Текст книги "Афанасьева, стой!"

Полицейские и оперативные сотрудники Управления бережно вынимали детей из постелей и выносили из квартиры. Я наблюдала за процессом, зажав рот ладонью, а по щекам ручьём текли слёзы.

Семёнов неслышно подошёл со спины, обнял меня. Я развернулась, прижалась к нему всем телом, уткнулась лицом в куртку, сдавленно всхлипывая. Семёнов крепко держал меня в своих руках. Он ничего не говорил, лишь гладил по голове. И его молчание, его поддержка были дороже любых слов.

– Ариш, нам пора, – тихий голос с мягкими, непривычно нежными интонациями напомнил, что мы на работе.

Я встряхнулась, осторожно высвободилась из уютных объятий, вытерла щёки. После чего попыталась ладонями оттереть влажное пятно на груди Семёнова от отпечатков пудры и туши. Но безрезультатно. Похоже, я должна ему химчистку.

– Афанасьева, отцепись уже от моей куртки!

– Не могу. Кажется, я качественно её загадила. Теперь пытаюсь исправить ситуацию.

– По-моему, ты только хуже делаешь. Не волнуйся, я как-нибудь её ототру. Афанасьева! Заканчивай, говорю, с этим эротическим массажем. Я же не каменный. Возбудиться могу.

– Ой! – шарахнулась я от напарника, а затем поймала его насмешливый взгляд. – Тьфу на тебя, Семёнов!

Мы собрались в кабинете, который делили Захар Матвеевич, Семёнов и Ринат. Сотрудники Управления расположились на своих рабочих местах. Внештатный консультант Арина Афанасьева скромно притулилась на стульчике возле стола ведуна.

– Поздравляю вас, дорогие коллеги! Искренне, от всей души! Арина, Алексей, вы молодцы! Отлично справились с заданием.

После того как отзвучала торжественная благодарственная речь и затихли её отголоски, я робко поинтересовалась:

– Захар Матвеевич, а этот Петрович, кто он? И зачем ему были нужны дети?

– Хороший вопрос, Арина. Вы, как сотрудник Управления, пусть и внештатный, имеете право знать правду. Васильев Пётр Петрович не совсем человек. Точнее, вовсе даже не человек. Он типичный представитель нечисти, относится к довольно редкому, исчезающему виду хапунов. У особей его вида на инстинктивном уровне заложено стремление похищать вздорных и капризных детей.

– Зачем они ему? Вздорные и капризные?

– Для того чтобы вырастить достойную смену. Видите ли, хапунами не рождаются, в них превращаются. В зоне риска находятся дети от четырёх до семи лет. После того как они попадают в жилище нечисти, их подвергают довольно жёстким, ломающим психику методам воспитания. Пары лет в обществе хапуна достаточно, чтобы ребёнок переродился. Детская психика подвижна, неустойчива и весьма подвержена влиянию. Маленькие дети вообще являются объектом повышенного интереса со стороны практически всех видов нечисти. Из них легко лепить себе подобных и таким образом продлевать род. До принятия христианства на Руси существовала устоявшаяся веками система заговоров и оберегов для малолетних детей. Весьма действенная, к слову. Затем на смену языческим ритуалам пришло таинство крещения. Что характерно, все дети, попавшие в руки гражданина Васильева, были некрещёными. К счастью, хапуны в наше время практически перевелись. Встреча с ними большая редкость.

– А как же представители других религий? У которых нет крещения?

– Практически в каждой религии существуют свои ритуалы и таинства, призванные оградить невинную душу от посягательств нечисти.

– Как он умудрялся похищать детей и оставаться при этом незамеченным?

– Хапуны пробираются в жилище по печным трубам. И тем же путем покидают его.

– Как Санта-Клаус, – фыркнула я. – Но в домах и квартирах, где живут дети, вроде бы не печное отопление.

– Не печное, – согласился ведун. – Васильев проникал внутрь через камины. Вы, наверное, заметили, что в каждом доме были камины.

– Нет. Не обратила внимания, если честно. Вроде бы со схемой похищения всё понятно. Непонятно другое. Петрович давно уже не юноша. И не первый год живет в Москве. Почему же всплеск похищений случился именно сейчас?

– Он вошел в пору гнездования, если объяснять доступным языком. То бишь у него появилась непреодолимая потребность создавать себе подобных. До нынешнего года он и сам не подозревал о своей уникальности. Жил себе потихоньку, никого не трогал. В этом же году у него проявились некоторые странности, которые он, не разобравшись в ситуации, списал на склонность к педофилии. Боролся с пагубным и противозаконным пристрастием как мог, то есть с помощью другого пагубного пристрастия, зелёного змия, что лишь все усугубило. В какой-то момент он уже был не в состоянии себя контролировать.

– Он что-то делал с детьми? – испуганно спросила я. – Что-то нехорошее?

– Нет, Арина. Желания хапуна не имеют никакого отношения к противоестественным наклонностям. То есть они, конечно, не являются естественными, но не содержат в себе сексуальной подоплёки. Это такая извращённая форма продления рода. К счастью, гражданин Васильев не имел ни малейшего понятия, как поступать с похищенными детьми. Всё, на что хватило его разумения, – усыпить их силой своих чар. О наличии у себя каких-либо способностей он тоже не подозревал. Думал, что дети, попадая к нему, от страха впадают в кому.

– Но как такое могло случиться? Почему он ничего не знал о себе?

– Тут довольно запутанная история. О существовании Петровича узнали, когда ему исполнилось восемь лет. Примерный возраст установили врачи, после того как безнадзорного и не вполне адекватного ребёнка обнаружили на одном из московских вокзалов. Он ничего не помнил о себе: ни имени, ни родителей, ни адреса. Его определили в один из детских домов и довольно быстро отдали на усыновление немолодой семейной паре. Они и воспитали его как могли. Несколько лет назад родители Петровича один за другим отошли в мир иной.

– Петрович постарался?

– Вовсе нет. Он был неплохим сыном, к его чести. Заботился о престарелых усыновителях как мог. Они умерли по вполне естественным причинам, оставив ему в наследство квартиру.

– Что с ним теперь будет? Тюрьма?

– Это не мне решать, – развёл руками ведун. – Но не думаю. Учитывая обстоятельства и свойства личности, вероятно, его обяжут пройти курс реабилитации, после чего, возможно, постараются трудоустроить в одно из поднадзорных Управлению детских учреждений. Станет, например, воспитателем в детском доме. Главное, правильно применить его наклонности и развить нужные способности.

После обстоятельного рассказа Захар Матвеевич отправил нас по домам. Нам с Семёновым на следующий день надлежало вернуться к своим обязанностям в родной конторе. Командировка подошла к концу.

На часах было девять. На улице тьма и холод. Семёнов снова довез меня до дома. Проводил до самого порога. Мы остановились перед дверью квартиры. Я всерьёз раздумывала над тем, чтобы пригласить напарника внутрь. После невероятных событий прошедшего дня, после ошеломительного успеха в поиске пропавших детей и озвученной благодарности руководства в крови бурлил адреналин. Бурлил и настойчиво искал выхода.

Семёнов буравил меня магнетическим взглядом. Потом шагнул ко мне, сжал мои плечи. Я с нескрываемой надеждой встретилась с ним глазами. Мы несколько долгих секунд смотрели друг на друга. Сердце сбоило: то ухало в глубокую пропасть, то бешено долбило по рёбрам. Кажется, я на время перестала дышать. От нехватки кислорода кружило голову.

Семёнов постоял какое-то время, держась за меня, словно боялся упасть, затем медленно, нехотя отстранился.

– Спокойной ночи, Афанасьева. До завтра, – хриплым срывающимся голосом произнёс он. А после развернулся и ушёл.

Я стояла, прислонившись к стене, и слушала, как постепенно удаляется звук его шагов, до последнего надеясь, что они вот-вот замрут, а затем застучат дробью, всё ускоряясь и усиливаясь. Но нет. Шаги затихали. Раздался стук подъездной двери. Я вошла в свою квартиру и плавно сползла по стене на пол.

Глава 5
Хьюстон, у нас проблемы

В семь утра раздался сигнал будильника. Я отключила телефон, малодушно размышляя над тем, насколько уместным будет опоздание на работу. Вставать не хотелось. Полночи я проревела в подушку, а посему совершенно не выспалась. Обычно осознание того, что убиваться по поводу несчастной любви нецелесообразно и бесперспективно, наступает именно утром, когда голова гудит от недосыпа, а лицо распухло от нескончаемых потоков слёз. Когда же ты повзрослеешь, Афанасьева? И поумнеешь? Как же хочется спать! И шоколадку.

Но чувство долга возобладало над малодушием. Я со стоном скатилась с дивана. По дороге в ванную боковым зрением уловила движение на кухне. Мать моя! А Семёнов-то что здесь делает? Все совместные мероприятия у нас закончились. Или ему так понравилось прикармливать меня, что он теперь не в силах остановиться? Как вчерашний хапун. Засела новая программа в голове, и никак её не выбить. Я тоже хороша, даже не обратила внимания на уютный аромат свежеприготовленного кофе и очередного кулинарного шедевра. Привыкла к бесцеремонным вторжениям на свою территорию.

– Семёнов, ты что здесь делаешь? – вместо приветствия выдала я. – Мы же сегодня на работу выходим.

– И тебе доброе утро, Афанасьева, – жизнерадостно поприветствовал меня айтишник. – Работа откладывается. Командировка продляется. У нас новое задание. Личная просьба руководства.

– Захара Матвеевича?

– Бери выше. Сам глава Управления, господин генерал-майор, просит. Новый клиент, видишь ли, очень непростой. Мы с тобой проявили себя в полной мере во время последнего задания. На свою голову. Поэтому задание нынешнее тоже доверили вести нам.

– А господин Копытин не возражал?

– Ни секунды. Господин вице-президент выразил полную готовность оказывать всяческое содействие господину генералу. Господа договорились между собой на высочайшем уровне. Всё в ажуре.

– Ну, раз так, я не имею возражений.

– А твоим мнением никто не интересовался. Равно как и моим. Кстати, вид у тебя как у свежеподнятого зомби. Знаешь, Афанасьева, мои девушки никогда не позволяли себе предстать пред моим светлым взором в таком устрашающем виде.

– Я не твоя девушка, – обозначила я очевидное.

– Какое облегчение!

– Семёнов-Семёнов, – покачала я головой, – ни грамма галантности. Совсем не меняешься.

– Должно же быть хоть что-то стабильное в нашем непостоянном мире.

– Безусловно, – согласилась я и пошлёпала в ванную, чтобы затем предстать пред светлые очи великого и ужасного в том виде, который не оскорбит его тонкого вкуса.

К слову о вкусе. Завтрак был умопомрачительно вкусным. Как и всегда.

– Куда едем? – поинтересовалась я уже в машине.

– Сюрприз, – загадочно улыбнулся айтишник.

– Ненавижу сюрпризы! Достаточно того, что ты каждое утро заявляешься ко мне.

– Но это же приятный сюрприз.

– Приятный, – согласилась я, немного подумав. – Но с такими сюрпризами пора заканчивать.

– Не руби с плеча, Афанасьева. Пожалеешь потом. После того как заработаешь гастрит или язву. Прими мою заботу с благодарностью. Тем более что взамен от тебя ничего не требуют. Пока, по крайней мере.

– Мне надо насторожиться?

– Повремени. Я предупрежу, когда следует настораживаться.

– Договорились.

Какое-то время ехали в тишине. Я даже успела пригреться и задремать. Из приятной полудрёмы вывел телефонный звонок. Семёнов достал смартфон. Звонил Захар Матвеевич. Мой напарник внимательно его выслушал. По мере общения, во время которого парень говорил только «да», «понял», «постараюсь», лицо его мрачнело и вытягивалось. Когда он отключил телефон, вид у него был совсем потерянным и печальным.

– Случилось что-то? – участливо поинтересовалась я.

– Не твоё дело. И вообще, закрой рот и не открывай без веской причины. Всё равно оттуда ничего разумного не вылетает, – раздражённо и пренебрежительно кинул Семёнов. Так, словно я была человеком второго сорта, опустившейся и порицаемой обществом маргинальной личностью. В общем, сложно подобрать правильные слова, чтобы описать его интонации и довольно специфическое выражение лица.

Это было что-то новенькое! Я, конечно, всяким его видела. И злым, и язвительным. Но до такого откровенного хамства он ещё ни разу не опускался. Подобного обращения я не заслуживаю. Его вообще никто не заслуживает. Кровь закипела от вполне обоснованной ярости.

– Останови машину!

– Успокойся, Афанасьева, – сквозь сжатые зубы буркнул айтишник, не отрывая взгляда от дороги.

– Я сказала, останови машину! – перешла на крик.

Автомобиль резко затормозил и замер на обочине. Перед тем как выйти, повернулась к Семёнову.

– Я поеду в Управление. Объясню Захару Матвеевичу, что ставить меня в пару с тобой было большой ошибкой. После – на работу. Ты поступай как знаешь. Только учти, что с этого момента мы совершенно посторонние люди.

И от души шарахнула дверью, ставя таким образом точку в разговоре.

«Лексус» с визгом сорвался с места, удаляясь по трассе. Я проводила его злобным взглядом. Всего хорошего, Семёнов. Приятного тебе дня. Мой день ты умудрился основательно изгадить. Одной лишь фразой.

Я перешла на другую сторону дороги и вскинула руку, голосуя. Движение было довольно интенсивным, но все спешили по своим делам, никто не хотел брать попутчика. Эээх! Если бы дело было вечером, из желающих подвезти одинокую, попавшую в беду девушку пробка образовалась бы. Но сейчас утро, и обозленные на жизнь опаздывающие на работу автовладельцы не склонны к сентиментальным авантюрам.

Попробовала вызвать такси, но никто не торопился принять вызов. Вероятно, это было связано с тем, что поблизости не имелось ни одного строения, не то что жилого дома. Я пожала плечами и побрела вдоль трассы по направлению к городу. Авось, сжалится кто и подберет.

Вскоре позади меня притормозила машина. Я с надеждой обернулась и узнала недавно покинутый «лексус». Помотала головой и продолжила неспешную прогулку вдоль обочины. Машина плавно катила рядом. Стекло с моей стороны опустилось, и Семёнов, изогнувшись так, словно был резиновым, обратился ко мне:

– Девушка, а девушка? Можно вас подвезти?

– Отстань. Мы всё друг другу уже сказали.

– Арина, ну не злись. Я был неправ. И готов принести свои извинения.

– Засунь их себе сам знаешь куда!

– Даже не догадываюсь. Ну, Аринааа.

Пока мы вели милую светскую беседу, позади семёновского «лексуса» образовался нешуточный затор. Водители в бешенстве сигналили, но вредный айтишник даже не подумал прибавить скорость. Нервы одного из наблюдавших за нашей перепалкой не выдержали. Из машины, что плелась следом за «лексусом», вылетел грузный мужчина с перекошенным лицом. Он подскочил к автомобилю Семёнова и долбанул по капоту.

– Ты совсем ох. л! – заорал мужчина, багровея лицом и брызгая слюной. Мне такие типажи не особо приятны, если честно. Но к этому человеку я неожиданно прониклась симпатией и сочувствием. – Ты слепой или тупой? Не видишь, людям ехать надо? Козёл! Отвали от этой овцы и освободи дорогу!

Семёнов остановил «лексус», с изящной ленцой хищного зверя выбрался наружу. Его рука потянулась под куртку, к тому боку, где обычно болтался пистолет. Я не на шутку испугалась за жизнь мужика. Бросилась наперерез, закрывая его собой и раскидывая руки, как статуя Христа Искупителя, что возвышается над Рио-де-Жанейро.

– Семёнов! Ты больной на всю голову социопат! Не вздумай вытаскивать пушку и угрожать ни в чем не повинным людям!

– Он меня козлом назвал! – попытался вызвать у меня жалость парень, доставая пистолет.

– Ты удивишься, но я с ним солидарна. Что, и меня пристрелишь?

– Не сегодня, – успокоил коллега. – И вообще, он тебя тоже обозвал. Овцой.

– Очень ёмкая и верная характеристика, в полной мере отражающая мои умственные способности. Только овца могла согласиться стать твоим напарником. Убери пистолет, Семёнов! Немедленно!

Мужчина, в полной мере осознав более чем реальные перспективы предстать пред судом Божьим, что не входило в его планы на текущий день, бросился бежать к своей машине, пригибаясь на ходу. Семёнов провожал его кровожадным взглядом.

– Уберу, но только после того, как ты сядешь в машину, – решился на шантаж парень.

– Псих! Полный придурок! Конченый выродок! Долбанутый, шизанутый, невменяемый кретин! – вполголоса шипела я, усаживаясь на своё место.

После этого Семёнов спрятал оружие, забрался в автомобиль и ударил по газам, да так, что меня вжало в спинку кресла.

Он вёл машину, бросая время от времени в мою сторону задумчивые взгляды. Я нахохлилась и отвернулась к окну, любуясь угнетающим психику осенним пейзажем. После пережитого немного потряхивало. Я, конечно, догадывалась, что мой коллега не вполне вменяем, но не настолько же!

– Злишься? – спустя какое-то время осторожно поинтересовался Семёнов.

– Нет. Боюсь, – призналась я.

– Не стоит. Я не причиню тебе вреда. Честное слово.

Я не ответила.

– Афанасьева, давай мириться, – не сдавался парень.

– Иди ты к чёрту! Ты угрожал мне пистолетом!

– Вообще-то это неправда. Не надо искажать факты. Я угрожал тому хаму, а не тебе.

– Это ничего не меняет.

– Ещё как меняет! Афанасьева, заканчивай дуться! Что мне сделать, чтобы ты меня простила?

– Застрелись.

– Не могу. Жить очень хочется. Ну как? Мир?

– Вынужденное перемирие.

Наконец мы подъехали к дому потерпевшего.

После посещения Рублёвки загородная резиденция нового клиента удивления не вызвала. Относительное уединение. Лес кругом, правда, изрядно прореженный, окультуренный. И свежий воздух. Воздух этот вместо птичьих трелей разрывал мощный женский голос. Даже у ворот было слышно, что в доме музицируют. Это ж надо, надрываться в такую рань. Я-то всегда считала, что богема раньше обеда с кровати не поднимается.

– Кто это так голосит?

– Нравится? – поинтересовался Семёнов.

– Не особенно. Не люблю оперу. Увы.

– Это ты зря! – со знанием дела произнёс парень.

Хозяйкой дома оказалась солистка оперной труппы Большого театра Алина Коностова – обладательница, по мнению знатоков, нежного, но сильного сопрано. Просветил меня Семёнов, который причислял себя к числу тех самых знатоков. И как только от этой нежности стёкла трещинами не пошли? Наверное, бронированные.

– Лёшенька, доброе утро, дорогой, – кинулась к моему напарнику оперная прима, как только мы пересекли порог её дома. – Очень рада тебя видеть!

Немолодая, но привлекательная и ухоженная полноватая дама беззастенчиво тискала Семёнова, ничуть не стесняясь моего присутствия. Она поглаживала парня по всем доступным ей местам. Даже упругий зад не обошла своим вниманием. Я демонстративно поморщилась и покашляла, чтобы обозначить собственное присутствие. Чувствую, ещё немного, и Семёнов начнет отвечать на ласки, полезет под шёлковый расписной халат примы.

– Лёшенька, кто эта забавная девочка?

– Алина Рудольфовна, позвольте представить мою коллегу Арину Афанасьеву. Она внештатный консультант Управления. Молодой, подающий большие надежды специалист. Будущая ведьма.

– Прелэээстно, – снисходительно пропела Алина Рудольфовна, окидывая меня цепким взглядом.

Видимо, мой затрапезный вид доставил ей немалое удовольствие. Она с нескрываемым торжеством перевела взгляд с меня на Семёнова, демонстрируя всем своим видом, что я ей не конкурент. Должно быть, молодая Эвис Крайтон чувствовала себя в присутствии блистательной Джулии Лэмберт примерно так же, как чувствовала себя я сейчас[8]8
  Сомерсет Моэм. «Театр».


[Закрыть]. Полным ничтожеством и убожеством, замахнувшимся на самый ценный реквизит театральной примы. Есть, правда, небольшое различие в наших с Эвис историях. Семёнову моя скромная персона совершенно безразлична. Так что очаровательная хозяйка дома может не беспокоиться на мой счёт и не подстраивать мне виртуозные пакости.

– Алина Рудольфовна, расскажите, какие неприятности вас постигли? – поинтересовался Семёнов, перехватывая и целуя шаловливую ручку, унизанную массивными перстнями.

– Ах, дорогой, это настоящая трагедия! Но что же мы стоим на пороге? Как невежливо с моей стороны. Прости меня, зайчик, это всё от расстройства. Идём в гостиную.

Прима величественно поплыла по широкому коридору, украшенному фресками и зеркалами. Зайчик попрыгал за ней. Я плелась следом.

Просторная гостиная была настоящим раем для сибаритов. Повсюду мягкие диваны и кресла, в которые так и тянуло погрузиться. В углу комнаты на подиуме возвышался рояль «Steinway», который стоил как небольшая квартира в Москве. На стенах висели картины и профессиональные чёрно-белые фотографии, изображавшие одного человека в разных ракурсах – оперную диву Алину Коностову.

Семёнов и Алина Рудольфовна разместились на диване. Парень порывался было усесться в пустующее кресло, но его попытки отмежеваться пресекли в зародыше. В кресло опустилась я. Прима обнимала айтишника за талию и поглаживала по бугристому квадрицепсу. Я сопроводила её жест завистливым взглядом и отвела глаза в сторону. Ну сколько можно? Поняла уже, что вас связывают узы давней дружбы. Стоит ли так часто демонстрировать это?

В гостиной появилась немолодая тётка с простым рабоче-крестьянским лицом, в выражении которого не было ни малейшего намека на уважение к хозяйке дома и её гостям. С таким видом в метро хамят, а не в богатых домах прислуживают. Всё в точности как у Моэма.

Женщина катила тележку с чайным сервизом и яствами. Алина Рудольфовна не доверила помощнице сервировку стола. Отпустила её легким взмахом белой руки и сама расставила приборы, наполнила кружки чаем.

– Не томите, Алина Рудольфовна, – попросил Семёнов, когда кружки опустели и первые пирожные были съедены. – Что всё-таки случилось? Захар Матвеевич сказал, всю необходимую информацию я получу от вас.

– Страшная трагедия, Алёшенька! – голосом, полным наигранного отчаяния и театрального драматизма, произнесла прима Большого театра. – Случай вопиющий и беспрецедентный в своём ужасающем цинизме.

– А конкретнее?

– У меня украли рубиновый гарнитур. Тот самый, что достался мне от прабабки – знаменитой оперной примы Императорского театра. В нем я исполняю партию Флории Тоски. Я подавлена и уничтожена!

– В полицию заявили?

– Естественно. В тот же день, как обнаружила факт пропажи, вчера то есть, я позвонила своему знакомому – Николаю Владимировичу.

Семёнов многозначительно хмыкнул. Николай Владимирович Зеленин был тем самым генералом, который возглавлял Управление.

– Коленька пообещал во всём разобраться. Сказал, что пришлёт самых толковых ребят.

– Надо же! Какое признание со стороны высокого начальства! Обычно он зовет нас дебилами. И это самый ласковый комплимент из тех, которыми господин генерал награждает сотрудников на оперативках. Алина Рудольфовна, придётся всё-таки составить заявление. Дань бюрократии, ничего не поделаешь. Я сам подготовлю бумаги, вам лишь останется их подписать.

– Хорошо, дружочек, – покорно ответила оперная прима.

– У вас есть снимки гарнитура? – я решила вмешаться в разговор, чтобы ускорить процесс расследования.

– Естественно! Вы полагаете, я дура? – прима одарила меня негодующим взглядом и поднялась, пренебрежительно поджав густо накрашенные и качественно обколотые филлерами губы. – Я скоро вернусь, зайчик, – уже более ласково Семёнову. – Не скучай.

Алина Рудольфовна величественной походкой королевы в изгнании покинула комнату.

– Семёнов, – шёпотом обратилась я к напарнику, – у тебя с ней что-то было?

– Афанасьева, – недобро прищурился айтишник, – а не кажется ли тебе, что задавать подобные вопросы бестактно? Личная жизнь для того и называется личной, чтобы в неё не совали любопытный нос всякие пронырливые девицы.

– Надо же! Какие мы скрытные. Помнится, раньше ты не особенно стеснялся. И вываливал одной пронырливой девице грязные подробности своих кобелиных похождений, не интересуясь, желает ли она выслушивать все это. А сейчас вдруг засмущался.

– Не злись, Афанасьева. Тебе не идет. Становишься похожей на хорька.

– Ну, знаешь ли!

Я много чего ещё собиралась сказать двуличному и лицемерному напарнику, чувствуя, как от справедливой ярости закипает кровь и темнеет в глазах, но сдержалась. И не потому, что не хотела портить отношения с Семёновым, который вёл себя сегодня так, словно в него Ринат вселился, а из-за того, что моё внимание привлекли странные звуки.

В коридоре раздавался то ли скрежет, то ли цокот. Шум постепенно нарастал. Возникало ощущение, что в сторону гостиной направляется крупный зверь с огромными и острыми когтями, от которых пока страдает паркет, но скоро пострадаем мы с айтишником. Фантазия почему-то подкинула образ аллигатора. Эксцентричная мадам Коностова вполне могла завести в доме такого питомца и дать ему кличку Зайчик, например. И сейчас этот Зайчик выбрался из незапертого по небрежности вольера, сожрал хозяйку и ее домработницу и направляется в гостиную, дабы распробовать десерт. Кажется, я где-то читала, что у этих тварей в мозге отсутствует сигнал насыщения, то есть жрать оно будет до тех пор, пока не кончится еда или пока его не разорвёт.

Пропорционально нарастанию звука нарастал страх, трансформируясь в животный ужас.

Возле двери когти притормозили и паркет выдал жалобное: «Цвиирк». Я тихо охнула и вжалась в кресло.

И вот на пороге гостиной появилось это. Оно оказалось довольно здоровым, размером с двух крупных мужчин, если их поставить вплотную друг к другу. По виду напоминало индюшку-мутанта, только перья имело разноцветные и сияющие. Я машинально отметила, что цветовая гамма довольно приятна. Жёлтые птичьи лапы бройлера-мутанта были похожи на те, которыми иллюстраторы наделяют избушку на курьих ножках, и заканчивались внушительными когтями. Эти курьи ножки с отвратительным скрежетом перемещали в нашу сторону хорошо откормленное птичье тело, которое венчала человеческая голова со знакомым мне лицом оперной дивы. За мутантом, наподобие шлейфа, волочился хвост, чем-то отдалённо напоминающий павлиний. В целом чудище выглядело вполне органично. Словно таким и родилось. В обычных женских руках оно держало книгу.

– Что это? – потрясённо просипела я, едва ко мне вернулась возможность издавать членораздельные звуки.

– Она меня видит? – с удивлением в голосе спросила Семёнова птица.

Тот кивнул.

– Я же говорил, она ведьма. Необученная, правда. Но не без способностей. Арина, закрой рот, пожалуйста. И прекрати таращиться. Ты смущаешь Алину Рудольфовну.

– Ой, ну что ты, Алёшенька. Девочка нисколько меня не смущает. Я привыкла к повышенному интересу и давно перестала его замечать. Деточка, я Алконост. Слышала когда-нибудь о таком?

Я кивнула. Читала в детстве сказки, увлекалась творчеством Васнецова. Но никак не ожидала встретить мифическое существо вживую. Алина Коностова оказалась райской птицей, наделенной чарующим голосом. Воистину неисповедимы пути твои, Господи!

Но Васнецов, конечно, в размер не попал. Тут был полноценный икс-икс-икс-эль.

Оперная дива подошла к дивану. Интересно, как она будет устраиваться на нём? Взгромоздится на спинку и та с треском и грохотом разломится? Очень хочу посмотреть на эту картину. Но Алина Рудольфовна не доставила мне такой радости. Птичье тело пошло рябью, и через несколько секунд к Семёнову подсела обычная земная женщина в шёлковом халате. Разместившись поудобнее, она протянула мне книгу.

– Это каталог одного очень известного ювелирного дома. На первой странице фотография моего гарнитура. Он послужил источником вдохновения для создания серии ювелирных украшений.

Я посмотрела на обложку каталога. Действительно, очень известный ювелирный дом. Приобрести его изделия могут позволить себе лишь весьма состоятельные люди. Да и сам каталог, должно быть, недешевая вещь. Толстая глянцевая бумага и снимки отличного качества. Все украшения на них выглядят удивительно реалистичными. Кажется, достаточно протянуть руку, чтобы ощутить кончиками пальцев холод благородного металла.

На первой странице снимок с изображением колье и серег-подвесок. Многочисленные рубиновые капли окружены чистейшими бриллиантами, тонкие золотые нити, соединяющие рубины в единый ансамбль, также усыпаны бриллиантами. Филигранная работа. И невероятно дорогая. Я с интересом полистала каталог, акцентируя внимание на заоблачных ценах, выраженных в евро. На первой странице стоимость указана не была. Что и понятно.

– В какую сумму оценивается колье? – поинтересовалась я у хозяйки этого великолепия.

– В баснословную, – уклончиво ответила она. – Ценность гарнитура не только в камнях и работе. Это очень старая и редкая вещица. И она дорога мне не столько как украшение. Это память моего рода. Фамильная реликвия.

– Где вы обычно хранили её?

– В сейфе, естественно.

– Кто имел к нему доступ?

– Только я.

– Кто знал код?

– Никто, кроме меня.

– Из сейфа ещё что-нибудь пропало? Деньги, другие украшения?

– Нет, только гарнитур. Всё остальное на месте.

– Похоже на заказ, – подвел итог нашему диалогу Семёнов. – Алина Рудольфовна, я сделаю звонок в Управление. Пусть пришлют ребят для снятия отпечатков. Хотя сомневаюсь, что вор наследил.

– Конечно, зайчик. Поступай, как считаешь нужным. Только попроси их управиться до вечера. У меня репетиция в шесть, и я бы не хотела, чтобы в моё отсутствие по дому бродили посторонние лица, пусть и сотрудники вашего замечательного ведомства.

– Всё будет в лучшем виде, – пообещал Семёнов и скрылся из комнаты, чтобы не оскорблять тонкий слух хозяйки дома просторечными беседами с криминалистами.

Я листала каталог, стараясь избежать разговора с примой. Но у неё, по всей видимости, были другие планы.

– Деточка, как давно вы с Алёшей встречаетесь?

Я поперхнулась и закашлялась.

– Мы не встречаемся. Просто работаем вместе, – внесла ясность, едва восстановила дыхание. – И, пожалуйста, обращайтесь ко мне по имени. Деточкой меня только бабушка в детстве называла.

Это было неправдой. Никто до этого самого дня не называл меня деточкой, и пренебрежительное обращение дамы утомило. Да и уязвить её очень хотелось, уж не знаю почему.

Теперь настала очередь примы закашлять.

– Договорились, Арина, – отдышавшись, сказала хозяйка дома и посмотрела на меня куда как уважительней. – Не встречаетесь? Странно. А мне показалось… Я, видите ли, неплохо разбираюсь в людях.

– Не хочу расстраивать, но в этот раз вы ошиблись. А вы? Давно встречаетесь с Семёновым?

– Я бы не сказала, что мы встречаемся или встречались. Так, мимолётное увлечение давно минувших дней.

Интересно, насколько давно минувших? Она совратила Семёнова, когда тот в школу при детском доме ходил? Или планировала усыновить, но потом передумала и употребила будущего опера в ином качестве? Куда как более прозаичном? Ох, и шалунья же вы, мадам Коностова! Но вкус у вас неплохой.

Через несколько минут вернулся Семёнов, и разговор плавно перетёк в более конструктивное русло.

– Алина Рудольфовна, кто имел доступ в ваш дом?

– Так, полагаю, Танюшу мы не будем тревожить необоснованными подозрениями?