Текст книги "Афанасьева, стой!"

– Ну всё, хватит, – сказал он, отрывая меня от себя. – Я же не железный, а нам ещё полдня работать. Пойдём перекусим.

– Куда угодно, только не в Макдак! Меня этой едой упыри кормили. Так что теперь на неё аллергия. Извини, но это без меня.

– Понял. Найдём другое место.

Другим местом стало кафе, в котором Катерина любила собирать нас на корпоративные посиделки. Оно напомнило о Павле и нашем стремительном романе. Но эти воспоминания лучше, чем те, что остались после пребывания в упырином логове.

– Мне пора начать волноваться? – поинтересовался Семёнов после того, как мы сделали заказ.

– Ты о чём? – не поняла я.

– О твоём новом поклоннике. И почему я у тебя всегда кобель, а ты такая порядочная недотрога? И это при том, что тебя ни на минуту нельзя оставить. Даже на работе.

– На работе всё обычно и происходит, – хмыкнула я. – Ты ревнуешь, что ли?

– А не стоит?

– Лёша, не смеши меня! Было бы к кому. Он же тебе в подметки не годится. Да тебе никто в подметки не годится! Ты самый лучший! И потом, ты мой герой. Ты меня от смерти спас. А он? Кто он вообще такой? Скользкий гад, который увёл мою должность.

– Приятно, что ты осознаешь степень моей значимости, – приосанился мой герой.

– Не лопни от гордости.

– И оставить тебя на растерзание поклонникам? Ни за что!

В кафе присутствовало несколько коллег, поэтому пришлось соблюдать приличия. А так хотелось похулиганить! Семёнов испытывал те же чувства. Его рука незаметно для окружающих поглаживала моё колено, затем поглаживания переместились чуть выше. Я в долгу не осталась. Через несколько секунд парень перехватил и сжал мою нахальную ручонку.

– С огнём играешь, Афанасьева, – доверительно шепнул он, прожигая многообещающим взглядом.

Я чуть не взвизгнула от предвкушения. И зачем нам ехать в какую-то больницу после работы, когда все мысли крутятся вокруг дивана? И не только мои, судя по тому, что я вижу. Но долг превыше низменных удовольствий. Я же сама прервала наш спонтанный медовый месяц, так что мне и мучиться.

Семёнов мучился вместе со мной, пока мы мчали в сторону ведомственной больницы. Ну как мчали. Кружили по подворотням, простаивали в пробках. Мой страстный возлюбленный постоянно путал рычаг переключения передач с моим коленом.

– Лёш, мне кажется, наша пиявка – мужик, – решила я отвлечь Семёнова от собственной персоны. Да и самой необходимо отвлечься, иначе создадим аварийную ситуацию на дороге.

– В связи с чем такое умозаключение? – спросил Семёнов, но руку с бедра не убрал. Сжал пальцы. Несильно, но чувствительно. Я судорожно всхлипнула. Моя реакция не осталась незамеченной, и парень продолжил экзекуцию.

– Сам посуди, – ответила я, хватая его за запястье и перекладывая руку со своего бедра на его. Красивые у Семёнова руки. Крепкие ладони, длинные, чётко очерченные пальцы. Надо попросить его попозировать мне. Сделаю несколько быстрых зарисовок. Хотя, догадываюсь, во что выльется это позирование. – Все пострадавшие – женщины. Сначала я, потом сотрудница отдела кадров, после – старушка из дома напротив, сейчас Татьяна Степановна. То есть все жертвы женского пола. Точно говорю, пиявка – мужик.

– Допустим. Ты что-то вспомнила?

– Нет, – помотала я головой. – Просто домыслы. Я вообще тот период плохо помню. Я тогда была сильно не в себе. Окружающую действительность воспринимала с трудом. Бродила как в тумане.

Семёнов нахмурился. Зря я напомнила ему о Павле. Похоже, он до сих пор считает, что тот легко отделался.

Татьяну Степановну разместили в обычной палате. Палата имела более чем пристойный вид и предназначалась для двоих человек. Вид нашей коллеги тоже был вполне пристойным и даже бодрым. Татьяна Степановна, пышнотелая круглолицая дама, не так давно вышла на пенсию, но работу не оставила. И это понятно. Пойди проживи на ту пенсию при нынешнем уровне цен.

Нашему появлению она немало удивилась, но, похоже, обрадовалась. Семёнову, в первую очередь. Парень заботливо хлопотал вокруг неё. Помыл и разложил на тумбочке фрукты. Несколько раз справился о самочувствии и, удовлетворившись ответом, что оно возвращается в норму, приступил к опросу, замаскированному под искреннее беспокойство.

– Как же так, Татьяна Степановна? Вы ведь такая сильная и крепкая девушка, – «девушка» заалела круглыми щеками, расплываясь в счастливой улыбке. – Неужели на работе довели? Подчинённые постарались? Только намекните кто, я им устрою небо в алмазах.

– Что ты, Алёша! Девочки здесь совершенно ни при чём. Дома проблемы, – Татьяна Степановна тяжело вздохнула и погрустнела. – Всё как-то навалилось разом. У Вити беда. Это мой старший. Попал под сокращение. Вы же знаете, как сейчас сложно работу найти. Кризис. А у него ипотека. И Оксана, жена, вторым беременна. Ещё Павлик, старший внук, связался с дурной компанией. Пьёт, курит, деньги воровать начал. Боюсь, как бы наркоманом не стал.

– Да уж. Непростая ситуация. Но работа – дело наживное. Лишь бы голова на плечах была. Вас-то они зачем своими проблемами грузят? У вас же сердце!

– Так никто и не знал, что сердце. Сама удивилась. Давление, конечно, давно пошаливает. Ну так возраст уже.

– Да разве это возраст? – галантно возмутился Семёнов.

Я была с ним солидарна. В Европе той, недружественной, вообще раньше шестидесяти пяти на пенсию не пускают. Там Татьяне Степановне место в общественном транспорте и не подумали бы уступить. Ибо молода ещё. Эх, рано наши дамы в старухи себя записывают. Хотя, учитывая, что они волокут на себе семейный быт и, вернувшись с одной смены, тут же приступают к другой, неудивительно. В нашей стране невыгодно быть женщиной. Днём пашешь наравне с мужчинами, вечером превращаешься в подёнщика, обслуживающего домочадцев.

– Афанасьева! – рыкнул на меня Семёнов. – О чём это ты задумалась? По лицу вижу, что в твоей голове опять дурные мысли бродят.

Совсем забыла, что Семёнов у нас эмпат.

– Да так. Ни о чём.

Парень недоверчиво косился в мою сторону.

– Да в порядке я! В полном порядке! За Татьяну Степановну переживаю.

– Ох, ребята! Какие вы хорошие! Не ожидала, честное слово. Так приятно!

Мне стало стыдно. Знала бы милая Татьяна Степановна, что не обеспокоенность её здоровьем послужила причиной нашего визита.

– Татьяна Степановна, может, вас вчера кто-то на работе обидел? Ну, спровоцировал, так сказать, реакцию? – вернулась я к теме нашего расследования.

– Нет, ну что ты, Арина. Кто меня мог обидеть? Я сама глупости наделала. Решила закурить с горя. По молодости баловалась, но бросила давно. Как Витей забеременела, так и бросила. А тут зачем-то решила вспомнить дурную привычку. Так что сама виновата. Сердце-то уже не то, что в молодости.

– С вами в курилке кто-то был?

– Конечно. Там много ребят было. В обеденный перерыв же вышла.

– Вы обсуждали с кем-то случившееся?

– Да, там три девочки были. Одну я хорошо знаю, это твоя Катя. Две другие тоже из вашего кабинета. Не помню, как зовут. Мы с ними по работе не сталкивались. А почему ты спрашиваешь?

– Да так, подумала, вдруг кто-то из них мог вас расстроить. Я поговорю с ними, чтобы в следующий раз следили за языками. Это же не шутка, человека до приступа довести!

– Глупости, Арина! Девочки, наоборот, меня утешали. Как увидели с сигаретой, принялись расспрашивать и успокаивать.

– А из мужчин кто-то был рядом?

– Конечно. Костик из твоего отдела и ещё какой-то мальчик. Имени не знаю. Они «скорую» и вызвали. За вещами моими сбегали. Хорошие ребята. Очень мне помогли.

Костик отпадает. Он не нечисть и не нежить. Проверено. Надо у него поинтересоваться, что там за «мальчик» был с ним. И Катерину расспросить поподробнее.

Мы пожелали Татьяне Степановне скорейшего выздоровления и отбыли.

– Негусто, – прокомментировала я, когда мы ехали в сторону дома.

– А как ты хотела? Чтобы тебе сообщили паспортные данные злодея?

– Было бы неплохо. Это сильно облегчило бы нам задачу. А так кто знает? Может, она вовсе даже не в курилке пиявку встретила.

– Мне кажется, именно там. Сама посуди. Ты упала в обморок после перекура. Это раз. Наша пиявка цепляет человека в тот момент, когда у него проблемы. Это два. У тебя были проблемы, у Татьяны Степановны тоже. А что делает человек, у которого проблемы? Правильно. Курит. И пьёт. Но на работе пить нельзя. Уволить могут. Так что остаётся только один способ совладать со стрессом.

– Но были ли проблемы у той женщины из отдела кадров, которая умерла? И курила ли она?

– Были. Я интересовался. От неё муж ушёл. Она переживала. И курила. Много, кстати. Так что всё сходится. Надо искать того, кто постоянно трётся в курилке.

– Значит, будем чаще курить.

– Не будем. С этого дня ты не куришь, – сурово припечатал Семёнов.

– Ты совсем озверел?

– На работе не куришь, – уточнил парень. – Дома можешь отрываться. Я сам не идеал. Так что не требую от тебя полного отказа от пагубной привычки. Если решим бросать, будем делать это вместе. Но рисковать собой я тебе не позволю. Мне двух раз хватило. Нет, трёх. Про трещины в рёбрах твоих забыл. Так что пожалей моё бедное сердце. Ещё одно происшествие, и оно не выдержит. Лягу в соседней с Татьяной Степановной палате.

– Буду апельсины тебе носить. И куриный бульон. И Моэма вслух читать. Любишь Моэма?

– Не особенно.

– Ладно. Тогда Воннегута.

– Помру ведь, – жалобно сказал Семёнов.

– Я не дам тебе помереть! – торжественно пообещала я.

– Ага, как же! Бросишь ты меня, Афанасьева. Знаю я тебя. Ты у нас женщина темпераментная. Как только перестану удовлетворять твои потребности, сразу найдешь себе молодого жеребца.

– Семёнов, ты дебил? Какие потребности? Какие жеребцы? Прекращай нести пургу!

– Фу, Афанасьева! Какая ты у меня грубая! Надо это исправлять. Будем работать над твоим лексиконом. Что удивительно, Моэм, Воннегут, поэзия, живопись – и подзаборная брань при этом. Как ты умудряешься сочетать несочетаемое, мой интеллигентный гопник?

– Сам ты гопник! На себя посмотри! И вообще, я – богема. Мне позволительно быть эксцентричной.

– Дааа. Мы идеально подходим друг другу.

Оставшиеся дни рабочей недели были ничем не примечательны. Кроме, пожалуй, одного момента. Семёнов перебрался ко мне со всем своим скарбом. Мой не слишком вместительный шкаф затрещал по швам.

– Что, Афанасьева, носить нечего, а шкаф не закрывается? – иронизировал сожитель над моими бесплодными попытками не погибнуть под грудой тряпья. – Может, отдадим твои вещи нуждающимся? Я знаю пару фондов, которые с радостью примут одежду в хорошем состоянии.

– Семёнов, отстань! Я тоже знаю пару фондов. Но, как ты правильно сказал, им нужна одежда в хорошем состоянии, а не ЭТО.

– Так давай отнесем всё на помойку.

– А что я носить буду?

– Мда… Может, пройдёмся по магазинам в выходные? Обновим твой скудный гардероб? За мой счёт, естественно.

– Семёнов, не зли меня! Лучше помоги запихнуть футболки в ящик.

– Этими футболками только полы мыть, – прокомментировал состояние моего гардероба вредный оккупант. – Ну-ка, отойди. Вот это, это и это на выброс. Ну блиииин! Неужели это ещё носят? Афанасьева, не позорь меня! Сдам тебя в «Модный приговор», честное слово!

– Семёнов! Не трогай мою одежду! За неё деньги плачены!

– О! Вот этот раритет я, пожалуй, оставлю. Бабушкино, да? Хранишь как память?

Семёнов напялил на голову мой старый застиранный лифчик четвертого размера с широкими лямками. Выглядел парень при этом как полный идиот. Но откуда у меня эта деталь гардероба? Я же давно избавилась от позорных напоминаний о прежней форме. Неужели мама положила в чемодан, когда я сбегала из родного дома? В надежде, что одумаюсь и верну всё, как было? Она каждый раз, когда я приезжаю в гости, тяжело вздыхает. Мол, отощала доченька в Москве, всю природную красоту растеряла. Вон и позвоночник просвечивает сквозь кофту толстой вязки. Ни груди, ни прежней косы до пояса. А ничего, что та коса свешивалась до необъятных размеров задницы? И пузо мешало разглядеть пальцы ног? Ни грудь, ни коса ситуацию не спасали.

– Отдай сейчас же! – потребовала я и рванула к Семёнову.

Он уклонился и оказался на безопасном расстоянии, прижимая лифчик к груди.

– Арина, только не говори, что этот бронежилет принадлежит тебе.

– Отдай, кому говорят!

– Так это твоё? Пампушечка моя! – умилился Семёнов.

– Убью! – пообещала я на полном серьёзе.

– Свинка Пеппа ненаглядная!

– Семёнов, ты труп!

Семёнов перехватил меня в броске. Я хотела наставить ему фингалов, но не получилось. Всё-таки моя фитнес-подготовка не шла ни в какое сравнение с приёмами армейского рукопашного боя. Или что там у него в арсенале.

Потом мы лежали на диване, и Семенов пересчитывал мои рёбра.

– Никогда бы не подумал! – признался он.

– Ну да. Груди нет, жопы нет. Но я не жалею. И возвращаться в прошлое не планирую.

– Дразнили в школе?

– Не без этого. Тяжело было. Дразнили преимущественно в детском саду и начальных классах, потом просто предпочитали не замечать. Этакий социальный вакуум. Словно я пустое место. Иногда, правда, морщились в моём присутствии, как будто от меня воняло. Было, мягко говоря, неприятно. В универе тоже игнорировали. До четвёртого курса. Потом я влюбилась. Безответно, понятное дело. Он был такой красивый… Популярный. А я… Жирная я была.

– Но всё равно красивая, – умильно протянул Семёнов.

– Нет. Жирная и страшная, – категорично ответила я.

– Не верю. Фотки есть? Покажи.

Фотки были. В ноутбуке. Не знаю, зачем я их сохранила. Наверное, для того, чтобы не возникало соблазна заедать стресс. Хотя такой соблазн больше не появляется. Случаются иногда периоды неконтролируемого жора, но это, скорее, исключение. Как правило, чем сильнее психическая нагрузка, тем меньше аппетит. Произошёл этот сдвиг сознания именно тогда, на четвёртом курсе.

Да, похудела я ещё в университете. На выпускном курсе полностью сменила гардероб, но не остановилась на достигнутом. На смену жёсткой диете пришло многоразовое лёгкое питание по всем канонам диетической науки и изнуряющие физические нагрузки, к которым я со временем привыкла. Я стала другим человеком. Снаружи. Внутри же по-прежнему сидела несчастная и неуверенная в себе толстуха. И в Москву я уехала по большому счёту для того, чтобы начать жизнь с нуля. Чтобы создать новую Арину Афанасьеву. Чтобы не встречаться с теми, кто помнил меня прежней: толстой забитой неудачницей. На встречи выпускников я не являюсь по той же причине, хоть и получаю регулярные приглашения в социальных сетях, которые посещаю крайне редко.

Семёнов принялся изводить меня нытьём, и мне ничего не оставалось, кроме как включить ноутбук и предъявить ему доказательства. Зря я это сделала, конечно. Опыт прошлых отношений подтвердил: всё сказанное может быть использовано и будет использовано против тебя. Сейчас же я сдавала Семёнову все карты, всё, что хранила глубоко в душе, куда раньше никому хода не было.

Открыла папку со старыми фотографиями. Многие были сканами бумажных снимков, преимущественно школьных. Другие сделаны в расцвет эпохи цифровых технологий. Именно на неё пришлась учёба в университете.

– Вот университетские снимки. Самое большое место на них занимаю я.

– Ну нет. Ты на себя наговариваешь. Шикарная грудь! А глаза какие! Глубокие, выразительные, думающие. Сразу видно – личность. И лицо. Тебе очень шли эти милые щёчки. – Семёнов тактично комментировал снимки, на которых я представала в самых нелепых и ужасающих образах. – Я бы не отказался тебя за них потискать. После груди, конечно. И волосы. Обалдеть, какое богатство! Куда коса делась?

– Облезла от стресса.

Сейчас мои волосы заканчивались чуть ниже лопаток. Прежней впечатляющей густоты не было. Да и не жалела я об этом. Таскать на голове такое, как выразился Семёнов, богатство было довольно утомительно.

– А кто из них твоя любовь? – поинтересовался парень, когда мы долистали до коллективного фото нашей группы.

– Вот, – ткнула я пальцем в лицо человека, кардинально изменившего мою жизнь.

– И ты в ЭТО влюбилась? Какое счастье, что твои вкусы изменились! Ариш, ну это ж… Это ж… Как бы помягче сказать. Он того не стоил, честное слово!

– Знаешь, я ему благодарна.

– Жёсткий отказ?

– Как бы объяснить? Помнишь, как ты меня отшил перед похищением?

Семёнов скуксился, но кивнул.

– Так вот. Этот был не столь куртуазен. В выражениях не стеснялся. Потом ещё растрезвонил всем. На меня смотрели как на убогую. Полный абзац! Неделю я терпела. Насмешки, косые взгляды, жалость. А потом не выдержала, сорвалась. Пришла домой после учёбы и опустошила аптечку. Сожрала почти все таблетки. Аспирин, парацетамол, нош-пу, что-то от поноса. Запила бутыльком корвалола. Я тогда не особо понимала, что творю. Но у нас снотворного не держат. Ни у кого в семье проблем со сном нет. Так что суицид не удался. Потом меня колбасило не по-детски. Помню, как рвало и колотило. И судороги ещё были. К счастью, всё случилось днём. Родители, вернувшись с работы, решили, что я просто переутомилась. Сестра училась во вторую смену и пропустила этот цирк. А я валялась на кровати в своей комнате и всё ждала, когда же, наконец, умру.

– Я рад, что ты жива, Ариша! – потрясённо произнёс Семёнов, сжимая меня в своих руках.

– Не поверишь, я тоже. Потом аппетит как-то сам собой пропал. Вообще есть не хотелось. Жить тоже. Всё было в сером мареве. Пропали цвета, запахи, вкусы. И я начала стремительно терять вес. По инерции поднималась по утрам, шла на учёбу, кое-как отсиживала лекции. Успеваемость, понятное дело, упала. До этого шла на красный диплом, а тут стало совсем не до учёбы. Приходила домой, не переодеваясь, садилась в кресло и бездумно смотрела в одну точку. Страшное было время.

– Хочешь, я его убью?

– Семёнов, ты совсем больной? Он же не виноват ни в чём. Это я к нему полезла со своими признаниями.

– Всё равно убью, – пообещал парень. – Он мою пампушечку обидел.

Я засмеялась. Сейчас упоминание о прежней полноте не вызывало негативных эмоций. К тому же слово «пампушечка» в устах Семёнова звучало довольно эротично. Пожалуй, соглашусь на такой позывной. Мне нравится.

– Не надо. Пусть живёт.

– Он так сильно тебя зацепил?

– Не то слово. Я на него с первого курса любовалась как на произведение искусства. Он сидел в первом ряду. Я на последнем. У нас такие аудитории были, как римские амфитеатры. Я забиралась на самый верх. Мне казалось, там меня никто не заметит, кроме преподавателей. Так вот, я сидела наверху по центру, он внизу сбоку. Я любовалась его профилем, он смотрел на преподавателя. Он строчил лекции, а я рисовала его в тетрадях для конспектов.

– И как ты при этом умудрялась идти на красный?

– У меня хорошая память. Я неплохо воспринимаю информацию на слух. Приходила домой и воспроизводила лекции. И потом, я ещё учебники читала. Там было гораздо больше того, что давали на лекциях. Так что ничего сложного. Друзей у меня не имелось. По клубам не ходила, так как не с кем, да и страшная была. Всё время отдавала учёбе и книгам.

– И чем всё закончилось?

– Красный диплом сорвался. Пара троек. Я пересдала, конечно. Но, как выяснилось, пересдача не считается. На пятом курсе была уже на четыре размера меньше. Мной стали интересоваться однокурсники. На выпускном он пригласил меня на танец. Ну и я в тот вечер от него не отлипала, понятное дело. Это случилось в его машине. На заднем сиденье. Он потом долго причитал, что обшивка не отмоется. А я была счастлива.

– Урод! – зло припечатал Семёнов. – Ты точно хочешь, чтобы он жил?

– Абсолютно! Лёша, пойми, всё это далёкое прошлое. После выпускного мы больше не встречались. Я год прожила в родном городе. Потом нашла работу в Москве. Вначале было туго с деньгами. Снимала койко-место. Жили впятером в двухкомнатной квартире. Но девчонки хорошие попались. До сих пор встречаемся. Со временем зарплата выросла. Сейчас вот квартиру снимаю. На первоначальный взнос накопила. С лихвой, спасибо Управлению. Осталось определиться с работой, и можно ипотеку брать.

– За квартиру теперь платить буду я. Завтра дашь мне контакты хозяина.

– Лёш!

– Не обсуждается! Не хватало ещё жить на твоём содержании.

– Может, пополам?

– Афанасьева, ты лучше эти деньги на шмотки потрать, что ли.

Я промолчала. А что я могла ему сказать?

– Теперь мне всё понятно, – задумчиво выдал Семёнов. И меня это почему-то задело.

– Что, блин, тебе понятно? Психолог недоделанный!

– Ариш, не ершись! Дурак он. Эта твоя институтская любовь. Я бы тебя не отпустил. Если бы ради меня девушка совершила такой подвиг, я бы до конца своих дней на руках её носил. Может, ты обратно потолстеешь? А потом похудеешь, но уже ради меня?

– Да ну тебя! Не буду толстеть. По крайней мере, специально.

– Так я создам все условия!

– Лёша! Ты точно больной!

– Всё. Понял. Умолкаю.