Текст книги "Изгой"

– Дед, у тебя предчувствия бывают? – спросил я, когда мы покончили с альбомом.

– Да кто ж их знает, я на это дело внимания не обращаю. Поди разбери, предчувствие это или мерещится. Почему спрашиваешь?

– Коп здесь один за мной следит, часто на него натыкаюсь. Нехорошее какое-то у меня предчувствие.

– В нашем городке немудрено на всех натыкаться, место-то небольшое. Ты больно мнительный. Может, делаешь что-то не то, потому и боишься этого копа?

Дед угадал. Я постоянно ждал, что Арнольд застукает меня в тайном местечке в парке, узнает, что это я разбомбил машину, поймает в полулегальном заведеньице, где я часто крутился… ну и ещё узнает о кое-каких делишках. Если он и впрямь за мной следит, материала он наберёт предостаточно. Но признаться деду в этом я не мог и сказал, что не боюсь, что ничего противозаконного не делаю. Не знаю, поверил ли он мне.

– Чем думаешь заняться после школы? – спросил дед. – В колледж пойдёшь?

– Пока не решил, рановато ещё об этом думать.

– Совсем не рановато. Если не хочешь учиться, иди в армию, – посоветовал он.

– Ты считаешь, что в жизни только две дороги: в институт и в армию? – рассмеялся я.

– В жизни-то много всяких дорог, а тебе годятся эти две.

– Это почему?

– Отвлекут тебя от дурных мыслей.

– Почему дурных?

– Потому что копаешься больно много.

– Разве это плохо?

– Это смотря как… Мысли-то могут съесть.

В самую точку он попал. Нередко от дум мозги у меня были накалены, как солнце, под которым я перегрелся вчера на скамейке.

– Как же жить без мыслей? Ходить с пустой головой?

– Почему с пустой, доводить себя не надо. Ты же в каждой ерундовине роешься, какой-то глубокий смысл везде видишь, а всё намного проще.

– Разве жизнь такая уж простая?

– Что в ней такого сложного? Живи себе, делай своё дело, о нём и думай. Поспокойнее надо, а то ты из-за всякой чепухи на стену лезешь. Вспыльчивый ты больно.

– Дед, так ты же сам такой.

Критики в свой адрес он не принимал, но в этот раз прореагировал нормально.

– Да, такой, потому и советую: поспокойнее надо, – произнёс он. Ваня, уловив грустинку в его голосе, встал с коврика, подошёл к нему и ткнулся мордой в свисавшую с кресла его руку – широкую, всю в выпуклых венах, с обручальным кольцом на пальце, которое дед никогда не снимал.

– Нравлюсь я ему, – улыбнулся дед и неожиданно спросил: – Не поживёшь у меня с псом своим недельки две?

– Конечно! Я как раз сам хотел тебе предложить, – обрадовался я и вскочил: – Поеду соберу вещи.

Вернувшись домой, я объявил родителям, что перебираюсь к деду.

– Надолго? – расстроилась мать. Отец же притворился, что не слышит. Как сидел, читая газету, так и продолжал сидеть. Скала, а не человек.

– Пока недели на две, а там посмотрим, – ответил я.

– Как же так? – огорчилась мать и вопросительно посмотрела на отца.

– То есть в школу ты ходить не собираешься? – подал он наконец голос.

– При чём тут это? Буду ходить.

– Что-то верится с трудом, что ты будешь рано вставать. Это же в другом конце города.

– Ну и зря, что не веришь, вставать буду, – решил я быть миролюбивым. Лишь бы без сцен быстренько собраться и выкатиться из дому.

– Зачем тебе понадобилось туда переезжать?

– Как это зачем? Деду нужна помощь, он едва ходит.

– Он мог бы мне позвонить и попросить помочь.

– Чего ради ему звонить, если ты забыл о его существовании? – обвинил я, не учтя совета деда быть поспокойнее. Легко сказать! Мой отец может вывести из себя даже памятник.

– Ты у меня договоришься!

– Во-во, только и делаешь, что угрожаешь.

– Значит, так, – отчеканил он. – Никуда ты не поедешь. Сиди дома и занимайся. А твоему дедушке я сегодня же найму сиделку.

– Что значит – твоему дедушке?! Это твой отец! Тебе проще отделаться сиделкой, чем хотя бы разок его навестить!

– Нет, честное слово, ты у меня дождёшься, – сказал он. Хотя мне показалось, что он растерян.

– Не нужна ему никакая сиделка! Он хочет, чтобы рядом был родной человек! Тебе этого не понять, ты его бросил! – крикнул я и повторил слова деда: – Тебе невдомёк, что это такое, когда от тебя отказываются собственные дети.

– Очень даже вдомёк, ты же только и мечтаешь, чтобы уйти от нас.

– Не от вас, а от тебя!

Ни слова не говоря, он повернулся и пошёл к себе.

«Сейчас выхватит из своей коллекции пистолет и застрелит меня», – подумал я. Мне часто приходило в голову, что когда-нибудь в порыве гнева он так и поступит. Однажды я видел сон – столь реальный, что, когда открыл глаза, долго не мог прийти в себя. Во сне отец в меня стрелял, прямо в сердце, – хладнокровно, безжалостно, словно я был одной из мишеней, которые он пробивал пулями по выходным. Конец сна был оборван. Так я и не узнал, убил он меня или нет.

Если бы я раньше позволил себе крикнуть «Не от вас, а от тебя!», он бы мне врезал. Почему он молча ушёл, даже не замахнулся? Этот вопрос я задавал себе несколько месяцев, даже устал от этого. Постоянно тешил себя мыслью, что отец раскаялся. Зря тешил. Знаю, что звучу, как заезженная пластинка. Поневоле будешь так звучать, если не получаешь ответа, не можешь докопаться до причины. Мои мысли как пиявки, буквально высасывали из меня кровь. И всё ещё высасывают, хотя многое изменилось с тех пор, многое отпало.

Отца я уже не боялся, несмотря на то, что силы у нас были по-прежнему неравны, а в детстве вздрагивал от хлопанья дверей, от его шагов и раскатистого голоса. Все эти звуки были барометром, по которому я определял, что меня ждёт. И так их изучил, что, даже повзрослев, по привычке вычислял по ним его настроение. С той лишь разницей, что раньше от страха дрожал каждый мой нерв, а сейчас эти звуки вызывали лишь безумный протест. Хотя страх, что отец меня пристрелит, всё-таки не исчез. Иногда я думал, что он боится расплаты. Считая, что я отомщу ему за все побои и унижения, хотел меня опередить и со мной разделаться. Ненормально всё-таки жить с мыслью, что родной отец вынашивает план тебя убить.

Я подошёл к его кабинету. Постучал.

– Входи, – сказал он. Голос был ровный, непроницаемый.

– В чём дело? – спросил он, когда я открыл дверь.

– Не возражаешь, если я поживу у деда? – пошёл я на мировую.

– Это совсем ни к чему. Я же сказал, что найму ему сиделку.

– Он откажется.

– Если откажется, значит, не так уж и болен.

– Ты считаешь, что он всё выдумывает? – забурлил я. И глянул на его роковую коллекцию, притягивавшую меня словно магнитом, как только я входил в кабинет.

Окно кабинета смотрело не на океан, как в моей комнате, а на соседний дом. В это время дня в кабинете появлялось солнце и, прежде чем свалиться вниз, влезало лучом в шкаф с оружием. Сейчас луч лежал на кинжале (том самом, который отец с гордостью показывал мне на днях). Пока я смотрел, луч оторвался от клинка и выскочил в окно, на свободу. Как выскочу скоро и я.

Не знаю, чем бы завершился наш разговор, если бы не мать. Возникнув в дверях, она предложила мне составить ей компанию и съездить в супермаркет.

– Позвала меня, чтобы предотвратить ссору? – спросил я, когда мы с ней сели в машину. Она заверила, что нет, просто подумала, что я захочу что-то себе купить. Протараторила она всё это, глядя прямо перед собой на дорогу, по которой гоняли взад и вперёд легкомысленные белки. Мать их жалела, всегда объезжала, виляя из стороны в сторону. Ей часто сердито гудели автомобилисты. Водителем она была паршивым, но я её уважал за заботу о белках.

В магазине была тьма народу. Толпу я не люблю и, пока мать набивала продуктами тележку, хватая всё подряд (что приглянется, то и брала), я пошёл в компьютерный отдел, где было попустыннее. Послонявшись там, двинулся к стенду с журналами, около которого я вдруг увидел Джен. Она листала «Vogue».

– Привет! – обрадовался я встрече.

Она молча кивнула. Это была уже не та Джен, с которой я болтал ночью на берегу океана. Передо мной стояла другая девчонка: недружелюбная, скованная, сухая. Она так же держалась со мной теперь и в школе. Как-то, не выдержав, я подошёл к ней спросить, почему она меня сторонится. Она промямлила что-то неразборчивое и убежала. Я терялся в догадках: что случилось, ведь так славно провели тогда время вместе, я её ничем не обидел.

– Чего такая суровая? – спросил я.

– Я не суровая, – она положила журнал на место и повернулась, чтобы уйти.

– Погоди, – задержал её я. – Почему ты от меня бегаешь? Что случилось?

– Ничего не случилось.

– Тогда давай опять посидим. Пойдём вечерком в кафе?

– Сегодня не могу.

– Как насчёт завтра?

– Тоже не получится.

– Понятно, – обиделся я. – На твой день рождения мне уже не приходить?

– Я вряд ли буду праздновать, – она смотрела куда-то в сторону, боясь коснуться меня взглядом. – Столько всяких дел…

– Ладно, не объясняй, и так всё ясно. Разонравился, – со смешком сказал я. – Ну, бывай, пока!

– Дело не в этом, – она наконец посмотрела на меня. – Я к тебе хорошо отношусь, даже думала, что мы подружимся, поэтому и на день рождения позвала, а сейчас вижу, что нам лучше не общаться.

– Почему? – удивился я.

Вместо ответа она уставилась на кого-то за моей спиной. Обернувшись, я увидел мать – с таким же, как и у Джен, напряжённым лицом.

– Смотри, сколько всего я набрала, – преувеличенно бодро сказала мать, когда Джен, скомканно попрощавшись, ушла, и застрочила что-то про покупки, про какой-то новый отдел. Болтала она всякую ерунду, как правило, когда нервничала. Во мне шевельнулось подозрение.

– Это была Джен, – прервал я. – Помнишь, она пришла к нам в школу два года назад?

– Да, что-то такое припоминаю, но я её впервые вижу.

– А мне показалось, что вы знакомы.

– Нет, не знакомы, я же сказала, что впервые её вижу. В твою школу я редко хожу, а к нам в гости она ни разу не приходила, – обманула мать, но натянуто, без той лёгкости, с какой говорила по телефону, когда сидела в кафе с кислолицым мужиком.

– Не хочешь говорить, тогда я спрошу у неё.

– Не надо, – остановила она и призналась: – Мы с ней встречались один раз, я видела её в машине, ну в той, которую ты называешь броневиком… мы с ней тогда поговорили.

– И ты это скрыла!

Я был ошеломлён и возмущён.

– Не скрыла, а не хотела никого огорчать… словом, я подошла к ней, представилась, попросила её больше не шуметь. Она отрицала, что это она, поэтому я ничего ни тебе, ни Эду не сказала, не хотела зря поднимать шум, а вдруг это и впрямь не она.

– Она это, кто же ещё, раз это та самая машина! – разозлился я.

Признание матери меня потрясло. Ах вот почему Джен ко мне переменилась! Сегодня же пойду к ней и объяснюсь. Да, но откуда у неё взялся броневик? У неё – «Тойота». А когда родители лишили её на время машины, в школу она приезжала на автобусе. Видать, сводный братец отказался её подвозить. Впрочем, я мог не заметить. У меня теплилась надежда, что это какое-то недоразумение, мать всё перепутала или Джен не так её поняла.

Неужели Джен и мой отец любовники? Противно и стыдно. Получается, что сбитый почтовый ящик и назойливые гудки – это из ревности к моей матери! Но как отец мог такое допустить, почему не остановил Джен? Он же трясётся над своей репутацией. Спать с малолеткой – это же позор на всю округу! Нет, что-то в этой истории не завязывалось, не сходилось. Я должен был сам во всём разобраться. Плевал я на совет психолога, что вмешиваться в отношения других бесполезно и неправильно. Не вмешиваться – значит позволять всем воровать чужое, врать и изменять.

К деду я решил переехать немедленно. Находиться в одном доме с отцом я уже не мог. Даже если он загородит своим телом дверь, я уйду. Нечего с ним считаться. Предатель!

Жила Джен недалеко, через улицу. Откладывать я не стал и на следующий же день отправился к ней – без предупреждения, чтобы не дать ей возможности увильнуть от встречи. План был таков: в лоб спросить, в каких она отношениях с моим отцом, и потребовать это дело прекратить. Несмотря на свою злость на отца, я за него беспокоился. За секс с малолеткой запросто влепят срок, с этим делом шутки плохи. А что если у них началось, когда ей вообще четырнадцать было? Он ещё мечтает о карьере политика! Лучше бы мечтал не угодить за решётку на долгие годы. Надо же, как обернулось: стращал меня тюрьмой, а теперь сам мог туда загреметь.

Основной задачей было выпытать, не разболтала ли Джен своим друзьям, что они любовники, и как-то с ней договориться, чтобы молчала. Если же не застану её дома, буду ждать в машине, пока она не вернётся. На душе у меня было муторно.

Остановившись перед входной дверью, я прорепетировал в уме свою речь и нажал на звонок. Раздался визгливый лай. Дверь открылась, и на меня с воплем бросилась болонка. Атакуя, она попыталась цапнуть меня за ногу. Порода эта, по моим наблюдениям, не особо дружелюбна. Во всяком случае по отношению ко мне. Джен (открыла именно она) подхватила собачонку на руки и неприветливо спросила:

– Что ты здесь делаешь?

– В гости пришёл.

– Я тебя не приглашала.

А тут ещё болонка разразилась истеричным лаем: мол, говорят тебе, убирайся! Один её глаз был полностью закрыт низкой чёлкой, а другой – выпуклая пуговица – с недоверием изучал меня.

– Надо поговорить, – произнёс я.

– Я же сказала: нам лучше не встречаться.

– Да не хочу я с тобой встречаться, не обольщайся, не за этим пришёл. Сама знаешь, о чём я хочу поговорить. О моём отце.

Я попал в цель. Она прошептала:

– Чего ты кричишь? Подожди в машине, я сейчас.

Прежде чем она захлопнула дверь, я успел глянуть внутрь. И увидел ряд комнат, переходивших одна в другую, в конце которого светлело окно. В первой комнате спиной ко мне стояла красноволосая женщина с мобильником в одной руке и с сигаретой в другой. Где-то я уже видел эти волосы – этакие падающие ниже плеч серпантинки.

В машину я сел взвинченный. Реакция Джен подтверждала худшее, а я-то наивно успокаивал себя, что гудки предназначались для моих ушей. Ожидая, пока она придёт, я смотрел на двух мальчишек, гонявших по улице мяч. В отражателях на задниках их кед прыгали солнечные пятна, как на оружии в кабинете отца. Глядя, как они, радостные и беспечные, играют, я думал о том, что я в их возрасте тоже производил впечатление счастливого ребёнка – умел притворяться. Кто знает, благополучно ли на самом деле существование этих мальчуганов. В эту минуту появилась бдительная тётка в серебристых кудряшках, покосилась на меня и загнала их в дом. Небось решила, что я хочу их похитить! У всех я вызываю подозрение.

– Давай выкладывай, только быстро, у меня всего минута, – произнесла Джен, открывая дверцу джипа. Постояла, колеблясь, не опасно ли залезать ко мне в машину, а то, чего доброго, увезу в неизвестном направлении, и села рядом.

– Где ты прячешь свой броневик? – спросил я с иронией.

– Какой броневик?

– Махина на высоких колёсах, на которой ты носишься и гудишь. Думала, не узнаю?

– Это не моя машина, – смутилась она.

– Ну-ну, чья же? Моя мама тебя видела в этой машине, ты сидела за рулём.

– Я же говорю, не моя, я её иногда беру.

– Не ври! Это ты гудишь, отца моего доводишь.

– Это не я… я говорила ему, что не надо, что это плохо закончится, – забормотала она.

– Про кого ты говоришь? Про своего парня?

– Нет у меня никакого парня, я говорю про сводного брата, это он гудит.

– Зачем это ему понадобилось? – удивился я.

– Он взрывной… Когда он всё узнал, то хотел твоему отцу, ну это… морду набить, я еле его удержала, он тогда понёсся к вам, начал гудеть. Сам понимаешь, каково ему. Тебе тоже всё это неприятно.

– Так если ты знаешь, как твоему брату тяжело, как всем нам тяжело, почему не оставишь моего отца в покое?

– Я обещаю, что шума больше не будет, я поговорю с братом.

– Да я не об этом! Зачем тебе мой отец? Молодых парней, что ли, на свете мало?!

– О чём ты?

– О том, что ты с ним трахаешься, о чём же ещё!

Её глаза расширились, почернели.

– Как ты смеешь!

В эту минуту раздался грохот. В конце улицы появилась точка. Приближаясь к нам с бешеной скоростью, она за секунду превратилась в броневик. Водитель круто повернул и, чуть не проломив носом своего «танка» дверь гаража, остановился. Да-а, пошаливают у её братца нервишки. Вот за кем Арнольду надо следить – за этим малым, а не за мной. Ведь сшибёт же кого-нибудь!

– Твой братан лёгок на помине, – мрачно сказал я.

Джен пригнулась и прошептала, что нам лучше не высовываться.

– Ты чего, его боишься?

– Нет, но не хочу, чтобы он нас видел вместе.

– Влюблён он в тебя, что ли? А что, ему не запрещается, он же не родной. Теперь понятно, почему он сбил наш почтовый ящик. Ревнует, – съехидничал я.

– Дурак ты!

Я вспомнил, как она сказала тогда, на берегу океана, что брат в обиду её не даст, отвадит любого. На атлета, как она хвасталась, он не походил. Однако было в его лице что-то такое, что заставляло подумать дважды, прежде чем с ним связываться. Он мне не понравился. Последнее время мне мало кто нравился. Я всё больше и больше отдалялся от всех. Достали меня все враньём, манипуляциями, лицемерием! Дед был единственным человеком, кому я верил.

Вертя ключи на пальце, её братец вошёл в дом. Джен выпрямилась, взглянула на меня без прежней хмури, виновато и сказала, что не хотела меня обижать, давно собиралась со мной поговорить, но не решалась.

– У тебя роман с моим отцом? – напрямик спросил я. Она отрицательно мотнула головой: нет, как вообще такое можно было вообразить, у моего отца роман не с ней, а с другой.

– С моей мамой, – сказала она.

В первый момент я испытал облегчение: не придётся больше волноваться, что отца засудят за растление девчонки. Но новость, что его любовницей была мать Джен, оглушила.

– Откуда ты знаешь? – спросил я, надеясь, что она ошибается.

– Застукала их, когда они входили в мотель… Я давно что-то подозревала и выследила мать. Я понятия не имела, что это твой отец, никогда до этого его не видела, узнала, только, когда по телевизору показывали его компанию.

Смотри-ка, следила за своей матерью, как я за своей! Что у нас за родители, если за ними приходится следить!

– Ты к ним подошла?

– Нет, даже не сразу матери сказала, не знала, как поступить. Она вначале всё отрицала, а потом призналась, умоляла отчиму ничего не говорить…

Когда мы с тобой на пляже сидели, я думала, что ты всё знаешь, что твоя мама тебе рассказала, как мы с ней около супермаркета столкнулись, а когда поняла, что ты не в курсе, решила ничего тебе не говорить – боялась, что ты выкинешь что-нибудь.

– А психованному братцу своему не побоялась сказать! Скорее, это он, а не я что-нибудь выкинет. Чего ты тогда убежала? Хорошо же так сидели.

– Ты про секретаршу своего отца стал рассказывать, про то, как он её нахваливает.

– Ну и что?

– Я подумала, что он и с ней роман крутит, во мне сразу всё заклокотало, хоть я и зла на мать, но не хочу, чтобы её обманывали.

– Да не крутит он с этой девицей роман, – сказал я, хотя в душе не был в этом уверен. – Так ты что, из-за этого меня сторонилась, из-за какой-то секретарши?

– Да нет, из-за всего, стыдно же… а когда ты пришёл, я решила, что ты всё уже знаешь.

– Как видишь, далеко не всё знал, – усмехнулся я. – Неужели твой отчим ни о чём не догадывается?

– Нет, но я очень боюсь, что он узнает, тогда они точно разведутся.

– Если боишься, зачем брату всё рассказала?

– Была расстроена, не знала, к кому ещё идти. Он, хоть и взрывной, умеет держать язык за зубами.

– Да уж, умеет! Ну и история! – я саданул кулаком по рулю. – Давай так: ты сегодня же поговоришь со своей матерью, а я с отцом. Пригрозим им, что если они не прекратят это дело, то мы всем расскажем.

– На телевидение, что ли, пойдём? Сам же не хочешь, чтобы сплетни по городу ходили, а мать я уже предупреждала, что скажу отчиму, но она знает, что я им дорожу и никогда этого не сделаю.

Меня вдруг заколотило. Прямо в жар бросило. Я всегда знал, что проповеди отца – пустой звук, сам он им не следует. В изменах я нередко его подозревал, но гнал от себя эти мысли, хотел верить, что, невзирая ни на что, он верный муж. Он так и стоял у меня перед глазами: выхоленный, самоуверенный, с обручальным кольцом на пальце. Я опять саданул по рулю.

– Как же быть? Что делать?

– Ничего, само собой всё окончится, – сказала Джен, – а пока не будем обращать внимания – что ещё остаётся.

– Во-во, все беды оттого, что никто ни на что не обращает внимания! У всех – моя хата с краю! А что если ничего не окончится, и они так и будут бегать в мотель?

– Окончится, – повторила она. – Шумихи я не хочу.

Я был взбешён. Каким же я оказался идиотом! Пока я выслеживал мать и подкарауливал бизнесмена, подозревая их в связи, настоящая измена была у меня прямо перед глазами. Я что-то чуял, что-то такое витало в воздухе, но не там я искал. Не махнуть ли на всё рукой? Пускай всё в тартарары катится, какое мне дело до любовных интрижек отца, мне же не пять лет, когда в родителях нуждаешься и боишься, как бы они не разошлись. Да и не отец он мне вовсе! Деспот, а не отец. Сделаю вид, что ничего не вижу, пусть сами разбираются, у меня своя жизнь. Дед прав: слишком много я копаюсь. Пускай хоть все изменяют друг другу – меня это не касается!

– Эта женщина с красными волосами – твоя мама? – спросил я.

– Да.

– Я её где-то раньше видел.

– У своего отца и видел, она у него в компании работает. Я думала, ты знаешь.

– Нет, не знал, я к нему на работу не хожу. Постой-ка… отец недавно устраивал вечеринку, твоя мама там случайно не была?

– Была, – кивнула Джен.

И я вспомнил: толпа в гостиной, в распахнутую дверь влетает оса, отец прихлопывает её журналом. «Ой, какой вы меткий!» – восторгается болтавшая с ним дамочка. Красноволосая, с узкой, как у той расплющенной осы, талией. Оказывается, это была мать Джен!

– Почему ты не пришла на вечеринку? – спросил я.

– Мать не взяла, но я бы всё равно не пошла, сам понимаешь.

– Зря ты от меня всё скрывала, давно бы вывели их на чистую воду.

– Только бы хуже сделали, начались бы сплетни, ты же знаешь наш городок. Надо подождать, они разойдутся. Я брату то же самое сказала.

– Ага, твой братан взял и послушался! Смотри, сколько дров он наломал, гудит с утра до вечера, наш почтовый ящик сбил. К вам копы не приходили?

– Нет, а вы их вызывали? – встревожилась она.

– Отец позвонил в полицию. Не волнуйся, эти копы ничего делать не собираются, у них дел побольше, чем разбираться в соседских склоках. Одного не могу понять – зачем отец их вызвал, если знал, что это машина твоего брата.

– Откуда ему знать? Он с ним ни разу не встречался, к нам домой он не ходит… – и добавила с усмешкой: – Он в мотель ходит.

Распрощались мы с Джен неловко, смущённо, сознавая, какой нас связывает позор. Не будем мы с ней дружить. Стыд за родителей не позволит.