Текст книги "Камень власти"

Глава 12
Игрок

Алексей шел по набережной Фонтанки, направляясь в карточную лавку Шлосса. По правде говоря, лавка была совсем не карточной, там продавалось все: от старых толстых томов с латинскими буквами, вытесненными на темной коже переплетов, до медных небесных сфер с гравированными на тусклых боках созвездиями.

В пыли прилавка между затрепанными французскими нотами и немецкими газетами трехлетней давности валялись пачки карт, новые и уже бывшие в ходу, но не слишком запакощенные. Владелец лавки покупал их у чересчур привередливых хозяев, любивших за каждой партией похрустеть свежей, только что распечатанной колодой, а потом продавал за бесценок таким, как Алексей, не слишком состоятельным игрокам.

Третий из Орлов был игроком от бога. Или от дьявола? Кто разберет. В его руках карты выделывали такие фокусы, что далеко казалось самому опытному банкомету из парижского игорного дома. Хладнокровный и расчетливый, он умел сдерживать свой азарт часами, даже если игра продолжалась до утра. Алехан наносил удар только тогда, когда был абсолютно уверен в своих картах.

Иногда под утро, после большой игры, когда нервы от долгого напряжения, казалось, вот-вот лопнут, Алехан засыпал коротким тревожным сном, и ему снилось, что от все продолжает и продолжает играть. Постепенно грязные, заляпанные вином столы становятся все шире, их покрывает чистое зеленое сукно, вместо колченогих медных подсвечников пылают целые жирандоли по двадцать свечей, озаряя собой не убогую комнату с низким потолком, а огромную залу с колоннами под мрамор и расписным во французском вкусе плафоном на потолке. Он не в своей зеленой старенькой форме, а в расшитом золотом камзоле с голубой орденской лентой через плечо, но все такой же молодой и красивый держит банк, приглашая гостей – да и гости все те же, вчерашние собутыльники-гвардейцы, тоже в золоте и орденах – принять участие в игре…

Дурные сны дурака поручика! Алексей с сомнением уставился на правый сапог и пошевелил в нем пальцами. Кожа над носком обидно приподнялась, отстала от подошвы. Еще немного и – alles. Конец всему! А на улице уже далеко не сухо. Наяву Алексей не позволял себе погружаться в мечтания. Он – не Гришан. Вот тот действительно ходит, ничего вокруг себя не видит. Особенно с тех пор, как…

Но об этом поручик предпочитал молчать даже с самим собой.

И почему ему всегда достается работать, а развлекаться – Гришке? Жрать, пить и хватать баб за задницу! Да еще самых, самых! Алексей с досадой плюнул под ноги и пошел дальше.

Лавка Шлосса глядела на мир двумя большими окнами с полотняными навесами от дождя. Когда-то они были алыми, теперь пегими в разводах. Орлов взялся за ручку двери, мерно звякнул колокольчик, и он оказался внутри.

В тесной комнате, заставленной шкафами, почти никого не было. Приятного вида иностранец листал пожелтевший латинский атлас. Хозяин, стоя на высокой стремянке, снимал с верхних полок скрученные в трубку очень пыльные карты. Он, не оборачиваясь, приветствовал Алексея как старого знакомого.

– Где пропадали, господин поручик? Давно вас не видно.

Алексей отвечал что-то, тоже довольно приветливо, и склонился над россыпью подержанных карточных колод. Ах, как он их любил. Новые карты – да, это прекрасно. Это мечта. Как мечта о богатстве и силе, о том несбыточном времени, когда у него по весне не будет хлюпать в сапогах, а по осени найдется шарф, чтоб замотать горло. Но старые колоды, в них есть что-то, Алексей не мог передать словами. Чьи руки их касались? Кто вскрикивал от радости, обнаружив выигрыш? И кто, глядя на них, готов был пустить себе пулю в лоб?

Однажды Алексей, уже купив колоду, с досадой обнаружил в ней исписанную карту. А когда прочел – перестал жалеть о приобретении. Крупный женский почерк бежал по светлому полю червонного туза. «Я ждала вас всю ночь и утро, но вы не пришли. Если это игра, то очень жестокая, потому что я люблю вас вне зависимости от того, как вы поступаете со мной. Если вам угодно разбивать мое сердце, то вот оно, в ваших руках. Но после случившегося вы едва ли можете рассчитывать на продолжение нашей взаимной горячности».

Алексей повертел карту в руках. «Дурак, – подумал он об адресате записки, неожиданно преисполнившись сочувствием к неизвестной даме. – Мог бы хоть в печку бросить. А он – продал, вместе со всей колодой. Да не стоит он такой любви, мадам, чтоб ему на картах писать! Плюньте на него!» Семейное воображение разыгралось у Алексея до неприличия. Сколько достоинства и горя одновременно! Вот это женщина! Он бы ее уважал. И никому не позволил бы… Что именно не позволил, из записки было не ясно. Но Алексей твердо знал, что не позволил бы вообще ничего. Всем по зубам, а ее – на самое высокое место в том немыслимо прекрасном доме, где он весь в лентах и звездах играет в карты и плюет на проигрыш!

Беда, что неизвестная дама с некоторых пор все больше походила в его воображении на Като… Алехан озлился. Что он помечтать не может? Ясно же: ему всю жизнь будут доставаться кабацкие шлюхи, а вот так, чтоб: «Но после всего случившегося вы не можете рассчитывать на продолжение нашей взаимной горячности…» Красиво! Из другой жизни.

Нет, он эту карту сохранит. И при случае, если узнает, кому было написано, – по зубам.

Алексей оторвался от размышлений. Перед ним на прилавке лежала груда подержанных колод, перекрученных разноцветными нитками. Их было двадцать – двадцать пять, не меньше. Хозяин стоял спиной, и Орлов подумал, что, если он сейчас незаметно сбросит рукавом в широкий мундирный карман две – три лишние колоды, то никто и не заметит. А ему на круг выйдет дешевле.

Осторожно отстегнув клапан на кармане, поручик легко смахнул три ближайшие колоды и с удовольствием понял, что они скользнули в дырку за подкладкой, упав куда-то очень глубоко. Ищи свищи!

Он воровато оглянулся по сторонам, не заметил ли кто его постыдной махинации. И вдруг уперся глазами в лицо того самого иностранца, который разбирал атласы. Оторвав взгляд от желтоватой бумаги, тот внимательно, но без осуждения смотрел на Алексея. У него было приятное смуглое лицо, губы, сложенные в привычную, ни к чему не обязывающую улыбку, и глубокие черные глаза без блеска, заглянуть в которые и понять, о чем он думает, казалось, невозможно.

Алексей почувствовал, как ворот его мундира взмокает, а на лбу выступают крупные капли пота. «Боже! Если он сейчас выдаст меня, я погиб! Я никогда больше не смогу сюда показаться… И хозяин расскажет всем-всем, что я бесчестный человек! Но я же…»

«Не бойтесь», – вдруг услышал Орлов у себя в голове ясный доброжелательный голос. Поручик обернулся. Иностранец молчал, все также слегка улыбаясь. Затем он подозвал жестом хозяина, немного поторговался по-немецки, купил атлас и вышел.

Звук колокольчика, звякнувший за спиной странного покупателя, привел Алексея в чувства. Теперь Шлосс смотрел только на него. Надо было поскорее выбрать карты и уходить. Что Орлов и сделал с необычной для себя поспешностью.

Оказавшись на улице, он вытер лоб рукой и побрел проч. «Вот тебе твое жульничество! – выговаривал самому себе Алексей. – Не можешь удержаться! Что за порода за такая за поганая? Купил – пошел. Нет, надо украсть. Сколько раз папаня за это драл! Сколько раз Иван бил. Нет, хоть кол на голове теши!»

Он вдруг с ужасом представил себе, что случилось бы, если б о его редкой нечистоте на руку узнали товарищи по полку. От такого стыда – только головой в реку. «Интересно, есть у меня совесть? – думал Алехан, нарочито попадая правой ногой в лужи. – Когда люди смотрят – да. А когда один? Да, да, я хуже всех!» – неожиданно озлился он и залепил в грязь с такой силой, что брызги обдали шедшего мимо господина в рыжем парике.

– Смотри, куда прешь! – заорал рыжий.

Алексей вскинул на него удивленные глаза и, машинально увернувшись от удара тростью по плечу, побежал вперед.

– Развелось вас, как собак! – кричал ему вслед обрызганный. – Рвань гвардейская!

«Что рвань, это точно, – зло подумал Орлов. – Только где это видано, чтоб столичная гвардия без сапог шастала?!» От быстрого бега кровь застучала у него в ушах.

Алексей остановился только у дверей аптеки, углом выходившей на Фонтанку. Ее огромная стеклянная витрина была украшена сложным приспособлением, в котором Орлов, приглядевшись, узнал медицинскую клизму, виденную им в доме у Крузеа. Его развеселила мысль, что он ни разу в жизни не бывал ни в одной аптеке. Интересно, что там продают? Пиявок и сушеные лягушачьи лапки? Алехан пялился на витрину, размышляя, что вот клизму так легко, как карты, не украдешь. «А жаль! В нашем доме мало по-настоящему ценных вещей. Что, если залить в нее самогон? Ведро, наверное, войдет. Или больше?» Поручик не знал, что эта мысль приходит в голову почти всем, кто смотрит на большие подвесные клизмы, и она показалась ему оригинальной. «Вещь, – решил Алехан. – Прицепить к люстре и…»

Двери аптеки распахнулись, из них вышел тот самый иностранец, которого Орлов видел в лавке Шлосса, и начал спускаться по ступенькам вниз, бережно держа под мышками две большие стеклянные колбы. В это же время от стены соседнего дома отлепились два лакея в желтых шелковых камзолах с зеленой выпушкой. Таких Алехан изредка встречал во дворце, они приносили записки из дома для канцлера Воронцова. «Точно, воронцовские, – решил поручик. – Что они здесь делают?» Ответ был на удивление нагляден. Один из лакеев выбил у иностранца колбу, а другой, достав из-за спины палку, со всей силой ударил ни в чем не повинного покупателя по спине. Тот ахнул и стал оседать на ступеньки.

– Э-э! – заорал Алексей. – Будочник! – И не дожидаясь помощи, бросился к аптеке. – Напали среди бела дня! – вопил он, угощая лакеев ударами. – Полиция! Попортили имущество проезжему человеку!

Нельзя сказать, чтоб полиция поспешала. Однако нападавшие стушевались, явно не готовые к отпору, и, побросав палки, кинулись бежать. Алексей погрозил кулаком им вслед, а затем обернулся к пострадавшему. Иностранец уже встал и смотрел на своего защитника все с той же доброжелательной улыбкой полного понимания.

– Спасибо, молодой человек, – мягко сказа он по-русски. И хотя его слова были произнесены без всякого акцента, у Алехана все же не рассеялось впечатление, что перед ним чужеземец. – Ваш поступок благороден. Но с какой стати вы взялись помогать мне?

– Ну-у, – Алексей не знал, что сказать. – Я ведь далеко не всегда… И не во всем… Словом, эти карты в лавке… Ну, не значит же, что при этом я позволю нападать на кого-то на моих глазах.

Незнакомец снова улыбнулся и кивнул.

– Вы хотите сказать, что способны на маленькую подлость, но не способны на большую?

Алексей обиделся.

– Просто у меня нет денег. Почти нет, – сказал он, уже собираясь повернуться к иностранцу спиной. – А если вам угодно меня стыдить, то почему было не сказать хозяину в лавке?

Незнакомец ласково взял собеседника за рукав и подвел к заросшему травой краю канала.

– Отойдемте. Ведь по улице ездят, – заметил он. – А я совсем не хотел бы, чтоб нас сбили в самом начале нашего знакомства.

«И не собираюсь я с тобой знакомиться!» – буркнул про себя Алексей.

«Напрасно», – услышал он у себя в голове все тот же мягкий приятный голос.

– Видите ли, молодой человек, – продолжал незнакомец, – я не сказал хозяину карт о вашем первом поступке, потому что знал, что вы совершите второй.

– То есть как? – переспросил Алексей. – Вы что же, знали, что на вас нападут у аптеки.

– Да.

– А зачем же было тогда идти в нее, если вы знали, что вас поколотят?

– Затем, чтоб вновь встретиться с вами, – улыбнулся незнакомец. – Но при более благоприятных для знакомства обстоятельствах. Ведь вам сейчас легче разговаривать со мной, чем если б я захотел начать беседу в лавке.

Алехан мучительно сглотнул.

– Да, но я все равно не понял…

– Это пока не важно, – покачал головой иностранец. – Я хотел бы представиться. Здесь я живу под именем графа Салтыкова. Прошу так меня и называть.

– Что значит живете под именем? – с недоверием осведомился Алексей. – Значит у вас другое имя?

– Всему свое время, – покачал головой граф. – Я при желании назвал бы вам целый список имен, и все равно они были бы от меня так же далеки, как это. Так не все ли равно?

– Вы шпион? – с детской непосредственностью осведомился Алексей. – Думаете, раз видели, как я украл карты, то теперь можете заставить меня помогать вам? Вы ничем не докажите…

– Почему русские во всех видят шпионов? – Незнакомец почти смеялся.

– А почему все иностранцы шпионы? – парировал Алексей.

– Так уж и все? – Тонкие брови собеседника поползли вверх, а от глаз лучами побежали веселые морщинки.

– Ну, – замялся Алексей, – может быть, и не все, но те, которые живут «под именем». Я имею в виду не под своим.

– Я не шпион, – твердым, внушающим доверие голосом заявил граф. – Что заставило бы вас считать мои слова правдой?

– А как вы разговариваете у меня в голове? – спросил Алексей.

– О, это очень просто, – засмеялся иностранец. – Со временем вы тоже сможете. Если, конечно, захотите. А вот на каком языке мы с вами беседуем сейчас?

Тут Алексей вдруг осознал, что, кроме первой фразы, новый знакомый не сказал ни слова по-русски. Уже несколько минут они довольно бойко объяснялись на немецком языке. Причем сам Орлов говорил свободно и легко.

– Но я же… – прошептал он. – Я же с трудом… Нет, конечно, в Корпусе учили. Но плохо.

– Не важно, – покачал головой граф. – Просто я дал вам на мгновение возможность употребить те знания, которые у вас еще только будут.

Алексей стоял, вытаращив на собеседника глаза. «Он не шпион, – думал поручик. – Он колдун. Бежать отсюда надо!» Но ноги приросли к земле.

– Не стоит так отдаваться суевериям, – укоризненно покачал головой граф. – Человеческие возможности безграничны. И ваши тоже. – Он улыбнулся. – Даже больше. Ведь вы способнее многих.

– Да-а уж, – протянул Алехан. – Все мои способности… – Он нащупал за подкладкой ворованную колоду.

– Не надо унижать себя, – строго одернул его собеседник. – Все зависит от того, по какой дороге вы пойдете. Будете потакать своим слабостям. Или выберете самосовершенствование. Я ведь не могу дать вам то, чего у вас нет и никогда не будет. Мне по силам лишь показать, чего вы можете добиться, если изберете правильное направление. Сейчас вы и на своем родном языке говорите так, словно всю жизнь прожили под Калинкиным мостом с конокрадами.

«Ну что ж, опустился, – подумал Алехан. – Жизнь наша такая, и чему учили забудешь».

– А между тем не пройдет и пары лет, как самые утонченные вельможи в Европе почтут за честь встретиться с вами и заручиться вашим покровительством. Вы свободно будете переходить с итальянского на немецкий или греческий и пленять остротой ума тонких ценителей вкуса: художников, поэтов и поэтесс… Если, конечно, не отвергнете дорогу развития своей личности.

Алексей мотнул головой. На какие, спрашивается, шиши он будет самосовершенствоваться? Жалования не платят, а от единственного источника доходов надо отказаться, как от «слабости»?

– Не бойтесь, – усмехнулся граф. – Скоро у вас окажется столько денег, что их некуда будет девать.

– Что, умрет дядя в Калуге и у него в огороде откопают десять бочек с золотом? – едко осведомился Алексей. – Или откроется, что я побочный сын турецкого султана?

– Нет. Но все в мире переменчиво. – Граф взял камешек с тротуара и бросил его в воду. – Прощайте. Надеюсь, мы скоро встретимся.

Собеседник поймал своими бездонными глазами взгляд Алексея и зафиксировал его на водной ряби у берега. Несколько минут поручик в оцепенении смотрел на игру волн. А когда наконец обернулся, никакого графа в помине не было.

«Как он сказал? Салтыков? – Алехан почесал в затылке. – Вот ведь блажь! Полон мир странных людей. Я мог бы? Черт! Что можно в моем положении? Выше головы, как говорится…»

Но непривычная мысль о том, что он, Алексей, сдуру убивает свою жизнь, мечась от пьянки к картам и от долгов к тупой муштре, почему-то крепко засела у него в голове.

«Я мог бы, – шептал он. – Но я на все плюнул. Все забыл, чему учили. А ведь неплохо получалось: и математика, и фортификация. Какого черта? Вон Потемкина вышибли из университета, а он все одно книжку на книжку громоздит. В комнате томами потолки подпирать можно. Не хочет себя дураком считать. Упрямый, заносчивый. Чем я хуже?»

Дня через два он посетил Потемкина на Каменном острове. И хотя вахмистр был дружен с Алексеем не так сильно, как с Григорием, он обрадовался, поставил початый штоф, напоил кофе и накормил черствыми бисквитами, какие уж были.

– У тебя нет чего-нибудь по фортификации? – вымученно осведомился Алехан, почти стесняясь своего интереса. – И чтоб по-немецки.

– По фортификации? – удивился Потемкин. – Фортификации нет. Есть «География Европы», «Гальский поход» Цезаря, история Генриха IV…

– Хрен с ним, с Генрихом, – махнул рукой Алексей. – Давай географию и Цезаря. Но только чтоб по-немецки. По-французски я почти не могу.

– С чего это ты? – осведомился Потемкин, доставая книги.

– С чего? С чего? – разозлился Алексей. – Тебе одному умником быть? Давай сюда. Не жадничай. Небось не рыбу заворачивать буду.

– Ну гляди, вырвешь хоть страницу – убью, – заявил Потемкин. – И на полях не гадить. Нужное слово на бумажку записать можно.

– Не учи! Тоже мне, адъюнкт нашелся! – огрызнулся Орлов. – Сказал: верну все в целости. Мой интерес, чтоб у тебя и потом книжки брать. Что я дурак, чтоб себе по пальцам стучать?

– Не обижайся, Лех, – оттаял Потемкин. – Бери, когда надо. Не покупать же их.

– Вот то-то, – кивнул Алексей. – Ты только никому не говори, засмеют ведь. И в полку, и дома.

– Меня-то не засмеяли.

– Засмеяли, – покачал головой Алексей. – Только ты не заметил. Мне бы так плевать на всех.

– Я с самого начала был белой вороной, – улыбнулся Гриц. – Меня и меньше дразнили. Что с дурака взять? А ты вдруг резко начнешь читать. Конечно, удивятся. Я не скажу. Слово. Пока тебе самому все равно не станет.

– Думаешь, станет? – усомнился Орлов.

– Где-нибудь между Цезарем и Платоном, – заверил его Потемкин. – Станет до такой степени на всех чихать, что главное удержаться при начальстве.

Прошла еще неделя, и Алехан, сидя утром за завтраком, получил тонкий конверт ребристой голубой бумаги с тисненой саламандрой на печати. Конверт принес лакей настолько важного вида, что братья в его присутствии испытывали сильную неловкость за далеко не версальский вид своих апартаментов.

Лакей скроил презрительную гримасу, огляделся вокруг в поисках какого-то важного предмета, абсолютно неведомого хозяевам дома, затем, видимо, не найдя ничего лучшего, аккуратно снял кофейник с медного подноса, сдул с него сахарные крошки и, возложив конверт ровно на середину, подал Алексею с торжественным поклоном.

– Чегой-то? – занервничал Алехан. – Словами скажи, дубина!

Лакей снова поклонился и исчез, так и не разжав губ.

– Не открывай, там бомба! – заржал Григорий.

– Пошел ты, – Алексей надорвал конверт и извлек оттуда тонкий затрепетавший на сквозняке лист.

«Милостивый Государь Алексей Григорьевич! – значилось в записке. – Имею честь пригласить Вас на музыкальный вечер в дом моего старинного друга графа Александра Голицына. Сегодня в 6 часов по полудни. Искренне Ваш. Граф Салтыков».

– Вот так, – заявил Алексей, не без скрытого торжества оглядывая братьев. – Не все тебе, Гришан, по дворцам шляться.

– А я что? Я ничего, – развел руками Григорий. – Иди, конечно. Только странно очень. У графа Голицына дом, знаешь, это, весьма порядочный. В смысле богатый.

– У порядочных людей, – холодно бросил Алексей, – и знакомства порядочные. – Он с чувством собственного достоинства отодвинул от себя чашку и встал. – Я возьму Федькин новый мундир и твои сапоги. А парик надевать не буду. Пусть терпят меня без парика. Говорят, в Париже новая мода: мужики могут носить свои волосы…

– Сапоги? Чего это мои сапоги? – взвился Григорий. – А я в чем пойду? Мне тоже сегодня надо!

– В моих сходишь, – невозмутимо оборвал его Алехан. – За ради одного дня, потерпит она тебя и в драных сапогах. Может, подаст на бедность.

– Дурак!!! – завопил Григорий. – Да я никогда в жизни не покажусь ей в таком виде, чтоб она мне еще и подавала!

– Это твое дело, – заключил Алексей. – Первый раз в жизни я иду в гости, а вам для меня сапог жалко.

Он удалился, не дав никому ничего возразить.

Вечер был синь и хмур. С Невы дуло так сильно, что фонари на перекрестках почти не горели. И все же не найти дом Голицыных на Английской набережной было трудно. Двухэтажное желтое здание с легкими белыми колоннами изнутри озарялось множеством свечей. К низкому крыльцу с пологими съездами то и дело подкатывали кареты.

Алексей еле пробился к входу между кучерами и лакеями, ожидавшими своих господ. «Куда я иду? – мелькнуло у него в голове. – Как на меня посмотрят? Зачем меня пригласили? Посмеяться?» Его охватили робость и сильное раздражение. Он не знал, стоит ли идти дальше, но посчитал бы себя трусом, если б сейчас повернул назад.

– Что же вы, молодой человек? – Навстречу Алексею шла хозяйка дома графиня Варвара Голицына. – Не стоит смущаться. Гости графа – большая честь для нас, где бы он их не находил.

Алексей неловко поклонился, соображая, был ли в ее последних словах подвох.

– Поверьте, – продолжала дама, беря Алексея под руку, – граф объединяет вокруг себя круг духовного родства, в который входят самые разные люди. Он говорил нам о вас, и мы с нетерпением ждали встречи.

«Что он мог обо мне наговорить? – ужаснулся Алексей. – Что я ворую вещи в лавках и как дрессированный попугай начинаю болтать по-немецки, как только хозяин щелкнет пальцами?»

– Я говорил, что вы спасли меня от нападения недоброжелателей, – раздался с вершины лестницы знакомый голос.

«Недоброжелателей – это мягко сказано, – подумал Алексей. – Два здоровенных мужика с палками!»

– Поднимайтесь сюда, – граф поманил Алексея к себе, и тот, как птица на манок, пошел к нему, забыв о хозяйке дома.

Голицына закрыла веером смеющиеся губы, наблюдая за мгновенно впавшим в оцепенение гостем. «Да, граф умеет управлять людьми. Неужели этот мальчик в ужасном мундире и есть герой новой эпохи? Что за вздор! Да возьмите любого поручика в гвардии, будет тот же результат. Хорошо еще, что он не плюется на пол и не ковыряет пальцем в носу! И охота графу возиться со сбродом?»

Алексей мало что видел и мало что понимал вокруг себя. Весь вечер был наполнен дивной чарующей музыкой. Орлов раньше и не представлял, как любит ее. Разве можно любить то, чего не знаешь? Оказывается, можно. Вся душа разворачивалась из плотного жгута и трепетала на ветру, как знамя.

Граф то играл сам, то уступал место кому-нибудь из гостей, а иногда пел итальянские арии в паре с какой-нибудь дамой. Орлов сидел в самом дальнем углу, забившись, как мышь в нору, и затравленно глядел по сторонам. Сначала ему было невыразимо стыдно своего по-настоящему нищенского облика рядом с великолепными шелковыми платьями и шитыми золотом камзолами всех этих господ. А ведь он надел лучшее.

Почувствовав состояние гостя – единственного, для кого в сущности и устраивался этот вечер, – граф тихо, но внятно произнес в голове у Алексея: «Не пройдет и года, как все эти люди будут тесниться у вас в передней». Орлов вдруг представил себе толпу разряженных господ, набившуюся в прихожую их с братьями квартиры, и помимо воли рассмеялся. «Ах, простите, мадам, не наступите на самовар. Он тут уже второй год лежит, никак руки не доходят выбросить!»

«Расслабьтесь. Слушайте музыку», – строго приказал голос и Алексей, откинувшись в кресле, прикрыл глаза.

Тонкий маятник на золотой цепочке качался у него перед носом. Где он? Ах, да, в кабинете графа. Вечер давно кончился. Алексей даже не заметил, когда. Музыка продолжала звучать в ушах. Кто это играет? Сам граф? Нет, его ученица графиня Голицына. Почему он почти не помнит ее лица? Лицо женщины не важно. Женщина – лишь путь. Путь куда?

«Вам рано задавать столько вопросов, – опять голос графа свободно проникает в его сознание. – Спите, мой друг. Спите. И дайте мне слово, что отныне никогда в жизни не возьмете чужого».

– Отныне я никогда в жизни не возьму чужого, – повторил Алексей, погружаясь в глубокий сон, во время которого кто-то мягко касался его мыслей, расплетая их, словно запутанные нитки. И сплетая в новый узор.

Дом Голицыных Алексей покинул уже утром. Слуги еще спали. Граф сам провожал гостя, осторожно держа его под руку.

– У меня в голове немного звенит, – признался молодой человек.

– Старайтесь держаться правой стороны дроги, – подбодрил его граф. – И не отходить далеко от домов. Экипажи часто сшибают прохожих. А я надеюсь вскоре продолжить знакомство. – Он снова улыбнулся хорошо знакомой Алексею всепонимающей улыбкой.

– До свидания, care padre, – с трудом проговорил Орлов, ощупывая губами незнакомые слова, сами собой рождавшиеся в его на удивление пустой, легкой голове. – Я буду очень ждать встречи. – С этими словами он поклонился и горячо поцеловал графу руку.

– Будьте счастливы в пути, care mio, – прозвучало у него за спиной.

Доктор Крузе сам нашел Алехана во дворце во время дежурства.

– Друг мой, я так волновался за вас! – Доктор выглядел потрясенным и растерянным. – Мне сказали, что тело бросили в море. Я все проклял… Чертовы посвящения!

– Я выплыл, – хохотнул Алексей. Его тронуло, что немец беспокоился, по лицу видно: не спал.

– А ваши раны? – пристрастно допрашивал медик. – Пожалуйте на перевязку.

Орлов поморщился. По правде говоря, раны у него уже не болели. Но Крузе настоял.

– О чем вы, Алексис? Мне еще швы снимать. Или так с нитками на физиономии ходить и будете?

Немец загнал поручика в одну из угловых каминных комнат, заставил снять мундир и придирчиво осмотрел швы. Раны уже рубцевались. Крузе даже зацокал языком, мол, на русских все заживает, как на собаках. Лицом он был доволен меньше.

– У вас, дружок, слишком богатая мимика, – упрекнул он. – Вы не могли бы не кривляться в ближайшие несколько дней? Я ведь постарался сделать шрам как можно меньше. Незаметнее.

«Незаметнее не выйдет, – с грустью вздохнул Алексей. – Вон, как у уличного кота вся морда располосована». Почему-то именно сейчас это стало волновать его.

В каминную заглянул ливрейный лакей и, низко поклонившись доктору, сообщил, что того ожидает за дверью канцлер. Из-за створки уже выглядывал сам Воронцов.

– Карл Иванович, на два слова, – без обычной важности и церемоний бросил он.

Крузе встал.

– Обождите здесь, голубчик.

Медик исчез, а Алексей стал разглядывать свою в высшей степени непрезентабельную физиономию в зеркало.

Делать было нечего, вокруг летала пыль, а на гладкой белой стенке камина можно было рисовать пальцем. Что Орлов и не преминул сделать. Подрисовывая круглой рожице рога, он вдруг услышал, что доктор и канцлер в соседней комнате заспорили чересчур громко.

Воронцов, как всегда, выходил из себя. Спокойный монотонный голос медика, кажется, еще больше раздражал вельможу. Алехан прислушался.

– Это шарлатан и заезжий обманщик! – настаивал канцлер. – Мне плевать, какие у него рекомендательные письма и от кого. Мы встречались в доме у Голицыных и что же? Ему были сделаны самые ясные орденские знаки. А он не ответил ни на один из них! Словно и не знает внутренних жестов вольных каменщиков! Говорю вам, он шарлатан.

– Вряд ли, – спокойно возразил Крузе. – Но скажу вам одно, Михаил Илларионович, если такой человек, как граф Салтыков… так он сейчас представляется? Так вот, если такой человек, как Сен-Жермен, не желает отвечать на наши орденские знаки, не вступает с нами в контакт, значит наше дело – пропащее. Мы поставили не на ту лошадку. Признайте это, ваша светлость.

Канцлер побелел. В шелку двери Алексею хорошо было видно, как он хватает воздух посиневшими губами.

– А раз так, – наконец выдавил из себя Воронцов, – он нам не брат и не товарищ. Пусть убирается, откуда пришел. Или ему не поздоровится. Мои лакеи уже…

– Что ваши лакеи уже? – Алексея поразило то нескрываемое презрение, почти высокомерие, с которым скромный доктор разговаривал с первым вельможей империи. – Их, насколько я знаю, распугал проходивший мимо поручик.

– Больше они не дадут осечки, – побагровел канцлер.

– Люди – не ружья, – покачал головой немец. – Михаил Илларионович, хотите добрый совет? Не становитесь у него на пути.

– У кого? – нервно рассмеялся канцлер. – У графа или у поручика?

– У обоих.

Крузе встал и, не сказав больше ни слова, вернулся в каминную. Алехан едва успел отскочить от двери.

С трудом дождавшись конца дежурства, Орлов поспешил в дом художника Ротари у Аничкого моста. Именно там, в рубленном непритязательном особняке на окраине города, поселился граф, отвергнув самые лестные предложения вельможных учеников с Невского и Английской набережной.

Салтыков был немного удивлен внезапным визитом, но приветливо встретил Алехана.

– Что случилось, друг мой? Вы весь взмокли, пока бежали. Садитесь. Воды?

Алехан плюхнулся в кресло, жестом отверг стакан и, переведя дыхание, вывалил графу все, что услышал во дворце, заодно помянув и то, что нападавшие лакеи были явно воронцовские.

Граф смотрел на него прищурившись и продолжая по привычке улыбаться. Но как-то натянуто.

– А почему же вы не говорите о главном? – осведомился он, вертя в пальцах полупустой стакан.

Алехан поднял бровь.

– О вашем ночном приключении в этом маленьком загородном дворце. Монбижоне, кажется?

Орлову оставалось только развести руками.

– Да вы и сами знаете.

– Не все, – настоял граф.

Пришлось поведать и о том, как Алехан сыграл роль трупа в диковатом, на взгляд стороннего наблюдателя, ритуале. Граф только кивал.

– Друг мой, – наконец произнес он. – Вы попали в очень неприятную историю. Думаю, этот ваш доктор Крузе далеко не так прост, как хочет казаться.

«Я тоже теперь так думаю», – вздохнул Алексей.

– Вы пали жертвой собственной доброты, – продолжал граф. – А между тем вас подставили. И крупно. Знаете ли вы, что теперь ваша жизнь связана через смерть с жизнью великого князя?

– Как это? – не понял Алехан.

– За то, что неофит «рождается заново», братство платит тем самым трупом, роль которого вы сыграли.

– Кому платит?

– Не важно, – перебил ученика граф. – Важно то, что вы должны быть мертвы, а остались живы. Значит, умрет он. Двоим нет места. Иначе смерть будет ходить за обоими по пятам. Думаю, этого они и добивались.

– Кто?

– Те, кто вас посвятил.

– Меня?

– Боже, святая простота! – Салтыков приоткрыл дверь и крикнул по-итальянски: – Пьетро, кофе. Крепкого. Две чашки. – Затем снова повернулся к Алексею: – Поняли, что я сказал? Как вы думаете, откуда у вас знания итальянского?