Текст книги "Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны"

Бригадный комиссар Г. Н. Жиленков

Примером такого отношения можно считать судьбу члена Военного совета 32-й армии бригадного комиссара Г. Н. Жиленкова. Об обстоятельствах своего пленения он поведал следующее. Командующий Западным фронтом И. С. Конев 5 октября 1941 года приказал генералу С. В. Вишневскому, командующему войсками 32-й армии, передать все дивизии в 19-ю армию, а самому с управлением перейти в г. Можайск к 10 октября. К этому времени армия уже находилась в окружении, и выполнить приказ оказалось невозможным. И бригадный комиссар 8 октября 1941 года стал выбираться из Вяземского «котла» в группе из нескольких командиров.

С 8 по 14 октября они несколько раз пытались пробиться через боевые порядки противника в районе д. Семлево и д. Волоста-Пятница, но всякий раз неудачно. Наконец, 14 октября группу комиссара Г. Н. Жиленкова в районе к северу от д. Волоста-Пятница захватили в плен немецкие солдаты. Никто сопротивления при этом не оказал. В составе группы на тот момент, кроме самого Г. Н. Жиленкова, оставались адъютант члена Военного совета Л. Т. Веселовский, секретарь Военного совета политрук Минаев, начальник 1-го отделения оперативного отдела штаба 32-й армии майор Н. И. Коровин и др [301, Т. 2. Кн. 1, с. 750].

Бывший член Военного совета армии Г. Н. Жиленков заблаговременно успел зарыть в лесу имевшиеся документы, как то: удостоверение личности, партийный билет, орденскую книжку. Он снял с себя командирское обмундирование и переоделся в красноармейскую форму. Всех доставили в 252-ю пехотную дивизию, где пленные изъявили желание стать «хиви» (Hilfswilliger – добровольный помощник), и в тот же день их направили в транспортную колонну немецкого соединения. Комиссар устроился служить шофером под фамилией Максимов.

На допросе 1 мая 1946 года арестованный Г. Н. Жиленков утверждал, что из числа пленных он сформировал диверсионную группу, которая до мая 1942 г. успела произвести подрывы и поджоги нескольких военных объектов. Однако в мае 1942 года комиссара Г. Н. Жиленкова выдал лесник Гжатского лесничества Павел Черников. На основании его заявления 23 мая комиссар был арестован и отправлен в отдел Ic 252-й дивизии. Здесь «во избежание расстрела и с тем, чтобы и в дальнейшем приносить пользу своей Родине, я решил пойти на откровенность, заявив, что я являюсь членом Военного совета 32-й армии, фамилия моя Жиленков. После такого рода заявления я немедленно был доставлен в штаб немецкого Центрального фронта в г. Смоленск», – рассказывал в 1946 году советскому следователю бывший бригадный комиссар [301, Т. 2. Кн. 1, с. 737–738].

Слова комиссара Г. Н. Жиленкова находят свое подтверждение в КТВ IX армейского корпуса вермахта. В нем за 23 мая можно найти следующую запись: «В 252-й пд был выявлен командующий русск. 32-й армией, которая была разгромлена в октябре 1941 в сражении под Вязьмой, в качестве шофера в одной из автоколонн. Подробности содержатся в «Отчете по деятельности Ic» [158, Fr. 1383].

Полковые комиссары М. Л. Одишария и П. И. Ларькин

В сети легко можно обнаружить фото неизвестного полкового комиссара, автор которого доктор Герман Тюрк. Пленный сфотографирован 2 августа 1941 года в полосе 1-го батальона 394-го полка в р-не д. Звенчатка Климовичского р-на Могилевской обл. Принимая во внимание дату съемки, место и расположение части, можно предположить, что на фото военком 148-й дивизии полковой комиссар М. Л. Одишария, взятый немцами в плен именно 2 августа.

Утром 1 августа части немецкой 3-й танковой дивизии вышли к штабу 148-й дивизии, расположенному в д. Микуличи неподалеку от г. Кричев. Несмотря на полную неожиданность нападения, командованию соединения удалось быстро организовать круговую оборону. Для этого были созданы три группы, которые возглавили начальник артиллерии полковник Воронин, начальник оперативного отдела майор С. А. Бобрук и секретарь партийной комиссии старший политрук А. Г. Архипов. Командир дивизии полковник Ф. М. Черокманов вместе с военкомом полковым комиссаром М. Л. Одишария оборонялись на западной окраине деревни, начальник политотдела полковой комиссар П. И. Ларькин принял командование бойцами в тылу.

Сдержать немцев не удалось, и они ворвались в деревню. В бою на окраине у Паломского моста через р. Остёр, полковника Ф. М. Черокманова и комиссара М. Л. Одишарию накрыло близкими взрывами. Полковник получил ранение и отполз в камыши, где прятался от прочесывавших местность немцев до вечера. Ночью он добрался (или, по другим сведениям, его туда донесли на своих плечах – или ординарец, или шофер) до д. Локотец, где его приютили и оказали медицинскую помощь местные крестьяне. Почти три недели полковник лечился, после чего в одиночку отправился к линии фронта. После десяти дней скитаний по немецким тылам он вышел к своим в районе г. Трубчевск. Сумели пробиться из кольца майор С. А. Бобрук и полковник Воронин.

Полковые комиссары М. Л. Одишария и П. И. Ларькин вырваться из окружения не смогли. Первый был оглушен взрывом, и находившийся рядом полковник Ф. М. Черокманов решил, что М. Л. Одишария убит. В действительности комиссар был только оглушен, и вскоре немецкие солдаты взяли его в плен. Комиссар П. И. Ларькин с группой политработников попытался вырваться из села на автомашине. Но на дороге он попал под обстрел, был ранен, захвачен в плен и убит [286, с. 16].

Полковой комиссар М. Л. Одишария на допросе в штабе 3-й танковой дивизии, август 1941 года

Остатки дивизии 15–16 августа были сосредоточены в районе г. Сураж. Командование ими было возложено на полковника Воронина. В конце августа они были переданы в резерв 45-го корпуса, где прошли доукомплектование и в дальнейшем приняли участие в Московской битве.

Полкового комиссара М. Л. Одишария взяли в плен солдаты 3-й танковой дивизии, сохранились его фото и сам его текст допроса. Есть сведения, что его направили в пересыльный лагерь, но дальнейшие следы теряются. Видимо, в одном из лагерей его все-таки опознали как комиссара и расстреляли.

Полковой комиссар П. С. Николаев

В ходе Уманского окружения отдел Ic 97-й дивизии запросил штаб 17-й армии: как следует обращаться с взятыми в плен политработниками. Разведчики исходили из практических соображений, их, в частности, интересовал вопрос, можно ли давать советским политработникам обещание, что они смогут избежать расстрела, если сдадутся в плен. Из армии немедленно отправили разъяснение, что такие заверения давать вполне допустимо, однако после допроса всех пленных комиссаров надлежало передавать в СД.

Случай вскоре представился: приданный 4-й горно-егерской дивизии передовой отряд 97-й дивизии осуществлял прочесывание леса от с. Подвысокое на юг до с. Владимировка. В ходе операции 7 августа 1941 года немецкие солдаты взяли в плен 1 066 человек, и среди них – 32 командиров и двух комиссаров, один из которых – из управления корпуса. возможно, полковой комиссар П. С. Николаев из 49-го корпуса). Если предположение верно, то, несмотря на передачу его в СД, он сумел выжить и по окончании войны вернулся на Родину.

Бригадный комиссар К. В. Герасименко

В ходе Уманского сражения в августе 1941 года в немецкий плен попало значительное количество крупных политработников дивизионного, корпусного и армейского уровня. Это бригадные комиссары С. М. Липпа, П. Н. Якимов, М. Д. Аверин, И. П. Куликов, полковые комиссары Н. В. Руденко, А. Л. Парамонов, Н. Е. Карталов и др. Среди неудачников оказался и начальник политотдела 6-й армии бригадный комиссар К. В. Герасименко. При прорыве из окружения 6 августа он получил тяжелое ранение в ногу. Его успели переправить в госпиталь, размещенный в с. Подвысокое, и там 7 августа он вместе со всем персоналом и остальными ранеными оказался в плену.

Бригадный комиссар назвался (а, может, так его представил немцам медицинский персонал) красноармейцем по фамилии Саладаш. Это позволило ему затеряться в общей массе рядового состава, размещенного в лагере военнопленных под названием «Уманская яма». Из плена комиссар К. В. Герасименко сумел бежать, но как именно – не ясно. Е. А. Долматовский рассказывал, что того вынесли за пределы лагеря под видом мертвеца.

Сам батальонный комиссар Е. А. Долматовский попал в неволю во время разгрома группы генерала С. Я. Огурцова. Находясь в одном из лагерей, скорее всего, в той же Уманской яме, он встретил там некоего полкового комиссара, грузина по национальности, по имени Николай [317, с. 154]. Его сопровождал его командир в звании полковника. Е. А. Долматовский почему-то не назвал ни того, ни другого ни по фамилии, ни по должности.

Тем не менее, мы имеем возможность с высокой долей вероятности идентифицировать и того, и другого. Николай-грузин – это, скорее всего, Николай Иванович Каладзе, а полковник – командир 190-й дивизии полковник Г. А. Зверев. Примечательно, что никто в течение короткого пребывания в плену их не выдал, и всем им удалось, в конечном счете, бежать и благополучно выйти к своим.

Полковой комиссар С. Ш. Прейс

Многие комиссары сдаваться в плен не собирались, и примером тому судьба военкома 80-й дивизии полкового комиссара С. Ш. Прейса. Как вспоминал батальонный комиссар Д. С. Липецкий, при прорыве из Уманского окружения их отряд попал под артиллерийско-минометный обстрел. Военком соединения был ранен в ногу, причем настолько сильно, что уже не мог передвигаться самостоятельно. Все попытки бойцов вынести его с поля и укрыть в лесопосадках ни к чему не привели. А вскоре в 15–20 м показались немецкие солдаты, и тогда полковой комиссар С. Ш. Прейс передал Д. С. Липецкому свои часы и партбилет и заявил, что будет отстреливаться, а последний патрон оставит для себя. Батальонный комиссар Д. С. Липецкий ушел, оставив С. Ш. Прейса, и с тех пор про военкома 80-й дивизии ничего неизвестно [330, Л. 40]. Можно предположить, что он выполнил свое обещание, принял бой, а потом застрелился, как поступали многие политработники, чтобы не оказаться в плену. Не исключено также, что он погиб в перестрелке с немецкими солдатами. Когда закончилась война, выяснилось, что полкового комиссара нет среди вернувшихся, никто не видел его в плену.

Об этом же бое оставил короткую записку бывший помощник начальника 5-го отделения штаба 141-й дивизии Н. А. Голтвяницкий. Описывая утрату партийного билета в 1941 году, он в своем заявлении в партбюро Арсенала № 22 указал, что он участвовал в прорыве из окружения в районе с. Подвысокое. Прорывавшиеся понесли большие потери, и к 7 августа группой, в которую входил Н. А. Голтвяницкий, возглавлял уже начальник артиллерии 37-го корпуса (полковник В. Я. Кабатчиков), а его военкомом был полковой комиссар из 80-й дивизии (очевидно, С. Ш. Прейс), комиссаром штаба стал батальонный комиссар Д. С. Липецкий.

Во время одной из атак получили тяжелые ранения командир группы и полковой комиссар. В ситуации, когда приближался противник, и создалась угроза плена, по предложению комиссара Д. С. Липецкого стали уничтожать партбилеты. В дальнейшем некоторые из этой группы смогли прорваться к своим, в том числе и сам Н. А. Голтвяницкий. О судьбе остальных он ничего не сказал, упомянув только, что в тяжелых боях у Новой Одессы погибли командир дивизии и начальник штаба [443]. Не совсем понятно, кого именно он имел виду – командиров своей 141-й дивизии, или 80-й, к которой примкнул в ходе прорыва. В любом случае он ошибся, так как командиры этих дивизий остались живы и попали в плен, как и начальники их штабов – полковники И. М. Бондаренко и Г. С. Гмыря.

Дивизионный комиссар Е. П. Рыков

Отношение немцев к комиссарам было хорошо известно в войсках благодаря пропаганде и опыту войны. Поэтому одни в случае опасности стремились немедленно снять с себя знаки различия, указывающие на принадлежность к политическому составу, а многие, чтобы не попасть в плен, кончали жизнь самоубийством.

Как уже говорилось выше, немцы не всегда сразу расстреливали взятых в плен политработников. В зависимости от звания им оказывалось даже некое подобие уважения, в частности, медицинская помощь. Известно, что взятый в плен в урочище Шумейково тяжело раненым член Военного совета Юго-Западного фронта дивизионный комиссар Е. П. Рыков был помещен в госпиталь. Там он скончался спустя некоторое время, о чем свидетельствовал некто Мизерный в своем донесении от 26 декабря 1941 года [331, Л. 163]. Об этом же писал в своих воспоминаниях Н. С. Хрущев, в 1941 г. член Военного совета Юго-Западного направления. «Мне доложили, что … Рыков был ранен и попал в госпиталь, который остался на территории, занятой противником. Но туда можно проникнуть, потому что там работают советские врачи и медсестры. Я хотел выручить Рыкова, но понимал, что, если кто-нибудь проговорится насчет него, он будет врагом уничтожен. И я послал людей выкрасть Рыкова и переправить его на территорию, занятую советскими войсками. Они ушли, однако скоро вернулись, сказав, что Рыков скончался в госпитале и был похоронен» [495, с. 339]. Из двух приведенных выше свидетельств следует, что дивизионный комиссар Е. П. Рыков скончался от полученных им в бою ранений.

Полковой комиссар Д. Д. Малиевский

В ходе боев за Ростов-на-Дону был захвачен немцами и убит областной военком полковой комиссар Д. Д. Малиевский. Случилось это утром 20 ноября 1941 года, когда немецкие войска неожиданно ворвались в город. Их части легко прорвали слабую оборону, которую держали бойцы народного ополчения, комендантская рота, работники милиции и органов НКВД, а также 230-го конвойного полка. Отступающиеся советские части, беженцы и жители города, спасаясь бросились к переправам через Дон, внеся полную дезорганизацию. Отсутствием власти немедленно воспользовались горожане, и начались погромы магазинов.

По одной из версий комиссар Д. Д. Малиевский ехал на машине, когда на одном из уличных перекрестков неожиданно встретил группу немцев, в перестрелке облвоенком и его водитель были убиты. По другой – поспешил в военкомат, как только пошли слухи, что немцы ворвались в город.

Военкомат стал одним из немногих очагов обороны города. Но успел ли добраться туда полковой комиссар Д. Д. Малиевский или нет – остается неясным. Со слов его заместителя С. Шевченко, события в городе после немецкого прорыва развивались стремительно. «Стычки происходили то в одном месте, то в другом. На Большой Садовой был убит начальник Северо-Кавказской железной дороги Алексей Нецветай. А на пересечении 6-й улицы (ныне – ул. Варфоломеева) и пер. Братского одна из таких групп 20 ноября расправилась с первым военным комиссаром области Денисом Малиевским. Нам удалось восстановить хронологию тех событий. Малиевский был ранен во время нападения диверсантов на военкомат, который тогда располагался на углу Малюгиной и Доломановского. Он уходил, пока были силы, в сторону Буденновского. Вероятно, остановился возле аптеки на Братском, чтобы перевязать рану. Там все и произошло» [409].

Непосредственным свидетелем гибели облвоенкома стал М. Вдовин, возвращавшийся тем утром домой: «…На крыльце углового дома, где как раз жила заведующая аптекой, сидит полковой комиссар. Около него четыре немца и мужчина в штатском. Немецкий офицер с пистолетом спрашивает у нашего: «Капитан? Майор? Полковник?». Человек в штатском объясняет: «Это полковой комиссар, у него в петлицах четыре шпалы, а на рукаве звездочка». Немец тотчас же поднял пистолет и выстрелил ему в висок. Тот упал, а они повернулись и пошли вниз по Братскому по направлению к 5-й улице. Там в то время находился областной военкомат. Все сотрудники военкомата немцами были расстреляны. Трупы валялись и в здании, и около него. Потом мы, мальчишки, ходили в это здание. Но вот загадка, как областной военком полковой комиссар Денис Денисович Малиевский (я позже узнал, как его звали) сумел выйти из этого здания и попал в аптеку? Как его немцы там нашли?» [468, с. 30].

Этот рассказ очень похож на правду и прекрасно вписывается в общую ситуацию неразберихи, вызванной неожиданным появлением немцев на улицах Ростова-на-Дону.

Полковой комиссар Т. Г. Попов

Еще одного полкового комиссара захватили солдаты 59-го мотоциклетного батальона 9-й танковой дивизии немецкого LIII корпуса 14 августа 1942 года. Им оказался военком 346-й дивизии Т. Г. Попов, назвавшийся при пленении командиром соединения. Но немцы быстро установили его звание и должность. После допроса в отделе Ic дивизии его 15 августа отправили в соответствующий отдел корпуса [77, Fr. 1248–1251; 209, Fr. 1206]. О том, что с ним стало в дальнейшем, обнаружить информацию не удалось, однако на Родину после войны он не вернулся, что дает все основания предполагать, что комиссар погиб в плену.

Полковой комиссар П. М. Кириллов

Полковой П. М. Кириллов осенью 1941 года занимал должность военкома 4-й стрелковой дивизии. В середине октября ей противостояла подвижная словацкая дивизия, которая совместно с немецкими соединениями рвалась в сторону Азовского моря. Рота 2-го батальона 20-го мотопехотного полка с 14 по 15 октября 1941 г. захватил в плен более 200 красноармейцев, большинство из которых были грузинской национальности. Среди них оказался и полковой комиссар П. М. Кириллов.

Полковой комиссар П. М. Кириллов: «шпалы» в петлицах и нарукавная звезда уже сняты, октябрь 1941 года

По его словам, он сдался в плен потому, что перестал верить «цыганским романсам Сталина» [168, C. 228, 230]. При нем находилась карта с весьма полезной информацией. Полковой комиссар стал самым высокопоставленным советским командиров, захваченным в плен словаками. Они его отправили на пересыльный пункт, а потом – во Владимир-Волынский лагерь. Здесь полковой комиссар погиб.

18. Убийства пленных

Комбриг С. А. Харитонов, бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, полковники И. М. Прокофьев, М. И. Мындро, Ф. Ф. Гроссман, М. Ф. Старостин, М. А. Кудрявцев, В. Я. Голяшкин, К. М. Сильверстов, Н. М. Лавров, А. П. Бабушкин, М. Д. Шилькрот, интенданты 1-го ранга Д. Ф. Лукьянов, Я. М. Зингер, военинженер 1-го ранга И. В. Саенко

Комбриг С. А. Харитонов

После неудачного боя у д. Новые Чемоданы разрозненные остатки 53-й дивизии отходили в восточном и южном направлениях. Во время блужданий по лесам группа в составе майора А. Н. Крымского, полковника Г. Д. Пласкова, майора П. П. Семинихина и еще четырех бойцов наткнулась на немецкий обоз. С удивлением, они увидели, как на подводе немецкие солдаты везли захваченного в плен начальника передового пункта управления Западного фронта комбрига С. А. Харитонова. Быстро посовещавшись, командиры решили отбить несчастного. Однако попытка окончилась неудачей: как только был открыт огонь, обозники бросились врассыпную, беспорядочно стреляя по сторонам. Один из них очередью из автомата ранил комбрига в живот: ранение оказалось смертельным [436, с. 148–149]. Попытка выручить комбрига из плена потерпела полное фиаско.

Полковник И. М. Прокофьев

В первой половине дня 7 августа 1941 года немцы приступили к зачисткам в районе боевых действий вокруг сел Копенковатое, Троянка и Сухой Тышлык. В это время со стороны с. Степановка появилась колонна из двух тысяч или трех тясяч военнопленных, двигавшаяся в южном направлении. Повстречавшиеся по пути солдаты 101-й дивизии направили ее сначала в с. Сухой Ташлык, где располагался командный пункт их соединения. Уже оттуда колонна должна была отправиться на корпусный сборный пункт, находившийся в Голованевске. Для ее сопровождения были приданы несколько солдат 228-го полка, а также офицер, унтер-офицер и девять солдат из 101-го батальона снабжения. Командовал всеми обер-лейтенант Метцерот.

Неожиданно Ib дивизии обратил внимание на двух советских полковников, шествовавших в колонне военнопленных. По его приказанию их отделили от колонны и привели на допрос. Одним из них задержанных оказался полковник И. М. Прокофьев, начарт 58-й дивизии, фамилия второго в немецких документах не называлась. Когда допрос завершился, Ib дивизии отправил обоих, а также одного задержанного в штатском красноармейца в с. Пушково. Пленных погрузили в кузов грузовика, их сопровождали фельдфебель, унтер-офицер и один охранник.

В 1,5 км от Сухого Тышлыка машина попала под обстрел: по ней из нескольких винтовок и пулемета вела огонь группа красноармейцев. Немцы, оказавшись под огнем, попробовали развернуться посреди дороги, и в этот момент одна из пуль угодила в унтер-офицера, тяжело ранив его, а мотор заглох. Увидев, что к дороге бегут 35 красноармейцев, немецкий фельдфебель запаниковал и расстрелял обоих полковников и красноармейца, а сам бросился наутёк. Однако скрыться ему не удалось, и через несколько шагов его уложила на землю пулеметная очередь. Водитель и охранник добрались до Сухого Ташлыка и подняли тревогу [243, Fr. 158– 159]. Так погиб полковник И. М. Прокофьев. О месте его погребения ничего не известно, возможно его похоронили там же, возле дороги на с. Пушково.

Полковник М. И. Мындро

Немцы выделяли в особо опасную категорию военнослужащих, которые переодевались в гражданскую одежду, но сохраняли при себе оружие. Они именовали их, как уже говорилось, «Freischärler» (бандиты), а в случае задержания таковым полагался расстрел на месте.

В подобном положении по своему неведению оказалась группа командиров 16-й танковой дивизии. В ночном бою 7 августа они смогли прорваться за пределы внутреннего кольца окружения, и теперь они искали пути на восток, в сторону линии фронта. В этой группе оказались командир дивизии полковник М. И. Мындро, начальник оперативного отделения майор М. А. Минасян, командир 16-го мотополка подполковник К. И. Окропиридзе и еще двое командиров. Они сменили военную форму на крестьянскую одежду и направились на северо-восток к Днепру. По пути их захватили солдаты немецкой 24-й пехотной дивизии. При задержании они, по словам местных жителей, закололи двух немецких солдат, которые наткнулись на их группу.

Всех пятерых 9 августа 1941 г. доставили в с. Павловка-Первая и допросили. Один из них, назвавшийся подполковником И. К. Окропиридзе, рассказал, что к началу прорыва в их группе было 250 бойцов и командиров, но после ночного боя насчитали всего 60, остальные или погибли, или рассеялись. К утру 9 августа в группе осталось только пятеро. После допроса охрана штаба расстреляла всех пятерых как «бандитов и саботажников» [200, S. 37–38].

В своей книге «Зеленая брама» на эту историю обратил внимание Е. А. Долматовский. В одном из ранних ее изданий своей книги он поместил рассказ о том, как в селе Павловка-Первая обнаружилась могила с телами пятерых расстрелянных командиров. Среди них опознали командира 16-й танковой дивизии полковника М. И. Мындро, майора М. А. Миносяна, а также еще двух подполковников и еще одного майора [318, с. 294].

Бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, военинженер 1-го ранга И. В. Саенко,

После захвата Севастополя немцы установили там оккупационный режим более строгий, чем в иных городах. Во-первых, перед ними лежала база Черноморского флота, во-вторых, вокруг нее более полугода шли бои, которые к началу июля 1942 года еще не полностью завершились. В-третьих, противник всерьез опасался, что город наводнен диверсантами, а также бывшими красноармейцами и краснофлотцами, не пожелавшими сдаться в плен. Поэтому за передвижениями населения особо тщательно следили работники «Абвера» 11-й армии и 647-й группы тайной полевой полиции.

В своем отчете за июль 1942 года они сообщили, что ими арестованы и расстреляны некоторые советские военнослужащие. Среди них, в частности, упоминался майор Г. А. Александер, командир 30-й батареи береговой обороны. По словам полицейских, он «пытался скрыться, перед тем переодевшись в заранее припасенное гражданское платье. Так как Александер уже долгое время скрывался в гражданском платье и было опасение, что он намеревался пробиться к партизанам, то он был расстрелян как бандит по распоряжению 1-ц отдела Абвера при армейском командовании 11-й армии».

Сходная судьба ожидала военного инженера 1-го ранга И. В. Саенко. Он, видимо, пытался пройти под скалами от м. Херсонес к Балаклаве, но в районе м. Фиолент был обнаружен и схвачен немецкими саперами. «При себе он имел оружие для самозащиты и имел намерение пробраться к партизанам. По распоряжению Ic при армейском командовании 11-й армии он был расстрелян» [178, S. 1231]. Оба командира были одеты в гражданскую одежду, что дало немцам формальное основание считать их не военнопленными, а бандитами. Таковые, как правило, подлежали расстрелу.

В СД передали не названного по имени комиссара дивизии. Основанием для этого послужила его национальность – еврей [178, S. 1232]. Это был, безусловно, военком 109-й дивизии бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, оказавшийся в плену во время неудачной попытки эвакуации. Как вспоминал после войны бывший капитан 2-го ранга И. А. Заруба, в ялтинском госпитале всем раненым пленным командирам, в том числе и А. Д. Хацкевичу, немцы сделали операции и перевязки. Разместили всех по палатам, причем генерал П. Г. Новиков очутился в одной со своим комиссаром. На второй день плена капитана 2-го ранга И. А. Зарубу и генерала П. Г. Новикова отправили в Симферополь, а комиссар остался в госпитале в Ялте. Как объяснил впоследствии сам командир 109-й, тот «был тяжело ранен и оставлен в палате» [505, с. 213]. Видимо, А. Д. Хацкевича, несмотря на его ранение, вскоре расстреляли.

Полковник Ф. Ф. Гроссман

Схожая судьба постигла и начальника артиллерии 25-й дивизии Ф. Ф. Гроссмана. Он вместе с многими другими укрывался под скалами в районе 35-й батареи, отвергая все предложения противника о сдаче. В ночь на 6 июля он вместе с военинженером 2-го ранга А. И. Лощенко попробовал построить плот, чтобы на нем уйти к кавказским или турецким берегам. Из этой затеи ничего не вышло, так как использованные ими автомобильные шины совершенно не держали воздух.

С утра 9 июля противник, используя катера, начал проводить зачистку берега в районе 35-й батареи. Полковник Ф. Ф. Гроссман и воениженер А. И. Лощенко стали свидетелями сдачи полковников В. Н. Солоутина и Н. А. Васильева и, видимо, других командиров. Однако сами сдаваться пока не собирались и укрылись от солдат противника среди скал. Военинженер спрятал в нише грота свои документы и 3 тыс. рублей, а полковник – свой орден Красного Знамени. Условились, что, когда закончится война, они вернутся на это место и разыщут свои ценности.

На следующий день, 10 июля, немцы обнаружили прятавшихся и стали бросать под обрыв гранаты. Осколки одной из них ранили полковника Ф. Ф. Гроссмана. Через несколько минут, когда стихли разрывы, под обрыв спустились несколько военнопленных и донесли предложение немцев сдаваться. Оба раненых командира решили прекратить сопротивление и сдаться, поскольку «потеряли много крови, были истощены голодом, не могли двигаться» [505, с. 310]. Вскоре бойцы на руках вынесли начарта 25-й и военинженера А. И. Лощенко на поверхность.

Немцы отправили раненых в городок 35-й батареи. Красноармейцы на руках отнесли полковника Ф. Ф. Гроссмана в один из ее корпусов. Через несколько дней его вместе с другими командирами этапировали в Бахчисарай. Здесь, как докладывал майор Попов из 110-го полка связи, полковник был расстрелян [391, с. 198–199].

Полковники М. Ф. Старостин, М. А. Кудрявцев, В. Я. Голяшкин, К. М. Сильверстов, Н. М. Лавров, интендант 1-го ранга Д. Ф. Лукьянов

Вполне законным для себя методом расправы немцы считали убийства или показательные казни военнопленных в случае совершения ими побега или даже при неудачной попытке вырваться из неволи. Побеги были достаточно частым явлением для красноармейцев и младших командиров и более редким – для полковников и генералов.

Причина тому проста – у последних для совершения побега было существенно меньше возможностей. Их как важных с точки зрения звания пленных не только лучше кормили, но и охраняли тщательнее. Генералов и полковников, особенно в начале войны, почти не выводили за территорию лагеря, в том числе их не направляли ни на какие работы. В таких условиях им было трудно наладить контакты с местным населением, ознакомиться с местностью, составить план побега. А скрыться с территории лагеря представлялось делом труднореализуемым. Поэтому желавшие сбежать из плена старались использовать любую представившуюся им возможность.

Одним из лагерей, где содержался старший комначсостав, был Владимир-Волынский. Уже весной 1942 года оттуда побег совершили 27 командиров во главе с майором Мартыновым. Их немцы сумели поймать и расстреляли.

К новому побегу заключенные готовились более тщательно. В лагере существовала постоянная бригада, занятая на рытье могил. Насчитывала она 40–60 человек. Сначала это были случайные люди, но потом, когда ею решили воспользоваться как возможностью для выхода за колючую проволоку, в нее стали включать проверенных людей, готовых на побег. Возглавил бригаду полковник М. Ф. Старостин.

План состоял в том, чтобы однажды, когда их выведут за пределы лагеря, напасть на охрану, разоружить и связать ее, отобрать оружие и скрыться в ближайшем лесу.

Руководителем группы стал бывший старший переводчик штаба Юго-Западного фронта капитан В. З. Власов. В состав группы вошли полковники М. А. Кудрявцев (командир 253-й дивизии) [373, с. 141], М. Ф. Старостин (начальник штаба 67-го корпуса), В. Я. Голяшкин (начальник артиллерии 64-го корпуса), К. М. Сильверстов, Н. М. Лавров (преподаватель тактики Днепропетровского училища), интендант 1-го ранга Д. Ф. Лукьянов (начальник ОК 12-й армии), несколько подполковников, майоров и политработников. В побег, состоявшийся 1 июня 1942 года, также ушли два капитана, укравшие лагерную картотеку, всего – около 30 человек.

Однако при реализации задуманного случилось непредвиденное. Один из конвоиров оказал сопротивление и его убили. Остальных трех связали и оставили. Но тут в рядах беглецов произошел раскол, двое отказались от участия в побеге, передумали, вернулись и развязали конвоиров. Те немедленно подняли тревогу, и охранники лагеря на автомашине начали преследование.

Полковник М. Ф. Старостин, майор М. П. Неверов и еще двое с винтовками остались прикрывать отход остальных. Когда кончились патроны они бросились в рукопашную и были немцами убиты. Около 11.00 поймали полковника М. Ф. Старостина. Его доставили в лагерь где-то в 15–16 часов. Стихийно собралась толпа. Полковник что-то пытался сказать, но донеслось только: «Прощайте товарищи!». В этот момент прозвучали выстрелы, полковник опустился на колени, а потом завалился набок. Впрочем, бывший заключенный лагеря военюрист В. П. Колмаков утверждал, что всех четверых привезли уже мертвыми [315, с. 329–330].