… А впрочем, вполне возможно, что до сих пор где-то в архивах контрразведки и пылится то донесение. И возможно, оно есть в деле подельника Павлова – Коробкова.

Впрочем, отсутствие артиллерийских панорам в артчастях в те дни отмечалось и в документах КОВО:

«КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ БОЕВЫХ ДЕЙСТВИЙ 15-го МЕХАНИЗИРОВАННОГО КОРПУСА В ПЕРИОД с 22.6.41 г. по 12.7.41 г.

15-й механизированный корпус вступил в войну окончательно не сформированным. <…> Артиллерийский полк находился в составе 12 орудий 122-мм без панорам, 4 орудия 152-мм и всего 5 тракторов. Остальная часть орудий тракторов не имела и находилась в районе Кременец. Была выведена всего лишь одна 122-мм батарея, а через 4 дня было привезено ещё 4 152-мм орудия на тракторах, прибывших из народного хозяйства…» (ЦАМО РФ. Ф. 37, оп. 80038/сс, д. 1, л. 20–42. СБД № 36 1958 г., с. 255. Есть в Интернете).

Можно пояснить: списать отсутствие панорам в гаубичном полку на то, что корпус был «не сформирован», не совсем удастся. Получить или не получить панорамы к гаубицам, без которых те не могут стрелять, – это «проблема» командира полка и службы артвооружения округа, которая подчинялась начальнику артиллерии округа…

А теперь посмотрим, что показывает Овецкий об изъятии патронов в казармах Бреста, в «Северном городке»:

«Я приведу вам просто несколько примеров, информацию, которую я лично услышал от своих товарищей, встретивших 22 июня 1941 года прямо на границе.

Мой товарищ Илья Деревицкий служил радистом в 246-м отдельном зенитном артиллерийском

дивизионе в Северном военном городке города Бреста, всего в полутора километрах от границы. Начиная с 15 июня немецкие самолёты летали над Брестом почти на бреющем полёте, а с сопредельной стороны беспрерывно слышался гул моторов – это немцы подтягивали к границе свои мехчасти. Когда в присутствии Деревицкого командир дивизиона обратился по связи в штаб 6-й стрелковой дивизии и попросил разрешения открыть огонь по немецкой „раме”, ему приказали: „Не поддаваться на провокации!”»

В данном случае совершенно правильный ответ-приказ…

«Когда бойцы дивизиона обратились с вопросами к политруку, мол, что это такое непонятное творится на границе, то услышали в ответ: – Это крестьяне тракторами пашут… Рядом с ними стоял гаубичный полк – 32 пушки калибра 152-мм. Все пушки этого артполка и тракторы-тягачи ЧТЗ находились на плацу без маскировки и были разбиты уже в первые минуты войны. Одна батарея зенитного дивизиона находилась прямо на линии границы и погибла вместе с орудиями сразу после нападения».

Стрелять по немецким самолётам, конечно, нельзя было до нападения, а вот за то, что гаубичный полк выставили на плацу, командование и расстреливали по делу Павлова. Но, как видите, эти зенитчики не были на стрельбах под Минском, как многие другие подобные части. Скорее всего, они уже были на полигоне чуть раньше. Но смотрите, как их подставили в самом Бресте.

«Зенитчики спали в казармах раздетыми, на двухярусных нарах, и первый же немецкий снаряд попал точно в казарму, и те, кто смог, схватив свои карабины (патроны к которым были сданы на склад за неделю до войны) и выскочив из загоревшейся казармы, сразу попали под бомбардировку авиации, которая буквально зависла над Северным военным городком. Деревицкий мне рассказывал, что самое страшное потрясение в жизни он испытал именно в эти минуты – возле домов комсостава раненая женщина собирала свои кишки из разорванного осколком живота, а рядом лежал её убитый ребёнок с оторванной головой, а сверху, после очередной партии бомб, посыпались листовки „Бей жидов-комиссаров”…»

Маленький совет желающим поадвокатствовать «невинным Павловым»: почаще вспоминайте, сколько детей командиров, которых Павлов запретил вывозить из города до 22 июня, погибло в Бресте в те дни. Можно вспоминать и именно этого ребёнка и его мать.

Мне скажут: это Тимошенко запрещал эвакуацию семей в те дни у приграничных дивизий. И это верно – их смерть и на совести этого неумного человека. Однако нигде, кроме ЗапОВО, так тупо этот «приказ наркома» не исполняли.

Читаем официальный документ по патронам в Бресте – донесение уполномоченного 3-го отдела 10-й смешанной авиадивизии Леонова от 27 июня:

«Бойцы Брестского гарнизона, вышедшие по тревоге, имели запас патронов по 15 шт., израсходовав их, в район Жабинки отступали в беспорядке, так как отсутствовали боеприпасы» (РГВА, д. 9В, л. 243, 248–249. Мельтюхов М. Начальный период войны в документах военной контрразведки (22 июня – 9 июля 1941 г.)).

То есть никакого б/к в казармах Бреста действительно не было?! В «оружейках» остались, дай бог, именно караульные патроны.

Вспомните кадры из замечательного киносериала «Крепость» продюсера И. Угольникова и режиссера А. Котта (2010 г.). Там показано, что несколько сотен (а то и тысяч) бойцов идут в плен сами в первые дни только потому, что нечем было воевать. Оружие-то было в «оружейках», как и положено, и патронов к ним не было…

Овецкий вышел из окружения, и вот какие разговоры вели между собой бойцы в те дни:

«..Наш разговор был откровенным. Мы старались понять, почему нас разбили на границе… Никто из нас не верил во внезапность нападения, каждый считал, что всё, что произошло, было страшным предательством со стороны нашего начальства, но имён вслух мы не называли, не смели…»

(Впервые интервью с Овецким опубликовано 16.09.2008 в 04:12 на сайте «Я помню 2000–2010» – http://iremember.ru/artilleristi/ovetskiy-boris-moisee-vich.html. Сайт создан при финансовой поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям. Лицензия Минпечати Эл № 77-4834. Вот что сообщили о Б.М. Овецком на этом сайте: «Б. Овецкий живёт в Израиле. Разговаривал с ним недели две назад. Если нужны подробности, пишите на [email protected]…». Как говорится, хотите верьте – хотите проверьте…)

По другому зенитному дивизиону, 393-му озад 42-й сд, есть такое свидетельство:

«С 20 на 21 июня 1941 года 2-я и 3-я батареи уехали на тактические занятия, а 1-я батарея осталась в карауле» (Семенюк Р.К (мл. с-нт 393 озад). Героическая оборона. Минск, 1963 г.).

(Примечание. Материалы данной книги – сборника воспоминаний очевидцев из Бреста – активно использованы, например, в книге Р. Алиева «Брестская крепость» (М., 2010 г.). Воспоминания из книги «Героическая оборона» от 1963 года, конечно, интересные, но в них ничего нет такого, что показали командиры Бреста в 1965 году. Книга-сборник «Буг в огне» (1965) у Алиева в принципе не рассматривается – нет ни одного упоминания и тем более воспоминания оттуда. Да и многие историки «Буг в огне» игнорируют…)

Было ли там изъятие патронов перед 22 июня из казарменных «оружеек»? Скорее всего, было. Было ли изъятие патронов в приграничных дивизиях других округов – сказать сложно. То, что в 1965 году у командиров Бреста развязались языки (Хрущёва только сняли, и была надежда, что оплёвывание Верховного Главнокомандующего прекратится и будут названы подлинные виновные, предатели и изменники), уже удивительно.

Но в ПрибОВО комокругом и такое вытворял (из показаний генерал-лейтенанта И.П. Шлемина, бывшего начальника штаба 11-й армии): «В июне, числа 18-20-го, командиры пограничных частей обратились в штаб армии с просьбой оказать им помощь в борьбе с диверсантами, проникающими на территорию Литвы. В связи с этим было принято решение под видом тактических учений дивизиям занять оборону на своих участках и выдать бойцам на руки боеприпасы, которые, однако, командующий войсками округа приказал отобрать и сдать на дивизионные склады» (ВИЖ № 5 1989 Г., с. 24).

То есть командующий округом генерал Кузнецов, так же как и Павлов в ЗапОВО, приказывал изымать патроны у солдат, уже занявших окопы 20 июня, но сдавать не в «оружейки» при подразделениях, а отвозить с рубежей обороны на склады «чёрте куда». Изъятием патронов 21 июня занимался и «член Военного Совета ПрибОВО корпусной комиссар Диброва », который «и приказал немедленно отобрать у бойцов патроны и разминировать поля, объясняя это возможной провокацией со стороны наших частей». Потом, при расследовании, «П.А. Диброва объяснял свои распоряжения тем, что минированных полей не было из-за отсутствия мин. Речь шла о подготовке к минированию полей (ямки), ссылаясь на указание командующего. Патроны дал указание отобрать и сдать на взводные пункты или отделения. Эвакуация же семей комначсостава была запрещена наркомом обороны» (РГВА, ф. 9, оп. 39, Д. 101, л. 328–329; д. 105, л. 55–56).

Похоже, Диброва отделался «лёгким испугом», ведь он вроде как дал команду патроны сдать только в «оружейки» подразделений, находящихся уже в окопах…

Но, по крайней мере, приграничные дивизии 11-й армии ПрибОВО хотя бы свои рубежи на границе занимали до 22 июня: «Таким образом, к 20 июня три стрелковые дивизии заняли оборону с задачей прочно удерживать занимаемые рубежи в случае нападения противника» (ВИЖ № 5 1989 г., с. 24).

Но Д. Егоров привёл свидетельство бывшего нач-штаба 29-й тд 11-го мк 3-й армии, стоявшего под Гродно, Н.М. Каланчука, который вспоминал, что «мотострелковый полк дивизии имел всего пять автомашин; полностью оснащённый орудиями артполк не имел ни одного тягача – когда началась война, гаубицы тянули танками… три тысячи человек личного состава не имели личного стрелкового оружия».

21 июня в 3-й армии на границе был приведён в боевую готовность лишь «345-й стрелковый полк, расположенный в Августове, <…> только генерал Кузнецов был здесь совершенно ни при чём. Напротив, он всячески пытался помешать командиру полка делать своё дело так, как ему подсказывали его знания и опыт, как того требовал воинский долг.

Полковник В.К. Солодовников сам был инициатором вывода полка из казарм и его развёртывания на оборонительном рубеже. Командир дивизии АС. Степанов с явно выраженным нежеланием вынужден был согласиться с его предложением. 1-й батальон прикрыл Августов со стороны Сувалковского шоссе, 3-й расположился у Жарново, заняв укрепления в предполье 68-го УРа. Артполки дивизии и вся полковая артиллерия, как вспоминал комполка-345, находились на сборах на полигоне в 80-100 км от Августова (вероятно, всё в том же Червоном Бору – Авт.). <…>

В 17 часов в Августов прибыли командующий и ЧВС армии и потребовали доклада об обстановке. доложил об обстановке и своих мероприятиях о готовности «Какой ваш вывод?» – спросил командующий. Я доложил, что война неизбежна – начнётся не сегодня, так завтра”.

В. И. Кузнецов и Н.И. Бирюков, словно ждав такого ответа, как сговорившись, обрушились на командира полка. В.К. Солодовников узнал, что он НЕПРАВИЛЬНО сделал выводы из обстановки, что войны НЕ БУДЕТ, что немцы нас БОЯТСЯ, но мы НЕ ДОЛЖНЫ обнаруживать своих действий, что мы к чему-то там готовимся. Потребовали вызвать для доклада оперуполномоченного 3-го отделения (впоследствии контрразведка „Смерш”). По прибытии особист доложил то же самое, немало разочаровав руководство армии. Солодовников попросил у Кузнецова разрешения выдать личному составу каски, но получил отказ. Тогда он пошёл на конкретный шантаж – сообщил, что завтра, в воскресенье, по плану в полку должен состояться строевой смотр; командарм сдался и разрешил выдать каски, но с предупреждением, чтобы об этом не узнали немцы. Потом генерал и армейский комиссар 2 ранга уехали, а комполка и уполномоченный остались в состоянии удивления, граничащего с возмущением.

Пассивность Кузнецова не изменила решимости полковника довести всё запланированное им до конечного результата. К тому же прибыл зам. командира 53-го лап и стал просить лошадей для вывода оставшихся орудий полка в район стрельбища и приведения их в боеготовность. Как начальник августовского гарнизона, не поставленный об этом в известность,

В.К. Солодовников вышел из себя. Он немедленно вызвал в штаб всех начальников служб, комбатов и командиров отдельных подразделений и отдал приказ: во всех ротах и подразделениях иметь дежурными по одному среднему командиру, а всему комначсоставу быть в готовности. Одновременно он приказал командиру разведбата выслать разведдозоры в направлении Щебры и Сувалок [из фондов Белгосмузея ИВОВ]. О пересечении госграницы и ведении разведки на сопредельной стороне речь не шла…» (Д. Егоров. Указ. соч.).

Вспомнили про каски, которые раздавал в ОдВО в эти дни Малиновский?

Смотрим далее, что показывают по событиям вокруг Бреста командиры.

«Иван Степанович Ткаченко

75-я стрелковая

В июне 1941 года – начальник отдела политической пропаганды 75-й стрелковой дивизии, бригадный комиссар. Член КПСС с 1919 года. Награждён тремя орденами и медалями.

<…>

В начале мая 1941 года наша дивизия получила приказ о переходе из города Мозыря к границе – в район Малориты под Брестом. Полки двигались походным порядком. На новом месте два стрелковых полка – 34-й и 28-й Краснознамённый разместились поблизости от границы в районе Медна, Домачёво, 115-й стрелковый полк и штаб дивизии – в Малорите. Артиллерия и спецчасти расположились поблизости от этих пунктов.

Дивизия занималась боевой и политической подготовкой. Части, стоявшие на Буге, кроме того, создавали полевую линию обороны вдоль западной границы.

21 июня 1941 года. Обычный субботний день. Командиры и политработники отпущены по домам, к семьям…»

То есть перед нападением врага, о котором командование округом знало, что по разведданным, что из Москвы, командирам приграничной дивизии вечером

21 июня дали команду всем отдыхать и расслабляться…

«Иван Николаевич Швейкин

Твёрже стали

В июне 1941 года – старший лейтенант, начальник артиллерийского снабжения батальона.

Сражался летом и осенью 1941 года под Брестом, на Западном, Брянском и Юго-Западном фронтах. Награждён медалью „3a победу над Германией”.

<…>

Осенью 1940 года наши подразделения прибыли на гранииу из Мозыря и заняли 100-километровую полосу обороны от Бреста до местечка Дрохичин на Буге. Наш 18-й отдельный пулемётный батальон имел участок более 50 километров. 2-я рота размещалась к югу от Брестской крепости у деревень Митьки, Бернады, 1-я – севернее, у Речицы, 3-я – также в северном направлении поблизости от деревни Орля. Штаб батальона и хозподразделения стояли в красных казармах, неподалеку от крепости. Тут же располагался и строительный батальон, который возводил доты. <…>

Боевые сооружения оснащались очень хорошей оптикой. Но к июню 1941 года построенных и оборудованных точек было мало. Боеприпасы хранились в окружающих Брест фортах, а также в дотах и складах при красных казармах.

Батальон наш был недоукомплектован и состоял в основном из сержантского состава. Людей едва хватало на патрулирование занимаемого участка. Правда, в мае 1941 года мы готовились принять новое пополнение. Но оно к нам так и не поступило.

Дисциплина в батальоне была крепкой. Значительный процент в нём составляли коммунисты и комсомольцы.

Чувствовали ли мы тогда приближение войны? И да и нет. Да – потому что накануне войны было немало случаев, когда немецкие самолёты перелетали границу и, безнаказанно покружив над городом, уходили обратно. Да – потому что мы постоянно слышали шум передвигающихся войск и техники и догадывались об их сосредоточении по ту сторону Буга. Нет – потому что не получали каких-либо предупреждающих приказов и распоряжений…»

А вот что по действиям соседней, 3-й армии, показывает историк А. Мартиросян:

«По воспоминаниям бывшего начальника штаба 29-й тд полковника в отставке Н.М. Каланчука, командование 3-й армии запрещало любые мероприятия по приведению войск в боевую готовность, даже по оборудованию районов сосредоточения, НП и КП. (Егоров Д. Июнь 1941-го. Разгром Западного фронта. М., 2008, с. 83. Д. Егоров в свою очередь ссылается на личный архив ДН. Егорова – И.И. Шапиро.)

Хотя директивы по некоторым из этих вопросов поступили едва ли не за месяц до начала войны. Даже 19 июня, то есть уже после директивы от 18 июня о приведении войск в боевую готовность, которую Павлов в полном объёме не довёл до сведения нижестоящего командования, Кузнецов учудил очередной запрет. Во время совещания 19 июня Н.М. Каланчук обратился к начальнику штаба армии генералу А.К. Кондратьеву за разрешением дополнить боекомплект в танках артвыстрелами и дисками с патронами до 50 % (по инструкции боеукладка составляла 25 %). В ответ Каланчук получил категорический отказ. Хуже того. Ему ещё и замечание объявили с запретом впредь обращаться с таким вопросом к командованию. Однако Каланчук на этом не успокоился и задал командарму-3 прямой вопрос: что ему делать в случае войны с той частью личного состава, которая пока не имеет никакого оружия, так как в дивизии был острый дефицит винтовок и пистолетов-пулемётов. Здесь уместно было бы напомнить о результатах анализа утверждений Павлова о складах и базах. Оружие и боеприпасы в округе были. Однако ни Павлов не санкционировал вскрытие складов окружного и армейского подчинения, ни Тимошенко с Жуковым не отдали никаких распоряжений в отношении складов центрального подчинения. Короче говоря, и здесь войска были оставлены без оружия и боеприпасов.