Текст книги "#Малоизвестная актриса и #Простостихи"

«Я еложу в предчувствии осени…»

 
Я еложу в предчувствии осени.
Жду ее и ужасно боюсь,
Чтоб не смяли и после не бросили —
Я же осенью точно влюблюсь.
Снова рыжую, с листьями, наглую
Восприму как команду «Вперед»!
И опять я собой не командую,
Ну а осень мной – наоборот.
Свитер вязаный счастья глинтвейного,
Табаком шарф прошитый насквозь…
По Московским мостам до Литейного
С кем-то вместе, а может, и врозь.
Ожидание, запах тревожности,
Фотография, где я смеюсь,
И еложу в предчувствии осени.
Я же осенью точно влюблюсь.
 

«Mon dieu! Mon dieu! Чего я добиваюсь…»

 
Mon dieu! Mon dieu! Чего я добиваюсь?
Чтобы за мною с камерой ходили?
Чтоб в фото тыкать острый ногте-палец:
«Вот это я в Орли, а вот на Пикадилли»?
Смотреть себя в кино, читать себя в газетах,
Купать себя в вине французского шато?
Держать себя в узде, а не на сигаретах?
И класть себе в постель красивое «не то»?
Mon dieu! Mon dieu! Заметь, я так стараюсь,
Что стала меньше спать. Пишу и по ночам.
На месте не стою, творю и развиваюсь.
Я делаю себя, кладу по кирпичам…
Mon dieu! Mon dieu! Какой-то сбой в программе.
Все было хорошо, и вдруг пришло «зачем»?
Ответа что-то нет. Я позвонила маме.
С тобой вот говорю… Запуталась совсем.
Mon dieu! Mon dieu! Побудь со мной немножко.
Не по работе, а тихонько, для души.
Скажи, mon dieu, чего я добиваюсь?
Не можешь объяснить – так напиши!
Чтобы за мною с камерой ходили?
Чтоб пальцем тыкать в Пикадилли и Орли?
Чтобы меня нашли? Чтоб я нашла и… Или…
Mon dieu, спасибо. Ничего не говори.
 

«Температура, градусник, тоска…»

 
Температура, градусник, тоска.
Тоска останется, когда пройдет температура.
А из-под одеяла нос торчит носка,
Чтобы спросить тихонько: «Что ты, дура?
Ведь все же, если углубиться, хорошо!
И если пить лекарства, и лежать побольше…»
Заткнись, носок. Заткнись, и прочь пошел.
Я мыслями не здесь, а в довоенной Польше.
Я в туфлях и курю. Чулки ношу со стрелкой,
Я в шляпке набекрень. Свидание. Спешу.
Мне узкое пальто, что с меховой отделкой,
Особенно идет. И я его ношу.
Бегу, и за углом киношный старый ветер
Качает кренделек на вывеске чудной.
Он ждет меня давно. Он выбрит, свеж и светел.
И между нами все. И до войны он мой…
 

«У тети сложная работа…»

 
У тети сложная работа —
Не жрать, когда пожрать охота,
И быть красивой даже там,
Где сдох бы и гиппопотам,
И делать вид, что не болит
Душа за ранний целлюлит,
Потом – что целлюлита нету
(Ой, …[4]4
  Слово на букву «б».


[Закрыть], как хочется конфету!)
Раз в месяц бодро говорить,
Что только голова болит,
И свято верить, что все «так»,
И что он принц, а не мудак.
Родить здоровеньких детей,
Любить рыбалку и гостей,
Карьеру делать между делом,
Быть феей и душой и телом,
Не ныть, не плакать, не просить,
Конфликт изящно погасить,
И про любовницу не знать,
А просто уступить кровать.
И чтобы ни одной морщины
До своевременной кончины.
И в бальном платье даже дома,
И нравиться его знакомым…
…ец[5]5
  Слово на букву «п».


[Закрыть]? Не бейтесь, не поймете.
Вы просто берегите тетей…
 

«Пытаюсь собрать свои мысли и чувства…»

 
Пытаюсь собрать свои мысли и чувства.
Мне кто-то мешает. Не пишется. Странно.
Ей, кажется, плохо. В глазах ее пусто.
Она поселилась за зеркалом в ванной.
 
 
Ей, кажется, стало внезапно понятно.
Ей, кажется, стало ужасно противно.
Ее даже жалко. Она неприятна.
Она беззащитна и не позитивна.
 
 
И вечно молчит. И за мной повторяет —
Совсем без фантазии. Без перспективы.
И самое мерзкое – мне доверяет.
По глупости личной инициативы.
 
 
Почти не стареет, внимательно смотрит.
Как будто спросить что-то хочет, но страшно.
Как будто я что-то должна, но забыла,
А это ей нужно и жизненно важно.
 
 
Да лучше б орала! Ударила б, что ли…
Терпеть не могу, когда ждут и не просят,
Когда не выходят из сыгранной роли.
Прическу смени. Эту больше не носят.
 
 
Ну что ты молчишь? Предложи варианты!
Ведь ты же живешь в моем зеркале в ванной!
Почти не стареет. Ей, кажется, плохо.
Мне кто-то мешает. Не пишется. Странно.
 

«Иду по улице. Мужчин меряю…»

 
Иду по улице. Мужчин меряю.
Гляжу, какой бы мне подошел.
Толкаясь, безконной идут кавалерией
Портфели, ботинки, статьи про футбол.
Четыре лохматых на восемь ухоженных.
Вот эти женаты – видать без кольца.
Чего там кольцо, все в осанке записано,
В застывшем вопросе на морде лица.
Веселые юные, липкие старые,
Коктейль из достоинства, страха, носков.
Когда-то давно увлекались гитарами,
Сейчас больше манит туман кабаков.
Вот этого мама доест ближе к старости,
А этот – к любовнице. Позже к жене.
Тот слишком красив и уверен до гадости.
Вот этот – завод. Деньги почтой родне.
А вот непонятный. В проеденном свитере.
Неясен, неярок, но сложно забыть.
Не помнит числа и не знает о Твиттере.
С ним хочется кофе и поговорить.
Толкнули. Смутилась.
Крутнулась – а нет его.
Ворона. Раззява. Иди куда шла!
Стою я по улице. Меряю. Думаю:
А я бы, такая, ему подошла?
 

«Тебя. Тобой. И никого другого…»

 
Тебя. Тобой. И никого другого,
Как бы жестоко я ни била, нет.
Ты как в граните выбитое слово.
Ты вросший в кожу неснимаемый браслет.
 
 
Я не дразню. Мне просто очень страшно.
Давай я вру? Дразню и не боюсь.
Не замечаю? Значит, очень важно.
Неясно? Я для ясности напьюсь.
 
 
Смотреть в глаза неловко и щекотно.
А не смотреть – обидно пропускать.
Я скоро поступлю неблагородно,
Чуть подожди. Не вздумай отпускать.
 
 
Ты – мастер в лоб лупить без церемоний.
А я профессор по сомнениям во всем.
Маэстро винно-водочных симфоний,
Мы вряд ли сможем. Сможем – не спасём.
 
 
Ты не в граните выбитое слово.
Не вросший в кожу неснимаемый браслет.
Нет, не тебя. Но никого другого,
Как бы жестоко я ни била, нет.
 

«Все то, что когда-то казалось глупым…»

 
Все то, что когда-то казалось глупым,
Теперь очень даже имеет смысл.
Слова все те же.
Свои все реже.
Я больше не верю в случайность чисел.
Напротив же, то, что казалось важным,
На фото в альбоме застряло крепко.
Не очень нужно.
Тепло и скучно.
Смотрю безразлично и крайне редко.
И тот, кто когда-то был равен смерти,
Теперь просто друг и целует в шею.
И я его тоже.
И он все тот же.
Но больше не блею и не немею.
И даже какое-то право имею
Уткнуться носом в упругую шею.
Но это не роет во мне траншею.
Я просто целую друга в шею…
 

«Да нет, конечно же, не ты…»

 
Да нет, конечно же, не ты!
Ты не подходишь совершенно.
Прости, что в лоб и откровенно,
Но нет. Конечно же, не ты.
Да нет, конечно же, пустяк.
Я просто выпила сухого.
И нос напудрен для другого.
И день как вата был «никак».
Да нет, вообще не вариант.
Мне просто холодно и грустно.
И просто штиль. И просто пусто.
Какой ты, к черту, дуэлянт?
Ты просто под руку попал.
Твои проблемы. Показалось.
Других вокруг не оказалось,
А приступ нежности напал.
Да что за приступ глухоты?!
Ты не подходишь абсолютно.
Случайность. Бред. Мираж минутный.
Но пусть, пожалуйста, не ты…
 

«Хорошо, что я умная девочка…»

 
Хорошо, что я умная девочка.
Буду кофе, табак и вино.
Когда нужно – я шумное радио.
Когда нужно – немое кино.
 
 
Я умею молчать и не спрашивать,
Я умею, где нужно, шутить.
И красиво что есть, то донашивать.
Угадать, что сейчас будут бить…
 
 
Хорошо, что я добрая девочка.
Мне не жалко вообще ничего:
Забирай, а отдашь, когда сможешь.
Другу надо? Бери для него!
 
 
Хорошо, что я странная девочка.
Не люблю, когда дарят цветы.
Злюсь, когда кто-то платит мой кофе.
И со мной можно сразу на «ты».
 
 
Не люблю сообщать, что болею.
Если плачу, то только одна.
Странно-добрая умная девочка…
И кому я такая нужна?
 

«Почему-то мне нравятся рваные…»

 
Почему-то мне нравятся рваные,
Безодёжные, многокурящие.
Неудобные, жесткие, бранные,
И с гарантией, что настоящие.
 
 
Почему-то мне нравятся разные —
Нету принципа, нету системы.
Лишь бы только горело и мучало.
Можно в теме, а можно без темы.
 
 
Почему-то мне нравятся странные,
Будто мало своей внесистемности.
Чтобы ребусы, колкости, малости,
Чтобы до одури, бешенства, ревности.
 
 
Почему-то мне нравятся яркие,
Безбилетные. Можно по двое.
Без надежды, без планов, без логики,
И без шансов на запах покоя.
 
 
Почему-то мне нравятся смелые,
И глядящие в разные стороны,
Те, что черные, больше, чем белые.
Те, что битые, белые вороны.
 
 
Почему-то мне нравятся рваные.
Безнадежно и систематически.
Разно-смелые, яркие, странные…
Очень нравятся. Катастрофически.
 

«Мне неймется и не спится…»

 
Мне неймется и не спится,
Страстно хочется напиться,
Сильно хочется кричать,
Снова выпить, замолчать,
Разобрать себя на части,
Захлебнуться в бурной страсти,
Совершить эксперимент,
Чудом уловить момент,
И за хвост поймать удачу,
И зимой вдвоем на дачу,
По Парижу до утра,
Туфли, что нашла вчера,
Чтоб колготки не рвались,
Денег, чтобы завались,
Чтоб мужчина в черном шарфе
Для меня сыграл на арфе,
Чтоб весенние коты
Перешли со мной на «ты»,
Чтобы карьера вся и сразу,
Чтобы не настиг маразм…
Впрочем, мне пора к врачу,
Больно много я хочу…
 

«Тонки черты. И не надоедает…»

 
Тонки черты. И не надоедает.
Играет где-то старый патефон.
Такое раз в столетье выпадает,
Колючий мой, неласковый бутон.
И нету дна. И нет других и равных.
И все нельзя. И без всего нельзя.
Мы пишемся с абзаца и с заглавных,
Мы движемся неслышно и скользя.
Нас как бы нет. Все недоумевают.
И, дураки, не видят, как фонит.
Мы помним то, что дети забывают.
И все равно, кто первый позвонит.
И длится ночь. И смехом будит утро.
Все страшно: и запомнить, и забыть.
Я запишу, и это будет мудро,
На двух руках. Под кожу, чтоб не смыть.
Нас как бы нет. Все недоумевают.
Тебе смешно, колючий мой бутон?
Тонки черты. И не надоедает.
Играет где-то старый патефон…
 

«Лекарства нет от обаятельных мерзавцев…»

 
Лекарства нет от обаятельных мерзавцев,
И стерты память, ум и интеллект.
Бегом от положительных красавцев,
К уроду, пропадавшему пять лет.
Лишь для того, чтобы сказать «не верю»,
Чтобы услышать «я пришел, прости»,
Чтоб взять реванш, красиво хлопнуть дверью,
А после целоваться до шести.
Чтоб снова до крови, до слез, до рвоты
Болело то, что плохо зажило,
Чтоб снова был открыт сезон охоты,
Чтоб шло по венам битое стекло.
Уже умней. Никто не будет прежним.
И не изменится никто и никогда.
Нет перспективы, смысла и надежды,
Как нету правды в слове «никогда».
Изобретите что-то от мерзавцев,
Верните память, ум и интеллект!
Законом запретите целоваться
С уродом, пропадавшим столько лет…
 

«Что между нами? Невообразимо…»

 
Что между нами? Невообразимо.
И пахнет обещающей весной.
Да, мы, мой ангел, пережили зиму.
И по необъяснимым ты со мной.
Ты чуешь – пахнет? Сталкивает глыбы
В нутре уставшем колотого льда.
И оживают водоросли и рыбы,
И «точно нет» сменяет «сразу да».
Пора чудить, чтоб гнать на перекресток
Моих историй пестрые стада.
Тебе про них рассказывать так просто.
Как жаль, что про тебя им – никогда.
Опять весна. Кто делал этот воздух?
Кто смешивал надежды, гарь и бред?
Вдыхаешь это – кажется все просто.
И время есть, чтобы понять, что нет.
Мой демон спал, укрытый теплым снегом,
И видел сны, и, в общем, не мешал.
Но от весны проснулся и забегал,
И душу рвет, как раненый шакал.
Мне хорошо. Мне слезно-ярко-сладко.
Глупа, свежа, готова к чудесам.
Не будет ни покоя, ни порядка.
Ты знаешь, как все будет, ангел, сам.
Чудной момент. Готова и открыта.
Пойду «на ты», шатаясь и скользя.
Все расскажу. Потом. Наверно, летом.
Жаль, про тебя рассказывать нельзя.
 

«Так не честно. Так не справедливо…»

 
Так не честно. Так не справедливо.
Я не контролирую процесс.
Слышишь, я вообще не из пугливых,
Не из истеричек и принцесс.
Я такое, слышишь, вытворяла,
Что не стоит маме и друзьям.
Находила, портила, меняла,
Нравилась клошарам и князьям.
Я к тому, что я умею драться
И меня немыслимо смутить.
Запиши, я буду отбиваться,
Буду зло, отчаянно шутить,
И смогу отвесить и ответить,
Проверять и перепроверять.
Я уже успела все заметить.
Я уже успела дать понять.
Мне, пометь, плевать, внесем-ка ясность,
Кто тут из князей, кто из принцесс…
Черт возьми, мне нравится опасность.
Я не контролирую процесс.
 

«Пригласите меня на свидание…»

 
Пригласите меня на свидание,
Я за кофе сама заплачу.
Поддержу светским тоном беседу,
Или так посижу, помолчу.
Пригласите меня на свидание,
Я приду, хороша и свежа.
На бульвар ли, в кино… Хоть на кладбище.
Рядом с вами пойду не дыша.
Пригласите, вам это не сложно же,
Не обяжет вас это никак.
Будем просто идти тротуарчиком,
Пересчитывать встречных собак.
Будем мерять Москву повесневшую,
Или так, у метро постоим.
Пригласите, мне этого хочется.
Жду звонка. Май. Москва. Аноним.
 

«Они живут по непонятной партитуре…»

 
Они живут по непонятной партитуре.
Их понимают лишь собаки и друзья.
И эти ангелы земные много курят,
Лишь потому, что наверху совсем нельзя…
У них нелепые привычки и повадки.
У них ни такта, ни удобства, ни машин.
Они влюбляются без смысла, без оглядки
В своих, в работу, в женщин и мужчин.
Их очень просто вычислить по взгляду,
По бардаку в судьбе и голове.
Ловить таких бессмысленно. Не надо.
Уйдут, не бойтесь, сами по себе.
Пройдут, как цирковые акробаты
По краю, наступая в полноги.
А их, после ухода, – на цитаты,
Форзацы, мемуары и торги…
Они, по непонятной партитуре,
Живут не ковыляя, а скользя.
Простите им, что очень много курят
Там, просто, наверху – совсем нельзя…
 

«Болит спина, скрипят колени…»

 
Болит спина, скрипят колени,
Зарплата ниже, чем ковер,
Играю зайцев и оленей:
Моя профессия – актер.
Хотел я стать ветеринаром —
Сказали: «Не губи зверей!»;
Судьей, банкиром, кулинаром
И покорителем морей…
Но, как-то никуда не взяли,
Я не пилот и не юрист,
А, как всегда хотела мама,
Держу в руках диплом «артист».
Я для искусства, не для денег.
Когда за деньги, то не то.
Но вот долги и алименты,
И маме ж надо на пальто…
В метро бесплатно не пускают,
И хлеб бесплатно не дают…
Ну и пускай. Зато потомки
Мои таланты воспоют…
Ну а вообще я всем доволен,
На сердце руку положа.
Пойду искать зерно для роли.
Сегодня ж мне играть ежа…
 

«Не подходи. Не привыкай. Не трогай…»

 
Не подходи. Не привыкай. Не трогай.
Зачем такая крепкая стена?
Чтоб любопытный шёл своей дорогой.
Для тех же целей надпись «Я одна».
Кирпич, бетон. Надежно и спокойно.
И метры опыта под током наверху.
Я не люблю ни воинов, ни войны.
В дождь ноет брешь, пробитая в пуху.
Здесь, знаешь, раньше многие стояли,
Задравши голову, готовя план-захват.
Здесь были пушки, трубы и рояли.
Ушли. Сдались. Никто не виноват.
Здесь угрожали, плакали, просили,
Выкрикивали бранные слова…
Спускали флаг, потом костры гасили
И уходили. Схема не нова.
Следы от пуль и ядер залатавши,
Надежно спрятав слезы, брешь и пух,
Веду подсчеты без вести пропавших.
Их очень много. Жалко только двух.
Не подходи. Не привыкай. Не трогай.
Заныла брешь – наверно, будет дождь.
Стена прочна. Иди своей дорогой.
Я буду ждать, когда опять придёшь.
 

«Бьет больно бранный стук колес…»

 
Бьет больно бранный стук колес
В дороге к северной столице
Такую чушь, собака, нес,
Что я со зла купила птицу.
В зеленой клетке желтый страх
Сидит и клювом чистит перья.
В двух наших разных городах
Один и тот же вкус похмелья.
Один и тот же вкус вранья,
Один и тот же запах счастья,
Один и тот же цвет того,
Что заставляет возвращаться.
Давай поспорим до крови:
«Бордюр? Поребрик!» – Лишь бы повод.
Давай? Мой странный визави
Все так же холоден и молод.
Останься, счастье пахнет так!
Нет, мне придется возвратиться…
Пусти! Иди… Пойми, никак!
Ведь я со зла купила птицу…
 

«Глядела желтая луна своим невыносимым глазом…»

 
Глядела желтая луна своим невыносимым глазом.
И обещала мне «всегда». Хотя на деле-то «ни разу».
Я говорила ей: «Зачем ты обещаешь, если нету?»,
Она мигала: «Погоди! Все будет точно. Ближе к лету». Я ей беззлобно: «Перестань. Нельзя так врать, ведь люди верят…»
Она: «Молчи. Сиди и жди. Открой окно, глаза и двери!»
Я: «Да? Скажи мне, он в очках? А рост? А возраст? А привычки?»
Она: «В очках. Шрам на руке. Не любит снег и электрички.
Про возраст точно не скажу, мне сверху паспорт-то не видно».
«А шутит?» – «Да, и хорошо». – «Тогда очки не так обидно…
А что он, курит?» – «Никогда». – «И что же, мне бросать
придется?
А что он делает сейчас?» – «Читает что-то и смеется».
«Ему смешно? А ты скажи, что ждать, черт побери, так трудно,
Одной – куда еще ни шло, но очень туго ждать прилюдно…
И адрес! Адрес продиктуй, или сунь номер на бумажке!
Конечно, это моветон, но я устала, мне не важно…
И если тот, то он поймет, простит бумажную банальность,
Простит курение, бардак, в веснушках нос, принципиальность.
Скажи ему – мне важно знать, над чем он там сейчас хохочет,
Что пусть ботинки и носки свои кидает там, где хочет.
Что если хочет – пусть молчит, захочет говорить – я рада,
А мягких зайцев и конфет я не люблю, мне их не надо.
Что я готовлю плохо, но зато варю глинтвейн отличный,
Что я целуюсь хорошо, хотя об этом неприлично…
И что хочу его спросить про очень многое и сразу,
Скажи, что я люблю цветы, но забываю ставить в вазу…»
«Вот так-то лучше. Передам. А то: “какой”, “зачем” и “нету”…
Устала очень ждать? Поспи. Все будет точно. Ближе к лету»…
 

«Закройте рот, я вас не вызывала…»

 
Закройте рот, я вас не вызывала,
Колдуя ночью с блюдцем и свечой.
И буду громче петь, что тихо напевала.
И пальцами хрустеть, упорной саранчой,
Любить сидеть в кафе, выкуривая пачки,
Ложиться поздно спать без видимых причин.
И покупать духи на краешек заначки,
И вглядываться в самых странных из мужчин.
И дальше буду я таскать с собой повсюду
Ненужный сумко-хлам и веру в «что-нибудь».
Любить театр и джаз. И ошибаться буду,
И громко говорить про муть, что это – муть.
Не верить в паспорт свой, когда там будет много,
Хотеть всегда всего, но срочно и вчера.
Бояться новостей, и упираться рогом,
И ночью делать все, и ничего с утра.
И трусить, и творить, любить кого попало.
И редко извиняться. Часто извинять.
Закройте рот, я вас не вызывала.
Но думала о вас… Не пробуйте понять.
 

«Я весной всегда дурю по-страшному…»

 
Я весной всегда дурю по-страшному.
Все дели, пожалуйста, на два.
Многословность лишнюю вчерашнюю,
Глупость, что не сделала едва.
Что-то постоянно приключается.
Ветер пахнет, рвет мозги с петель.
Интеллект с сознанием кончаются
Там, где начинается апрель.
В панике, как крыса после шторма.
Перебор. Да что там, передоз…
У меня любовь в тяжелой форме.
И тактильный авитаминоз.
Я с утра уйду, мой обаятельный.
И, возможно, не перезвоню.
Так что, будь, пожалуйста, внимателен:
Я весной по-страшному дурю…
 

«Ты, знаешь, лучше сразу уходи…»

 
Ты, знаешь, лучше сразу уходи.
Иначе ведь останешься надолго.
Со мной же трудно, нестабильно, колко.
И маловероятно по пути.
И, знаешь, ты со мной не говори,
А то меня же разлюбить – без шансов.
Я не даю гарантий и авансов.
Попытки? Да. Но максимально – три.
Еще совет – не пей со мной вина.
И не смотри в глаза – не безопасно.
Я вечером любезна и согласна,
Но утром рано ухожу одна.
Не затевай со мной словесных драк.
Ведь проиграешь, будет неудобно.
Прости, что инструктирую подробно,
Но без меня потом уже никак.
И, напоследок, просьба, не совет.
Забудь все то, что я сейчас сказала.
Чтоб я сама хоть что-то в этом понимала!
Закрой глаза. Дыши. Иди на свет.
 

«Тише, мой раненый, тише, нервный……»

 
Тише, мой раненый, тише, нервный…
Было так страшно? Так одиноко?
Ты в моем списке, и ты не первый.
С битыми, знаешь, всегда морока.
Нет, мне не нравится. Как-то сами
Приходят такие ко мне погреться.
Шутят и корчатся. Только глазами
Просят тихонько: «Найди мне сердце».
Да, устаю. Нахожу, что просят.
Рецепты простые: дышать и видеть.
Сначала, в восторге, с собой меня носят.
Позже, от страха, начнут ненавидеть.
Тише, мой странный. Других не держим.
Другие не держаться долго рядом.
Уйдешь абсолютно живым и свежим.
Мне это не трудно. Оваций не надо.
Тише, мой раненый, тише, нервный…
Больше не страшно. Не одиноко.
Ты в моем списке, и ты не первый.
С битыми, знаю, всегда морока.
 

Венеция

 
Ты хочешь знать, как здесь, как я, мой странный друг?
Так ты же в голове моей. Смотри вокруг.
Послушай. Под окном звучит аккордеон.
Пьяццола, может быть. А может, и не он.
На рынке свежих рыб внимательны глаза.
Не хочешь ли пройтись? Легко? Я тоже «за».
С горбинкой здесь мосты и все носы вокруг.
И разговор здесь – крик с использованием рук.
Здесь голуби наглей, чем взгляды черных глаз
Всех встреченных мужчин, примерно в восемь раз.
Здесь улицы берут за плечи и в тиски.
Здесь модно в баре Spritz, здесь модно брить виски.
Здесь пахнет свежий хлеб, здесь много кирпича.
А прямо за окном, в двух метрах, каланча.
Здесь всюду лабиринт, и кофе «вырви глаз».
Вчера я в первый раз сказала: «Здесь, у нас…»
Здесь ставни и цветы, здесь много площадей.
Здесь много стариков, влюбленных и детей.
Здесь пьяное вино. Здесь много глаз и рук.
Ты в голове моей. Ты рад? Смотри вокруг.
 

«У меня глаза сейчас зеленые…»

 
У меня глаза сейчас зеленые?
Это очень нехороший знак.
Веки тяжелеют воспаленные,
Пальцы собираются в кулак.
Я ударю сильно и безжалостно,
И потом станцую на мозгах.
Ты прости заранее, пожалуйста,
Если не в душе, то на словах.
Правда, я словам не верю – пугана,
Бита ими вдоль и поперек.
Извини, я объясняю путано.
Я – больной, озлобленый хорек.
В чудеса не верю – знаем, плавали…
Хоть давно и верно им служу.
Льется сказка странная и плавная.
Правды не проси – не расскажу.
У меня глаза, вообще-то, серые…
Зеленеют? Время уходить.
Если нет, то «Что же ты наделала?»
Никогда не смей мне говорить.
Я бываю часто безобразная.
Кто предупрежден – вооружен.
Я – актриса, я умею разное.
Правда, не берусь за роли жен.
Я ударю, может быть, безжалостно.
И возможны танцы на мозгах.
Ты прости заранее, пожалуйста…
Если не в душе, то на словах.