Текст книги "Камень власти"

– Так он твой любовник или Куракиной? – с легким раздражением осведомилась великая княгиня, глядя вслед удаляющейся рослой фигуре.

– Был мой, – беспечно ответила Прасковья Александровна, – сейчас – Курагиной, а будет твоим.

– С чего это ты взяла? – Глаза цесаревны сузились. Она давно поняла, к чему клонит подруга. Идея обзавестись новым романом в отместку Станиславу, хотя и приходила ей со зла в голову, казалась глупой, грустной и совсем ненужной. – Парас, я так устала, – прошептала она, – право же, скучно.

– Вот он тебя и развлечет, – победно заявила графиня. – Сама же говоришь, что хочешь забыть Понятовского, чтоб как ножом отрезало.

– Ах, Парас, я не то имела в виду. – Екатерина вернулась к дивану, взяла с круглого малахитового столика кувшин с водой и налила себе стакан. – Я бы всю жизнь свою забыла, если б было можно, и себя саму тоже.

– Я и говорю, – Прасковья Александровна села рядом с Като на диван и нежно обняла ее. – С ним забудешь, кто ты есть и как тебя зовут. После него покажется, что твой трусливый Стась – тьфу и растереть. – Черный атласный башмачок графини с силой заскользил по паркету, уничтожая воображаемый плевок.

«Как у нее все просто», – великая княгиня грустно улыбнулась.

– Так никто не умеет, моя милая, – вслух сказала она, освобождаясь от изящных рук Брюс, – чтоб голова не думала, а память спала.

– Так, как он, действительно никто не умеет, – с достоинством подчеркнула графиня. – Уж мне-то ты можешь поверить! Не даром все наши курицы из-за него с ума посходили. Только и ждут, чтоб «душка Гри Гри» в их сторону глаза скосил. А глаза у него… Ах, Като, я таких васильков даже в детстве во ржи не видела!

– «Все прекраснейшие дамы

Благородные девицы

Лишь о нем одном вздыхают…» – задумчиво продекламировала великая княгиня.

– Что это?

– Кретьен де Труа, французский поэт XIII века, ты не знаешь, – протянула Като.

– Ах, какие мы образованные! – фыркнула Брюс. – Сколько книг мы читаем! Скоро все полки обломятся. Ну так решай. – Ее зеленые глазищи уставились в уже начавшее бледнеть после недавнего плача лицо подруги. – Я ведь никогда не предлагаю тебе того, что ты сама уже не хотела бы сделать. Я просто знаю: как, где и с кем.

Като усмехнулась. Парас видела ее насквозь и, кажется, думала, что знает лучше нее самой. Зачем разочаровывать хорошего человека?

– Через неделю в Петергофе маскарад, – невинным голосом сообщила графиня. – Так я привезу его?

Дни медленно теряли тепло, и, ловя бабье лето, двор задержался за городом дольше обычного. Гришан редко бывал дома, он неожиданно для всех получил должность адъютанта при президенте военной коллегии, генерале-фельдмаршале Петре Ивановиче Шувалове, который инспектировал Преображенский полк и обратил внимание на рослого расторопного лейтенанта. У Орлова оказалось уйма обязанностей, и он почти все время проводил то в коллегии, то в разъездах по летним военным лагерям.

Однажды в полдень Григорий пришел домой после дежурства во дворце. Он сел на окно, мечтательно вздохнул и взъерошил свои нестриженые кудри.

– Что это у тебя на пальце? – спросил Алексей, вошедший в это время в комнату.

– А-а. – Григорий спрятал руку за спину и глупо заулыбался.

– Покажь. Покажь. – Алехан схватил брата за запястье и вывернул руку.

На мизинце у Григория поблескивал золотой перстень с рубином.

Явился Иван.

– Сила, – обрадовался он. – Теперь мы месяц обжираться можем.

– Отдай, – Григорий вывернулся. – Вот еще! Это мне… мое… подарок.

– С ума сошел, – возмутился Иван. – В доме на четверых мужиков целых сапог нет, а он дурака корчит. Алексей, Федька!

Не успел Потемкин глазом моргнуть, как трое братьев завалили Григория на пол и стянули с отчаянно отбивавшейся руки вожделенный залог месячного благополучия.

– Федька, дуй к ювелиру на Английскую набережную. На обратном пути зайди с деньгами к сапожнику, да в лавку, в лавку загляни, купи чего-нибудь пожрать! – крикнул Иван.

– И выпить, – ехидно добавил Алексей.

Все разошлись. Гришан лежал на полу без движения.

Потемкин наклонился над ним.

– Гриш, ты чего? Тебе больно?

Орлов только заскрипел зубами.

Потемкин жалостливо погладил его по плечу.

– Силы моей больше нет жить с этими скотами. Изведу я себя, Гришка. Потоплюсь сейчас пойду хоть на Мойку, – он повернул к Потемкину бледное осунувшееся лицо, губы его дрожали, и глаза были не хороши.

К слову сказать, женщины часто дарили Григорию разные мелочи, и он обычно без сожаления расставался с ними.

– Полно тебе убиваться. Не в первый, не в последний раз.

– Ненавижу. – Орлов сел. – Всех ненавижу. И ты тоже с ними за одно. Го-осподи-и! – Он закрыл лицо руками и стал раскачиваться из стороны в сторону.

Потемкин даже испугался, не повредился ли его друг в рассудке. Он крепко взял его за плечи и с силой тряхнул.

– Ты будешь отвечать, что с тобой приключилось, или нет?

– Я… я…

Потемкин принес из ведра воды. Зубы Орлова стучали о край железной кружки. Гриц намочил полотенце и обтер другу лицо.

– Сядь, успокойся. Ты украл его, что ли?

– Не-е, – Григорий помотал головой, – говорю, подарок.

– Я клещами из тебя тянуть не буду, хочешь – рассказывай.

Орлов снова взобрался на окно и, зло прикусив губу, сообщил:

– Одна дама, слышь, в залог памяти оставила.

– Знать богатая дама, раз такие залоги направо-налево сыплет, – огрызнулся тоже злой Потемкин.

– Ах, да откуда тебе знать! Что ты вообще смыслишь? – Вдруг пробрало Гришана: – Послушай, ты помрешь, таких не встретишь!

Оказалось Григорий через одну из своих знатных любовниц попал на маскарад в Петергофе. Бесстыдница Прасковья Брюс привезла его в своей карете. Надо сказать, что всего несколько дней назад Гришану справили новый мундир и на фоне обычных выгоревших и потрепанных гвардейских камзолов он выглядел точно в маскарадном костюме a-la Преображенский полк. Маску захватила с собой предусмотрительная графиня.

– Подожди меня здесь, – шепнула она и скрылась.

Григорий прождал довольно долго. Ночной парк был полон огней и музыки. Гирлянды разноцветных фонариков утопали в подсвеченной зелени древесных крон. Во тьме, поминутно взрывавшейся искрами огненных шутих, шумели фонтаны.

Наскучив ожиданием, Орлов пошел к ярко освещенной площадке, которая была окружена двойным рядом маленьких лип с фигурно остриженными макушками. Там танцевали пестрые пары, лопались хлопушки, выкидывая в публику разноцветные сладкие шарики. Музыка на мгновение смолкла между танцами, и вдруг перед Григорием оказался невысокий молодой человек в черном кружевном домино, накинутом на розовый, шитый золотом кафтан. Ровный девичий румянец рдел на округлых щеках незнакомца, нежные, как лепестки, губы капризно выгибались в недвусмысленной улыбке-приглашении. Иззелено-карие глаза дразнили из-под низко надвинутой треуголки.

– Что вы тут делаете один? – В этом мягком грудном голосе была несказанная прелесть.

Григорий ни на мгновение не усомнился, что перед ним дама.

Не дожидаясь ответа, она взяла его за обе руки и вовлекла в круг танцующих. Незнакомка в мужском платье оказалась мастерицей плясать, но до Орлова ей было далеко. Уставшие и восхищенные друг другом, они не менее чем через час расцепили ладони и пошли рука об руку среди столпотворения и музыки.

Дама, видимо, хорошо знала парк, и вскоре они оказались в безлюдной аллее. Сзади слышался приглушенный гул праздника, где-то поблизости шумно вздыхал залив. Теплая темнота окутала их, как кокон. Во всем, даже в хрусте гравия под ногами, чувствовалась та дразнящая таинственность, которая всегда возбуждала Григория. От внезапной близости ее легкой руки, едва касавшейся его локтя, от шороха кружевного домина и шелеста шелка под ним Орлов пришел в сладкое смятение, но дама сама вдруг остановилась и дотронулась пальцами до его плеча.

– Давайте смотреть вверх. Здесь хорошо видны звезды, – сказала она.

Орлов доверчиво запрокинул голову, и спутница ловко сдернула с него маску. Он внезапно ощутил свободным лицом свежий, жуткий ветер ночной высоты. Далеко над ним качались кроны больших деревьев, и кусками зияло небо, все в иголочных проколах звезд.

– Здесь поблизости есть лодка. Вы не боитесь? – Глаза у нее горели, от чего лицо казалось осунувшимся.

Боится ли он? Да за такую прогулку… Григорий крепко сжал ее маленькие нежные пальцы.

– Идемте, – она свернула из аллеи в сторону.

Звук прибоя стал ближе, вскоре их ноги начали спотыкаться о крупные камни, а еще через несколько минут взору Григория открылась великолепная панорама спящего залива.

– Вот и лодка. – Его спутница, как кошка, перескочила внутрь. – Погода тихая.

Орлов уже стоял по щиколотку в воде. Он оттолкнул утлое суденышко от берега и тоже прыгнул в него. Весла лежали на дне. Некоторое время Григорий молча греб, потом его дама, рискуя потопить лодку, встала и шагнула с носа к нему.

– Оставьте весла. Полно. На обратном пути потрудитесь.

Через два часа выжатый как лимон Орлов выволок лодку на камни.

– Прощайте, mon cher. Не провожайте меня. Не надо, – она улыбнулась в темноте и в последний раз положила ему руки на плечи. – Вот, на память. – На его мизинце оказалось кольцо. – Идите на музыку.

Она исчезла за толстыми стволами деревьев. Григорий остался один у глухо плескавшей воды. Невдалеке маячил низкий силуэт Монплизира. Чернело небо, с него срывались и гасли пылинки звезд.

– Утром я разобрал, что это и не кольцо вовсе. – Гришан вновь закрыл лицо руками и застонал. Потемкин обнял его за плечи и принялся было успокаивать, но Орлов продолжал: – Сегодня стою в карауле…

…Он слышал, как из соседней залы приближались голоса, один из которых показался ему знакомым.

– Вы, Ваше Высочество, все сидите со своими книжками? – насмешливо спросил мужчина. – Разве академическая библиотека еще не целиком перекочевала в нашу спальню?

– Наша спальня завалена товарами из игрушечных лавок, – язвительно парировала женщина. – Надеюсь, Елизавете Воронцовой куклы нравятся больше, чем мне, и она составит вам лучшую компанию.

– О, нас связывает чистейшая дружба, вам этого не понять.

Дверь распахнулась, и Орлов чуть не умер. Мимо него прошла великая княгиня и этот голштинский выродок. Григорий готов был провалиться под землю…

– Она скользнула глазами по комнате и не узнала меня, – горестно заключил он свой рассказ.

– А ты, идиот, хотел, чтоб она тебе на шею бросилась? – мрачно спросил Потемкин. – Ты ее разве раньше не видел?

– Мельком. А ночью не узнал.

– Мудрено ли? Наши дамы так мажутся на маскарадах, что их родные мужья не узнают, – ворчливо заметил Гриц.

– Не-ет. У этой лицо было чистое, – мечтательно заметил Орлов. – Ты ее когда-нибудь видел?

– Откуда мне? Я на лошади во внутренних покоях в карауле не стою, – почему-то разозлился Гриц.

Потемкин соврал. Он видел великую княгиню два года назад, во время приезда вместе со студентами Московского университета ко двору. Тогда она произвела на него странное впечатление, и теперь Гриц не сумел бы никому рассказать об этом.

Слишком худая и хрупкая, Екатерина смотрелась фальшивой нотой среди приземистых пышных дам, окружавших императрицу. Приходилось даже опасаться за ее здоровье: не сухотка ли?

Она не была ослепительно красива: тонкие дуги бровей, большие, породистые руки, темные, зачесанные назад волосы без пудры… И вместе с тем Гриц мог в любой момент вызвать из памяти ее лицо. Все, вплоть до едва проступавшей рыжей родинки на скуле, которую он, конечно, не мог заметить тогда.

Потемкин никогда не посмел бы хотеть ее, да и было бы странно хотеть такого тонкого, неосновательного тела… во всех его подробностях от легких щиколоток и узких, белых в темноте ступней, до худых, но сильных плеч и детской неразвитой груди. Ничего этого он не видел, но вообразил в одно мгновение.

Она стояла на другом конце зала, спиной к нему, а он ощущал, что его рукам хорошо знакома горячая потная бороздка ее позвоночника, изгиб поясницы, маленький и твердый, как камень, зад… Нет, она была даже нехороша. Но откуда он знал, как именно дрожит от возбуждения ее подбородок, как напрягается всеми мышцами ее впалый живот и суетливо бьются колени, как она закусывает левый уголок нижней губы, когда… и как устало клонится ее голова набок после…

Разве о таком можно рассказать? Даже Гришану.

Оба молчали. Потемкин был не на шутку встревожен.

– Ну, доложу тебе, мил друг, влип ты в историю, – наконец, произнес он, проводя ладонью по лбу.

– Что же мне делать? – горестно спросил Орлов. Он сидел на окне, солнце било ему в спину и сияло сквозь русые кудри словно золотой венец.

– Забыть, – твердо заявил Гриц. – Не было ничего. Перстень твой уже продали, она тебя не узнала. Все. И никому, слышишь, никому ни слова.

– Не-е. Не можно, – протянул Орлов. – Я ей теперь буду везде в коридорах попадаться. Может, узнает?

– Вольному воля, дураку – Тайная канцелярия, – махнул рукой Потемкин.

– Но ты ведь меня не выдашь? Слово дворянина? – взмолился Гришан.

Гриц вдруг хорошо представил себе, как изогнется на дыбе мощное тело его друга, как палач поднесет ему к лицу горящий веник. «Откуда это во мне? – думал Потемкин. – Уже скоро двадцать лет, как никого смертью не казнят. Раздули дело с Бестужевым, так его никто пальцем не тронул».

Орлов сидел, уронив голову на руки, и тяжело вздыхал.

– Ты еще кому-нибудь сказал? – наконец осведомился Гриц, вставая.

– Сержанту Корсакову. Со мной в карауле стоял, – срывающимся голосом сообщил Гришан.

– Трепло, – с презрением бросил Гриц. – Иди сейчас, не мешкая, к нему, дай денег. Возьми у меня, за бельем спрятано. Да скажи, что есть люди, которые знают, и если с тобой что случится, то ему, Корсакову, не поздоровится.

– Ну как? – осведомилась Прасковья Александровна через пару дней, прогуливаясь утром с великой княгиней в маленьком садике под ее окнами. У края дорожки лежал потерянный фрейлинами волан, и обе дамы задержали на нем многозначительный взгляд.

– «Выше всяких похвал», – улыбнулась Екатерина, процитировав надпись из последнего фейерверка, сверкавшую над монограммой Елизаветы Петровны. – Выше всяких похвал, Парас.

– Я же говорила, – победно улыбнулась графиня. – Это тебе не Стась, голубушка.

– Но почему? – в голосе великой княгини прозвучала едва сдерживаемая досада. – Почему? Какая-то дворняга, бог знает кто, человек из самых низов… И ничего не боится! Ведь он узнал меня на следующий день, знаешь? Во дворце чуть было не кинулся ко мне! Если б ты видела, с какой ненавистью он смотрел на моего мужа… А этот, потомок королей… – Она не стала договаривать, ясно ощущая, что подруга прекрасно понимает ее.

– Петербург – до крайности нездоровый город. При таких погодах какой амур? – издевательским тоном заявила Брюс. – Мужик бродит, как сонная муха, особенно иностранный. Вы от кого плизиру ждете? Аристократ, кровь дряхлая, и так еле-еле по жилам течет, а тут еще наши туманы да дождики…

Сердясь на себя за выходку на маскараде, Като на следующий день попыталась примириться со своей уже увядающей любовью. Доказать, что на самом деле любит Понятовского, а мимолетная встреча бог знает с кем не оставила в ее душе никакого следа. Они провели вместе ночь, пользуясь тем, что великий князь вновь ушел к Воронцовой.

– Станислав! – Ее руки легли ему сзади на плечи. Лицо уткнулось в спину. – Станислав…

Одеяло еще хранило тепло его тела, а он уже стоял одетый и сам закалывал перед зеркалом жабо рубиновой булавкой. Ей захотелось, чтобы Понятовский наконец перестал собираться.

– Станислав, – тихо повторила она. – Я изменила тебе… один раз… тогда…

– Я знаю. – Посол не обернулся к ней, но Като заметила, что булавка вырвалась у него из неловких рук и острым концом уколола палец. Красное пятно расплылось на белом брабантском кружеве.

– Прости меня.

– Пустое, я не сердит. – Его дивные нежные губы ласково улыбнулись ей.

Като вдруг сделалось страшно.

– Ты снисходителен ко мне, как к умирающей. Клянусь тебе, у меня больше с этим офицером ничего не было. Хочешь, я сумею сделать так, чтобы его завтра же не стало в гвардии? У меня есть связи. Фельдмаршал Апраксин… Его отправят на войну, в Пруссию… и все будет кончено.

– Зачем? – Станислав с невыразимым изяществом повернулся на одном каблуке от зеркала. – Хочешь добрый совет?

Екатерина изумленно смотрела на него.

– Не стоит сразу рвать с этим преторианцем. Он может еще пригодиться…

Сейчас воспоминание о его словах ранило и оскорбляло ее. «Приятно, когда ты нравишься за просто так, – думала она, – но Стась… Стась…»

– Парас, – тихо, но требовательно обратилась Екатерина к подруге. – Я должна повидать Орлова еще раз. Мне необходимо с ним поговорить.

– Поговорить и только? – прыснула в кулак графиня, но осеклась, встретившись глазами с тяжелым, жестким взглядом великой княгини.

Екатерина еще раз повторила свою просьбу ровно через неделю, когда двор из-за дождей вынужден был вновь вернуться в Петербург. Спускаясь по лестнице, графиня хихикала в кулак. Теперь ее подруга больше не плакала, она возлежала у себя в комнате на алой атаманке и, беспечно улыбаясь, требовала от Прасковьи Александровны найти героя ее ночного романа. Каково?!

Глава 6
Человек с принципами

– Я никогда не решусь войти туда, Парас. – Великая княгиня с такой силой вцепилась пальцами в руку спутницы, что под кружевной белой перчаткой на запястье графини Брюс остались синие следы.

– Накиньте вуаль, моя дорогая. – Прасковья Александровна сама опустила на лицо Като глухую черную сетку, часто расшитую шелковыми розанами, так что цесаревна едва видела сквозь нее дорогу. – Идемте, – Брюс взяла вздрагивавшую подругу за руку и помогла ей выбраться из кареты.

– Я никогда здесь не была, – с опаской озираясь по сторонам, сказала Екатерина. – Кажется, вон там лес?

– С медведями и соловьями-разбойниками, – прыснула Прасковья Александровна. – Это парк Аничкова дворца. Конечно, он, и правда, почти что лес. Но знаешь, говорят, Разумовский вздумал огородить его чугунной решеткой на манер берлинских.

– Вместе с волками и разбойниками? – тоже засмеялась Като.

Боже, как ей нравились эти петербургские несообразности! Какой там парк? Лет десять назад Ее Величество прирезала к новопостроенному дворцу Алексея Разумовского все пустоши, выгоны и рощи от Фонтанки до самого Казанского. А надо сказать, что там во всю ширь и мощь колыхался сырой и темный еловый бор, где величественно разгуливали лоси, неся свои царственные рога, и заливалась лаем графская охота – посреди города. Говорят, что и разбойники не раз наведывались из-за Фонтанки, пытаясь угнездиться на жительство прямо в столице. Потому-то Алексей Григорьевич затосковал и решил, по примеру хороших хозяев, огородить свое имущество литыми берлинскими решетками. А что? Пусть не мешают графу грибы собирать!

Екатерина повернула голову и с интересом уставилась на двухэтажный деревянный дом на каменном подклете, который выходил на реку глухо задернутыми окнами. За ними едва заметны были полоски яркого света, пробивавшиеся между плотными гардинами. Со стороны дома доносилась слабо уловимая музыка. Обостренный от нервного напряжения слух Като различил даже звон хрусталя. Или ей это почудилось?

Ветер переменился и подул с реки.

– Пойдем. – Брюс поежилась от внезапно налетевшей сырой взвеси. – Знаешь, я больше люблю московскую погоду. Угораздило же Петра построить здесь город! Маман говорит, что на самом деле он хотел, чтоб столица располагалась только на островах.

Екатерина кивнула. Матушка Брюс, Мария Андреевна Румянцева, знала, что говорит. Несколько лет до замужества она, дочь дипломата Матвеева, бойкая девица с новыми европейскими манерами, почерпнутыми в Лондоне, где служил ее отец, была, как тогда называли, «амантеской» Петра. Впрочем, у него таких амантесок… Но ее государь все же выделял и, когда наконец обрюхатил, приискал доброго тихого мужа. Старший брат Прасковьи, Петр Румянцев, даже лицом слегка походил на покойного императора. А вот Брюсша удалась в мать. Боже, как хороша! И как распутна! Бедный старенький Александр Иванович Румянцев…

– Так мы идем? – Брюс решительно взяла Като за руку.

– Это и есть заведение Дрезденши? – неодобрительно спросила великая княгиня. – Ты здесь бывала?

– Сто раз, – кинула Прасковья.

– И что ты там делала? – изумилась ее спутница.

– Ах, Като, Като, – Брюс с шутливой укоризной покачала головой. – Мне себя трудно унять, нежная и пламенная дишперация моей души требует утоления всякий час дня и ночи. Надень, – она протянула спутнице черную бархатную маску, скрывавшую лицо ото лба до самых губ. – Знатные дамы ходят сюда в масках.

– Знатные дамы? – удивилась Екатерина. – Зачем? Разве им мало куртуазных развлечений при дворе?

Прасковья тихо засмеялась.

– А мы зачем сюда пришли?

– Мы по делу, – строго парировала великая княгиня.

– И они по делу, – уверила ее Брюс. – Каждая хочет найти кавалера по своему вкусу. В свете это бывает трудно. Нужно, чтоб и его вкус был услажден совершенствами избранницы. Здесь кавалеры менее требовательны… Вернее, требовательны только в одном вопросе. – Брюс со значением постучала себя по поясу, к которому был привязан тугой кожаный кошель.

– И такое бывает? – удивилась Като. – Знаешь, я ведь не дитя и прекрасно понимаю, что продают себя и мужчины, и женщины…

– …Но в свете это обернуто во множество условностей, – подхватила Брюс. – В сотни мелких куртуазных подробностей, которые сглаживают дело. А здесь все выглядит просто.

– Грубо, я бы сказала, – хмыкнула великая княгиня. – Поэтому меня и коробит. Нельзя было найти другого места?

– Нет, – беспечно помотала головой Прасковья Александровна. – Здесь безопасно. Никому и в голову не придет, что ты сюда поехала. Ну решайся же! Там чудно, – она с тоской бросила взгляд на верхние окна заведения. – Тебе понравится.

– Мне не понравится. Но идем, – скрепя сердце заявила Като.

Дамы вошли во двор и, обогнув мусорную кучу, направились к двери под гнутым железным козырьком. Две разбуженные кошки прыгнули у великой княгини из-под ног, напугав Екатерину и насмешив Брюс. Вокруг стояла чернильная мгла, и только со второго этажа доносились музыка и смех.

В тесной прихожей, куда попали подруги, свет тоже не горел, но Прасковья Александровна на ощупь нашла лестницу и, двигаясь по хорошо знакомому маршруту, сумела ни разу не оступиться. Като шла, вцепившись пальцами в предательски шуршавшее шелковое платье Брюс и стараясь тоже не поскользнуться на облитой помоями лестнице.

Наконец две невысокие створки дверей распахнулись перед спутницами, и яркий свет целых снопов свечей, воткнутых в высокие жирандоли и многократно отраженных в зеркалах, ударил им в лицо. Екатерина поразилась, как в таком жалком домишке могут располагаться столь роскошные покои? Чрево знаменитого на весь Петербург заведения Дрезденши было и правда великолепно. Его содержала предприимчивая немка, вывезшая со своей родины целую стайку прелестниц и значительно пополнившая штат уже в России. Ее прыткие дрезденские кокотки, едва попав в столицу, мигом обзавелись более прибыльными делами: кто открыл шляпный магазин или модную лавку на Невском, кто учил юных девиц из ничего не подозревавших дворянских семейств «хорошим манерам», а заодно оказывал интимные услуги почтенным отцам своих воспитанниц, кто сумел найти себе постоянных богатых покровителей. Однако штат Дрезденши от этого ничуть не пострадал. Дела заведения процветали.

Людвига Карловна, как называли хозяйку дома в России, немедленно поднялась навстречу новым гостям с приветливой улыбкой на лице. Это была полная цветущая дама средних лет, которая уже вышла из возраста метрессы, но зато могла держаться с каждым посетителем как старый, все понимающий друг.

Прасковья Александровна сказала ей несколько слов по-немецки. Так тихо, что оглядывавшаяся по сторонам Като их даже не расслышала. Хозяйка почтительно закивала и широким, не лишенным изящества жестом пригласила подруг проследовать в глубь анфилады комнат. Великой княгине показалось, что Дрезденша смотрит на нее чуть насмешливо. И правда: вуаль, под ней маска, широкий плащ, не позволяющий судить о фигуре, капюшон, полностью скрывающий волосы… Пожалуй, в этом пестром, сияющем зале с его изысканно раздетыми обитательницами, среди голых плеч и полуприкрытых кружевными платками бюстов, Като, так желавшая остаться незамеченной, в своем черном платье привлекала наибольшее внимание.

Великая княгиня на мгновение смешалась, но взяла себя в руки. «Я приехала по делу, – сказала она себе, – и не уйду, пока дело не будет сделано. Что же Прасковья?»

Брюс уверенно шествовала рядом с ней, она чуть склонила голову вперед и нахально улыбалась всем встречным. Судя по тому, что графиню многие приветствовали вполне дружелюбными возгласами, ее узнавали даже в маске.

– Парас! Что за чучело ты с собой привезла?

– Какая-нибудь добродетельная вдовушка, изнывающая от скуки? Боится нарушить траур по дураку-мужу?

Все эти замечания относились к великой княгине. Като почувствовала, как под жарким, плотно облегавшим лицо бархатом ее кожа пылает от стыда.

– Давайте сдернем с нее маску! И посмотрим, кто это такая! Клянусь, я ее знаю!

Цесаревна замерла от испуга. В комнате находились не только дамы, но и кавалеры. Они сидели на широких диванах с гнутыми спинками, обнимая своих пассий, пили венгерское и дразнили проходящих. Вокруг слышались смех и обидные реплики по адресу закутанной в черное фигуры. Два молодых, уже изрядно набравшихся типа оказались по бокам от вновь прибывших дам. Как видно, с довольно серьезными намерениями.

– Брысь! – не разжимая зубов, цыкнула на них Прасковья. – Не по вашим кошелькам товар!

Однако на кавалеров ее слова не произвели никакого впечатления. Брюс поздно поняла, что совершила ошибку: перед ней были не просто подвыпившие богатые лавочники или парикмахеры, часто торчавшие в заведении Дрезденши. В этой комнате спутницы столкнулись с преображенцами, о чем свидетельствовали разбросанные на стульях форменные кафтаны, снятые тяжелые перевязи со шпагами и даже загнанные под диваны треуголки.

Подоспевшая Дрезденша было залепетала что-то вроде: «Господа, господа, в моем заведении не принято нарушать инкогнито посетителей…» – но была отодвинута в сторону мощной лапой одного из гвардейцев.

– Ты, блядь, помолчи про свое заведение!

– А ну посмотрим, что за птица. – Другой протянул руку к маске Като и в тот же миг взвыл, потому что великая княгиня выпрямилась и влепила ему звучную пощечину.

– Молчать, мерзавец! – крикнула она так, что у нее самой заложило уши. – Ты как стоишь и с кем разговариваешь? Мое лицо закрыто, но твоя-то рожа, слава богу, без маски! Еще одно слово, и твой командир завтра же устроит тебе пять нарядов в карауле.

Оглушенный ее криком, гвардеец было отступил, но спохватился, подбодренный хохотом товарищей.

– Что, что ты мне можешь сделать, сучка? – с издевкой поинтересовался он, схватив Като за руку и резко завернув локоть назад. – Ну, снимайте с нее вуаль, маску и все остальное! – крикнул он приятелям.

Прасковья взвизгнула и вцепилась зубами в руку нападавшего на Екатерину гвардейца, но была отброшена в угол сильным шлепком по лицу.

– Братцы! Братцы! Какой дьявол вас взял? – раздался вдруг из угла насмешливый резкий голос. – Вы так все заведение разнесете. Води вас после этого в приличные места!

С дивана у окна приподнялся светловолосый всклокоченный гигант в белой рубашке с развязанным воротом и наполовину стянутых ботфортах. Он с усилием оторвал от себя растрепанную головку обнимавшей его девицы и, дав ей легкий подзатыльник, встал на ноги.

– Оставьте ее, – бросил он расходившимся товарищам, застегивая ремень и подходя ближе. – Девок вам разве мало?

Като смотрела на него во все глаза. Если б не маска, ее брови, взметнувшиеся вверх, просто перечеркнули бы лоб. Великая княгиня испугалась, что выдаст себя нечаянным возгласом, и прикусила губу. Перед ней, вальяжно переминаясь с ноги на ногу и бесстыдно сплевывая на пол, стояло ее нечаянное ночное приключение. Собственной персоной. Конечно, она ради него и приехала. Естественно, его и искала, но… все равно не ожидала застать своего преторианского атлета при столь малоприятных обстоятельствах.

– Уходите, мадам, – вдруг совершенно трезвым голосом обратился он к ней и, быстро взяв Като за локоть, потащил ее к двери из комнаты. – Уходите, пока они меня еще слушаются.

Великая княгиня не успела опомниться, как спутник почти вытолкал ее на лестницу.

– Сразу видно, что вы здесь впервые, – резко сказал он, – и что вам здесь не место. Это потаскушка Брюс привела вас сюда? Если она ваша подруга, то пошлите ее к черту. Идите домой, пока с вами ничего не случилось. Порядочной женщине здесь не место.

– Почему вы думаете, что я порядочная женщина?

Като с усилием подавила улыбку. Он ее не узнал, но вел себя достаточно благородно. «Портовый крестоносец! – усмехнулась она. – Кажется, я не ошиблась».

– Видно, – бросил ее нежданный покровитель. – Говорю вам: вон отсюда! И чтоб я вас здесь больше не видел.

Екатерина, с трудом сдерживая смех, прижала руку ко рту. В это время дверь из внутренних комнат распахнулась. На пороге возникла испуганная Дрезденша в сопровождении целого эскадрона развязных девиц в шелковых неглиже и развивающихся лентами дорогих чепцах.

– Господин Орлов! Господин Орлов! Успокойтесь, ради бога! – всплеснув руками, заверещала содержательница притона, а девицы повисли на плечах у гвардейца, уволакивая его обратно в комнаты. – Душка! Дружочек! Купидончик! Казачек! Не бросай нас!

– Тьфу, – не выдержала Като.

– Мадам, – с низким поклоном обратилась к ней Дрезденша. – Я сделай все возможный, чтобы заглаживать следы эта нелепый случай! Ваш подруг говорил мне, что вы нуждаться в отдельный камер?

Екатерина почувствовала, что ее бьет нервный смех. «Отдельный камер – это именно то, что я однажды получу за мои выходки», – подумала она.

– Вы можете говорить по-немецки, – спокойно обратилась цесаревна к хозяйке на родном языке. – Мне действительно нужна комната.

– Сюда, наверх, – обрадовалась Дрезденша. – Мадам говорит, как прирожденная берлинская аристократка. У мадам блестящее произношение! О, Берлин – великолепный город! Мадам бывала в Берлине?

– Мадам родилась в Померании, – веско пресекла поток фальшивых комплиментов Като. – А в Берлине мой выговор находили слишком жестким.

Дрезденша распахнула перед ней невысокую дверь третьего, если считать вместе с подклетом, этажа. Здесь у заведения располагались отдельные покои для наиболее привередливых посетителей.

– А где же моя подруга? – осведомилась Екатерина, оглядываясь по сторонам.