Текст книги "Психология"

Методологическая и теоретическая значимость вопроса о месте психологии. Психология как наука связана с множеством других областей знаний. В этом плане она уникальна: трудно найти какую-либо иную сферу научных исследований, где число пограничных областей с другими науками было столь же велико. Удивляться этому не приходится, потому что объект исследования психологии – психические явления, которые относятся к числу сложнейших в природе.

Нам необходимо рассмотреть сложные взаимоотношения психологии со смежными науками, потому что вопрос об этом, по существу, связан с некоторыми важнейшими проблемами психологической науки. Какие же это проблемы?

Одна из них формулируется так: что такое объяснение в психологии? Эта проблема тесно смыкается с вопросом о том, в какой мере психология может использовать данные других наук. Решения располагаются между двумя основными «полюсами», двумя крайними позициями.

1. Психология уникальна, она вообще не связана ни с какими другими науками, имеет свой собственный предмет и свой собственный метод, который не похож на методы других наук.

На первый взгляд это очень привлекательная позиция. Однако история психологической науки учит нас обращать внимание прежде всего на то конкретное содержание, которое вкладывалось в понимание этой уникальности. Например, «психология – наука уникальная, потому что это наука о внутреннем опыте в отличие от других наук, изучающих внешний опыт (поэтому в психологии единственно возможным является метод интроспекции)». Развитие психологической науки продемонстрировало несостоятельность такого варианта понимания уникальности психологии.

2. Психологические явления можно и нужно объяснять, опираясь на достижения смежных наук. На первый взгляд, это тоже очень привлекательная позиция – не изолироваться, а работать вместе со специалистами других дисциплин. Но, как показала история развития науки, стремясь опереться на достижения других наук, психология часто растворялась в смежных дисциплинах, исчезал сам предмет психологического исследования. Психология теряла статус самостоятельной науки.

Иными словами, психология либо полностью отрывалась от всех других наук, и возникал вопрос: «является ли психология наукой?», либо растворялась среди других наук, и возникал вопрос: «нужна ли психология как особая наука?». Проблема соотношения психологии с другими науками относится к числу важнейших в нашей науке, оставаясь во многом дискуссионной и сейчас. Рассмотрение ее мы начнем с анализа связей психологии с биологией.

Связь психологии с биологическими науками. Человек есть, в известном смысле, часть природы, т. е. человек подчиняется биологическим законам, рождается и растет, болеет, стареет и умирает, однако можно ли объяснить сущность человека, природу психического, основываясь только на законах биологии?

Биология по сравнению с психологией развивалась и продолжает развиваться более быстрыми темпами. И это является почвой, основанием для того, чтобы достижения биологии распространить за пределы собственно биологической науки. Например, в свое время открытые Ч. Дарвином законы естественного отбора были распространены на человека: с их помощью пытались объяснить не только видообразование у животных, но и различия между социальными группами людей, а именно то, что одни люди выполняют преимущественно функции управления, другие заняты физическим трудом. Формировалась идея, что класс управляющий, господствующий образуют более одаренные люди, которые отбираются по законам естественного отбора. Это пример того, как открытие в биологии используется далеко за пределами той области, где, собственно, оно и должно работать.

Еще одна попытка объяснить поведение человека, используя биологические законы, была предпринята на основе данных этологии – науки, которая занимается преимущественно изучением врожденного поведения животных. К числу активных сторонников распространения выводов этологии на поведение человека относится Конрад Лоренц. По его мнению, человеческая агрессивность имеет врожденный характер, мы унаследовали ее от наших животных предков.

В мире животных агрессия выполняет видосохраняющие функции. Лоренц делит животных на две группы: хищники и «каннибалы». У хищных животных существуют врожденные механизмы безопасности, тормозящие внутривидовую агрессию. У животных-«каннибалов» «оружия», которым обладают хищники (когти, зубы и т. п.), нет, поэтому сдерживающие агрессию эволюционные механизмы не выработались. От животных именно этой группы ведет свое происхождение человек. Как пишет Лоренц, благодаря абстрактному мышлению человек создал оружие, что при отсутствии инстинктивных сдерживающих внутривидовую агрессию механизмов представляет огромную угрозу для человечества в целом. Проблема усугубляется тем, что современное общество дает человеку очень мало возможностей для разрядки врожденных агрессивных побуждений и одновременно (вследствие урбанизации) создаются условия, усиливающие внутривидовую агрессию (скученность людей). Нужно отметить, что само понятие «агрессивность» в работах Лоренца понимается очень широко, например, сюда относятся любые формы энтузиазма, любое творческое начало. Очевидно, что использование Лоренцом предельно широких биологически ориентированных понятий как бы «маскирует» то, что является специфическим собственно для человека.

Как же следует отнестись к попыткам объяснения психического с помощью законов биологии? При подобной трактовке абсолютизируется общность психики человека и животных и стирается то новое, качественно своеобразное, что впервые появляется только у человека. Рассматривая строение сознания, деятельности, личности человека, мы неоднократно констатировали, что их важнейшие характеристики могут быть осмыслены только на основе анализа специфически человеческой активности – трудовой деятельности человека, т. е. активности, которой нет в мире животных. Поэтому современные представления о соотношении биологических наук и психологии могут быть обобщены следующим образом: психология обязательно должна считаться с достижениями биологических наук, учитывать их, однако их нельзя непосредственно использовать для решения собственно психологических проблем, а именно при изучении деятельности, сознания человека, его личности, потому что здесь начинают действовать новые законы, связанные с общественным существованием человека.

Психология и науки об обществе: психологические и социальные законы. Что можно сказать о взаимосвязи психологии с науками об обществе? Здесь тоже возникает соблазн не ограничиваться элементарным учетом данных, а прямо заимствовать из социальных наук основные понятия и законы общественной жизни и на основе этих законов объяснить психологические явления. При этом происходит уже описанное мною явление: из социологии берется важное положение, носящее характер открытия, однако его применение в психологии требует столь же большой абстракции, что делает непродуктивным его использование.

Например, одним из самых важных положений в марксистской философии общества является тезис о том, что производство материальных благ определяет развитие общества, т. е. анализ производительных сил выступает основным источником знаний о законах развития общества. И вот встречаются предложения законами общественного производства объяснять все в индивидуальном поведении и психике.

Пытаясь прямо распространять законы производства на все формы индивидуальной деятельности человека, мы сталкиваемся с очень большими трудностями. Например, если мы изучаем поведение дошкольника, то очевидно, что он пока еще не участвует в производстве материальных благ, а лишь потребляет то, что предоставляют ему родители. В конечном счете и активность ребенка, и его игры определяются стадией развития общества, но если вы хотите описать каждый его шаг на основе тезисов общественных наук, то вы рискуете впасть в так называемый вульгарный социологизм. Чтобы избежать этой «болезни», очень важно учитывать различие между индивидуальной деятельностью человека и производством как социальным явлением.

Также следует иметь в виду, что общественные науки рассматривают человека как родовое существо, т. е. некую абстракцию, понятие, которое фиксирует наиболее существенные, с точки зрения развития и функционирования общества, черты человека: его способность к труду, включенность в систему общественных отношений и т. п. Психолог обязательно должен учитывать представления о родовой сущности человека, однако если он ограничится распространением этих представлений на каждого отдельного человека, то окажется, что между людьми нет вообще никаких существенных различий: все мы обладаем речью, сознанием, способностью к труду. Поэтому чрезвычайно важным является различение общественного и индивидуального сознания. Если поставить знак равенства между ними, то психологу больше делать нечего.

Итак, ни в коем случае нельзя отождествлять социальное и психологическое, социальные законы и законы психологии. Социальное определяет психику, но лишь в конечном счете. Оно не предопределяет каждый шаг отдельного индивида, а ведь психолога интересует именно конкретное поведение конкретного человека. Подобно тому, как учет действия биологических законов не должен приводить к подмене психологии биологией, так и здесь: учет действия социальных законов не должен означать подмену психологии социологией.

Вопрос о материальном носителе психики. Проблема локализации психических функций. Один из вопросов, возникающий при соотнесении психологии с биологическими науками (такими как неврология, или учение о функциях нервной системы, физиология ВНД, изучающая динамику процессов в нервной ткани) – это вопрос о том, что является материальным субстратом психических функций.

Этот вопрос имеет давнюю историю, ведь психические явления (именно как явления) были обнаружены прежде, чем их материальный носитель, или субстрат. Первоначально, как вы помните (см. лекцию 1), этот вопрос формулировался следующим образом: с чем связана душа? Первое открытие, сделанное людьми, заключалось в том, что, оказывается, душа связана с функционированием организма. Это выражалось в таких ярких, легко наблюдаемых явлениях, как болезнь или состояние опьянения.

Потом вопрос был уточнен: может быть, душа связана не со всем организмом? может быть, в самом организме существует нечто, являющееся носителем души? Иными словами, внутри организма пытались найти образования, наиболее тесно связанные с психическими явлениями. По существу, к числу первых гипотез об этой связи относится идея о том, что кровь человека выступает носителем психического. Затем возникло представление о том, что таким носителем является не кровь, а особое начало, называемое пневмой. Считалось, что пневма тоже циркулирует в кровеносных сосудах, однако она отличается от крови. Дальнейшее развитие анатомии привело к открытию нервной ткани, тогда душу «переместили» из кровеносных сосудов в нервные волокна. И лишь позднее была высказана мысль о том, что мозг является основным материальным субстратом психических явлений.

Тогда проблема была сформулирована так: с какими конкретно отделами мозга наиболее тесно связаны психические явления? В литературе этот вопрос получил название проблемы локализации психических функций в мозговом субстрате. Усилия, направленные на решение этой проблемы, следует рассматривать также как одну из попыток объяснения природы психического, в данном случае – объяснения того, что представляет собой материальный cyбcтpaт психики.

Одно из предлагаемых решений проблемы локализации психических функций, реализованное еще в XIX в., заключалось в том, чтобы прямо и однозначно установить, какой именно отдел мозга отвечает за реализацию тех или иных психических функций. Причем термин «психическая функция» трактовался в то время очень широко и включал в себя не только относительно элементарные способности человека (к движению, к ощущению и т. п.), но и высшие моральные чувства. Франц Галль – основоположник данного направления – даже считал, что по особенностям черепа можно определить доминирующие способности и склонности человека. Возникла целая область знаний – френология, приверженцы которой пытались по выпуклостям на черепе и его форме определить, какие именно отделы черепа наиболее развиты и, следовательно, какие способности и черты характера у человека наиболее выражены.

Френология в свое время была очень популярна, потому что, казалось, она открывает широкие возможности для практического использования. Более тонкая и подробная разработка данной концепции осуществлялась уже в 1930-е гг., однако теперь эта точка зрения не носила такого наивного характера, как во времена Галля, а являлась итогом длительных клинических наблюдений случаев повреждений мозга в результате ранений во время Первой мировой войны. На основе данных, полученных профессиональными медиками, была сформирована так называемая теория узкого локализационизма, согласно которой мозг человека включает в себя различные сравнительно изолированные центры, например центр письма, центр счета, центр образования высших понятий.

Однако, как это бывает всегда, после того, как некоторая теория становится достаточно популярной, начинают накапливаться данные, противоречащие ей. Прежде всего в правильности концепции узкого локализационизма заставили усомниться проведенные в 1930-е гг. эксперименты на животных, у которых целенаправленно разрушали отдельные участки мозга и прослеживали, как меняются в связи с этим их поведение и ориентировка. Эти исследования выявили, что при целом ряде разрушений различного характера иногда наблюдается один и тот же эффект. Кроме того, случаи нарушения мозговой деятельности у человека показали, что поражения не всех отделов мозга ведут к расстройству функций. Выяснилось также, что сходные расстройства можно наблюдать при поражении разных отделов мозга.

Учение А.Р. Лурии о системной локализации психических функций. Все это привело к тому, что вместо теории узкого локализационизма Карлом Лешли была предложена другая концепция. В соответствии с ней мозг всегда функционирует как единое целое, никакой однозначной связи между психическими функциями и работой мозга нет. Эта точка зрения получила название теории эквипотенциальности (т. е. равнозначности) коры мозга, однако и она вскоре стала подвергаться критике из-за многочисленных данных о ранениях мозга и случаях поражения мозга опухолью, показывающих специфичность изменений психики при различной локализации нарушений мозга. Выдающимся отечественным ученым А.Р. Лурия была разработана новая теория, снимающая противоречие между этими двумя точками зрения и объясняющая связь психических процессов и морфологических структур мозга. Эта теория получила название теории системной локализации психических функций.

Основная идея этой теории заключается в следующем: все психические функции – чтение, счет, письмо, способность решать задачи – по своему строению являются сложными функциональными системами (т. е. в реализацию каждой из этих функций входят качественно разнородные структурные образования). Вклад мозгового субстрата заключается в том, что различные компоненты функциональной системы реализуются различными морфологическими структурами мозга. Теория системной локализации психических функций позволила объяснить, почему сходные нарушения наблюдаются при поражениях разных участков головного мозга: это связано с тем, что в различных функциях можно вычленить сходный компонент.

Так, для того, чтобы читать, я должен поставить перед собой эту задачу и удерживать ее; чтобы писать, я тоже должен сформировать и удерживать задачу и действовать в соответствии с ней – т. е. в реализации указанных функций есть сходный компонент. Оказывается, что существуют отделы мозга, которые наиболее тесно связаны с функцией образования и сохранения намерения и, следовательно, регуляции деятельности.

С другой стороны, эта теория позволила объяснить, почему различные поражения мозга могут приводить к нарушению одной и той же функции. Действительно, такие функции человека, как письмо, чтение, могут нарушаться при поражении разных отделов мозга, однако здесь тонкость в том, что нарушаются они по-разному. Внешне эффект таков: человек не может говорить или писать. Однако детальный психологический анализ показывает, что за суммарным итогом – поражением устной или письменной речи – скрываются совершенно разные причины. В одном случае человек не может говорить, потому что он не может управлять собственной речью, в другом – потому что он потерял способность различать звуки.

Итак, было успешно снято противоречие между узким локализационизмом и антилокализационизмом. Но исследования такого типа, проходящие по границе между психологией и неврологией (т. е. наукой о строении, функциях и нарушениях нервной системы, в частности головного мозга), по существу, способны объяснить лишь один аспект психических явлений, а именно то, с какими отделами мозга связаны те или иные психические функции. Зная эти связи, мы тем не менее не можем объяснить реальное содержание выполняемой деятельности человека. Изучая функции мозга, мы можем объяснить (сохранностью или разрушением определенных отделов мозга), почему в одних случаях утрачивается, а в других сохраняется регулирующая роль задачи, но не можем определить, какие именно задачи решает человек в своей деятельности. Не можем, потому что эти задачи поступают не из мозга, а из реальной жизни, из реального взаимодействия человека с окружающим миром. Значит, здесь опять, как и в случае взаимоотношений психологии и биологии, контакт между психологией и неврологией очень важен, он много дает психологической науке, однако было бы серьезной ошибкой считать, что на этом пути мы получим исчерпывающие знания о психических функциях.

Психофизиологическая проблема и варианты ее решения. Рассматривая цикл биологических дисциплин, необходимо остановиться на взаимоотношениях психологии и физиологии, прежде всего физиологии высшей нервной деятельности (ВНД). Заметим, что понятие высшей нервной деятельности было введено в начале XX в. И.П. Павловым, а проблема соотношения физиологического и психического была сформулирована еще раньше, в XIX в., как результат интенсивного развития физиологических исследований движений и органов чувств человека. Физиолог XIX в., изучавший органы чувств, имел дело с некоторыми физическими раздражителями (с помощью которых он воздействовал на органы чувств звуком, светом, запахом) и с различного рода наблюдаемыми реакциями. Возникал вопрос: как эти объективно изучаемые феномены соотносятся с собственно психическими явлениями, которые человек сознает? Попытки соотнесения объективных и субъективных феноменов породили следующие варианты решения вопроса об отношении физиологического и психического.

Согласно одной позиции, названной психофизиологическим параллелизмом, психическое и физиологическое развертываются параллельно, т. е. это два параллельных процесса. На первый взгляд, так оно и есть. Но если последовательно развивать идею психофизиологического параллелизма, то место и роль психических явлений оказываются необъяснимыми, а психика – ненужной. Ведь если появление адекватных реакций организма, соответствующих особенностям действующего стимула, обеспечивается работой физиологических механизмов, то для чего тогда нужны психические процессы? Они в этой концепции выполняют функцию сопровождения, т. е. являются эпифеноменами. Следовательно, идея психофизиологического параллелизма, по существу, предполагает эпифеноменальность психического.

Другое решение предлагает теория психофизиологического взаимодействия. Точка зрения, согласно которой психическое и физиологическое взаимодействуют между собой, основывается на весьма многочисленных фактах. Так, хорошо известно, что яркое зрительное представление человеком некоего события может вызывать наблюдаемые даже без специальной регистрации физиологические изменения. Например, представление себе огня, жаркого помещения, по крайней мере, у части испытуемых приведет к повышению температуры кожи, а вызывающая страх угроза некоторого наказания – к изменению кожно-гальванической реакции еще до того, как это наказание наступило. В последние десятилетия к этим традиционно наблюдаемым фактам добавились другие, полученные благодаря усовершенствованию методов изучения мозга. Например, намеренно раздражая определенные участки мозга, в том числе и у человека во время операций, можно получить актуализацию некоторых давно забытых воспоминаний.

Однако позиция психофизиологического взаимодействия сталкивается со следующими трудностями. Конечно, факты, подтверждающие, что психическое и физиологическое взаимодействуют, многочисленны и очевидны. Но как объяснить это взаимодействие? Ведь если мы признаем качественно различную природу психических и физиологических процессов, то может ли это качественно особое психическое воздействовать на процессы, имеющие принципиально иную природу? Это равносильно общению между двумя людьми, каждый из которых понимает только свой собственный язык и не знает языка другого. Итак, постулировав идею о том, что психическое и физиологическое – это явления разной природы, сложно объяснить, как они могут взаимодействовать между собой.

Концепции параллелизма и взаимодействия, по существу, оформились в XIX в., а в период, более близкий к нам, была предпринята еще одна попытка решения психофизиологической проблемы (эта точка зрения до настоящего времени остается достаточно популярной среди физиологов). Было предложено различать уровни протекания физиологических процессов. Так, есть процессы передачи нервных импульсов на уровне спинного мозга – это сравнительно элементарные формы работы нервной ткани. Есть и работа высших отделов мозга (коры головного мозга), которые отвечают за целостное, сложное поведение живого организма. И их нужно отличать от более простых форм деятельности нервной системы. Для этого и был введен термин «высшая нервная деятельность» (ВНД), т. е. нервная деятельность высших отделов мозга. После введения термина ВНД дискуссии по психофизиологической проблеме сместились в область взаимоотношений психологии и физиологии ВНД.

Многие физиологи убеждены, что физиология ВНД есть вполне достаточный эквивалент научной психологии на современном этапе. Их аргументация зачастую принимает дискуссионно-риторический характер. Первое, о чем они спрашивают оппонента, это является ли он материалистом? Собеседник обычно отвечает, что да, является. «Значит, вы признаете, что психическое есть функция мозга? Так вот мы и изучаем эти функции мозга, – говорят они. – Вы что же, хотите допустить существование какого-то особого нематериального процесса в головном мозге? Тогда вы – не материалист!»

Какое-то время назад попытка подменить психологию физиологией ВНД, т. е. создать схему физиологизации психологии, заключалась в признании того, что условный рефлекс, открытый и изученный в школе Павлова, лежит в основе всех психических явлений и процессов. Это, безусловно, так, но некорректность такого способа рассуждения заключается в том, что когда вы к весьма значительному числу качественно неоднородных явлений применяете одно понятие в качестве объяснительной схемы, то фиксируете общее, что между ними есть, и, следовательно, утрачиваете качественные различия между памятью, вниманием, мышлением, личностью и т. п. Но ведь выявление их качественной специфики и есть основная задача психологического исследования. Таким образом, если использовать механизм условного рефлекса в качестве единственного объяснительного принципа для понимания природы психического, то исчезает качественное своеобразие изучаемых явлений.

Позитивное решение проблемы соотношения психологии и физиологии ВНД. Чтобы выработать правильное решение этой проблемы, нужно прежде всего отказаться от попыток понять природу взаимоотношений психического и физиологического лишь в рамках организма или «внутри мозга», необходимо выйти в иную плоскость анализа – в более широкий контекст взаимоотношений человека и мира, в контекст деятельности, реализующей эти взаимоотношения. Нужно рассмотреть, какую роль играют физиологические процессы в реализации предметной деятельности человека, направленной на отражение внешнего мира и его преобразование. Значит, чтобы правильно понять соотношение физиологического и психического, нужно исходить из понимания физиологического как компонента сложной предметной деятельности человека. Если такой переориентации не совершить, мы безнадежно оказываемся в тупике.

Если рассматривать строение предметной деятельности человека, то физиологические процессы выступают как процессы, реализующие, осуществляющие эту деятельность. Это значит, что без нормального функционирования нервных процессов никакая сложная предметная деятельность человека невозможна, она распадается, нарушается. Но вместе с тем это значит, что само содержание предметной деятельности (т. е. ее цели, предметы, мотивы и т. п.) не определяется природой нервных процессов. Проводя аналогию, можно сравнить место нервных процессов в структуре деятельности человека с функцией музыкального инструмента при исполнении выдающегося произведения.

Значит ли это, что вообще физиологические особенности человека абсолютно индифферентны по отношению к содержательной деятельности человека? Нет. Они влияют, прежде всего, на динамические особенности деятельности, т. е. к одному и тому же результату, одному и тому же уровню развития человек может прийти разными путями, с разной скоростью.

Таким образом, нам обязательно необходимо учитывать данные физиологии ВНД, без этого сегодня невозможно работать в психологии, особенно в таких ее областях, как психология индивидуальных различий, психология ощущений и восприятия и др. Однако ни в коем случае нельзя подменять психологию физиологией ВНД, потому что тогда исчезает, во-первых, качественное своеобразие психики, а во-вторых, необъяснимыми оказываются собственно содержательные характеристики психических явлений. Физиология объясняет, с помощью каких физиологических механизмов осуществляется процесс отражения, а вот что именно отражается – это определяется надфизиологическими законами.

Взаимоотношения психологии и математики. К естественным (в широком смысле) наукам относятся техника и математические дисциплины. Психология очень тесно связана и с этими разделами естествознания. В настоящее время высказываются две прямо противоположные точки зрения по поводу взаимоотношений психологии и математики. Одни считают, что психология становится научной лишь тогда, когда она вооружается математическим аппаратом, другие говорят, что все попытки математизации психологии, использования формального аппарата ведут к деградации психологической науки, к подмене психологии математикой. Как всегда, истина лежит где-то посредине. Мне представляется, что необходимо четко различать два вопроса.

1. Как следует относиться к самой тенденции вооружить психологию системой точных методов и математических понятий? Думается, что в смысле перспектив развития нашей науки к этому нужно отнестись положительно: в будущем следует ожидать интенсивного использования математики в психологии и, может быть, приложения некоторых идей психологии в математике. Однако, на мой взгляд, успехи математизации в психологии будут связаны с созданием и разработкой новых разделов математики, которых сегодня пока еще нет.

2. Какую именно психологическую реальность удается описать математически и насколько близки эти описания (их называют математическими моделями) к действительной реальности – психике, которую пытаются моделировать? Этот вопрос сегодня является крайне актуальным и дискуссионным. Здесь основная трудность заключается в том, что, пытаясь создавать математическое описание психических явлений, часто допускают такие упрощения изучаемой реальности, что предлагаемые модели теряют свою познавательную ценность. Иначе говоря, объяснительная модель настолько абстрагируется от сложного объекта, объясняет так много, что почти ничего не объясняет. Кроме того, следует отметить, что, несмотря на разветвленность и разнообразие знаний, накопленных математикой, основные ее разделы формировались применительно к задачам физики, механики, поэтому вполне очевидна необходимость появления новых разделов для решения психологических проблем.

Сказанное, конечно, не означает, что никакие разделы математики сегодня не используются продуктивно в психологии. В настоящее время без математики невозможно себе представить решение таких важнейших задач, как, например, обработка результатов психологических экспериментов и планирование эксперимента. Поэтому когда вы самостоятельно анализируете какую-либо существующую в психологии математическую модель, необходимо обращать внимание на то, что именно в данном случае описывается математически.

Принцип аналогии с работой технических устройств. Прежде всего вы можете встретиться с использованием математического языка для описания внешне наблюдаемого поведения организма, т. е. некоторых связей между воздействиями на организм (стимулами) и ответными реакциями. Только теперь эти связи отображены более корректно: от констатации факта их наличия совершен переход к определению вероятности появления реакции в результате действия того или иного стимула. Однако определение количественных характеристик такой связи не меняет качественного подхода к пониманию ее сущности. Качественный подход в данном случае – это подход бихевиоризма в его классическом варианте, т. е. одним из продуктов синтеза математики и психологии, который уже зафиксирован в психологии, являются математические модели на основе схемы классического бихевиоризма. Понятно, что сама по себе математизация психологии в ее бихевиористском варианте не освобождает от всех трудностей, в том числе и методологических, с которыми сталкивался данный подход и до математизации.

Другой, широко распространенный вариант математического моделирования не ограничивается описанием лишь внешне наблюдаемых проявлений психического, а постулирует существование определенных внутренних процессов, которые и представляются в виде математической схемы. В этом смысле модель призвана выполнить объяснительную функцию. Анализ большинства таких схем показывает, что они не выходят за рамки аналогии с функционированием технических устройств. Такая ситуация не случайна, потому что сам математический аппарат формировался для того, чтобы адекватно описывать процессы в неорганических системах. Таким образом, проблема использования аналогии с работой технических устройств и проблема математизации психологии оказываются очень тесно связанными.