Текст книги "#Малоизвестная актриса и #Простостихи"

Кино

Кино. Такое короткое слово, а значений и смыслов у него бесчисленное количество. Для кого-то кино – это запах попкорна, липкие ладошки любимого чада и толкотня в гардеробе в субботнее утро. Для кого-то это место первого свидания. Для кого-то – место далеко не первого свидания (да ладно, чего уж там, все так делали). Для кого-то «Кино» пишется с большой буквы и звучит сильным, низким и монотонным голосом, который ни с кем не спутаешь: «Мама, мы все тяжело больны, мама, я знаю, мы все сошли с ума». Цой жив. Не закрашивайте, пожалуйста, стену. Для кого-то кино – это прекрасный, недостижимый, ускользающий иллюзорный мир, в котором хотя бы на пару часов можно спрятаться от реальности, а ведь это иногда просто необходимо.

А есть такие люди, для которых кино – это работа. Вот видите, здоровенный мужик с ладонями размером с дверцу шкафа и профессиональным сколиозом? Это оператор. Для него кино происходит каждый день и весит как чугунный мост. И все это он таскает на себе и умудряется не только заработать межпозвоночную грыжу, но и правильно выстроить кадр. А вот довольный жизнью, спокойный человек в дорогих ботинках. Это плохой кинорежиссер. Вот видите, рядом с ним еще один? Бледный, много курит, бывает, и пьет, регулярно принимает валокордин и, скорее всего, разведен. Это хороший кинорежиссер. Вот нервные девочки пробежали мимо ненакрашенной стайкой. Это гримеры, помощники режиссера, «хлопушки», костюмеры. Они на съемочной площадке с 6 утра. И даже если в 8 вечера придется одевать-гримировать-провожать самую капризную звезду на свете, они справятся. Будут предельно вежливы и профессиональны. Слабаков не берут делать кино.

Ну и, разумеется, очень много значений слова «кино» существует для актера. Это и начало нового витка в карьере, и конец безденежью, и всеобщее признание, и поездка на кинофестиваль к морю. Вот только бы туда попасть, в этот самый волшебный мир, где все по-другому…

Каждый приличный актер, дамы и господа, состоит в тысяче страшно важных актерских агентств и баз. Это уже потом. А сначала – бесконечные рассылки своего портфолио. И это тоже не сильно сразу выглядит прилично. Первые два года ты уверен, что фотографии, сделанные со вспышкой в ванной на фоне занавески с рыбами уверенной рукой твоей более опытной подруги, должны составить счастье любого ассистента по киноактерам. И никак не можешь понять, почему они не звонят, не приглашают, не рвут тебя на части… Со временем до тебя доходит, и ты идешь к профессиональному фотографу в самую настоящую студию. На выходе, естественно, полное г…, ты в слезах, денег не вернуть, самооценку тоже… И вот раза с пятого, когда ты уже сильно опытный актер, у тебя в руках появляется настоящее портфолио. И глаза у тебя на нем не закрыты, и второй подбородок не является главным действующим лицом кадра, и ты не затерт фотошопом, и даже прыщей не видно… И вот вместе с этим чудом ты должен отправить в актерское агентство анкету. Что это такое? Это такая квитанция, одинаковая для всех – и для народного артиста, и для актера массовки. Там написана про нас, актеров, вся правда. Ну, почти вся. Ну, почти правда… В честь темы номера «Кино» готова рассказать все как есть. Небывалый аттракцион, дамы и господа, в результате которого в кино меня могут больше никогда не позвать. А, была не была! Вот моя актерская анкета. Она настоящая. Комментарии автора.

Итак, графа «Личные данные». Тут написано: «Профессиональная актриса театра и кино. (Пока все правда.) Окончила РАТИ (ГИТИС)». Ну вот вам и первое вранье. Окончила я Институт Русского Театра, чем и горжусь. Но так как на пробах и кастингах после заявления, что я окончила именно его, режиссеры всегда морщились и переспрашивали, есть ли такой в природе, и начинали предлагать дико остроумные варианты расшифровки аббревиатуры ИРТ (например, Институт Ремонта Тоннелей, Институт Резины и Танков, Иррациональное Расходование Талантов и т. д.), то я решила соврать. Кто там будет разбираться? Да и потом, трезво рассудила я, пробы покажут, кто молодец, а кто бездарная ж… Поэтому написала ГИТИС. Педагоги-то мои были именно оттуда. И это правда. Про них, кстати, следующая графа в анкете, где перечислены их фамилии, звания и регалии. Спасибо вам, мои дорогие, мои непростые, мои одаренные, жестокие и талантливые. После вас вообще ничего не страшно. После вас нет ничего, что я не умею. Я выбрала помнить только хорошее. А хорошего было много.

«Год рождения – 1981». Это правда. «Рост 161 см». Неправда: 160. «Цвет глаз – серо-зеленый». Ну, допустим. «Цвет волос – рыжие». Нет, пепельные. Крашенные умелой рукой парикмахера Вали. «Размер одежды 52–54». Ну, когда как. «Размер ноги – 38–39». Вот уж нет. 39 как миленький. Комфортно чувствую себя также в обуви 40-го размера, но у артистки не могут быть ласты вместо ног. Поэтому слегка врем и терпим.

Графа «Профессиональные достижения». «Актриса и режиссер театра “ДаМы”» – плюсик. «Автор проекта “Малоизвестная актриса и Простостихи”» – галочка. «Участник Венецианского Биеннале Современного Искусства – 2013» – плюсик, галочка и негасимая тоска. «Актриса театра “У Никитских ворот”» – информация устарела. «Автор и исполнитель группы “Штрих-кот”» – информация актуальна. «Приглашенный режиссер-постановщик» – информация приукрашена. Нельзя же написать в анкете так: ребята, за деньги я бешеной кочерыжкой мечусь на три трехчасовые репетиции в день в разных концах географии, срываю голос, принимаю антиистеричечные таблетки и закрашиваю рыжим раннюю седину. Поэтому красиво пишем: «Приглашенный режиссер».

Дальше тут графа «Роли в театре и кино». Роли в театре перечислены честно. В хронологическом порядке исполнения. Дульсинея Тобосская, Простакова, Такса, Грейс и т. д. Не указаны только ранние, незначительные работы, повлиявшие, однако, на становление актрисы. Серая мышь в «Коте Леопольде», например. Сова в «Винни-Пухе». Испанская проститутка в комедии Клода Манье «Блэз», в конце концов… Нет-нет, конечно, все это важные моменты биографии, но зачем помощнику режиссера, например Михалкова или Бекмамбетова, вся эта порнографически-анималистическая феерия? Пусть остается в святом неведении. Оставлю себе шанс сыграть когда-нибудь в хорошем кино что-нибудь приличное.

Роли в кино перечисляются, кстати, ниже. Сначала идут полные метры, потом сериалы. Список довольно длинный, даже удивительно. Вот заключительная его часть: «Сериалы “Папины дочки”, “Зайцев+1”, “Инспектор Купер”, “Анжелика-2”, “Дикий-3”, “Братаны-3”, “Кровинушка” и многие др.». Надеюсь, за три последние строчки и за «многие др.» Боженька меня простит. Мне очень нужны были деньги. В конце концов, я же не воровала у сирот, это моя профессия и так далее… Впрочем, мой психолог рекомендует мне не оправдываться даже в самых сложных ситуациях.

Последняя графа называется «Особые навыки». Вождение, вокал (эстрадный, народный, джаз), одиночная и парная акробатика, конная езда и фехтование. Тут все правда. Обманывать в этой графе не стоит, ведь на съемочной площадке придется отвечать за базар. Да… Пожалуй, конную езду стоит вычеркнуть.

И вот вся эта правда попадает в руки агента по актерам. Тебя выбирают, в лучшем случае вызывают на кастинг и, если уж совсем повезет, на пробы. И ты там, не будь идиот, не говоришь больше название своего института, делаешь все замечательно и, конечно же, попадаешь на съемочную площадку. И если до этого момента кино для тебя – это невообразимое волшебство, красота и романтика, то моральные травмы могут оказаться непоправимыми. Конечно, бывает, что тебе повезло. И команда отличная, и режиссер красавчик, и партнеры все пришли трезвые, выучили текст и не обсуждают во весь голос в гримвагене все известные миру способы приготовления борща, свою богатую съемками кинокарьеру актера-эпизодника, а также старые и новые способы контрацепции. И все снимается с третьего дубля, и все вокруг вежливы, и режиссеру нравятся все твои маленькие придумки, и кинокорм приезжает вовремя. И съемочную площадку не накрывает дождем, не нужно сушить феном лужи и переснимать все с самого начала. И исполнитель главной роли не опрокидывает на твой костюм чашку кофе, потому что руки у него трясутся «со вчерашнего», и происходит магия кино…

Если бы меня как актрису спросили, в каком фильме я мечтаю сняться, я бы странно ответила. В фильме «Тот самый Мюнхгаузен». «Любовь и голуби». «В бой идут одни “старики”». «Дульсинея Тобосская». «Вокзал для двоих»… В этих и многих других фильмах, которые уже сняты, я бы с удовольствием прошла по заднему плану на размывке. Была бы счастлива сняться в толпе со спины. Моя актерская киношная мечта – хотя бы постоять рядом с тем, что действительно имеет смысл. С настоящим кино, которое не забудешь, если хоть раз посмотрел. Которое имело смысл снимать, которое не снять было бы непростительно и невозможно, несмотря на отсутствие миллионных бюджетов, новой космической техники и спецэффектов. И если уж говорить всю правду, то есть еще одна мысль: я бы рискнула. Конечно, режиссер театра и режиссер кино столь же далекие друг от друга профессии, как акробат и космонавт, но я бы попробовала. Сценарии есть, знакомых талантливых безработных актеров – хоть пруд пруди… Так что, пожалуй, посылаю запрос на чудо во Вселенную

Снег

«А они не знают, каким вкусным может быть снег…»

Д. Арбенина

Первого снега ждут многие. Ждут дети. Ждут взрослые. Ждут птицы и собаки, деревья, агрономы и космонавты. Не ждут его только службы ЖКХ почему-то. Каждый год они его почему-то не ждут, вот он, негодный, и выпадает абсолютно неожиданно. Ну да ладно, главное – постоянство, пусть их и дальше каждый год удивляются ближе к декабрю. А все остальные, значит, снега очень ждут. Но есть такие люди, которые ждут его сильнее остальных. Я бы сказала, что делают это они со всей страстью и темпераментом, на которые способны, с горящим взором и пустым кошельком… Конечно, я говорю про артистов, догадаться не трудно. Что снег для всех остальных? Горки, лыжи, приближение Нового года, красота и сказка, волшебство и шипованная резина. А что снег для артиста? Надежда на удачу, манкий запах денег, а иногда даже – шанс на выживание.

Когда выпадет снег, думает артист любого жанра (от актера театра и кино до дрессировщика престарелых пуделей), я всем резко стану нужен. Зазвонит мой молчаливый телефон, и голоса по ту сторону станут требовать корпоративов, детских новогодних утренников, утренних спектаклей и Деда Мороза со Снегурочкой по всем возможным адресам Москвы и Подмосковья. И польются рекой заказы, и будут меня, думает артист, рвать на части все жаждущие праздника, и отольются кошкам мышкины слезки. Весь год вы прекрасно обходились без меня, так вот же вам. Я выйду из тени забвения, гордо отряхну пыль с костюма, протравлю дустом блох в пластиковой бороде и, может быть, соизволю принять ваше предложение. Потому что дорог Дедушка Мороз к декабрю, как известно. И внучка его дорога, и фокусник всем нужен, и Лисичка, и Белочка, и всякая другая подъёлочная шелупонь на вес золота в Дни Снега. И будет суетный месяц, и будут восхищенные детские глаза. Ну, или разочарованные детские глаза и короткий, но точный пинок под коленку Дедушке, оторванный хвост Кота в сапогах и стянутый коллективными усилиями парик Белоснежки. Нужное подчеркнуть. И нестыковки графиков, и бегом на девятый этаж без лифта с мешком подарков, и дежурная рюмочка с гостеприимным папой на лестничной клетке, и такси втридорога, и перегар от Зайки на елках первого января – все это обязательно будет. И это прекрасно, и наш артист это все очень любит, как бы он ни утверждал обратное, и ждет он всей этой суеты гораздо больше, чем его самого ждет какой-нибудь пятилетний мальчишка, прилепившийся носом к холодному оконному стеклу, за которым, конечно же, идет снег. Ждет артист, потому что будет все это вышеперечисленное, и много еще чего будет, а главное, будут деньги. Если набрать всякой разной снежно-новогодней работы побольше, то можно протянуть потом нормально хоть даже и до апреля. И купить своим подарки, и сделать себе новое портфолио, и вставить зуб, и даже, если повезет, мотнуться на недельку куда-нибудь, где тепло и никакого снега не бывает и в помине… Пусть уже быстрее пойдет этот снег, думает наш артист, и все люди посмотрят в окно, и вспомнят, что Новый год уже на носу, и пора звать к себе домой праздник.

Мои Снежные Дни начались давно. Мне было 12 лет, и я мечтала стать артисткой до боли в затылке. Меня первый раз взяли играть в самом настоящем новогоднем спектакле, разрешили прикоснуться к великому, увидеть все это изнутри и стать частью процесса. Я прошла пробы, и вот уже я в пыльном костюме тысяча девятьсот затертого года выпуска стою в кулисах. А вокруг все волшебно, и от счастья ориентиры совершенно потеряны. Побоку уроки, долбись он конем, ваш английский с русским в обнимку, пусть посуда помоется сама, и комната пусть сама уберется, потому что мне сейчас совсем некогда. На улице идет снег, и нужно быстрее бежать под ним на репетицию чуда, неужели же это не понятно? Ну снег же, слышите? И незабываемый антураж старого дома культуры, и мелкие веточки елки, которую тащили здесь в большой зал по всему коридору, и ее запах, который теперь продержится тут до середины января, и взрослые важные актеры, дышащие коньяком, и хрустящие листки сценария, и первый поцелуй с мальчиком в бордовой тяжелой кулисе… Какие сНежные это были дни…

Теперь, конечно, такого абсолютного детского счастья с безоговорочным знаком «плюс» от снега нет. В него что-то добавилось, стало более терпко и горько, но снега я все равно жду. Он все как-то обнуляет, что ли? Как будто ты за год наставил в тетрадке своей жизни клякс, навалял до фига помарок, и очень многое подчеркнуто тут за это время красной волнистой ручкой учителя. И обложка изрисована, и явно не раз вырывались листы из середины. И тут – хоп! – тебе сказали, что можно завести новую чистую тетрадку. И сразу пойдет новый отсчет, все, что напортачено за год, завалит белым-белым пушистым снегом. Кто-то невидимый даст тебе новую же, с не грызенным еще кончиком ручку, и ты сможешь еще целый год стараться заново писать без ошибок. Работать на пятерки и четверки. Вот что такое для меня первый снег. И пусть не всегда он только про радость, но все свои важные снега я помню.

Зима была тогда очень снежная. Неправдоподобно красиво-снежная, как в фильмах Александра Роу. Я внезапно поняла, что нам с моим мужем нужно срочно расстаться. Вот так вот, не дожидаясь Нового года, как можно быстрее. Будучи девушкой прямой и непродуманной, я открыто вынесла этот пункт обсуждения на наш семейный совет из двух человек и единогласно среди себя проголосовала «за». Мой муж молча вытряхнул все свои накопленные не знаю на что деньги и категорично заявил: хорошо, мы расстанемся, если ты, психичка долбанутая, так на этом настаиваешь. Но только после того, как съездим в снег. Мы едем, сообщил он, на заброшенную далекую-дальнюю базу зимнего отдыха имени Никому Не Известного Казахского Писателя, где из живых душ только сторож, женщина – оператор полезных для здоровья процедур с гидроперитом на башке и какие-нибудь две упорные бабки, прибывшие туда на лечение в попытке убежать от гроба. И сидим мы там, сообщил мне мой муж, три дня. Без никого. В снежном лесу. И разговариваем. Если после этого ты будешь настаивать на разъезде с дележом имущества в виде золотой аквариумной рыбки по кличке Пузан – сдамся и держать более не буду. И мы поехали разговаривать в снег. Я смотрела на огромные сосны и поля, занесенные снегом, и слушала тишину, от которой болели уши с непривычки. Муж говорил что-то важное, а я смотрела на снег, его уникальный нос, топающих на лыжах за окном бабок в шапках с надписью «Спорт» и думала. И надумала, что надо все-таки попробовать починить нашу историю. Потому что все когда-нибудь занесет снег, белый, сверкающий и величественный, а все наши разногласия – это полная фигня в мировом масштабе. И, может быть, через много лет мы вместе будем бороздить сугробы на лыжах в дурацких шапочках и будем счастливы. Конечно, мы разошлись. Но, благодаря снегу, еще только года через три-четыре. За это время появился на свет наш сын. За что снегу отдельное человеческое спасибо. Ему действительно было виднее, как нужно.

Под другим снегом я очень влюбилась. Снег… Ну а про что же еще может быть снег, как не про любовь, мать ее? Для меня он почти всегда про это. И это при том, что зиму вообще не люблю, а любовь как чувство, по классике жанра, должна случаться с человеком весной. Ну, осенью на крайняк, если человек наблюдается у невролога. Ну, летом, при совсем уж безвыходном раскладе. Так вот нет же – снег почти всегда совпадает у меня с любовями. И вот под одним из таких снегов я влюбилась. До прокусанной в кровь губы, запретно и тайно, упоительно, как затяжка сигареты на морозе. Мы прятались. Прятались в машине. Заезжали на самые дальние, утонувшие в снегу улочки кварталов частных домов, гасили фары и падали в пропасть. А снег шел стеной и, когда мы курили в чуть приоткрытое окно, пытался ворваться в наш запретный микромир и таял на приборной панели. Мы курили, смотрели на снег, превращавший наше убежище в белую берлогу, и очень веселились, что нас из-за него совсем не видно. Он надежно прятал все то, что было нельзя, от редких случайных прохожих, ярких фар проезжающих изредка мимо машин и всего белого света. И мы без устали, с щенячьей радостью, играли в игру «кто поймает ртом больше снежинок». Любовь воистину лишает человека ума. И это было замечательно. И валил, валил без устали на маленькую черную машину, полную счастья и глупости, пушистый снег…

Когда я училась, с деньгами было не очень. То есть не так: когда я сейчас, с деньгами у меня не очень, а когда я училась, то их у меня совсем не было. Их не было, а мечта была. Мне, только начинавшей тогда интересоваться клоунадой, очень нужно было поглядеть живьем на «Снежное шоу» Славы Полунина. Купить билет было без шансов, и это была просто мечта. И вот совершенно случайно меня приглашают на лишний билет дальние знакомые. Восторг. Впиваюсь в сцену, пытаюсь разгадать, в чем секрет, разоблачить колдовство и записать все поподробнее за Главным Волшебником. И вот уже финал, звучит «Кармина Бурана», и в зал валятся тонны бумажного снега. И потом он повсюду: в проходах, на головах и плечах у зрителей и строгих билетерш. Его растаскивают ногами по всему театру восторженные зрители, им кидаются друг в друга дети около сцены. А у меня в горле комок и в голове единственная мысль: я тоже хочу делать это. Я хочу, как вот этот волшебник в желтом глупом комбинезоне, молча вызывать людей на все возможные эмоции, валять дурака в удовольствие и поднимать со дна души то, у чего нет правильного названия. Я проверила, не видят ли меня, взяла горсть Его снега из папиросной бумаги и запихала себе в сумку. Подумала, что на удачу. Чтобы тоже так уметь когда-нибудь. Я украла бумажный снег и загадала такое желание. Конечно, я теперь умею не так, а как-то по-другому, по-своему, но регулярно мажу лицо белым гримом, и люди на моих спектаклях смеются и плачут. А тот снег так и валяется на дне сумки. Я ее давно уже не ношу, в ней просто хранится Его снег.

Тут я хотела еще написать про снег из мыла или еще из какой-то химической дряни, которой заряжают специальные снег-машины для сцены. Ну, там, всякие подробности про то, что машины эти проклятущие часто не срабатывают. Проверяй не проверяй эту заразу перед спектаклем – она живет своей жизнью и может легко облажать любой красиво задуманный лирический финал. Про то еще хотела сказать, что снег из этих машин вылетает с жутким воем, который надо заглушать фонограммой, а то позорище. И про то планировала еще написать, что на вкус это – гадость редкостная и норовит залезть в рот и нос на вдохе или выдохе, а кашлять нельзя – финал-то, как мы помним, лирический… Но писать я про все это расхотела. Потому что, погрузившись в свои прошлые снега, я вспомнила, что скоро же за окном будет идти снег. А я еще не решила, влюбиться ли под ним, загадать желание или выйти под фонарь ловить его ртом. Это нужно серьезно обдумать. Потому что снег – это серьезно.

Соблазн

В комнате нестерпимо пахло дымом. Дымом и апельсинами. Яркий свет из большого окна в пол освещал половину комнаты. Ровно половину. Граница света и тени проходила посередине большого стеклянного стола, заваленного колодами карт, кофейными чашками, пепельницами и одноразовыми стаканчиками. На светлой половине, на белом стуле в стиле хай-тек сидел Белый. Ровная спина, хорошо сшитый белый, конечно же, костюм, аккуратно разбитые прямым пробором светлые чудесные волосы, падающие на плечи крупными кудрями, достойными кисти Микеланджело. Тонкие, мягкие черты лица его были прекрасны, глаза печальны, в руке же он держал одноразовый стаканчик со свежевыжатым апельсиновым соком.

В полумраке, по другую сторону стола, в глубоком кресле темно-бордового бархата уютно устроился Черный. Смуглая кожа, внимательные черные угольки глаз, острый прямой нос, черный шелковый халат и сигарета, зажатая в тонких длинных пальцах. Темные волосы драматично обрамляли его лицо и были заплетены в косу, доходившую почти до поясницы. Когда одна сигарета заканчивалась, то он моментально прикуривал от нее следующую и тушил предыдущую то в пепельницу, то в чашку с недопитым кофе.

Черный и Белый были невероятно похожи. Только одного будто бы нарисовали акварелью, а другого высекли из камня. Апельсиновый сок закончился, Белый резким движением смял стаканчик и выкинул его за спину. Черный щелкнул пальцами, и на столе тут же появился новый, полный соком до краев.

– Ну что, приступим?

– Да, пожалуй, – ответил Белый и щелкнул пальцами в ответ. На столе перед Черным появилась дымящаяся чашка с кофе.

Черный прикоснулся к чашке быстрым резким движением, и она тут же стала высоким хрустальным бокалом, полным густого рубинового вина.

– Так-то лучше, но спасибо за попытку, – ухмыльнулся он из глубины своего тяжелого пыльного кресла. – Я раздам?

– Я раздам сам, – с грустной улыбкой ответил Белый, – ты раздавал на прошлой неделе, так потом в твоем рукаве, совершенно случайно, нашлись запасной туз, три короля и пиковая шестерка. Раздам сам. Колода тоже будет моя, надоело переигрывать заново. И я тебя умоляю…

– Давай не жалоби! – резко перебил Черный. – Играем уже хрен знает сколько веков, и все твои «я тебя умоляю» я знаю наизусть. Сдавай, еще дел по горло.

Белый вскрыл новую колоду и быстро сдал карты.

– Я начну.

– С чего бы?

Белый укоризненно посмотрел на соперника прекрасными синими глазами с девичьими длинными ресницами.

– А, ну да… Белые всегда начинают и… как пойдет, – криво усмехнулся Черный.

Белый молча выложил на стол первую карту.

– Валет!

Бубновый Валет на картонном прямоугольнике зашевелился и почесал руку в сгибе локтя.

Бубновый Валет

В сортире модного московского клуба стояли трое. Двое молодых пацанов, высокий и маленький, оба не старше двадцати, и модно одетый человек не моложе сорока. Пацаны вздрагивали от каждого звука за дверью, модный человек явно торопился, но не суетился. «Вы будете брать или как? Денег нет или кишка тонка, я не пойму?» Малолетние Д’Артаньяны испуганно переглянулись. «Мальчики, это несерьезно. Не будете ничего брать – свободны! У дяди дел по горло, желающих хоть отбавляй, и товар – что надо. Нигде в Москве такого чистого товара не найдете. Короче, да или нет?» Один из друзей несмело полез в карман за кошельком и достал деньги. «Это все, что есть? Тут и на половину дозы не наберется. Школота поганая, на завтраках, что ли, экономили? Ладно, танцуйте, аттракцион невиданной щедрости!» Модный дядя достал из кармана пакетик, положил его на край раковины и привычным быстрым движением убрал деньги в задний карман дизайнерских штанов. «До встреч в эфире, дети капитана Гранта. Не переборщите на первый раз. Что делать-то с этим, знаете?» Пацан повыше неуверенно кивнул, стараясь казаться взрослым и опытным. Серьезный дядя вышел из сортира модного московского клуба, а заветный пакетик остался лежать на краю раковины. Отступать было некуда. Пацану Косте было очень страшно. Но сказать об этом пацану Вове было никак нельзя. Потому что было видно, что Вове еще страшнее. В первый раз, говорят, всем страшно. Но зато такой кайф наступает, что оно того стоит. Это, говорят, должен попробовать каждый настоящий мужик. А они же мужики? Конечно, мужики, да еще какие… Пацан Костя открыл пакетик и достал из кармана приготовленные заранее десять баксов. Во всех фильмах это делают через трубочку, скрученную из долларовой купюры. Костя подготовился заранее. Пацана Вову трясло. Он сможет, он сделает, да и перед Костиком будет стыдно, если нет…

Черный склонился над картой с валетом Вовой в ожидании:

– Давай, маленький! Соблазн велик, не стоит себе отказывать! Сделай это, я уже вижу, что будет дальше. Тебе понравится, ведь это ни с чем не сравнимо. Ты продашь квартиру, вылетишь из института, поднимешь руку на мать. Закончишь ты, конечно, не очень красиво. К тебе не успеет доехать «скорая», ты будешь лежать в подъезде чьего-то чужого дома скрюченным эмбрионом в собственной рвоте и глядеть в потолок остановившимся взглядом. Зато потом тебя сразу распределят к нам. А у нас хорошая компания, малыш! С нами не скучно, это я тебе гарантирую. Ну же, давай сворачивай уже в трубочку свои паршивые доллары!

Белый, заметно нервничая, тоже приблизил к карте на столе свое прекрасное и печальное лицо:

– Слышишь, дурень, не надо. Очень жалко маму. Мама будет много плакать. Мама будет сама потом гулять с твоей собакой и очень много плакать. Все закончится очень плохо, он не врет. Это просто соблазн, минутная вспышка, перетерпи, и оно пройдет. Просто соблазн. Не надо.

В сортире модного московского клуба пацан Вова свернул дрожащими руками десять баксов трубочкой. Черный накрыл карту Бубнового Валета ладонью и протащил по столу ближе к себе.

– Один – ноль, красавчик, один – ноль! Только не разводи сопли, соблазн был действительно велик.

Белый тяжело вздохнул и снова смял в руке пустой одноразовый стаканчик.

Черный выложил на стол следующую карту:

– Крестовый Король! Мне сегодня фартит. Еще сок будешь?

Крестовый Король

Детский дом – это паршиво. Даже очень хороший детский дом – все равно паршиво. Несмотря на все подарки от благотворителей, сочувствующие глаза воспитателей, кружки и шансы быть усыновленным. Потому что шансы эти ничтожно малы. Потому что в стае волчат, даже причесанных и помытых волчат в благотворительных шмотках, нужно выжить. Потому что слово «мама» запрещено к произнесению в комнате – от него мелкий Юрка «впадает в припадочную», как говорит нянечка Маргарита Петровна. Нет, вообще он адекватный, как все. Только вот если при нем сказать «мама», он просто разбегается и со всей дури бьется башкой в стену. Так что говорить «мама» нельзя никогда. Лучше никогда и не думать.

Коле повезло. В детском доме была цирковая студия, и у него оказался талант. Он учился с остервенением, его хвалили и прочили большое будущее. Самый гибкий, самый ловкий и самый отчаянный, он мечтал о цирке. Когда закончится детский дом, он станет настоящим артистом. И на него будут восхищенно смотреть те, кому можно говорить «мама». Будут аплодировать стоя залы, у него будет свой номер и много денег. Алле-гоп!

Все пошло не совсем по плану. Гибкого и ловкого Колю после детдома действительно ждала большая карьера. Карьера форточника. Худенький, спортивный и отчаянный, он был очень ценен в деле. Дело – это как представление, говорил он себе. Готовился всегда заранее и обстоятельно, разминался перед каждым разом, тщательно проверял обувь и одежду, чтобы не подвели. Радовался, что его хвалят взрослые бывалые воры, радовался легким деньгам и своей незаменимости. Радовался до того дня, как попался. В квартире оказалась засада, никто из своих не полез его отбивать, и на него повесили еще три квартирные кражи. Коля отсидел. Коле было не привыкать выживать в волчьей стае.

Когда Коля вышел, все пришлось начинать сначала. Про цирк с судимостью нечего было и думать, спиваться в канаве не хотелось. Колю взяли работать на завод. До завода он каждый день ехал три остановки на метро и потом еще пять на автобусе.

Утром в автобусе всегда шумно, нервно и душно. Коле все это даже нравилось. Он рассматривал людей вокруг и часто примерялся: можно ли было бы у них что-нибудь украсть незаметно. Никогда не брал, просто примерялся по старой привычке и из спортивного интереса. Утром в понедельник перед ним растопырилась глупая курица в кудряшках не по возрасту, с розовой помадой и с большой лаковой черной сумкой через плечо. Глупая курица даже не додумалась ее закрыть. И это в толчее-то, в автобусе, утром в понедельник! Ярко-красный кошелек лежал сверху. Глупая курица злила Колю все больше и больше с каждой минутой. Дура. Идиотка. Вот так каждый просто может протянуть руку и взять. А судя по дорогой шубе, деньги у тебя, курица, есть. Любой может взять твой поганый красный кошелек, ты даже и не заметишь…

Черный улыбался, Белый был напряжен и внимателен.

– Бери. Соблазн велик, и это будет справедливо. Она никогда не была в детском доме, ее не били ногами в живот менты, и она даже не заметит, если ты возьмешь. Тебе нужнее. Ну, бери же!

Коля ловко запустил руку в сумку и без труда достал пухлый ярко-красный кошелек. Говорят, надо покупать красные кошельки, чтобы деньги водились, он где-то слышал.

Черный накрыл карту рукой и медленно потянул ее к себе, презрительно глядя на Белого:

– Ну, повезет в любви, не расстраивайся! Или как там у вас с этим делом? Вам вообще это самое можно или нельзя, давно хотел спросить?

Коля положил кошелек в свой карман и обвел глазами пассажиров: все ли тихо, не видел ли кто лишнего. Кто-то спал, кто-то мусолил утреннюю газету, остальные накрепко уткнулись в свои телефоны. Вдруг Коля вздрогнул. На коленях у своей задремавшей мамаши сидел ребенок в пушистой шапке и внимательно смотрел на него в упор. Просто смотрел, и больше ничего. На остановке можно успеть выйти, да он, наверное, даже и не понял, что произошло. А если и понял, то вряд ли кому скажет. А скажет – кто ему поверит, да и он, Коля, будет к тому моменту уже далеко…

Позже Коля так и не смог объяснить себе, что произошло. Может быть, он испугался, а может, этот мелкий внимательный паршивец был очень похож на Юрку, при котором нельзя было говорить «мама», он так и не понял. Он просто вынул кошелек из кармана, разжал пальцы и похлопал глупую курицу по плечу: «Женщина, это не у вас кошелек выпал?» Он не стал дослушивать ее благодарное кудахтание и сочувствующее клокотание пассажиров вокруг, а просто подмигнул мелкому паршивцу в пушистой шапке и вышел из автобуса на две остановки раньше, чем ему было нужно.