Текст книги "Арахно. В коконе смерти"

– А он съедобный?

– Классный.

– Ну, давай, раз классный, – согласился Анатолий и подумал, что после утренних упражнений охотно съел бы не только персик, но и нелюбимый абрикос, а то и совсем ненавистную хурму.

– А в какой луке? – поинтересовалось чудо со спрятанными за спиной руками.

– В правой.

– Это вот в этой? – чудо вытянуло вперед пустую руку, левую.

– Нет, в другой.

– А-а… Только глажа жакройте! Толик послушно зажмурился и, не дожидаясь следующей команды, распахнул рот.

– Даже немножесько, сяйную ложеську – это уже хо-ошо, – пообещало чудо и высыпало на шероховатый с похмелья язык целую ложку сухой обжигающей гадости.

– А! А! Ах ты, ж-ж-жертва бесплатной логопедии! – заорал Толик и бросился в погоню за голубоглазым веснушчатым чудовищем.

– Это персик? – орал он, орошая свой путь брызжущими во все стороны слезами.-Это, по-твоему, персик?

– Ага, пелсик, – довольно подтвердило чудовище и, хихикая, полезло под стол. – Класный, молотый. Мама Натаса всегда его в болсь кладет.

– Ах ты… – Толик задел затылком столешницу, сильно прикусил щеку и, громко пыхтя, пополз вслед за маленьким негодяем.

Безумная погоня рассерженного великана за коварным лилипутом проходила под соответствующий аккомпанемент. На столе работал детский магнитофон, и пара маньяков-садистов с голосами ведущих «Радионяни» пела бодренькую песенку о членовредительстве.

 
«Что это такое щенок без НОГ?
Это все равно, что физрук без РУК.
Ну а если, скажем, жених без НИХ -
Это что угодно, только вовсе не жених…»
 

Песня как нельзя лучше отвечала теперешнему настроению Толика. «Ну погоди, щенок! – думал он, дыша ртом шумно и часто, как больной в лихорадке. – Вот доберусь до тебя – останешься и без ног, и без рук, и, скорее всего, даже без них. Ага, жених из тебя точно получится никудышный. Даже после операции!»

Через пару минут диких воплей и пробежек с распухшим языком у плеча Толик загнал визжащее существо в, прихожую, но устроить скорую расправу не успел. Повернулся ключ в замке, и вошел Борис, погромыхивая пакетом. Чудовище немедленно спряталось за его штанину.

Толик, мало что видя из-за слез, проорал: «АААА!» и, вырвал из пакета бутылку «Пилзнера». Откупорил, сам не заметил чем, – не исключено, что ногтем, – и осушил в несколько гигантских глотков.

– Да погоди ты, – растерянно сказал хозяин. – Сейчас сядем как люди, разольем…

Не внемля голосу разума, Толик потянулся за следующей бутылкой.

– Андрюшка, опять твои фокусы? – строго спросил Борис у существа, обнимающего его левую ногу. Существо сотворило всем лицом невинную улыбку и недоуменно замотало головой.

– Ну как прошло амуроприятие? – первым делом спросит Борис, когда они с Толиком «как люди» расположились в его кабинете, оседлав пару вертлявых стульчиков с эргономичными спинками по обе стороны от письменного стола, перелили пиво из бутылок в стеклянные кружки и разложили на оборотах невостребованных черновиков немудрящую закуску: чипсы, сырок плавленый, тонко нарезанный балычок.

– В смысле?

Толик на всякий случай придал лицу пуленепробиваемое выражение, внутренне приготовившись к борьбе моральных принципов и неистребимого мужского тщеславия. Хвастливого рычания самца, затащившего в пещеру очередную самочку. С одной стороны, Борис был ему как отец родной. С другой, есть такие вещи, которые не доверишь и отцу. Да уж, отцу, пожалуй, в первую очередь.

– Рожа у тебя… – добродушно хмыкнул Боря. – Как у банкира под дулом автомата. Тайну вклада он, понимаешь, гарантирует! Смотри, не лопни от скрытности, только сперва вспомни. Это же я вас обоих до Кларкиной квартиры довел, если не сказать, дотащил. Хотел тебя дальше волочь, но ты уже не кантуемый был. Плащ мне чуть не испачкал. Потом прямо в ботинках на койку залез и прикинулся трупом. Хороший приемчик, древний, я сам пару раз по молодости «засыпал» у подруг. Действует не хуже, чем забытый свитер или пропущенный последний трамвай. Так как? – не унимался любопытный. – Не зря я вас обоих пер?

– Ну ты спросил! Да если бы даже ничего и не было… – неудачно начал Толик.

– Ладно, ладно, пионер-герой, не продолжай. Надеюсь, вы хотя бы были предусмотрительны?

«Опять эта отеческая забота!» – раздраженно подумал Толик и привычно затянул: «Ну-у…» в мысленных поисках обтекаемого ответа.

– Фифти-фифти.

– То есть?

– В двух случаях.

– Из?..

– Четырех, – выдохнул Толик. – Кажется…

– Дур-рак ты, поручик, – раскатисто реагировал Борис.-Дитя сексуальной революции! И как? Принцесса стоит триппера? – он сделал «мужественное» лицо. – Революционные, тверже шанкр!

– Тьфу ты! Типун тебе на то же место.

– Э-эх… И когда ты, наконец, начнешь соображать мозгом, а не серым веществом?

– Интересно, а арахнотерапия не помогает от… – Толик замялся.

– А вот это обмозгуй! – оживился Борис. – Не хватит медицинских подробностей – спроси у Лемешева. Мое добро на разработку темы ты, считай, получил.

– А оно мне нужно, твое добро? – рассмеялся Толик. – Ты извини, конечно, но мне и своего добра хватает.

– Ах, да ты же не в курсе, – Боря шлепнул себя ладошкой по левой надбровной дуге. – Я ведь теперь, в некотором смысле, лицо уполномоченное. Официальное представление меня коллективу Щукин отложил до следующего собрания, а пока что была промеж нами только устная договоренность, дележ полномочий и краткие апрельские тезисы.

– Кто же ты теперь будешь? Правый плавник Щукина? В смысле рука.

– Ага, лохматая такая, влажная… А буду я, Толь, координатором проекта.

– Ого! Когда же ты успел так… подсуетиться?

– Да уж успел, – уполномоченное лицо Бориса расплылось в самодовольной улыбке. – Сам знаешь, поручик, ранняя пташка клюет что?

– О, боги! – притворно ужаснулся Толик.

На самом деле впору было восхититься. Пока некоторые, мягко говоря, плевали на все с высокого подоконника и неуклюже обустраивали личную жизнь, умные люди искали подходы, делили сферы влияния, образовывали коалиции, словом, пеклись о всеобщем благе, не забывая и о собственном.

– Проект наш покамест безымянный, – отчитывался Боря. – Возможно, объявим конкурс на лучшее название.

– С призами?

– Не исключено. Но объявим не раньше чем через месяц. Так что пока у тебя есть солидная фора и повод поднапрячь воображение.

– Угум. А у вас со Щукиным что, не родилось никакой версии?

– Да практически нет. У Щукина, по-моему, вообще с фантазией напряженка. Наверное, в детстве головку слишком туго пеленали. Я было предложил назвать нашу банду арахаровцами… Не напрягайся, у меня в рассказе ты это слово встречал… Но Щукину, вроде бы, не понравилось.

– А может…

Толик уставился в потолок и провел языком по верхней губе, которую до сих пор немного жгло и пощипывало. Слюны не было совсем, поэтому тлеющий во рту пожар приходилось тушить в кружке с пивом. Однако первых трех бутылок оказалось недостаточно, чтобы устранить раздражающее послевкусие от красного молотого перца.

Он мысленно раскрыл большой энциклопедический словарь на странице, посвященной попугаю Ара, и занялся мысленным перелистыванием. Арахис? Разве что к пиву. Арахниды? Нет, слишком прямолинейно. Арахнозы? Совсем плохо. При чем тут болезни животных?

– Может, Арахния? – предложил он. – Похоже на название страны, и вместе с тем это анаграмма к анархии. И девиз проекта придумывается сам собой. Арахния – мать… чего-то там. Например, мать… мать…

– Не поминай маму всуе, – предостерег Борис. – И с девизом пока не парься, для этого пиарщики-концептуалыцики есть. А словечко запомни, может пригодиться.

– Что ж, за твое устроенное будущее! – предложил Толик, с помощью пустой кружки превращая очередную непочатую бутылку в початую, а там и в порожнюю.

– За наше, – поправил Борис. – Или до тебя еще не дошло, насколько выгодно быть особой, приближенной к координатору?

– Начинает доходить. Ну, вздрогнули!

И они дружно, по-цыгански передернули плечами.

– И в чем заключается твоя координационная функция? – спросил Толик.

– А смотри… Вот ты сейчас чем собираешься заниматься?

– После того, как допью пиво?

– После.

– Не знаю пока. Наверное, поторможу немножко. Пока последний гонорар не пропью.

– А вот это зря! Тормозить нельзя. Как раз сейчас, пока все зыбко и не до конца понятно, нужно ковать железо, пока что, поручик?

– Пока гром не грянул, корнет?

– Соображаешь! Это потом, когда появится четкое разделение по жанрам, какая-нибудь «альтернативная арахнология» и «кибер-паук», можно будет вздохнуть спокойно и забиться в собственную нишу, заранее, заметь, зарезервированную. А пока такой ниши нет, нужно писать, писать и писать. Столбить направления, копирайтить идеи…

– …закрывать темы.

– Не закрывать, а покрывать. Только не как бык овцу, а тактичней. Так вот. Моя роль координатора проекта в том и заключается, чтобы знать, кто в данный момент какую нычку разрабатывает. Чтобы не лезли все, как бараны, в одни ворота. И в то же время чтобы к каждым воротам был приставлен специально отобранный… да пусть хоть баран.

– Судя по обилию парнокопытных, себя самого ты (позиционируешь кем-то вроде пастуха? – усмехнулся Толик. – А как же Щукин?

– Полагаю, ему и помимо координации найдется, чем заняться. В конце концов должен же он когда-то и бюджет пополнять. Чтобы было из чего выплачивать гонорары.

– Ладно, – Толик встал, поскольку почувствовал, что в беседе пора сделать технический перерыв. – Надеюсь, я скоро, – пообещал он.

Однако скоро не получилось.

Из тесной комнатки с символичным голландским мальчиком на двери Толик вышел с побелевшим лицом. Оказывается, поглощать жгучий перец-не самое страшное испытание для организма. Можно сказать, не испытание вообще. Куда болезненнее с ним расставаться…

– Найми своему… – резко начал Анатолий, войдя в кабинет, затем сделал над собой усилие и выдавил сквозь сжатые зубы: – отпрыску… нормального логопеда! – он отхлебнул из кружки и продолжил, мягчея лицом: – Кстати, я когда сейчас из гальюна выходил, опечатку вспомнил. «Он ПОТНО прикрыл за собой дверь». «Л» пропущена, прикинь? И самое забавное, текст вычитывали раз семь: сперва я, потом редактор с корректором – хоть бы кто заметил! Так и ушло в типографию. Можешь добавить в свою коллекцию.

– Добавлю, добавлю, – Борис оживленно потер руки и полез в ящик стола за заветной коленкоровой тетрадкой с надписью «ГОНИВО» на обложке. Раскрыл на недописанной странице, хохотнул: – Это еще что! Вот у одного из мэтров, родоначальника российской космооперы, герой вместо стайеров «держал в руках два сканера, стволами вниз». Производства «Хьюлетт Паккард», я полагаю. Да и сам Степан недавно удружил, сперва устроил катание «на горных лУжах», потом положил всех врагов из теплового ружья с «оптическим прицеПом». Нормально?

– Положил на всех с опти-и-и-ическим прицепом, – с зевком повторил Толик.

Он вяло разделил радость товарища и задумчиво посмотрел на покинутый стул. При всем его удобстве и эргономике Толик предпочел бы сейчас что-нибудь более традиционное, на чем можно было бы расположиться не столь вертикально. К счастью, здесь же, в кабинете, присутствовал компактный диванчик, обитый темной кожей. Чересчур компактный, прикинул Толик, к тому же не раскладной, но если подтянуть колени к груди…

– Я прилягу? – не столько спросил, сколько предупредил он.

– Давай, давай, устраивайся, – поддержал Боря. – А то ты какой-то снулый. Перетрудился на полях любви, сексуальный революционер?

Толик поморщился.

– А это что?

На подлокотнике диванчика, в том месте, куда усталый путник собирался пристроить голову, лежало странное нечто. Какое-то не то вязание, не то плетение из толстых перекрученных нитей. Синтетические белые нити, похожие на маленькие канатики, беспорядочно переплетались друг с другом в центре композиции и свисали по краям аккуратно обрезанными концами.

– Наталья развлекается?

– Да нет… – ответил Борис, как показалось Толику, немного смущенно. – Это я… в общем, балуюсь. Молодость вспоминаю.

– Макраме, что ли? – вспомнил Толик несклоняемое слово.

– Оно самое…

– И что это будет? – Анатолий небрежно поднял все хитросплетение за один из свободных концов. Причудливая композиция раскачивалась и вращалась перед его лицом. Угадать в ней замысел автора пока не представлялось возможным. – Какое-нибудь кашне? В смысле кашпо?

– Да нет. – Борис осторожно отобрал у Толика плетение и задумался, куда бы положить. – Это будет маска индейца. Представляешь, последний раз плел нечто подобное еще в пионерском возрасте. А сегодня с утра – будто торкнуло что-то. Спустился в хозяйственный, взял два мотка по сто метров. И вспомнил все. Тридцать лет прошло, а – вспомнил. И какой длины нарезать, и в каком порядке связывать. А с чего это меня пробило – сам не пойму. Может, на вчерашнего Коровина насмотрелся?

– Так он же крючком, – вяло возразил Толик и снова зевнул.

– Так и мы ж на нобелевку не претендуем. Нам бы по старинке, голыми руками…

– Да ладно, – видеть старшего товарища оправдывающимся было забавно, но в данный момент Толик чувствовал себя слишком усталым даже для легкого подтрунивания, от которого в иной ситуации вряд ли бы удержался. Сейчас его волновало другое – удержаться бы на ногах. Впрочем, с этой проблемой он справился без лишних слов, только пару раз обиженно скрипнул диван.

– И все-таки римские патриции были правы, – напоследок промямлил Анатолий. – Во время трапезы следует возлежать, а не…

Он так и не закончил фразы, а Боря не стал его тревожить. Он накрыл спящего теплым пледом, затем вернулся к столу, допил остатки пива из кружки и вытряхнул в рот из пакетика чипсовые крошки, тем самым завершая трапезу.

Пусть поспит, глядя на Толика почти отеческим взглядом, подумал он. Герой-любовник! Казанова отдыхает! Э-эх!.. Крут-той перец!

Она позвонила ему три недели спустя. Сама. На редкость не вовремя.

Что ей стоило позвонить пару часов назад, когда он тупо морщил лоб, глядя на свое отражение на фоне чистого экранного листа, и готов был с благодарностью откликнуться на любое предложение. К примеру, покататься по кольцевой, пока голова не закружится, погулять без зонтика под дождем, чтобы лучше понимать язык рыб, или даже разобрать и перемыть замок из грязной посуды, сам собой воздвигнувшийся со дна кухонной мойки за какую-то несчастную неделю. Подумывал даже, а не приложиться ли по примеру П… шкина пару раз пустой башкой к ребристой батарее, один раз-для вдохновения, другой – чтоб не было синяка, благо отопление месяц как отключили. Правда, боялся с непривычки не рассчитать силы удара.

Она могла позвонить и час назад, когда он мусолил во рту и возил курсором по экрану корявые фразы первых абзацев, которые по мере перестановки и добавления новых слов становились все длиннее и непонятнее. Он отвлекся бы с радостью на любой телефонный разговор, лишь бы не думать, как расположить слова в деепричастном обороте и куда приткнуть неуклюжее словечко «дотуда». Бог свидетель, тогда – отвлекся бы.

Но не сейчас – когда он бесновался над клавиатурой, мял ее, как уминает домохозяйка перебродившее за ночь тесто, топтал пальцами, как топчет петух свой квохтающий гарем, – с единственным стремлением: успеть, записать! Нет, не сейчас – когда из него изливалось и фонтанировало, а попросту сказать, перло. Когда его самого перло – и всякому, кто заметил бы в двух последних утверждениях некую корявость, он готов был объяснить на пальцах, а то и на кулачках, чем отличается каламбур от повтора. Кстати, его стучащие по клавишам кисти с поджатыми большими пальцами, напоминали паучка, который быстро-быстро перебирает всеми восемью лапками, время от времени опускаясь твердым животом на пробел.

В общем, сначала он не хотел снимать трубку. Первые десять гудков надеялся, что обойдется, но к двенадцатому понял, что назойливый абонент на той стороне так просто не сдастся. Тогда он с усилием отнял пальцы от клавиатуры, резко поднес трубку к уху, раздраженно зашипев на запутавшийся провод, и рявкнул:

– ДА!

– Какой ты грозный, киса-мальчик, – услышал он знакомый полушепот-полуворкованье. – Я не вовремя?

Толик едва удержался от того, чтобы повторить убийственное «ДА» и на этом закончить разговор, в последний момент разбавив реплику вежливым «НЕТ».

– Да… нет… – в итоге сказал он.

– Я фофкусилась, – пробормотала Клара, по-видимому, прижимая трубку к губам.

Ее фраза неожиданно напомнила об Андрюшке Оболенском – рот Толика мгновенно наполнился слюной, в привкусе которой чудилось что-то едкое – после чего он окончательно утратил интерес к беседе.

– Да? – механически повторил он, в то время как на том конце от него, вероятно, ждали ответных признаний, каких-нибудь романтических заверений или хотя бы нейтрального «я тоже».

– Да-да-да! – Клара тихо рассмеялась и спросила, одновременно игриво и настороженно: – Ты же приедешь ко мне?

– Сейчас?

Толик посмотрел за окно. Апрель со ставшим почти привычным зашкаливанием термометров прошел, и ранний май радовал москвичей прохладными ветрами и частыми тютчевскими грозами. Судя по низко ползущим облакам, серым и набрякшим, как мешки под глазами, как раз сейчас природа собиралась разразиться одной из них.

– Работать надо, – резонно заметил он.

– Да ладно тебе, – проворковала она. – Делу время, потехе – жизнь, – повторила просительно: – Так приедешь?

– Ну-у… – замычал Толик, перебирая в голове возможные причины для вежливого отказа.

«Кто-то что-то говорил про единовременную акцию, – напомнил он себе. – Один раз-хорошо, два – уже перебор. Не хватало еще…»

– Кстати, – нарушила поток его мыслей нетерпеливая Клара. – Моя соседка напротив заядлая арахнофилка…

– Кто?!

– Ну, или как они называются? Арахнистка? В общем, у нее дома живет несколько паучков в стеклянных банках. Так вот, она на днях умотала на месяц за кордон и поручила мне заботу о своих питомцах. Может, хочешь посмотреть? Живые паучки, разных видов, в практически естественных условиях…

Хорошо держится, отметил про себя Толик. Никакой больше просительности в голосе – уже нет, лишь спокойный тон рекламного агента, уверенного: вы не устоите, купите все, что бы он не предложил.

– В естественных?.. – повторил Анатолий, уже зная, что согласится. В конце концов натурные наблюдения – именно то, чего так не хватало ему и прочим членам разношерстной творческой группы. Одними иллюстрациями в энциклопедиях и щукинскими лекциями про паука в разрезе должной компетентности не достигнешь. Может, и был у кого в девятилетнем возрасте широкий подоконник с обитаемой трещинкой посередине – только кто теперь вспомнит? А тут тебе и внешний вид, и движения, и повадки – изучай, не хочу. «Шэф просил, шоб было побольше реализьму», – как говаривал когда-то Папанов. «Особенно в нашем жанре, где доверие читателя к автору и без того на пределе», – продолжил цитату мудрый, как Будда, и толерантный, как дюжина жриц любви, Самойлов.

– Буду у тебя где-то через час-полтора, – решился Толик.

– Все, жду, – ответила Клара Кукушкина и дала отбой.

Банки оказались не трехлитровые, замотанные сверху марлей и перетянутые черной резинкой, как почему-то представлялось Толику, а специальные, напоминающие скорее небольшие аквариумы в форме усеченного конуса, всего четыре штуки.

– Ого! Вот сейчас бабахнет! – прошептал Толик, когда далеко за окном ярко полыхнула молния.

В ее недолгой вспышке он успел разглядеть на внешней поверхности ближайшей, банки отражение собственного лица и лица Клары, близкое и немного искаженное. От Толика, восходящей звезды среди арахнописцев, не могли укрыться нюансы. Такие, как футболка с огромным вырезом и поза – полусогнувшись, с упором на локти. Его нос улавливал запах пар-фюма, исходящий от Клариных волос, едва заметный, и оттого дразнящий. Возможно, так пахнет пергидроль, думал Толик, гася в себе ростки неуместного романтизма. Не сейчас. Первым делом – паучата!

– Надо же, какое упорство! – негромко восхитилась Клара.

Подопытный паучок взбирался по мясистому и загнутому сверху стеблю растения, отсутствием листьев напоминающего нераспространенное предложение, и практически добрался до верха, но тут, как и предрекал Толик, бабахнуло, причем весьма впечатляюще. Вздрогнуло оконное стекло, подпрыгнули выстроенные в ряд банки на кухонном столе, и впечатлительный паучок сорвался со стебля и беззвучно плюхнулся на сухой грунт садка.

– Оглох на все восемь лапок, – разочарованно прокомментировал Толик. – А чего на паутинке не спустился?

– Это паук-волк, – поделилась знаниями Клара. – Они не плетут паутину, а набрасывают на добычу ловчую сеть.

Приземлился паучок неудачно-на спину, но то, на что у неповоротливого жука ушла бы вечность, удалось ему за считанные мгновения. Раз-лапки изогнулись и затрепетали, как ковыль на ветру. Два-паучок перевернулся на брюшко и с упорством сизифа устремился вверх по стеблю. Туда, где ожидала его очумевшая спросонок муха с одним оторванным крылышком, вознесенная на вершину двумя любознательными натуралистами. Муха зеленая, глянцевая, жирная, ее уцелевшее крыло топорщится и отчаянно мельтешит, притягивая взгляд, но отвлекаться на нее нельзя. Муха-всего лишь приманка, не ради нее перестают моргать глаза и задерживается дыхание.

– Видишь? – возбужденно воскликнула Клара, позабыв о шепоте. Впрочем, оглушенному громом паучку, похоже, все равно. – Видишь – сеть?

– Уже?

– Да нет. Вот, сейчас! – Указательный палец постучал по стеклу, надежно загородив происходящее за ним. – Видел?

– У-у, опять просмотрел! – досадовал Толик.

– Смотри, смотри, сейчас кокон начнет плести.

– Это я уже видел… – Он сменил тему. – Ты-то сама не плетешь, не вяжешь?

– Да вроде нет. Разве что лыко. А что?

– Так, ничего. Коровин, например, вяжет – крючком. Борис Борисович ни с того, ни с сего макраме увлекся. Так что я уже опасаться начал. С волками, знаешь ли, жить… – не скрывая разочарования, бубнил Толик, глядя, как волк, в данном случае восьмилапый, бесхвостый и беззубый, быстро сучит лапками, накрепко прибинтовывая к жирному телу мухи единственное крыло. Его добыча обиженно жужжала и тщетно пыталась вырваться из липких белесых нитей еще не затвердевшей на воздухе паутины.

– Ну не расстраивайся так, киса-мальчик, – коротко остриженным затылком Толик ощутил ласкающее прикосновение Клариных пальцев. – Там в холодильнике этих мух – на месяц с запасом.

– Да у меня уже шея затекла, – пожаловался Толик. Действительно, наблюдать за копошением будущих литературных героев приходилось в крайне неудобной позе.

– Тебя помассировать?

– Если несложно.

Она честно растирала и мяла ему шею минуты две – без намека на эротику, разве что иногда, когда его лопаток ненароком касалась то одна, то другая острая грудь. С шеи массаж естественным образом переместился вниз.

– Лапки, лапки… Жвалы, жвалы… Паучок ползет бывалый, – приговаривала, комментируя свои действия маргинальная поэтесса. – Он по спинке проползет, и за попку ущипнет…

Толик, который никогда не позиционировал низ своей спины как «попку», терпел изысканные пощипывания очень недолго. «Все равно дождь, – пришла прагматичная мысль. – А я даже без зонтика».

– Какая-то недетская у тебя получилась считалочка, – сказал он, разворачиваясь к Кларе и, в свою очередь, разворачивая ее спиной к себе, точно для ответного массажа. – Вот так. И чуть-чуть вперед.

– Подожди. Куда спешишь? – проворковала та, пытаясь отстраниться. – А напоить несчастную женщину? У меня текилка есть. Настоящая. Друг из Мексики привез.

Везде-то у нее друзья, с непонятным раздражением подумал Толик. Мексиканский жук, мой заморский друг, не жидись, для милки привези текилки.

Звякнули банки и отъехали от края стола, освобождая место для умеренных Клариных статей.

– О-о, киса-мальчик, киса-мальчик!.. – она рассмеялась – таким грудным и провоцирующим смехом, что Толик передумал избавляться от всей одежды, ограничившись минимальным набором срочной необходимости. – Игнорирует диванчик…

– Тише, – попросил Толик. – Тише, – думая про себя бессвязное: «Клара. Кларисса. Кларка. Вычитали Артура Кларка? Свидание с Рамой. Которую мыла мама.

Которую увековечил Самойлов. Кстати… Как там наше назидание потомкам… Которые еще впереди…»

Диван действительно присутствовал, тут же, на расстоянии вытянутой руки, миниатюрный и мягкий, как его хозяйка. Однако разгоряченному Толику хотелось, чтобы первое на сегодня фирменное «спасибо» Клара произнесла, обессиленно сползая с шаткого и скрипучего кухонного стола…

Как оно и произошло спустя некоторое время, в продолжение которого соседские пауки часто и нервно подпрыгивали вместе со своими садками, хотя ни гром, ни молния не сотрясали уже атмосферу тесноватой кухни. Только заунывное жужжание медленно умирающей мухи.

– И тебе, – совершенно искренне поблагодарил он, когда отгремела последняя банка, чудом не свалившаяся на пол.

Толик поправил ее, состроив попутно рожу двум паучкам, притаившимся внутри. Они приникли к земле, опустив клювастые головы много ниже преломленных коленей и настороженно буравя стекло четырьмя парами глаз.

– Тоже наблюдаете? – спросил паучков Толик. – Интересуетесь, как это бывает у людей? Ну-ну, наблюдайте. Тут есть на что…

Оглянулся на Клару, чертовски соблазнительную в своей неподвижности, и залюбовался. Именно та поза, какую нарисовало его воображение еще до начала любовных утех. Голова запрокинута, так что видны только шея и острый подбородок, свисают со стола спутанные волосы, под футболкой проступают опавшие конусы грудей, одна нога вытянута, другая упирается пяткой в ягодицу. Немедленно пришел на память звездоболовский перл про «поднявшись над холмами Венеры». Только не «заросшими», как грезилось чурбану Валерке. Этот холмик был гладеньким, безупречно выбритым, с небольшой коричневой родинкой в том месте, где Кларин живот встречался с ее же правым бедром.

И почему ему так не хотелось выбираться сюда – в этот покой и негу, где все уютно, начиная с обоев пастельных тонов и заканчивая постелью цвета обоев, туда, где ему совершенно очевидно были рады? Боялся привязанности, плавно перетекающей в обязанности? Чурался ее маргинальное™ (на самом деле ничуть незаметной здесь, наедине с Кларой, как будто весь запас ее цинизма остался где-то там, во внешнем мире, безжалостном по отношению к людям категории ччч: чутким, честным и чистым, да на обреченной все стерпеть бумаге)? А может, просто стеснялся смешной разницы в возрасте? Ну в самом деле, на сколько она может быть старше его? На восемь лет? На десять?

– Кукушкина, а Кукушкина, – дурачась, позвал Толик. – Сколько мне лет осталось жить? А? Ну скажи: ку…

– Хрю, – огрызнулась Клара, наконец отлипая от скользкого стола. – Ты чего так долго?

– Долго?.. – переспросил он, пряча за удивленным выражением лица внутреннее довольство собой. Пожал плечами. – Ну эта… Чтобы два раза.

– Балда! – несколькими суетливыми движениями она, насколько возможно, поправила одежду и прическу. Рассеянно пробормотала в сторону: – И выбрал же время! Самый опасный период…

– Мур-р-р, – промурлыкал Толик и потерся виском о ее плечо, пытаясь сгладить неловкость. – Может, выпьем? У тебя валерьянки нет? Мя-ау! Или чего поинтереснее? Текилки, а? Мексиканской, с червячками, с лимончиком…

– Да уж. После таких настольных игрищ лимончик бы не помешал, – буркнула Клара и обиженной походкой удалилась в ванную, унося под мышкой те детали туалета, которые не успела надеть.

Беглого взгляда на ее строгую осанку хватило Толику, чтобы сообразить, что несмотря на отсутствие зонтика, ему вскоре придется уйти в дождь, как какому-нибудь довлатовскому герою. «Он закурил и ушел в дождь». «Черт! А я ведь даже не курю…» – посетовал Толик.

Тем временем в ванной комнате под звук бьющей в раковину струи Клара Кукушкина рассматривала свое отражение в начавшем запотевать зеркале и машинально выбирала из расчески застрявшие волосы.

– Балда! – негромко повторила она, имея в виду то ли Толика, то ли уже себя, и, сама того не замечая, переплела в пальцах два длинных обесцвеченных волоска.

Чуть позднее к ним присоединился третий. Получилось подобие косички.

Только услышав звук захлопнувшейся входной двери, она вспомнила о Толике… и поймала себя на попытке выдернуть из скальпа новый – живой и совершенно здоровый волос.