Текст книги "#Малоизвестная актриса и #Простостихи"

Зов

Мы мило болтали с бывшим мужем по телефону. Так хорошо болтали, что мне, как всегда в такие моменты, стало жаль, что разговоры нельзя фасовать по баночкам и продавать за хорошие деньги. Ну потому что смешно, легко, обаятельно, опять смешно, словесный пинг-понг высочайшего уровня и так далее. Заплатили бы за такие разговорные баночки прилично, но это не главное. Главное, что эти симпатичные разговоры не были бы затеряны в межгалактическом телефонном пространстве и не были бы забыты. Ну жалко мне всегда, когда что-то стоящее пропадает. Итак, мы мило болтали с бывшим мужем по телефону. Он спрашивал про «как дела», я отвечала, что он должен мне 300 долларов за мою уникальную переделку каких-то дурацких стихов, которые ему были нужны для работы. Еще делилась фотографиями агитационного плаката про маму-вошку, которая не успела укачать детей-гнид, и как полегли они все под натиском противовошного препарата, и все это в картинках. Этот эталон рекламы я успела трясущимися от смеха руками сфотографировать в кабинете педиатра, и муж очень смеялся. Потом он заливал что-то про дымоходы, творчество и надоедливых общих знакомых. Ну очень красиво лилась беседа, я же говорю, хоть фасуй ее и на продажу. А потом он возьми да и спроси: что со следующей темой? Обвал с ней, отвечаю. Я ее и так, и эдак, а она никак. Ну не идут в голову никакие ассоциации. «Какая, – спрашивает, – конкретно тема?» – «Зов», – говорю. И ничегошеньки прям не отЗЫВается в голове. «Пустота, табачный дым и ветер, старик, понимаешь? – жалуюсь. – Хоть признавайся в своем собственном творческом бессилии. Литературная импотенция. Буквенный висяк. Стыдоба». – «Давай рассуждать, – не теряет надежды бывший муж, – сейчас что-нибудь придумаем!» А я же помню, что это только жить вместе у нас хреново получается. А вот сотворчествовать, дети и шутить получается у нас вместе хорошо. «Давай, – соглашаюсь, – спасай ситуацию!»

И он начинает подбрасывать мысли и идеи. Спрашивает, с чем ассоциируется у меня слово «зов», какие картинки возникают. Никакие, признаюсь, не возникают. Тогда он предлагает так и начать: «Ничего в голову мне не приходит…» Отказываюсь. «Так, – говорю, – я уже раза три на моей памяти колонки начинала». Этот спасательный круг использован, неприлично так опять делать. Муж призывает не отчаиваться и соригинальничать. Давай пойдем нестандартным путем? Давай, говорю. Тем более что стандартными мы с тобой ни разу за всю нашу совместную не ходили. То в загс пришли с друзьями в клоунских костюмах, то вдвоем на спор покрасились в красный цвет, то требовали в «Макдональдсе» жалобную книгу за то, что нам отказывались там продать борща и семечек… Давай, говорю, пойдем нестандартным путем. Единственное, что пришло в голову, – рассматривать ЗОВ как аббревиатуру. Ну и дальше полчаса веселья по поводу вариантов: Забей Оля Выеживаться, Завод Обертонов Взорвался, Земля Обязательно Выживет и Закрой Обветришь Воннегут. Продвинулись мало, но насмеялись вдоволь. И чего, думаю, мы развелись? Нормально же общались. Вспомнила чего. Перекрестилась. Замечательный Определенно Выход это был – развестись. Повесила трубку, приготовилась сдаться без боя. Начала набирать сообщение редактору: «Простите, я совсем, наверное, тупая, я не знаю, про что писать тему ЗОВ. Забейте на меня, простите и никому, пожалуйста, не рассказывайте…»

Приготовилась отправить свой позор, сделала глубокий вдох, и в мои легкие ворвался свежий весенний воздух из приоткрытого окна. Да вот же оно! Я стерла позорное сообщение, открыла ноутбук и торопливо зашлепала по клавишам.

Зов же – это что-то невероятно первобытное. Что-то более древнее, сильное и категоричное, чем человек. Что-то, с чем нельзя бороться, чего нельзя не слушаться, что бесполезно игнорировать и анализировать. Это как крик Тарзана по своей силе, категоричности, громкости и отвратительности. Зов – это про джунгли, волка, которого ноги в лес тянут, материнский инстинкт и желание сожрать ночью кусок шоколада. Что-то необоримое – вот что такое ЗОВ. Это то, что врывается в тебя через приоткрытое кухонное окно свежим весенним воздухом и с чем не надо спорить. Ну то есть ты можешь, конечно, но спор ты проиграешь, так что лучше отдайся и сэкономь нервы. Такое есть у меня. Я поняла, что такое ЗОВ.

Это самое нематериальное «оно» случается со мной каждую весну. Несмотря на авитаминоз, прошлый богатый опыт и чувство самосохранения. Оно тащит меня за нос на улицу, не дает даже толком намотать шарф или правильно для этой ситуации одеться. Я выхожу на охоту. Вдыхаю этот сумасшедший, чуть горьковатый весенний воздух с легкими нотками гари. Иду по еще не высохшим лужам в совершенно не годных для этого ботинках и заглядываю в глаза всем встречным, чей силуэт не спорит с моим чувством прекрасного. Я ищу чувства. Я ищу вдохновение. Я ищу доказательства, что я жива. Это сильнее меня. И так каждую весну.

И все вокруг сразу начинает мне чертовски нравиться. И как я иду, нравится, и как ветер лохматит мои и без того лохматые волосы, и как отражаюсь в витринах, устраивает, и хочется делать глупости. Я и делаю. Во время таких вылазок мне страшно нравится быть легкой, оригинальной и хочется запомниться окружающим. И не до разума тут. Конечно, не надо сидеть на опасном весеннем ветру на лавочке битый час, ловя солнце щекой. Мадемуазель, кто зрители вашего спектакля? И курить так много не надо, даже если кажется, что тебе это идет и кто-нибудь из прохожих это обязательно заметит. И не надо шататься по улицам дотемна с мокрыми ногами в надежде, что сейчас какой-то абстрактный, неясный, но, конечно же, самый лучший в мире «Он» выйдет из-за поворота. По сценарию, видимо, подойдет ко мне не представившись, откинет уверенно с моего лица пушистую прядь, возьмет меня за руку, и мы вместе, не торопясь, несмотря на мокрые ноги, отравление никотином и легкий гайморит, побредем в закат. Ну, или в рассвет. Там смотря во сколько он соизволит выйти из-за поворота. И это все бред, конечно. Но работает исправно каждую весну. Потому что это ЗОВ. Это сильнее логики, опыта и страха умереть от пневмонии.

Дальше – больше. Этот самый зов заставляет кровь бегать быстрее, а серые клеточки мозга – медленнее. Чего я только не творю весной. Здесь, конечно, место для смайлика «рука-лицо». Жаль, что в ворде пока такие недоступны. Я соглашаюсь на какие-то дикие, бесперспективные и даже небезопасные свидания. Однажды обнаружила себя целующейся возле станции метро «Библиотека имени Ленина» с человеком, имени которого не знаю. Может, он был бедный студент, может – торговец легкими наркотиками, так по красным глазам сразу и не скажешь. В другой раз ЗОВ заставил переться меня в Бирюлево для того, чтобы стоять под окнами у одного сильно пьющего артиста, а после признаваться в любви, рыдать в машине и выпить дома залпом рюмку паленой водки, чтобы не сойти с ума. Красиво? Еще бы. Это не я, это – ЗОВ.

Покорная ему, я находила себя в апреле в каком-то сомнительном клубе развлекающейся разводом геев на поцелуй на спор с подружками. Что вы вскидываете брови вверх? Не проиграла же ни разу. Поздравьте лучше. Или в марте – несущейся в неопределенность в поезде Москва – Питер или пишущей запретные письма в Калифорнию одному важному, но уже лет пять как не актуальному. Или вот: в соплях и вине строчащей новый сомнительный стих какому-то очередному бесперспективному гению, чей талант, руки и поворот головы вызывали тогда жгучее желание выйти за него замуж прямо на сцене и прямо во время его спектакля со всеми вытекающими последствиями. И кого тогда волновали его жена, двое детей, нарциссизм и почечная недостаточность? Замуж вот тоже, кстати говоря, вышла в период активности ЗОВа. Это было 2 мая. Там дальше интересно закрутилось. Так интересно, что я до сих пор не понимаю, как я, профессорская внучка, влипла в эдакую «Санта-Барбару». Но тут, увы, подробностей не расскажешь. Знают только самые близкие, ну и муж, конечно. Когда-нибудь надо будет записать в виде мемуаров, и обязательно под заголовком «Я не е…утая, хотя, впрочем, кто знает?». Нет, ну а какие ко мне претензии? Это все ЗОВ. Это все весна и ее вечный ЗОВ.

Не знаю, достаточно ли фактов, понятно ли я объяснила, что такое мой зов и какая я в нем. Мне вот совершенно понятно. И знаете что? Я такая себе очень нравлюсь. И буду нравиться дальше, покуда ворвавшийся в окно неповторимый, опасный и грозящий простудой весенний воздух будет на меня действовать. Превращать меня в идиотку с перспективой на выдачу белого билета, толкать меня в гущу событий, вызывать желание иметь желания, выбивать из головы все ненужное, ненастоящее и правильное, оставляя во мне только покорность ЗОВу, потребность в адреналине и терпкую радость от того, что я жива. Я дурю, а значит, я существую. Небеса, храните, пожалуйста, ЗОВ. И пусть он будет вечным. И да, пусть расшифровывается как «Земной Олин Восторг». Ну или как «Заметно Обезумела Весной». На худой конец – «Зов Обыграет Вас». Не стоит и пытаться.

Шаг и мат

Первый шаг ребенка. Важный шаг в жизни. Шаг в неизвестность. Шаг в карьере. Шаг в отношениях. Если упростить, чтобы было понятно и пятилетнему, то это такое решительное действие, требующее от человека серьезных усилий, за которым потянутся значительные последствия. На который надо решиться, осмелиться, к которому надо готовиться, или, если у тебя слегка расшатаны нервы, не готовиться, а просто фигануть, и все. Не особо размышляя о том, что будет дальше. Что ж, я, пожалуй, сделаю шаг. Всегда любила адреналин, правду и решительные жесты. Поехали.

С некоторого времени шагами для меня стали почти все простые, обыденные и повседневные действия, которые раньше я делала автоматически и не придавала им особого значения. Что случилось? Панические атаки. И что из этого? Ну, как бы попроще объяснить… Выйти из дома теперь – это шаг. Сесть за руль, позвонить незнакомому человеку по работе, быть на улице или дома одной – это все теперь шаги, требующие больших усилий. Спуститься в метро, выйти на сцену, сесть в самолет, добраться куда-нибудь одной – это вообще шаги с притопом, как не сложно догадаться. Что это такое, для непосвященных? Это четкое и железное, фатальное и непоколебимое осознание того, что ты умираешь прямо сейчас. Страх страха. Больше всех страхов в мире, как формулируют профессионалы. Притворяться эта дрянь может чем угодно. Ты чувствуешь все симптомы сердечного приступа, например. Или не можешь дышать. Или картинка становится кривой, ты не можешь собрать изображение воедино. Тремоло рук и ног идут в комплекте бесплатно. Там много вариантов, и это невозможно игнорировать. Невозможно убедить себя в том, что это не настоящее Говорят, по статистике, которая должна успокаивать обладателей панических атак, в вагоне метро примерно четверть пассажиров от общего количества испытывают похожие ощущения. Это должно утешать. И это совершенно не утешает, скажу я вам. Ты по полной ощущаешь, что умираешь, прямо здесь и сейчас. И думаешь только о том, что это довольно глупое время и место, и что не хотелось бы. Длится такой приступ у всех по-разному, в среднем минут 15. Мой рекорд 2 часа 24 минуты. Не горжусь я этим достижением. Ну, разве что чуть-чуть тем, что я как-то с этим живу. Не так здорово живу, как раньше, но живу же. Если бы я не сделала шаг и не рассказала об этом сейчас, вряд ли кто-нибудь догадался бы, правда? И да, для тех, кто начал подозревать неладное, бонус: это не психическое заболевание. С мозгами все в порядке. Это не шизофрения, не абсцессивно-компульсивный психоз и не еще какой-нибудь фонетически красивый диагноз. Короче, я не клиент дурки, просто вот такие теперь есть в жизни обстоятельства. Примерно 2–3 раза в день мне кажется, что вот и все.

Прикинув что было к носу, я решила, что нужно что-то делать. Раз пока с самой этой заразой сделать ничего не получается, надо как-то попробовать проскочить у нее между пальцев. Создать себе препоны с препятствиями, и попробовать перепрыгнуть. Совершить серию шагов, ну или хотя бы парочку заметных, чтобы не стоять в оцепенении на месте, глядя, как мимо идет жизнь, которую я так люблю. Люблю почти во всех ее проявлениях, она, жизнь, почти идеальна. Только бы вот без войн, ядерного оружия и панических атак. Но, как говорится, работаем с тем, что есть.

Я заставила себя думать, что если шаги случатся, то это меня отвлечет. Ну, или хоть будет что вспомнить, если атаки победят, я закроюсь дома, перестану желать и мечтать, заброшу все проекты и планы и буду смотреть по телевизору только детские мультфильмы, чтобы не переживать. Поэтому, дорожка шагов, как говорится, обязательная в вольной программе одиночного фигурного катания. Итак, шаги будут следующие: номер один – сериал «Малоизвестная актриса». Хотела снять кино, ну так сними уже. А хорошо это будет или плохо – пусть решаю не я. Главное – шаг будет сделан. Номер два – альбом. Нет, не тот, который листают, а тот, который слушают. Был в моей жизни период активного занятия музыкой, написания и исполнения даже чего-то похожего на песни, который был решительно свернут автором по причине «ну это же стыдное дерьмо, от людей неудобно, как говорится». Тут мало что изменилось, но шаг решено сделать. Во-первых, потому, что надо закрывать гештальты, дабы двигаться дальше, а во‐вторых, потому, что смотришь, бывало, на других, котороые, если честно, исписались, растеряли и захлебнулись в самолюбовании на просторах Инстаграма, и думаешь: ну вон же, называют себя люди «звездой» при довольно унылом КПД, и ничего. Небеса не разверзаются, молнией их не разит, альбомы раскупаются, восторженные слушатели подливают елейного масла в огонь нарциссизма, и система работает. Так почему не выпустить альбомчик-то? Без претензий и заявок на успех, а так просто, из интереса посмотреть, что будет. Ну, и шаг номер два сделан. Шуршат аранжировщики, записывают свои партии барабаны и виолончель, совсем скоро настанет день под названием «Приходи, пора писать вокал». И я поеду, даже если атаки в этот день будут в ударе. Ну, потому, что нужно делать шаги. И, наконец, шаг номер три: в августе под крылом одного большого и серьезного издательства выходит книга. Называется «Малоизвестная актриса и Простостихи». Проект утвержден, количество страниц определено, и работа вошла в активную фазу. И знаете, это для меня большой шаг, наверное, побольше всех остальных. Я не знаю, будет ли эта книжка лежать на полке, или ее заберут жить к себе хорошие люди. Я не знаю, какие она получит отзывы среди кого-то кроме моей мамы. Не знаю про этот шаг ничего, кроме того, что это попытка принять себя. Это важно, и это никогда особо у меня не получалось, если честно. И я это сделаю, несмотря на душную заразу, которая пытается меня одолеть. Покрою ее матом в душе и от души и шагну. И будет шаг и мат. Может быть, это и есть рецепт избавления.

3
Простостихи

«Если со скуки составить список…»

 
Если со скуки составить список,
То ты в нем, конечно, совсем не первый.
Но как-то стремительно стал мне близок.
Те же фильмы, ботинки и те же нервы.
 
 
Сразу скажу, я без стоп-сигналов.
Путаю часто любовь и «Браво!»
Часто маркизов и маргиналов,
И, если честно, – где лево, где право.
 
 
Если ты умный, прости авансом
Все, что сломаю и испохаблю.
Нет – так поклон тебе с реверансом.
Пойду наступать на другие грабли.
 
 
Да, не любить меня невозможно.
Это в порядке вещей, ты не бойся.
Если вдруг я, то скажи: «Осторожно.
Выпей, пройдись, покури, успокойся!»
 
 
Вряд ли тебе это, радость, нужно.
Но это надолго, обыкновенно.
Если не сможешь принять наружно,
Прими меня залпом, потом внутривенно.
 
 
Если со скуки составить список,
То ты в нем, конечно, совсем не первый.
Но как-то стремительно стал мне близок.
Те же фильмы, ботинки и те же нервы.
 

«Знаешь, мне доложили – про нас все еще говорят…»

 
Знаешь, мне доложили – про нас все еще говорят.
Это, впрочем, не стоит внимания.
Не стоит ни цента, ни пенни.
У прекрасной жены твоей честный и любящий взгляд.
Слишком честный, но пусть.
Некрасивые только колени.
 
 
Ты спросил меня как-то под небом чужим и давно:
«Как ты пишешь такие стихи?
Это слишком про все и отчаянно».
Отвечаю сейчас. Это чтобы не выть, не спиться в говно.
Это как-то само так выходит.
А я ни при чем. Я нечаянно.
 
 
Нет, все, в общем-то ясно. Пора бы забыть и уснуть.
«Слишком» оба.
Таких не монтируют рядом.
Ладно, все хорошо, проживем как-нибудь. С кем-нибудь.
По-другому не вышло,
А, стало быть, не было надо.
 
 
Есть такое, про что бы мне не говорить, не писать.
С чем боюсь оставаться,
И чем я боюсь подавиться.
Лучше сдамся сама, покуда никто не надумал продать:
Я любила тебя дважды в жизни.
Надеюсь, что не повторится.
 
 
Мы – такой разговор, который без пауз не первый год,
Тот, что проще забыть.
Тот, который не вышло красиво закончить.
Мчимся собранно дальше, плеча не касаясь плечом,
С теплой яростью русских борзых.
Удивительно хрупких гончих.
 

«Ну что ж, ты прав – опять хамелеоню…»

 
Ну что ж, ты прав – опять хамелеоню.
Беру бокал и сигарету так, как ты.
А после дверь тихонечко прикрою,
Убью жестоко твой подарок и цветы.
На невиновные ни в чем кусочки,
На сотню жалких желтых лепестков.
За то, что ты пророс куда-то в почки,
За удаляющийся звук твоих шагов.
За твое вечное глухое «занят»,
За все те фильмы, на которые мы «не»,
За чемоданы, что тащила к маме,
За то, что я хамелеон, а ты во мне.
Цветы об стену, и подарок в клочья.
Долой все телефоны и мосты.
И выпью с зеркалом, за то, что отпустило ночью.
Беру бокал и сигарету так, как ты…
 

«Раз просыпаюсь…»

 
Раз просыпаюсь,
Хлоп! – А голос у меня мужской!
С такой благородной итальянской тоской…
Неожиданно, как по голове доской.
И живу. Но уже совсем не такой.
Сон потеряла, место, покой.
Голос все время трогаю робкой рукой.
Чувствую себя глупо, но совершенно другой.
Думаю, маюсь:
Раз этот, чей-то, достался мне,
Значит, где-то в этой или наоборот стране,
Кто-то ходит с моим, говорит им «не»,
Им же кого-то любимой зовет во сне.
Может, он выше меня, может быть наравне…
Может, в ужасе, может, доволен вполне,
Кто же их знает, как принято в их стране…
Вчера просыпаюсь —
Потрогала голос. Обратно мой!
Радостно, странно и страшно. Тихонько: «Ой!»
Позже подумала – как он там, мой?
Снова ли носит свой бархатный голос, с такой
Невыразимой, подозрительно-итальянской тоской?
И не скучает ли голос по мне мужской?
И живу. Но уже совсем не такой.
 

«Ну-с… Сегодня разыгрываем «экзальте»…»

 
Ну-с… Сегодня разыгрываем «экзальте».
Через «все, устала» и «не могу».
Хочется водки и чаю. Просим латте.
И, чтобы уж наверняка, пятьдесят коньяку.
Ногу на ногу закидываем так порочно,
Так умно улыбаемся и так прямо сидим,
Что «тошно» точно настанет ночью,
Зато до утра доживем. Говорим.
Только, пожалуйста, не то, что думаем,
А что репетировали со вчера!
Дура набитая. Была бы умная —
Соврала бы про насморк и не пришла.
Дура, набитая страхом и паклей,
Старыми книгами, музыкой, сном…
Завтра же снова сыграем, не так ли?
Значит, по плану, приду в деловом.
Дальше по графику «томно-устало»,
После «простужена», «друг», «весела»…
Долго готова играть что попало,
Лишь бы не понял, что я умерла.
 

«Дурных духов, прошу, не лей себе на грудь…»

В. М.

 
Дурных духов, прошу, не лей себе на грудь.
Бриллиантов не цепляй, стеклянных и дешевых.
И если не сейчас, то после как-нибудь,
Раздай плохих друзей, а после купишь новых.
 
 
И детской веры в то, что чудо, может быть,
Уже стоит и ждет тебя за поворотом,
Пусть трудно – не теряй. Упрись покрепче лбом.
Пусть даже не поймет тебя практичный кто-то.
 
 
Спусти последний грош на славное вино.
И разреши себе прекрасного мужчину.
Не верь, что счастье всем подряд не раздают.
И не живи, мой друг, прошу, наполовину.
 

«Вы мне – я вам. Легко и бесконечно…»

 
Вы мне – я вам. Легко и бесконечно
Бульварами теплеющей Москвы.
Виват словам! И вам виват, конечно.
За то, что ходите, не надевая головы.
За то, что часто пьете без причины,
За то, что с вами сложно и легко.
За то, что вы дурак, как все мужчины,
И водка с вами, как «Вдова Клико».
За то, что вы брюнет, а я люблю блондинов,
За то что вы пижон, а я их не люблю.
За ценники в витринах магазинов —
Я их не вижу, когда с вами говорю.
За то, что я вас триста лет как знаю.
И буду знать еще, наверно, семь.
За то, что с вами я как три рубля простая,
Нелепая и глупая совсем.
За то, как важно вы снимали шляпу
Перед простой собакой на углу.
За терпкий, вязкий, неспокойный запах,
Хотя, вообще, я это не люблю.
Виват словам! И вам виват, конечно.
За что? За то, что вы есть вы.
За то, что так гуляете беспечно
Со мной. Не надевая головы.