Текст книги "#Малоизвестная актриса и #Простостихи"

Закулисье

Закулисье, удивлю я вас, есть у всего. Потому что Шекспир, если он был (а мне бы очень хотелось, чтобы был), был гением. «Весь мир – театр, а люди в нем – актеры». Да, это, черт возьми, так! Мы играем умело или неловко, увлеченно и вынужденно, талантливо и адски бездарно. Играем в родителей, детей, влюбленных, начальников, мужей и жен, специалистов и домохозяек, рок-звезд и политиков, важных пузырей и жертв обстоятельств. Мы – дети в песочнице, разобравшие себе роли или получившие их «случайно». Иногда мы, как совками и лопатками, решаем поменяться ролью с коллегой по песочнице, но это совершенно не меняет того факта, что мы продолжаем играть. Театр жизни. У которого, как и у театра-сцены, самое интересное – закулисье.

Недавно одна знакомая сказала, что я стала очень жестока по отношению к мужикам. Я же убивалась, доказывая, что нет и что все это просто про правильные роли. Когда-то, мол, говорила мне знакомая, ты давала им скидки на обстоятельства и серьезную поправку на ветер. Вроде родители его в детстве обижали, вот он и мукалится, не может сделать выбор между двумя бабами, предпринять решительные действия или подвинуть стул. Или так: ему выпали поганые карты в этой игре, и вот он поэтому, только поэтому, правда-правда, ведет себя как г… кусок, без шансов на запах розы. Его надо не гнать, а пожалеть. Помочь, отогреть, отодеть, отобуть и разделить с ним поровну кусок черствого хлеба с плесенью. Хера там. Теперь все по-другому, и только в этом признаки возраста, господа. В правильной оценке происходящего и адекватной реакции, вот как. Это не жестокость, это голосование за правильное исполнение ролей, не более того. Мужчина – это роль. Женщина – тоже. И совершенно не важно, какие там дальше детали. Даже если махровый гей и категорическая лесбиянка решат попить кофейку, правила игры должны быть соблюдены: ОН должен позвать ее пить кофе, ОНА – выбрать удобное время, и снова ОН – отодвинуть стул и заплатить за кофе легко и незаметно, не оскорбляя ее позиции гендерного равенства. Потому что роли. Потому что театр жизни тоже имеет свои правила. Потому что гладиолус.

Так вот, к закулисью. Оно манит всех людей, совсем не обязательно театральных. Не театральных даже больше, потому что они там редко бывают. Закулисье сцены, закулисье жизни – это ведь действительно работает безотказно. Выходя исполнять роль, артист вам врет. Врет, стараясь произвести максимально удачное впечатление. А если бы вы могли заглянуть за кулисы, уверяю вас, впечатление было бы совсем иным. В плюс или в минус, но эмоций хватило бы вам через край. Вот он – актер заслуженный во всех местах, туда же не раз целованный, с квартирой в пределах Садового с видом на Красную – выходит к вам навстречу ровно в 19:00, когда ползет в стороны, слегка шурша и гудя своими волшебными механизмами, красный бархатный занавес. Он выходит и дает класс, зрители аплодируют, он легок и манок, сексуален и брутален – короче, эффект ожидаемый. Но давайте за кулисы? Интересно же! Ведь он сегодня душил Дездемону как никогда, по его щекам текли такие красивые слезы, а после «кричали женщины “ура!” и в воздух чепчики бросали…». Пойдемте, пойдемте. Нажмем на паузу в тот момент, когда аплодисменты достигнут своего апогея, он склонит свою голову со специальной, все понимающей такой улыбкой и протянет руку за большим букетом бордовых роз от благодарной публики. Мотнем-ка назад и посмотрим, как оно так вышло.

Ну, во‐первых, он алкоголик. Некоторые пьют от горя, этому пришлось забухать от радости. И в театр взяли на главные роли сразу после института, и в кино его снимали будьте-нате, и женился удачно, и папа был не последним человеком в советское время. Так вот, он алкоголик. Когда он заливается, вдохновение прет через край, приходят идеи для новой роли, легко придумываются актерские приспособления и детали. И еще он – правда, только когда прибухнет – лупит жену. От души и самозабвенно. Потом не помнит, извиняется, целует ей руки и клянется, что больше никогда, со всей убедительностью, которой его обучили в ГИТИСе. Еще его вдохновляют другие бабы. Как без этого? Много разных баб, имена которых не обязательно и запоминать, поэтому они так и значатся у него в телефонной книжке: «Муза 1», «Муза 2», «Муза 3», «Муза сиськи» и «Муза звонить только по выходным». Еще он играет в казино – ну и что такого? Это же адреналин, кураж, эмоции, и он обязательно употребит их в дело на сцене. Ну и что? Не людей же он убивает, правда? Был, конечно, один неприятный случай, но его ловко замяли с помощью папиного друга-прокурора. За кулисами театра он тоже может себе позволить. А что? Ему же сейчас выходить и творить перед огромным залом, и что там какая-то безымянная костюмерша, которую он довел до слез, или молодой начинающий актер, карьеру которого он утопил за пять минут, зайдя в кабинет к главному режиссеру на чашку чая? Мало ли кому что нужно для вдохновения. Снимаем сцену с паузы, аплодируем дальше. Браво! Гений! Бис!

Вот вам балерина, хрупкий прелестный лепесток. Она какой уж год танцует в массовке пятнадцатого лебедя справа. А ведь и хороша, и была лучшая на потоке, и педагоги прочили ей великое будущее. Они только не прочили ей, что сначала нужно миновать Закулисье. Все эти неудобные предложения голубого диванчика, стекла в пуанты и срезанные блестки с костюма от менее одаренных подруг, отсутствие детства, кровавые мозоли и больные суставы… А кто не прорвался через Закулисье, кому не подошел диванчик, кто рыдал неделю после того, как ей дышал в шею селедкой и луком после банкета старый главный режиссер театра? Тот ничего, живет себе. Танцует пятнадцатого лебедя до пенсии и живет.

Но, как в любом мире, в мире Закулисья, конечно, есть свой баланс добра и зла. Никуда без этого. В Закулисье живут добрые волшебники. Их мало кто знает, скорее всего, никто, кроме самих артистов, и никогда не увидит, но если бы не они, ничего бы, к чертям собачьим, тут не работало. Гримеры и костюмеры, которые, несмотря на свою занятость, найдут минутку и обнимут и скажут хорошее слово. И оставят тебе яблочко на гримировальном столике, если тебя сняли с роли. И фониаторы, которые спасут твой голос, и уборщицы, которые скажут тебе в коридоре доброе слово, и монтировщики, которые полезут, вопреки здравому смыслу, на колосники и будут там вручную держать лопнувший трос весь спектакль, чтобы актера не прихлопнуло стокилограммовой декорацией во время действия, как надоедливую муху, и много еще кто. Поклон вам, бойцы невидимого закулисного фронта. Поклон вам, незаметные и, как многие ошибочно думают, не очень важные работники театра. Вы – самые важные. Спасибо вам, волшебники и волшебницы.

И мир театрального, балетного, циркового Закулисья так похож на мир Закулисья театра жизни, что просто невозможно. Сидит Она такая, изображает из себя большого начальника, вершит судьбы, строит карьеру, и стрелки на ее брюках такие идеальные, что по ним можно проверять линейки. А за кулисами своей идеальности она рыдает по ночам в подушку от острого одиночества, вечной необходимости держать марку и лицо, быть сильной… Ох, как я ненавижу словосочетание «сильная женщина»… Потому что это неправильная роль, если честно. Может женщина быть и умной, и решительной, и брать на себя многое, и играть в игру «все могу, все умею». Может, если хочет, конечно. Только это ведь тоже роль, и очень грустное у этой роли Закулисье.

Ну вот мы и добрались до моего личного Закулисья. Я думаю, пора. Не то чтобы мне очень хотелось, но так оно будет логично и правильно. Итак, что играю? Актрису, режиссера, поэта, маму 13-летнего сына, дочь, подругу, любовницу, колумниста журнала «Русский пионер», певицу немного, сценариста слегка, деловую колбасу, решительную городскую сумасшедшую, все многочисленные приключения которой, как правило, начинаются со слов: «Да что мне, слабо?» Что за кулисами? Вечный, необоримый бардак, умение заср…ть все горизонтальные, а при большом старании и вертикальные поверхности, муки сомнений и дичайшей неуверенности в художественной ценности любого производимого мной продукта творчества, четыре года борьбы с паническими атаками, мать их за ногу, страх упасть, умереть и что меня никто не найдет, неумение организовать себя и свою жизнь правильно, две пачки сигарет в день, вспыльчивость армянского юноши, любовь к бесполезному и беспощадному продалбыванию денег на фантики при полном отсутствии квитанции о погашении задолженности за квартиру… Там еще много чего. И, конечно, пункта два-три озвучивать я не стану. Но, пожалуй, мне нравятся и все мои роли, и все мое неоднозначное Закулисье. Наверное, я очень счастливый человек. Так что «Let it be…», если понимаете, о чем я.

Дар

В детстве я никак не хотела читать. Ну просто ни в какую. Мечтать – пожалуйста, слушать музыку – сколько угодно, а вот читать… Не-не-не, это скучно. Тогда мой папа придумал Контр Страйк. Он подошел вместе со мной к книжной полке и достал небольшую книжицу в черном переплете. На обложке коротко и непонятно было написано: «О’Генри». Прямо стоя у книжного шкафа, он пошуршал страницами и начал читать: «Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная бережливость. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра Рождество…» Папа резко захлопнул книгу и сказал, что дальше читать не может. Ужасно торопится, и он совсем об этом забыл. Я была возмущена и протестовала: не уходи, мне же только что стало интересно! Но папа был неумолим, ибо пора бежать и все такое. И тут был совершен главный ход конем: черную книжечку не убрали в шкаф, а как бы случайно оставили на журнальном столе. Ну и все. Как только за папой закрылась дверь и щелкнул замок, я немедленно схватилась за О’Генри. И когда я закончила читать «Дары волхвов», у меня щипало в носу. И книга была прочитана от корки до корки и сейчас занимает на уже моей личной книжной полке почетное место. И О’Генри любим мною нежно и по сей день, и читать я с тех пор стала в таких объемах, что иногда книги у меня пытались даже забирать, но лавину было уже не остановить.

С тех пор я поняла две вещи. Первая: читать круто. Вторая: ДАР – это что-то другое, чем просто подарок. Дар – это когда в подарок человек человеку может отдать свое самое. Свое лучшее. Свое все. Как в этой удивительной носощипательной истории про двух влюбленных «глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но, да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы». Вот так вот волшебно про это у великого О’Генри. Нечего и пытаться сказать лучше.

И я с тех пор теперь всегда очень стараюсь. У меня нет золотых кос до колена, чтобы отрезать их и купить на вырученные деньги цепочку для часов, но я правда стараюсь. Мне кажется, что даже обычные подарки должны быть такими, чтобы одариваемый сказал «ох!» и по спине его пробежала хотя бы одна мурашка. Иначе зачем все? Дар, он как-то сильно больше, чем подарок. Он немного про чудо, немного про «да не может этого быть» и про то, что его, в отличие от уродской вазы, денег в конверте или карточки в магазин косметики, запоминаешь на всю жизнь. Мне удавалось иногда приносить такие дары. Случалось и получать, сказать честно. Расскажу про один, пожалуй. Все, что вокруг этой истории, описывать не очень хочется. Обозначу схематично. Есть у моего творчества один уважатель. Давно уже есть. И предложения от него поступали самые разные, я же, со своей стороны, могла предложить только дружбу и общение. И вот как-то раз уважатель пропал надолго. Года на два, кажется, пропал. Я, честно сказать, и думать забыла, жизнь же такая увлекательная… И вот сидела я такая себе дома и понимала, что увлекательная жизнь на данный момент – полное г… без мармелада. Денег, как всегда, нет, творчество не производится, личная житуха – под большим коричневым вопросом. И было лето. И ленты во всех моих соцсетях вежливо доводили меня от легкого нервного расстройства до глубочайшей стабильной депрессии. Все в этих лентах были в купальниках и шляпах, с рюкзаками и смеющимися детьми, в самолетах и поездах, мчащихся в направлении моря. Или уже на море они все были, и их пальцы ног бесстыдно и зазывно облизывало море. А мои пальцы ног печально базировались под кухонным столом, и перспективы по смене картины их в том году не ждали. Короче, бесило все, как «Плейбой» мормона, и хозяйка пальцев загонялась не по-детски. Тогда другими пальцами, пальцами рук, я написала безнадежный и бессмысленный пост. Сейчас, когда я стала вспоминать эту историю для колонки, я решила быть точной и стала мотать свою стену ВКонтакте, чтобы найти его. Он нашелся. Итак, 8 августа 2015 года. «Мне. Срочно. Нужно. Море. Денег нет, лето уходит, я слышу во сне шум прибоя… И я реально устала за это рабочее лето. Если у кого угодно есть бюджетные варианты размещения на каком угодно море, расскажите мне об этом…» Вот такой был пост отчаяния.

Если мотнуть чуть выше, то есть у меня еще один. Там написано так: «За вчерашний день я многое успела. Сожрала кусочек тортика, ибо последний день перед следующим сетом нежранья. Ловко избежала столкновения с м…ком на черной “ауди”. Купила смешную осеннюю шляпу на распродаже. Поменяла в машине масло. Нормальный девкин день, казалось бы. А нет. Этот день я запомню на всю жизнь, потому что вчера случилось чудо. Не маленькое, притянутое чудо, типа “какая чудесная чашка кофе” или “чудесный дождик”, а реальное чудо, от которого голова до сих пор дымная, а ноги – ватные. К сожалению, ничего толком рассказать не могу, так уж мы с автором чуда договорились. Не могу назвать его имени, не могу сказать, что этот человек для меня сделал. Наверное, и за этот пост получу. Он говорит: “Это не я тебе помог, это Бог тебе помог”. И еще говорит: “Смени, Аничкова, точку сборки и просто прими то, что тебе хотят дать!” А я же не умею. Я же долбаная “явсерешусама”… За вчерашний день я получила от вселенной очень много информации. 1. Чудеса бывают. 2. Если человек что-то действительно хочет для тебя сделать, он это сделает, несмотря на все твои феминистические “ненады”. 3. Плакать в машине в пробке можно и от положительных эмоций, и это понимают даже водители “КамАЗов” в соседней полосе. 4. Благодарность действительно может быть такой, что у тебя, выпускницы журфака, нет слов, чтобы ее выразить. 5. Водостойкая тушь – миф. Я надеюсь, что ты, мужчина, сотворивший это абсолютное чудо, прочитаешь то, что я сейчас напишу. Пусть все знают, что такие, как ты, бывают. Это укрепляет веру в людей вообще и в мужчин в частности. Так вот, спасибо. Я продолжаю уже сутки пребывать в состоянии шокированного творога. Иногда бабе действительно стоит сказать “заткнись и послушай”. Я заткнулась и выслушала. Спасибо. Когда-нибудь сформулирую лучше».

Я так и не рассказывала толком никому, кроме ближайшего круга, что было между этими двумя постами. Так вот. Уваженец позвонил мне сразу после первого. Он сказал, что море будет. И что он даст мне денег. Конечно же, я сказала, что спасибо, но это исключено. Такой диалог мы вели по кругу двое суток. Он победил. Он был в Питере, я – в Москве, и он победил даже дистанционно. Мне сказали адрес, куда я должна была приехать, и там мне передали целлофановый пакет. Привезли из Питера с поездом. Когда я развернула этот комок, то забыла буквы. Там было 100 тысяч. 2015 год, голож…ая артистка без шанса на море, и 100 тысяч в целлофане. Это было очень непросто, но я их взяла. И было море. И был счастливый ребенок, перемазанный в мороженом из дыни, и нежная вода, и обгоревшие носы, и все то, о чем в тот год я и не могла мечтать. И непонимание, сбой программы, муки совести и теплая благодарность. И это все был ДАР. Самый настоящий, как у Джима и Деллы из книжки О’Генри. И он останется со мной на всю жизнь, это точно.

И я часто думаю: это ведь какой-то фантастический был урок. Это не про деньги, пускай даже очень большие. Это про желание дарить и одаривать, даровать и в дар приносить. И надо теперь как-то стараться. Ведь очень часто даром для других может стать то, что нам сделать не так уж трудно. Это все не обязательно про отрезание косы, отсечение руки и продажу почки. Ведь точно есть кто-то рядом, кого мы можем одарить. Нужно только захотеть увидеть. Может, это ребенок дворничихи-узбечки и игрушки, в которые уже не играет ваш ребенок? Может, плачущая продавщица большого понтового магазина, где почему-то всегда пахнет так, как будто кто-то сдох, и пирожное, которое вы попросили ее упаковать, оплатили и подарили ей со словами: «Только вы, пожалуйста, не плачьте, кто бы это ни был – он козел, а вы – принцесса!»? Или старик, ковыляющий с палочкой по гололеду, которого совсем не сложно подвезти до ЖКХ в вашей большой и теплой машине? А может, это растерянная девчонка в метро, у которой не хватило денег на проезд? Да будут благословенны дары приносящие. Тем более что принесшему дар становится на душе еще лучше, чем тому, кому он его принес. Проверено. Пользуйтесь, если представится подходящий случай.

Перечитала и почти расстроилась – много уже получилось букв. Я же еще хотела и про другой дар. Про тот дар, который безвозмездно и не ожидая благодарности дает каждому Господь Бог. И там же дальше детали – дар ли это игры на фортепиано или умения выслушать, актерский дар или дар всегда оказываться в нужное время и в нужном месте. Просто оно изначально каждому дано, и дело за малым – понять, чем конкретно одарили именно тебя. И применять. Не зря же оно за тобой закреплено в высшей канцелярии, записано в книге вечности и дано тебе, а не кому-то еще. Лично я со своими дарами пока не очень-то разобралась. Вроде искусство. Немного поэзия. Слегка театр. Чуть-чуть попеть. Но я работаю над собой. Стараюсь меньше рвать и комкать и чуть больше выпускать в свет. Может, кому-нибудь это когда-то и пригодится. И пока я самокопаюсь и рефлексирую, один дар готова признать официально. У меня есть дар любить. Это точно. Придумать то, что и не предполагалось в базовой версии, дорисовать безнадежную картину и любить эту небритую композицию беззаветно и долгое время. Могу, умею, практикую. И дорожу этим даром, потому что потом, когда все очевидно и плохо заканчивается, из этого прорастают рифмы. Или спектакли. Или легко узнаваемый профиль на полях.

Воля

Воля бессильна, пока она не вдохновится желанием.

К. С. Станиславский

Я думала про то, как я буду писать на эту тему целый месяц. Пока не спала ночами, пока таскала огромные сумки, рисовала эскизы, решала неразрешимые факапы и была близка к нервному срыву. Такой уж это период, любимый и ненавидимый всеми актерами. Мы называем его «предновогодка», мать ее, дай Бог ей здоровья. Такой период, который у нормальных людей существует для закупки подарков, наряжания елки, вырезания снежинок с детьми. И еще для прогулок, в поисках праздничного настроения, по красиво украшенным улицам, среди новогодних елок, в надежде встретить волшебство. Может быть, я сейчас разрушу чей-то мир, но это волшебство кто-то делает. Я даже могу сказать, кто конкретно. Те, для кого этот самый предновогодний период – пахота без пауз и выходных, работа рабочая, которая потом будет кормить семью еще пару месяцев, и, конечно же, наркотик, без которого уже невозможно представить свою жизнь. Я про артистов, как несложно догадаться.

Не спала, таскала и разрешала неразрешимое я, конечно, не одна. У театра «ДаМы» нехитрый, но стабильный состав: Аничкова и Мустафина. Ну то есть я и еще одна дама с постоянным рабочим давлением 80/60. Я всегда удивлялась, как она с ним живет. А она ничего, нормально, ползает. Накануне Новых годов даже бодрее, чем обычно. И еще у нее есть специальный такой предновогодний лозунг. Когда мы что-нибудь очередное тяжелое прем вдвоем по нарядным московским улицам, она, по традиции, останавливается, обводит всю эту красоту мрачным взглядом исподлобья и изрекает: «Елки – сжечь, лампочки – закрасить черной краской к херам…» И мы бредем дальше, продолжая что-то куда-то переть. И пока мы все это делали – а в этом году получилось даже дольше и труднее, чем обычно, – у меня было время подумать. И я точно поняла, что то, что мы делаем, и есть ВОЛЯ. Причем во всех трех значениях этого слова.

Первое значение слова «воля» для меня – это желание. Ну, когда хорошо одетый господин с лорнетом говорит даме в корсете и шляпке: «Воля ваша, голубушка…» Или когда глашатай читает на главной площади указ: «Волей батюшки царя…» Вот в этих вот смыслах. «Воля» как хотение, обязательное к исполнению желание. Ведь все, что мы делали, происходило по нашей воле, никто ж не заставлял. Мы так хотим делать свое дело, что мчим навстречу своим желаниям со скоростью и категоричностью паровоза. Ну, судите сами: можно было придумать тысячу разных вариантов новых уличных спектаклей. Умеем, любим, практикуем. И мы придумывали, куря наперебой на кухне, размахивая руками, отстаивая друг перед другом жизнеспособность своих идей, изображая в порыве вдохновения всех героев сразу и каждого в отдельности. Приняли у нас пять из них, и мы с вдохновением и надеждами бросились претворять их в жизнь. Рисовать, кроить, делать, закупать, репетировать и так далее. Забыла сказать: в один из спектаклей нам очень захотелось дракона. Только непременно такого, чтобы дух захватывало, чтобы по-настоящему волшебно и вот эта вот вся чушь, которая приводит к ранней седине и хроническим неврозам. Это же была «воля наша», и никак иначе. Мы решили, что семь метров – это вот как раз очень правильная длина для дракона. И чтобы башка полтора на метр. Ну, чтобы мурашки по коже, как мы помним. Чтобы чудо чудное и диво дивное… Обычно, когда «воля наша» граничит с идиотизмом, в игру вступает «воля Божья». Мне кажется, что в моей любимой высшей канцелярии делают ставки. Сидят там и спорят на перо из крыла – остановит ли этих двоих благоразумие или как обычно. А когда выясняется, что не остановит и нет края нашей богатой больной фантазии, то они там скидываются на пальцах, кому лететь и разруливать все это дело. Так получилось и в этот раз. Злые и почти потерявшие надежду, мы бродили по строительному рынку. Рассматривали трубки и соединители, непонятные штуки, которые могли бы стать при большом желании скелетом дракона. Ничего толкового не придумывалось, и мы уже были готовы признать поражение. В этот самый момент, не иначе как подталкиваемый крылатым, проигравшим на пальцах, к нам вышел продавец шлангов и утеплителей. «Что, – говорит он, – ищете?» А вопрос это плохой. Откуда, твою мать, мы знаем, что ищем? Найдем – сообщим. И ответили мы премерзким тоном, что вот, мол, очень нужен нам семиметровый дракон. Есть, спрашиваем, подходящие идеи? Продавец ничуть не удивился, а уверенно спросил: «Нарисовать можете?» Нарисовать мы могли. Пока рисовали, он успел сообщить, что вообще-то он не всегда продавал болты и гайки, а имел честь окончить ВГИК в качестве кинооператора, и мы стали догадываться, что чудеса начались. Повертев наш чертеж в руках, он сказал, что такое сделать не сможет. Но вот точно знает того, кто сможет. И написал на бумажке имя «Михаил» и мобильный телефон. Ну, и все закрутилось. Мы позвонили. Встретились. Михаил сказал, что он вообще-то инженер-сантехник и, может быть, мы шутим? Мы не шутили. «Воля ваша, голубчик…», мы не шутили. Через три недели под потолком на крюках, в как раз удачно еще не отремонтированной квартире гения Михаила уже висел семиметровый скелет дракона. И была готова голова, и шилась шкура. Еще через неделю он уже летал по улицам Москвы под восхищенными взглядами маленьких и взрослых детей. А мы смотрели, до конца не веря в произошедшее. Это немножко про ту волю, которая очень сильное хотение.

Была в этот месяц у нас и другая воля. Воля в смысле «воля к победе», «сила воли», «волевой подбородок», в эту вот сторону воля. Все спектакли запустились вовремя в работу своим чередом, чудо на улицах города шло по плану, и из набора корвалол-капотен-глицин мы уже по-царски могли себе позволить оставить только глицин, в профилактических целях. Артисты работали превосходно, костюмы не рвались, дракон летал, четырехметровые куклы стойко переносили мороз, все шло отлично. Но вдруг выяснилось, что Москве нужны звери. Двадцать четыре обаятельных животных в исполнении отличных актеров. Кто может взять на себя? «Песчаные карьеры, два человека? Я!» Ну ясен пень, театр «ДаМы» заявил, что нет проблем и через два дня звери будут. Пообещали, повесили трубку и тихо переглянулись. Твою же за ногу, зачем мы это сказали?! Но отступать было поздно, и пришло время силы воли. Сложность заключалась в том, что нужно было найти еще 24 артиста (хороших, прошу заметить, с другими не работаем!), в дополнение к нашим 35, которые уже прыгали сальто, жонглировали и играли вовсю к тому времени. Не надо спрашивать как, но через три с половиной часа правильные люди в нужном количестве были найдены. Чудесными костюмами медведей, пингвинов, козлов и чучундр мы были богаты еще с прошлого года, и все опять, похоже, получалось. Если бы не еще один телефонный звонок. Выяснилось, что звери должны выйти не послезавтра, а прямо завтра в 12:00. На четыре точки в центре. Пришлось экстренно возвращаться к схеме корвалол-капотен-глицин, потому что… костюмы зверей хранятся за городом. Мы как раз после спектакля вышли слегка уставшие и в центре. Улицы для подъезда к гримеркам перекроют ровно в 00:00, без исключений для всех машин. А, да, совсем забыла – на часах 20:30. Ну что там у вас, «ДаМы», с силой воли?

Наша стойкая и безотказная машина мчалась в заданном направлении уже через 15 минут. От соблюдения скоростного режима надежно защищали заляпанные грязью номера и адреналин. Хотела бы я, чтобы кто-нибудь скрытой камерой снимал, как мы пихали костюмы по сумкам, как пинали эти сумки ногами, чтобы они скатывались сами вниз со второго этажа колобками, как на минуту задумались, когда 24 огромных клетчатых баула выстроились в ряд около машины, которая, конечно, резиновая, но есть же предел и ее возможностям. Особенно хотелось бы, чтобы на крупных планах сняли следующий эпизод. К нам, стоящим в раздумьях возле всего этого хозяйства, подъезжает белая «тойота». Водительское окно опускается, водитель закуривает и внимательно на нас смотрит. «Мы знакомы?» – «Нет». – «Вы что-то хотели?» – «Да. Я, конечно, мог бы вам помочь, но мне интересно, как вы это все впихнете в машину…» Он курил, смотрел и не уезжал до тех пор, пока мы не запихали ногами в машину последнего пингвина. «Ну, вы, девчонки, красотки, конечно». – «Это несомненно. А вы, честно говоря, г… собачье. Хорошего вечера».

И вот мы и упакованные медведи с пингвинами уже мчались по направлению к центру. Времени еще час до перекрытия, можно выдохнуть. Вернулась способность шутить, даже решено было включить радио, а не ехать с побелевшими поджатыми губами в звенящей напряженной тишине. Конечно же, нас тут же остановили сотрудники ДПС. Куда без этого – сказка не была бы интересной, не так ли? Сержант НеРазобратьНиИмениНиФамилии сурово заглянул в машину, забитую сумками, и поинтересовался, не пьяные ли мы и что в сумках. А так же можно ли взглянуть на права, ПТС и страховку? На права и ПТС взглянуть можно было без проблем, а вот со страховкой дело обстояло несколько хуже. Ее попросту у меня нет, и времени выяснять, почему так, категорически не было… «Товарищ сержант, мы – артисты, в сумках – костюмы, мы очень сильно опаздываем!» – предприняла отчаянную попытку спастись артистка Мустафина. Я же открыла паспорт, в котором лежали права и ПТС, уже понимая, что не проканает. «Ладно. Вижу, и права, и карточка страховки у вас есть. Проезжайте. Категорически с Новым годом!» И ушел. А мы поехали дальше, тихо думая, неужели зеленая карточка СНИЛС в темноте действительно похожа на страховку… Первый раз в жизни пригодилась. «Категорически с Новым годом!» – так и сказал. И мы успели. И назавтра в 12:00 звери пошли дарить настроение, обнимашки и радость всем, кто вышел на улицу в поисках чуда. И оставалось только гадать, кто на этот раз проиграл, скидываясь на пальцах в Высшей Крылатой Канцелярии. Его силой воли мы восхищаемся до сих пор.

Ну и, наконец, после всего пережитого наступила воля в третьем своем важном смысле. Воля вольная просто. Уже пару дней, как закончились все наши спектакли, звери упаковались и уехали обратно на склад, актеры, обнявшись и хряпнув заслуженный стакан, ушли по домам спать, есть и наконец-то запоздало и тихо праздновать Новый год. Ну или тот факт, что выжили, это, по сути, одно и то же в нашем случае. И вот мы сидим, я и та, у которой давление 80/60, вольные-вольные. Днями напролет смотрим в одну точку, курим и стараемся осознать: свобода! Воля! Ничего не надо тащить, никем не надо руководить, елки на улицах – и те потихоньку разбирают суровые мужики в комбинезонах. Но знаете что? Все в этом мире циклично – проверено. И совсем скоро «воля» в смысле тупого покоя уступит место «воле» в смысле «воля ваша, голубушка…», и мы опять начнем что-нибудь нескучное. И дай Бог сил, терпения и здоровья работникам Высшей Крылатой Канцелярии.