Текст книги "#Малоизвестная актриса и #Простостихи"

Корабль третий

Третий корабль – татуировка. Огромный корабль с парусами во всю грудь. Он украшает собой удивительного человека. Женщину, как ни странно. Эта женщина поет лучше всех, кого я когда-либо слышала, носит мужскую одежду, дурацкую кудрявую гриву, из-под которой едва видны угольки глаз, и ее зовут LP. Лаура Перголицци. Ее голос бесповоротно ворвался в мой мозг, ее песни прочно поселились в моем телефоне, ее свобода и простота восхищают меня каждый день заново. Она в интервью говорит про свой корабль так: «Это морская татуировка. Она символизирует движение, путешествие, преодоление. Нам не всегда просто перебраться на другую сторону, и вот сейчас я чувствую, что прорвалась…» Я смотрю на ее татуировку, слушаю ее ноты и думаю обо всех своих кораблях. И, похоже, в мое личное слово «корабль» я забыла добавить еще один смысл. Этот смысл, наверное, НАДЕЖДА. На новые встречи со старыми, на новые любови и витки карьеры, на новые воды, течения и водовороты. Я, кажется, начинаю догадываться, какой будет моя следующая татуировка…

Лето

 
«Я буду любить тебя все лето» —
это звучит куда убедительней,
чем «всю жизнь»,
и, главное, куда дольше!
 

М. И. Цветаева

У меня странная память. Я помню незначительные детали, запахи, случайные звуки, но забываю целые эпохи. Мозг сам решает, что нужно забыть, а что запомнить, ставит на события, людей и периоды жизни гриф «Отложено. Не секретно» и отправляет все это добро на самые дальние и пыльные стеллажи подсознания, где оно хранится годами. Системы выбора нет никакой, под печать может уйти что-то давнее или то, что произошло вчера вечером. И только чье-то случайное слово, попавшаяся случайно на глаза вещь или фотография могут запустить обратный процесс.

Например, кто-то скажет: «Мы остановились в ужасной придорожной гостинице…» И я, пораженная внезапным воспоминанием, думаю: «А я ведь когда-то работала ночным администратором в гостинице на час, господа!» И это же была эпоха, а я вообще забыла! Забыла, как без охраны оставалась одна на ночь со всей суточной кассой, как ругалась с мальчиком-проститутом, а потом, после одного происшествия, перешла с ним же в режим большого и молчаливого взаимного уважения. Забыла, как малолетки сняли номер и пытались вызвать дьявола, о чем с утра мне сообщила пучеглазая уборщица, отказавшаяся ликвидировать последствия. Забыла, как мне пришлось идти туда первой и увидеть последствия сеанса черной магии и как вся гостиница отдирала от ковра пентаграмму из воска. Забыла, как поднялась в номер по требованию гостей, у которых якобы было недостаточно полотенец, и как два здоровых амбала закрыли за мной дверь на ключ, когда я вошла. Забыла, что я им говорила, и не помню, почему ушла живой и невредимой.

Когда журфаковская банда в сборе, мои девицы развлекаются: «Оля, помнишь Сережу Пушистого?» И ржут как кони, потому что я каждый раз забываю и вспоминаю свой позор, и их развлекает, как я краснею, давлюсь от смеха и машу руками. Искренне забываю и искренне вспоминаю каждый раз заново. Общежитие ДАСа (Дома Аспиранта и Студента), где живут иногородние студенты и коренные московские тараканы, где если подпрыгнуть на шестом этаже впятером, то бетонное здание шатается. И был там Сережа… И у Сережи была прическа в стиле раннего Укупника и погоняло Пушистый. И не нравился он мне толком, и я ему примерно так же, но мы зачем-то, преодолевая обстоятельства, всю ночь целовались в коридоре. И прямо было не очень. Прямо откровенное фуфло это было, но неудобно было уйти, и его эти пушистые патлы все время лезли в лицо…

Но самый верняк не забыть – фотографии. Пусть даже в телефоне. Пусть даже плохого качества. Поэтому, зная фокусы своей избирательной памяти и тему «Русского пионера» «Как я провел это лето», я исправно фотографировала моменты. Чтобы не забыть. Чтобы самые настоящие. Ну, давайте смотреть фотографии? Альбомы. Все фотографии. Поехали.

Вот картинка с кучей цветов, коробочек и пакетиков. Это был мой день рождения, и он однозначно получился. Утро и день мы провели в профессиональной пахоте, переездах, волнениях, выступлениях и белом гриме. Не, ну а че? У артистов выходных и праздников не бывает. Зато нам не нужно каждый понедельник на работу к девяти. После выступления, счастливые и задолбавшиеся, мы прыгнули в машину и погнали в клуб «Дети Райка». Да-да, мы еще успели до его закрытия отметить там мой день рождения традиционным концертом «Малоизвестная актриса». Эту традицию я очень люблю: вход свободный для всех, кто желает обняться в этот день, 3 июня. И было чудесно. И были прекрасные знакомые и незнакомые лица. И отыграли мы, честно сказать, довольно прилично. А уже совсем ночью – мое любимое. Разбирать подарки, подрезать и ставить в вазы цветы, пить усталый чай и осознавать, что день действительно удался.

Дальше наша с Мустафиной фотография в масках на пейнтбольном стрельбище. Теперь я точно знаю, что это не мое. Обидный синяк на заднице тому аргумент. Вот пострелять в тире и выбить 10 из 10 – это я со всем моим удовольствием, это я прям люблю. А палить по людям, пусть даже и разноцветными шариками с краской, – это увольте. Ну и синяк, да.

Дальше идут шесть сфотографированных листков формата А4. Дай им бог здоровья, и пропади они пропадом. Это диета, которую честно отстоял театр «ДаМы» в своем полном и неизменном составе. В особо тяжелые моменты мы изобретали фразеологизмы. Например: «Морковь – друг человека. И поел, и загорел». Теперь мы знаем 150 блюд из яиц и кипятка. Первое, второе, компот и десерт. В общем, мы продержались, и это главное. А седые волосы можно и закрасить.

На следующих двух фото счастливые лица двух очень красивых людей и моя бабушка на мопеде. Это моя двоюродная сестра осуществила свадьбу своей мечты. И это было прекрасно. И мопеды были ее обязательной частью. Ну а моя бабушка не могла на нем не сфотографироваться. Вообще, к слову сказать, бабушка у меня уникальная. Плавает с ластами, пишет на Прозе. ру, рубит в компьютерах и единственная из всей семьи получается красавицей на всех фотографиях. Ну так вот она на фото, на зеленом мопеде с чудесной улыбкой.

Дальше фото белых шляп-цилиндров. Прекрасная все-таки у меня профессия: никогда не знаешь, что за поворотом и что понадобится в следующий момент. А шляпы прямо сильно понадобились, и мне пришлось вспомнить, что это я умею. Деревянные болванки, запах клея ПВА, бесконечные клочки, кусочки, веревочки и тесемочки, три бессонные ночи, два новых изобретенных слова, и вот уже готовы вполне достойные высокие цилиндры для новой программы. Дешевле было бы заказать у специально обученных людей? Несомненно. А как же терпкий вкус победы? Без него скучно живется на свете, господа!

Еще одна фотография рукописного листочка. Это мой ребенок решил написать распорядок дня на следующий день, видимо совершенно отчаявшись, что это когда-нибудь сделаю я. За лето он забыл все правила русского языка, но мысль мне очень понравилась. Синей ручкой и очень криво написано следующее:

«7.45 – Подъем

8.10 – Пробежка

8.40 – Завтрак

10.30 – Сбор людей

13.40 – Начало счастливой жизни».

Я просто не имела права это не сфотографировать. И не имела права забывать, что на самом деле я живу счастливой жизнью. Сразу с 13:40 по московскому времени.

А потом калейдоскоп самых важных моих летних фотографий. Вот крыло самолета, а под ним она, Яснейшая, как говорили во времена дожей. Моя Венеция. И я понимаю, что сюда нельзя устать приезжать. И хотя я могу на большой скорости без запинки пройти по этому путаному городу и не заблудиться, и знаю вроде бы все его нетуристические прелести, и чувствую тут себя абсолютно дома, тайнам и уровням этого непростого места нет конца. Вот я на фотографии сижу на ступеньках на площади Сан-Марко, пялюсь на прохожих со всего света и думаю про древних венецианцев. Жестокие и веселые прохвосты – так бы я их определила. Восхищенные туристы топчутся среди орнитозных голубей и с удовольствием фотографируют собор Святого Марка, знаменитые колонны, здание Дворца дожей. Мне бы так хотелось рассказать им все, что я знаю про это дело… Ну, например, что кони на фасаде собора – это копии. Оригиналы внутри, они белые, а не черные, и у них удивительная история. Отлитые в IV веке до нашей эры, они прожили в Риме 800 лет, потом их утащили на ипподром в Константинополе, и там они до 1204 года никого не беспокоили. А потом предприимчивый дож Энрико Дандоло захотел бронзовых лошадок себе. Тут в силу вступил главный принцип венецианцев: хочешь вещь – купи, не можешь купить – укради. Пошел парень войной на Константинополь и забрал что понравилось. По той же схеме сперли и сами мощи Святого Марка из Александрии. Завалили свининой, чтобы мусульмане не стали проверять судно, и приперли домой, сделав Венецию одним из главных центров христианства. По-простому так. Или, например, с удовольствием рассказала бы я про две тайные алые колонны Дворца дожей, между которыми объявлялись смертные приговоры, и про то, что ходить между другими колоннами-гигантами – плохая примета, потому что между ними вешали преступников. Или про самое древнее в мире эротическое изображение, две головы любовников под каменным одеялом, спрятанное на седьмой колонне от моря, и про тайные знаки у моста Риальто, и про побег Казановы, и про демонов, мучивших Вивальди, и про мост проституток, и про Веронику Франко… Я так долго могу, остановите меня кто-нибудь. В ассортименте персональные экскурсии по Венеции, качественно, дорого.

Последняя фотография, которую я вам покажу, – наши счастливые рожи в узкой улице Венеции. На лбу нет ни мыслей, ни забот, и даже без косметики и с лохматыми волосами мы все тут как-то удивительно хороши. Мое лето еще не закончилось, впереди еще семь дней счастья, но я уже с уверенностью могу сказать, что я хорошо его провела. Когда я здесь, мне вообще кажется, что я живу счастливую жизнь с 13:40 по московскому времени. Я сюда так удачно сбежала от ненужных мыслей, и здесь получаются самые хорошие летние фотографии.

Валюта

«Валюта – денежная единица, которая является мерилом стоимости товаров и услуг на территории того или иного государства, а также выступает средством при покупке товаров и расчете за оказанные услуги».

Википедия

В моем личном, субъективном, локальном государстве с деньгами не очень. Настолько «не очень», что я научилась над этим смеяться. Нет, ну а что, в самом деле, лучше сесть и рыдать с банкой варенья у батареи? Я так пробовала. Проверено: деньги от этого не прибывают. От этого прибывает только целлюлит, и, чтобы с ним бороться, нужно опять потратить много денег. Вывод: «Не рыдай, что денег нет, это дорогой проект». Можно, конечно, попробовать найти виноватых в сложившейся ситуации, но я отлично понимаю, что кроме меня самой виноватых-то в этом нет.

Ну были же варианты? Можно было выбрать другую профессию, например. Ну ту, первую, на которую училась. Ну вот по которой у тебя диплом с приличными оценками, рекомендации педагогов и предоставленные судьбой возможности. Кто орал с пеной у рта, что вне театра жизни нет, что никогда-никогда больше не снимет ни одного репортажа про неработающие лифты, проблемы ЖКХ и беспокойных бабушек, не напишет ни одного новостного выпуска по системе «Высоси из пальца, а то сегодня ни одного теракта» и не станет играть в подковерные редакционные игры? Сама и орала. Теперь, даже если бы и захотела, ни в одну подковерную игру меня бы не взяли. Во-первых, я так и не знаю правил, во‐вторых, мне нечего ставить на кон, в‐третьих, команды укомплектованы, равно как и скамейка запасных игроков, жадно ожидающих выбывания кого-нибудь из основного состава по причине травмы, пресыщения или летального исхода. В общем, понятно: с этим вариантом нормальных денег пролёт. Забыли, переходим к плану «Б».

А план «Б» ведь тоже был предложен судьбой. Отличный вариант «Замуж». И умен, и красив, и, блин, богат. Все заработал собственной башкой, если что. Ни одного трупа в анамнезе у человека не было, ни одной судимости, даже условной, а кабриолет синий был. Что тут, казалось бы, думать? Соглашайся, дурья твоя башка. Просто скажи «да», это не сложно… Сложно это. Ведь это ж не любовь, братцы! Я ведь вот этого люблю, с большим римским носом, большим артистическим талантом и большими финансовыми проблемами! Я за ним хоть в кизил, хоть в картофель, на что мне ваша Америка? Уберите свой синий кабриолет, я буду жить голож… ой, но очень принципиальной. А что мы с любимым будем есть? Так вот, можно хоть картофель, хоть кизил. Вода в кране бесплатная, а одежда нам не очень нужна. Так что, извините, нет. План «Б» мне тоже не подходит.

Хорошо, вот тебе еще вариант, борец за правду жизни. Ты попадаешь в первую волну ведущих мероприятий, которые работают без баяна, прокатывания апельсинов через штанину и не пытаются унести домой в карманах салат оливье. Ладно, так уж и быть, вот тебе немного чувства юмора, вот везение, вот отличный музыкант-джазмен… Что еще для денег тебе дать? А, ну вот тебе заказчики хорошие, которые в восторге, которые передают тебя по «сарафанному радио» дальше. Ну, вперед, к миллионам, фартовая ты наша… И деньги пошли. Хорошие, стабильные и честные, не придерешься. Что я с ними сделала? Может, накопила на что-нибудь дельное? Положила в банк под проценты? Вложила в бизнес? Отправила голодающим детям Африки? Не совсем. Я их про-фу-ка-ла. Как на что? А рестораны, а шмотки, а подарки друзьям, а красные ботинки? Мало ли способов существует для недальновидных людей… Немало, и я знаю их все. Короче, волна сошла на нет, люди выучили слово «кризис» и перестали праздновать «все-что-ни-попадя» во вселенских масштабах. Подумаешь, есть же театр, творчество, мысли, идеи, кизил и картошка! Не пропадем!

Мне кажется, в какой-то момент боги устали. Просто выдохлись придумывать варианты. Собрали очередную планерку, посидели, покурили и порешили, что нельзя же насильно причинить человеку счастье. То есть, конечно, можно привести лошадь к реке, но заставить ее пить – дохлый номер. Ну не хочет эта придурочная денег – что мы можем поделать? Не надо ей, видимо, в ее личном иллюзорном государстве этой опции. Извини, старуха, мы предлагали, креативили, тратили силы и время на этот проект. Потратились на презентацию, картриджи для принтеров и бумагу формата А4. Больше не побеспокоим, будь по-твоему.

Ну и все. Как сказали, так и сделали. Я по-прежнему не умею просить и добывать деньги, они же, боги, держатся данного слова. Всегда помогают в творчестве, работе, встречах и правильных людях вокруг, не дают наступить на совсем уж серьезные грабли или надеться глазом на острую ветку – короче, присматривают. Никогда не позволяют помереть с голоду и в последний момент, в самой, казалось бы, поганой и безвыходной ситуации, подбрасывают ровно столько, сколько нужно для того, чтобы выгрести. Без икры и не в шубе выгрести, но выгрести же! Больших же денег на постоянной основе стараются в руки не давать. Ребята, по-любому, спасибо! Не обижайтесь, что я так распорядилась вашими вариантами, пожалуйста. Оно, конечно, по юности, категоричности и слабоумию так вышло, зато искренне и от души. Спасибо, что совсем не вычеркнули из списка и что вы все время рядом. Заходите на суп из картошки и компот из кизила!

И хотя денег в моем личном, персональном, локальном и субъективном государстве как бы нет, валюта в нем, напротив, существует. Читаем: «Валюта, в широком смысле этого слова, представляет собой любой товар, способный выполнять функцию денег при совершении обмена товарами на рынке внутри страны или на международном рынке». То есть, переводя на язык финансово безграмотных и экономически отсталых, валюта – это почти все, что угодно. У американских индейцев за валюту в свое время отлично сошли стеклянные бусины, в Мексике проканали какао-бобы, в Риме – соль, в средневековой Руси – беличьи шкурки, на острове Яп – гигантские диски из известняка весом 8 тонн. Так вот, в моем личном, персональном, локальном и субъективном государстве валюта тоже существует. Валюта – это я.

Я все время меняю себя на товары и услуги внутри своего государства и за его пределами. Цены варьируются, торг возможен. Например, квартплата за сентябрь стоит вывихнутой лодыжки во время спектакля. Продукты на месяц – четыре новых седых волоса и регулярный прием успокоительных во время репетиций. Сигареты на неделю – головная боль после съемочного дня. И так всегда и все время. Такие уж я выбрала жизнь, профессию и систему координат. Такой расклад уже давно, я привыкла. Мне, например, нельзя радикально сменить цвет волос. Не поймет ни одно из актерских агентств, в базах которых я состою. Перекрашусь в брюнетку – не позовут на съемки, еще и загонят в черный список за непрофессионализм и безответственность. И вот я рыжая столько, сколько себя помню. Ну нормально. Нельзя же, к примеру, перекрасить доллар из зеленого в веселенький оранжевый. Все сильно удивятся. Вот и со мной так же.

Мне нельзя болеть, я валюта. Если мой организм, моля о пощаде, выходит из строя, экономическая жизнь в государстве останавливается. Желание, да что там, острая необходимость отлежаться в берлоге вдали от яркого белого света, выздороветь, отдохнуть, взять паузу – все это непозволительная роскошь. Мой рабочий инструмент – мое тело, мое лицо и мой мозг. Поэтому я страшно боюсь поломаться или сойти с ума. От страха много курю, лезу в любую драку и расшатываю и без того нестабильную нервную систему. Все логично, нет? Напомню, виноватых нет, сама не захотела по-другому.

Когда-нибудь, конечно, это кончится. Я думаю об этом редко, потому что это очень страшно и потому что это правда. Я уже не смогу браво скакать бодрой козой по сцене или съемочной площадке, носиться по фестивалям, делать пять дел одновременно и отказывать себе в необходимости поспать. Странно, вот не получается представить себя в 60 лет в клоунском гриме, без которого я не представляю сейчас свою жизнь. Глупо, смешно, неуместно, наверное. Марсель Марсо, скажете? Ну, к девочкам в искусстве другие счеты, чем к мальчикам. Ладно, там видно будет.

Может, боги, мои строгие приятели, помилуют меня и переведут на серьезные драматические роли, чтобы уж совсем не сбрасывать меня с поезда? Или, если так никак нельзя, то хотя бы позволят мне что-нибудь писать, режиссировать, преподавать, я не знаю… А может быть, я окажусь долговечной валютой? Ну вон держится же как-то доллар. А ему, между прочим, уже 232 года. Наверное, потому что он «In God We Trust» и весь расписан масонскими символами. Вдруг и мне повезет? Я же тоже «Trust in God» и еще в очень многое «Trust». А для хорошего дела и валютного долголетия набить себе татух с символами вольных каменщиков – не вопрос, если они не против.

Я – валюта, живущая в личном, персональном, субъективном государстве, где с деньгами не очень. Вот так парадоксально и забавно. Я без претензий, я сама так выбрала. Зато по совести. Зато по любви. Зато без измен себе и вонючих компромиссов. А кизил и картошка, я знаю, стоят недорого. Не пропадем.

Революция

Ну, это что-то невероятно огромное. Это когда все с ног на голову и из грязи в князи. Или, наоборот, когда князьям приходится туговато и грязь тянет к ним свои ошалевшие от вседозволенности щупальца, срывает с тонких белых шей жемчужные ожерелья, грохочет по наборному паркету грязными тяжелыми сапогами и тычет в дорогие жилеты револьверами, пахнущими отчаянием и машинным маслом. И ведь понятно же, что без этих самых разных революций не крутилось бы тяжелое колесо истории, не вращались бы маленькие, частные шестеренки судеб отдельно взятых людей, не было бы поворотов, переворотов, превращений. Не появлялось бы ничего нового, не развивался бы, черт возьми, мир… Но нет на свете ничего однозначного, если посмотреть внимательно. Попробуем разобраться, где тут беленькое, а где черненькое.

Революция первая

Пусть первая революция будет политическая. И как тут ни крути, как ни изучай вопрос, как ни сравнивай и ни выискивай принципиальные различия, все они, политические революции, очень между собой похожи. Верхи охреневают вконец, низы вопят «доколе?» и берутся за любое доступное оружие. Потом долго им машут, кроша в мелкий фарш все, что попадется под руку, недолго упиваются своей победой (ну или, как вариант, горюют о поражении), а потом оглядываются и понимают, что стоят в чистом поле, и вообще не понятно, где тут север, где юг.

Когда решали «Мы против!», было весело. Когда собирались во мраке ночи веселыми стайками и тайными обществами – тоже хорошо было. Когда переступали через свой страх, неуверенность и пели хором новые гимны – было интересно, остро и свежо. Когда дырявили чужие человеческие тела и видели кровь в первый раз в своей жизни – весело, наверное, не было, но дело революции оправдывает любые средства и требует силы духа. «Нельзя приготовить омлет, не разбив пары яиц», – остроумно заметил на сей счет Робеспьер. Видимо, руководствуясь этой цитатой, следующая волна протестующих без суда и следствия оттяпала ему башку при помощи гильотины на площади Согласия. Согласны они были с его мыслью, наверное.

Когда падали рядом с тяжелым стуком товарищи по новой, революционной, свежей, как парное молоко, и необходимой как воздух идее смены мирового порядка, не было уже ни весело, ни страшно. Было отчаянно, думается мне. Было «надо уже доделать до конца, дороги назад нет». Кровавое бешенство в глазах тоже, может быть, было.

И вот дело кончено. Враг повержен, прежний порядок порушен, рассованы по карманам отобранные драгоценности, изнасилованы все попавшиеся по дороге женщины из стана врага, сожжены неправильные люди и книги, перебинтованы собственные раны. И вот теперь, в чистом поле, среди дымящихся руин и стонов раненых, все это перестает казаться прекрасным и единственно верным путем. «Мы против!» состоялось. Время объяснить про что «Мы за!». А об этом, как показывает практика истории, подумать обычно забывали. Когда там? Нужно раздолбать все до основания, а это большая работа, господа! Вот сделаем ее – тогда и подумаем, что и как лучше построить в чистом поле. И вот оно, поле. И раздолбали. А как по-другому-то – не придумали еще. Где же тут север и где тут юг?

И неминуемо начинается второй этап революции – гражданская война. И снова страшно, и ничего похожего на то, что было напечатано красивым и четким шрифтом в листовках. И нет никакого единства победивших, свободы, равенства, братства и здравого смысла. И снова льются кровавые реки, и низы, победившие вконец охреневшие верхи, стараются теперь и сами забраться повыше. И стреляют, для убедительности, уже в тех, кто так здорово пел вместе с ними на ночных, будоражащих кровь тайных собраниях прекрасные новые песни. И грабят награбленное, и брат идет на брата.

Потом все как-нибудь уляжется. Через десятилетия. А что, разве это долго в мировом масштабе? Ведь нет же. Просто еще чьи-то подмятые под колесо революции молодость, любовь, дети, надежды. Ну ничего. Следующие поколения будут счастливее нас. Не зря же мы вот это все? Ну ведь не зря же, пожалуйста, Господи! И когда-нибудь потом нас поймут. Воспоют наши подвиги, воплотят в жизнь наши идеи, спишут, с поправкой на время, всю кровь, грязь и подлость. И напишут нас на картинах, и поставят нам памятники. И будут долго-долго помнить с благодарностью. Иначе зачем это все было?

Революция вторая

Вторая революция будет повеселее первой. Пусть будет революция молодости. Бунт детей против родителей, возмущение свежей крови против зрелости, выступление тех, кто точно знает, как надо жить, а как жить совсем не надо. Революционером этой партии когда-то побывал каждый из нас. Что доказываем? Что пыль и плесень все ваши законы. Чего хотим? Свободы, уважения и регулярных карманных денег. Кого свергаем? Ну конечно же, родителей. Вы говорите мне: «Надень шапку!»? Я отвечу вам: «Попробуйте найдите меня по чердакам и подвалам!» Вы говорите, что без физики, химии и математики из меня не вырастет ничего лучше бомжа? А я вам в ответ в час ночи поупражняюсь-ка на электрогитаре, пожалуй. Заплету дреды, сделаю три татуировки и проколю себе даже то, что не подлежит прокалыванию по медицинским показаниям. Вы будете тыкать мне в лицо семейными ценностями, запахом домашнего пирога и необходимостью завести двух детишек (и непременно чтобы мальчик и девочка)? Причесанных, послушных, в одинаковых свитерах? А нате-ка вам раннее замужество под запрещенными препаратами, четыре аборта, китайскую еду навынос каждый вечер, развод с дележом имущества и трехлетнее путешествие в качестве «группи» за какими-нибудь музыкантами с плохо промытыми волосами. Вот так-то. Это революция, предки!

Мои ощущения от такой революции совсем иные. Она должна быть. Она действительно необходима. Львенок сдает тест на выживание, когда решается на драку с вожаком прайда. Человек, конечно же, обязан устроить своим родителям революцию. Тут все честно: они устроили точно такую же своим родителям, просто лет на двадцать пораньше. Устроили, устроили, не надо отнекиваться! А черные стрелки, которые разве что не встречались между собой на затылке? А колготки в сетку, запрещенные танцы и обжиманцы на заднем сиденье папиного «кадиллака»? А вареная джинса, Цой и отчисление с последнего курса института? Без таких революций невозможно представить жизнь. Без них не существовали бы огромные пласты культуры, эпохи, музыка, литература, живопись и сувенирные кружки с фотографиями Битлов. Не было бы Вудстока, Дженис Джоплин, хиппи и сквотов. Не было бы Элвиса, Малевича, группы «Аквариум» и группы «Ласковый май»! Не было бы нового кино, субкультур и демографических взрывов. Поэтому без таких революций никуда. Простите меня, мама и папа. И да, не волнуйтесь, мой сын мне обязательно отомстит за вас: так устроен мир.

Третья революция

Третья революция пусть объединит в себе революции в науке и искусстве. Ей, конечно, большой привет от революции номер два. Система та же: «Задолбали вы все, я буду копать траншею вот от этого дерева до того зубочисткой, с завязанными глазами и через Новый Уренгой». Такие революции, несомненно, приносят уникальные плоды. В толпе бунтующих против правил обязательно окажется пара-тройка гениев, и получатся «Мона Лиза», лекарство от гепатита С и самолет. Таких революционеров я просто обожаю. Мне нравится представлять, как это было. Вот он такой себе один, например Ван Гог. Над ним ржет вся деревня, его называют сумасшедшим и гонят камнями, ему даже бабы дают неохотно, и все считают его живопись сумасшествием и пачкотней. Что ему остается? Ну конечно, покончить с собой в 37 лет. Наверное, это для того, чтобы теперь во всех энциклопедиях было написано: «Нидерландский художник-постимпрессионист, оказавший вневременное влияние на живопись XX века». Или тот парень, что изобрел иголку для швейных машинок. Или Коко Шанель со своими брюками. Тут примеров несчитаные тысячи, устанешь перечислять. С этими ребятами опять история грустноватая, редко кого из этого разряда революционеров погладили по шерстке при жизни. Это потом уже, после похорон, намусолили так, что даже с перебором. Зато они вершат историю науки, моды и искусства. Они об этом никогда не узнают, но, оказывается, без них было никак нельзя. Может, поэтому я так люблю внимательно вглядываться в лица уличных музыкантов.

Революция четвертая

Революция четвертая – это революция моя собственная. Ничем не уникальная, вряд ли отличная от миллионов персональных революций, происходящих ежедневно на планете Земля, и не думаю, что кому-то действительно интересная. Но на то она и моя собственная. Мне она интересна. Мне – важна.

Таких было на моей памяти уже очень много. «Пойду в артистки», «запою, несмотря на вердикт сухофруктной учительницы музыки», «разведусь», «надену – не надену», «признаюсь ему во всем, как оно есть», «опубликую стихотворение», «не предам свои принципы», «уволюсь», «рожу», «не соглашусь», «выйду на сцену» и много-много еще других. Я их боюсь и ненавижу, когда они происходят, но очень люблю, когда оглядываюсь на них спустя время. Я себя за них хвалю, даже если результаты переворотов сомнительны. Потому что за все в таких революционных выбрыках я отвечаю сама. Сама затеваю, сама протестую, собираюсь сама с собой по ночам на тайные сходки, пишу и учу гимны, выступаю их заказчиком, исполнителем и расхлебывателем результатов. И пусть они непросты, иногда не нужны, некоторые даже позорны, но… я смогла. И не пролила при этом ни капли чужой крови. Своих пота, крови и соплей – сколько угодно, а вот чужих – никогда. И все мои маленькие революции – это уже моя биография. Вряд ли ее когда-нибудь будут изучать в школе, так и цель-то не в том. Задумывая очередную революцию, я плохо сплю, неприятна в общении и не могу думать ни о чем другом, кроме победы. И такая я себе нравлюсь. Сейчас, кстати, есть две новые революции на примете, и от них щекотно в животе. Заранее можно сказать только одно: я непременно в них ввяжусь и скоро засяду писать гимны. Когда случатся, я обещаю рассказать, кто победил.