Текст книги "Камень власти"

– О, не беспокойтесь, – заверила ее хозяйка, – госпожа графиня нашла себе утешение там, внизу.

– Уже? – удивилась Като.

Дрезденша кивнула.

– Помните того господина, который так неловко оттолкнул ее от вас? Он решил попросить у дамы извинения и загладить свой проступок. Они помирились.

«Боже, Парас, Парас! – подумала Като. – Разве можно так низко себя ценить?» Ей стало обидно за подругу и в то же время горько, что из всех придворных дам ее жалела и понимала только эта продувная шлюха. Помогала, утешала, поддерживала. «Да будь я проклята, если откажусь от нее из-за ее слабостей! Кто взял на себя право судить? “Пошлите ее к черту…”». – Великая княгиня недовольно передернула плечами.

– Я хочу, – обратилась она к Дрезденше, – чтобы вы пригласили сюда того господина, который вывел меня на лестницу. Мне необходимо обсудить с ним безобразную выходку его товарища. Вот, – Като достала из-под плаща свой шитый бисером кошелек и высыпала в подставленные ладони хозяйки пригоршню отливавших серебром ефимок.

Дрезденша благодарно закивала, пятясь задом, но на пороге на мгновение задержалась, вскинув на Екатерину лукавые, полные фальшивого понимания глаза.

– Мадам уверена, что ее интересует именно этот господин?

– Мадам уверена, – устало вздохнула Като.

Дверь ненадолго закрылась, и великая княгиня получила возможность оглядеться по сторонам. Комната была узкой, с окном, выходящим во двор. На стенах красовались светлые ситцевые обои с куропатками, на фоне которых неуклюжими глыбами темнела дубовая мебель. По правую руку от Като громоздилась кровать с пологом. Над ней на стене в ореховой рамке болталась безвкусная картинка какого-то местного подражателя Рубенса. В лубочных тонах была изображена сцена соития сатиров и нимф в кущах чахлых оливковых деревьев, сильно напоминавших разросшиеся пучки укропа.

На взгляд Като комната была прегадкой. Однако великая княгиня подумала, что на здешних посетителей такие апартаменты должны были производить впечатление сказочной роскоши.

Слева красовалась раздвижная ширма, забранная шелковой китайской тканью. Возле нее на лаковом столике стоял таз и кувшин, украшенные по белой эмали крупными фиолетовыми сливами.

Като отколола вуаль, осторожно сняла надоевшую жаркую маску, с усилием стянула прилипшие к рукам перчатки и, наконец, отделалась от широкого бархатного плаща. Из овального зеркала над кроватью на нее глядело осунувшееся тревожное лицо, которое вовсе не украшало благородное сочетание темного шелка платья с еще более темной парчой дорогого шемеза. Щеки цесаревны горели, как у чахоточной, что на фоне молочной белизны ее плеч выглядело довольно жутко.

Ступени на лестнице заскрипели под тяжелыми размеренными шагами. Тот, кто шел сюда, явно не торопился. Он поднимался вразвалку, с каким-то уже на расстоянии уловимым презрением. «Все я придумываю!» – в смятении одернула себя она. Дверь потянули, и женщина в панике отвернулась к окну.

– Мадам, – раздался за ее спиной чуть хриплый от вина голос, – я командир этого придурка, но должен разочаровать вас, ни одного из своих подчиненных я не стал бы наказывать из-за женщины, встреченной в этих местах. Так что пять нарядов в карауле…

Екатерина резко обернулась от окна. Она была вознаграждена за все сегодняшние неприятности. Гамма чувств, пронесшаяся по лицу Орлова, оказалась столь богатой, что великая княгиня не могла не удержаться и не прыснуть в кулак. Удивление, ужас, досада и, наконец, полное непонимание. Григорий застыл как вкопанный, борясь с противоречивыми желаниями немедленно броситься вниз по лестнице или сграбастать смотревшего на него гневного ангела в объятья и подкинуть до самого потолка.

Вместо этого Орлов распахнул дверь и громко заорал вниз:

– Пассек! Десять караульных нарядов вне очереди!

Затем обернулся к ней:

– Что вы здесь делаете? – Его губы плохо слушались.

– А вы? – Два темных, как ночное небо, глаза буквально прожигали его насквозь.

– Я? – Он запнулся. – Я? Ну понятно же… «Какое, к черту, право она имеет меня допрашивать? Кто я ей?» – Григорий тряхнул головой и, нагло смерив великую княгиню беспечным распутным взглядом (один бог знал, чего ему это стоило), заявил: – Ищу развлечений, мадам. Разве запрещено?

– Ищите развлечений? – с легкой издевкой осведомилась она, вспомнив, о чем говорила ей Брюс перед самым входом в заведение. – Или предлагаете их?

Орлов вспыхнул. Его лицо покрылось краской от подбородка до самых корней волос.

– Как вы могли подумать?

Като со слабым смехом опустилась на кровать и сцепила руки. Ей стало легко. «Брюс просто дура!» – подумала она.

– Вас что-то смешит? – еще больше взбесился Орлов. – Вас забавляет весь этот… – Он не нашел слов.

– Мне нравится, как вы краснеете, – сообщила она. – Странно, вы уже не мальчик, о вас столько рассказывают всякого… – Като помахала рукой в воздухе. – А испугались, что я могла подумать о вас хуже, чем вы есть.

– Хуже, чем я есть, подумать трудно, – сухо заметил Григорий. – У меня известная репутация. Но, знаете, любви за деньги я обычно не ищу, тем более не предлагаю. Может быть, потому что у меня их просто нет.

– Что же вас тогда привело сюда? – Като сдвинула к переносице тонкие угольные брови.

Григорий махнул рукой.

– Да черт бы побрал эту вашу потаскуху Брюс. Она пригласила меня к Дрезденше, пообещав большой сюрприз. Насколько я понимаю, сюрприз мне уже обломился? Я одного только в толк не возьму, – Орлов поднял на нее измученный затравленный взгляд, – вы-то здесь зачем, Ваше Высочество?

Като встала и подошла к нему совсем близко.

– Я искала вас, – просто сказала она.

По его лицу промелькнула тень безумной радости и мгновенно погасла.

– Меня? – эхом повторил он. – Зачем?

– По делу. Прасковья сказала, что именно здесь вас всегда можно найти, – мягко, без всякого укора сказала Като, взяв его за руку и усаживая рядом с собой на пошло скрипевшую кровать.

– Не так уж и всегда, – пожал он громадными плечами. – Чтоб шататься по таким местам, нужны бездонные карманы. А я… – Орлов с невеселым смехом хлопнул себя по обшлагам камзола, – гол, как сокол, в полку еще говорят: гол, как Орел. Поэтому я предпочитаю свободное влечение, основанное на взаимной и бескорыстной страсти. А Прасковья, – Григорий поморщился, – ей бы языком улицы мести. Но вы, – он живо повернулся к великой княгине, – как могли сюда прийти? Ведь вам стоило мне только свистнуть, я бы переговорил с вами о любом деле, причем во дворце, под носом у кого угодно, не подвергая вас такой опасности, как здесь. Уж я бы нашел способ. Караульные все ходы-выходы знают.

– Откуда мне было знать, что вы согласитесь на разговор со мной. – Екатерина осторожно извлекла из кармана плаща и протянула собеседнику на ладони хорошо знакомый ему перстень. – Вот это я выкупила неделю назад у ювелира Позье на Английской набережной. Я подумала, раз вы его продали, значит наше небольшое ночное приключение для вас ничего не значит.

– Я продал? – Губы Григория побелели от гнева. Что он теперь скажет? Как он докажет ей, что не он отдал ее подарок? – Его не я продал, – тихо выдавил из себя Орлов. – Поверьте, ради бога. – Его глаза умоляюще уставились на великую княгиню. – Не я. А эта ночь для меня…

Като показалось, что он готов заплакать. «Почему история с перстнем так задела его?»

– Успокойтесь. – Ее тонкие белые пальцы легли на его громадную руку. – Не стоит. Я вовсе не обижена. Я прекрасно понимаю, что такое: нет денег. В конце концов никто не может грызть рубины и золото.

Он засмеялся и доверчиво потянулся к ней:

– Я никогда бы не продал, даже если б пришлось грызть булыжники. Это братья. Им вечно всего не хватает. То рубашек, то сапог, то водки с пряниками!

Като тоже прыснула и уткнулась ему в плечо.

– Ваши братья? Сколько их? Трое или четверо?

– Пятеро, – веско поправил Григорий. – Как пальцев на руке.

– Говорят, вы держите в кулаке всю гвардию?

– Говорят, – по его лицу скользнула самодовольная улыбка. – Но, – он помрачнел, – должен вас предостеречь от быстрых выводов. – Нас любят, нам верят, с нами готовы кутить в «Тычке», ходить по девкам у Дрезденши, но для более серьезных дел нужны более веские основания. Я правильно вас понимаю? – Григорий отодвинулся от Екатерины и мгновение серьезно смотрел ей в глаза. – Вы для этого меня нашли?

«А он далеко не глуп, – подумала великая княгиня, – далеко не глуп. Вопреки всем рассказам Парас. Ну она-то людей по себе меряет».

– Не только, – твердо ответила ему Като, она снова положила ладонь на его руку и ласково улыбнулась. – Мне было тогда очень хорошо. Почему я должна забыть об этом? Только потому, что вы не казак-певчий из церковного хора, а дворянин, лейтенант Преображенского полка?

Кровь гулко застучала в висках Орлова, он ясно понял, на что намекает великая княгиня – на любовь Елизаветы Петровны и Разумавского, овеянную такими тайнами, что даже, говорят, будто эти двое венчались где-то в Москве. И сам бог им не указ!

– Вот, – Екатерина порылась в складках своего лежавшего рядом плаща, – возьмите, – она протянула ему туго набитый серебром кошель. – Это на первое время.

Орлов выпрямился. Его лицо приняло глухое, непроницаемое выражение.

– Никогда больше этого не делайте, мадам, если хотите видеть во мне что-нибудь, кроме… – Он замялся. – Я не возьму, потому что… не возьму.

– Но ведь вам нужно, – удивилась Екатерина. Почему же не взять? Стась всегда брал у нее деньги.

– Не хочу, – просто ответил Орлов. – Разве можно что-то делать через силу? Знаете, мне легче было бы тайно наняться на пристань и по ночам разгружать мешки с мукой, чем брать у вас деньги.

Она смотрела на него с недоверчивой радостью.

– Почему?

– Потому что мне тоже было хорошо, – ответил Григорий. – И я не знаю как счастлив, что вы меня нашли. Сами. Разве кто-нибудь поверил бы в такое?

Ее губы приблизились к его щеке, и Като ощутила на своем лице тяжелое прерывистое дыхание.

– Послушайте, нет. Ради бога, не здесь, – вдруг сказал Орлов, с явным усилием отрывая от нее голову. – В сущности мне, конечно, все равно, но видеть вас в этом… среди этого дерьма!

Он встал.

– Простите, Ваше Высочество. Лодка, земля, бильярдный стол – все что угодно, но не тут. – Григорий с силой пнул кровать ногой, и в этот миг какой-то шум с улицы привлек их внимание.

Екатерина слабо вскрикнула от неожиданности, Орлов прильнул к окну. Его лицо приняло мрачное, решительное выражение.

– Надо бежать отсюда, мадам, и как можно скорее, – сообщил он, – там полиция.

– За мной? – в испуге и удивлении пролепетала великая княгиня, прекрасно сознавая, что ее в любой момент могут хватиться.

– За вами? С какой стати? – хрипло рассмеялся Григорий. – Обычная бордельная облава. Но, – он скептически хмыкнул, смерив Като насмешливым взглядом, – если вас здесь застанут… Положение не из приятных.

– Едва ли мы отсюда выберемся, – с волнением в голосе сказала великая княгиня. – Вас ни в коем случае не должны застать рядом со мной. Спускайтесь вниз и присоединяйтесь к своим товарищам.

Орлова поразило, как быстро она взяла себя в руки и оценила ситуацию.

– А вы?

– Я останусь здесь, – твердо заявила великая княгиня. – То, что для меня – развод и высылка, для вас может окончиться потерей головы, если нас застанут вместе. Спас тись уже нельзя…

– Это почему? – осведомился Григорий. «Храбрая дурочка. Надо же, выгораживает меня!» Ему было приятно. – Мадам, здесь есть окно и крыша, – вслух продолжал он. – Я понимаю, что цесаревны не гуляют по крышам, но цесаревны и по борделям не ездят. Так что вы – необычная цесаревна. – Орлов, повозившись с минуту, саданул по раме кулаком, так что вся деревянная крестовина сотряслась, и раскрыл окно. Оно показалось Екатерине явно тесноватым, но другого все равно не было. – Полезли.

Григорий с трудом протиснулся на улицу и, уже стоя на карнизе, протянул Като руку.

– Давайте.

Женщина неловко выскользнула вслед за ним, порвав об оконный крючок шемез и расцарапав колено.

Внизу по темному двору метались огни факелов. Из дома уже доносились визг, грубые крики и звон бьющейся посуды. С жутким грохотом через окно второго этажа вылетел кто-то из полицейских – кавалеры не сдавались без боя.

– Наши дерутся, – шепнул Григорий со слабым смешком. – Все равно всех повяжут. Неделю конюшни чистить придется, а вы говорили: «пять нарядов в карауле»! – Он ободряюще улыбнулся Екатерине и двинулся по карнизу, придерживая ее руку.

Если бы кто-нибудь из нападавших вздумал задрать голову, то в свете многочисленных огней из-за отдернутых на окнах дома занавесках легко различил бы две вылезающие на крышу фигуры. К счастью для беглецов, все внимание полиции сосредоточилось на вытаскиваемых на улицу полуодетых прелестницах Дрезденши и их незадачливых кавалерах. Одна девица вырвалась из рук державших ее квартальных и в испуге заметалась по двору, ища спасения, но была сбита с ног и растянулась на земле в черной, как уголь, луже, отражавшей пляску факелов.

Като и Григорий сидели, укрывшись за большой трубой и плотно прижавшись друг к другу. Орлов накинул на плечи спутнице свой форменный преображенский кафтан и обнял ее, чтоб великая княгиня не замерзла. Теперь они были в безопасности и могли наблюдать за происходящим, как зрители из верхней ложи.

– Боже, как похоже на театр, – Екатерина всплеснула руками и чуть не соскользнула с тесовых досок.

Орлов во время поймал ее.

– Сидите смирно, Ваше Высочество. Не хватало нам рухнуть актерам на голову!

– А что? Такое случается в райке, – засмеялась цесаревна.

Григорий порылся в кармане и достал кулек семечек:

– Только обещайте не швырять обертку на сцену.

Ее голова покоилась на его плече, и обоим было так легко, словно они только что избежали самого страшного в своей жизни приключения.

– Что могло бы вам грозить? – вдруг серьезно спросил Орлов. – Почему вы выгоняли меня?

– То же, что грозит в сущности и теперь, – пожала плечами Като. – Развод, высылка в Германию. Может быть, монастырь. Только сейчас это отдаленные планы. Пока жива императрица, великий князь не посмеет тронуть меня. Как бы она ко мне не относилась, она не зла и не жестока, а кроме того, очень привязана к внучатому племяннику, моему сыну. Однако если бы меня застали здесь, – Екатерина выпростала руку из-под кафтана, широким жестом обводя дом и двор, – вопрос был бы решен немедленно. И я думаю в пользу монастыря, ведь своим бесстыдством я наложила бы несмываемое пятно на всю императорскую семью.

Орлов презрительно присвистнул.

– Сами-то они…

– Они сами обладают властью, – поправила его Екатерина. – Их никто не посмеет осудить. Боже, ведь это Парас! – Женщина указала пальцем вниз.

Во двор под конвоем двух полицейских выплыла графиня Брюс в редиготовом белье, гордо развевавшемся на ночном ветру. Плененная дама вскинула голову и, царственным жестом оттолкнув квартального, без его помощи влезла в крытую телегу, где уже теснилось не менее двух десятков «дрезденских» девиц.

– Куда их повезут? – в ужасе спросила Екатерина.

– Сначала на Сенную, – беспечно ответил Григорий, – выдерут хорошенько, а потом в Калинную слободу за городом. Там работная деревня для гулящих баб. Ткут, прядут, ну не знаю, что еще, белье стирают. Под полицейским присмотром.

– Бедная Парас! – ахнула великая княгиня. – Неужели ее будут бить?

Гришан только заржал.

– Ей не повредит, – но поняв, что Екатерина не на шутку расстроена, добавил: – Не бойтесь, она выкрутится. Ей ведь не в первый раз попадаться.

Спутница подняла на Орлова удивленный взгляд. Тот кивнул.

– Месяца два назад Прасковью застукали с арапом. Так полицейские настолько были поражены, что выдрали ее где-то по дороге, не доводя до участка и приговаривая: «Нет чтоб с русским блудить! Нет чтоб с русским блудить!»

Екатерина чуть не подавилась семечками от смеха. Ей было жаль подругу, но случившееся казалось настолько в характере Брюс, что великая княгиня не могла не прыснуть.

Наконец, во двор вывели Дрезденшу. Содержательница заведения, как настоящий капитан, покидала свой тонущий корабль последней.

– Без рук! – рявкнула она на квартального, пытавшегося подсадить ее за грузный зад в позорную колымагу. – Мы еще посмотрим, кто здесь кого накажет! Месяца не пройдет, вы ко мне притащитесь с просьбами сбросить на товар полтинничек!

– Наше дело – служба, – замямлили полицейские. – Извиняй, матушка. Не своей волей!

– Дурачье! – фыркнула Дрезденша и, обернувшись к своим прелестницам, бодро прикрикнула: – Девки! Запевай! С песнями по улицам поедем, пусть весь город знает, что полиция лишает столицу приличного заведения, обрекая горожан на опасные услуги уличных женщин.

– Тихо! Тихо вы! Мешки на голову натянем! – заорали на своих неугомонных арестанток квартальные.

И телега, колыхаясь из стороны в сторону, выехала со двора, под одобрительные крики проснувшихся жителей соседних домов: «Поделом вам, распутницы! Поделом, окаянные! Ни днем ни ночью от вас покоя нет!» – «Зажжем бусурманское гнездо?» – «Черт тебя, что ли, за руку тянет? Сами погорим!»

– Может, слезем? – предложила Екатерина.

– Погодим маленько, – остановил ее Орлов. – Пусть соседи опять улягутся. Да мало ли что? Сидите.

Като вздохнула. Спектакль окончился, но ей и не хотелось покидать свою «ложу». Бок Григория был теплым, а тяжелая рука на плече надежной. Он наклонился к ней и осторожно, боясь потерять равновесие, поцеловал в губы.

– Вы очень смелая.

– Вы тоже. – Като вздохнула и снова впилась в его дразнящий, капризный, как у большого ребенка, рот. – Почему вы не хотели поцеловать меня там, в комнате?

Григорий на мгновение оторвался от ее губ и мотнул головой.

– Мы всегда встречались там с Брюс. Простите, Ваше Высочество, но вы для этого не годитесь.

– Не гожусь? – засмеялась Като, сбрасывая плечом его кафтан и обхватив обнаженными руками Орлова за шею. – Значит, мой возвышенный образ в вашем воображении не вяжется с заведением Дрезденши?

Григорий ухватился за трубу, чтобы ненароком не съехать вниз.

– А почему он должен вязаться? – раздраженно спросил гвардеец.

– Молодой человек, – наставительно заявила Като, снизу вверх глядя в его красивое наклоненное лицо, – у меня есть муж и было два любовника.

– Ну вашему мужу, мадам, не грешно и шею свернуть, – хмыкнул Григорий. – А что касается первого любовника, то весь Петербург знает, кто и зачем вам его привел. У папаши деревенька была под Москвой, так вот, нашей корове тоже быка для приплода водили и развратницей ее никто не считал.

«Грубо, но точно», – усмехнулась Екатерина. Она предпочла бы, чтоб он этого не говорил, но знала, что сама вызвала своего нового возлюбленного на откровенность.

– Что же до второго, – голос Орлова снова зазвучал хрипло, – то ничего не могу о нем сказать ни хорошего ни плохого, потому как не встречал, но ежели встречу, – Григорий облизнул неожиданно пересохшие губы, – не обессудьте, ребра ему пересчитаю.

Като сдвинула брови к переносице.

– Я оставила его, – твердо сказала она, беря Григория за руку. – И он этого не стоит. Но, если пересчитаешь, буду благодарна. – Великая княгиня укуталась в его кафтан и положила подбородок на свои колени. Ей было уютно и тепло.

– Семечки кончились, – сказал через минуту Григорий, скомкал кулек и метким движением послал его в ближайшую водосточную трубу. – Пошли, что ли?

Они спустились вниз через чердачное окно, выходившее прямо на крышу. В комнатах заведения все было перевернуто вверх дном. Екатерина забрала свой плащ и вуаль в той самой «отдельной камер», которая так не нравилась ее спутнику, а затем прошествовала на второй этаж, где невесть почему застрял Григорий.

Найдя здоровенную корзину с изящной тонкой ручкой, специально стоявшую на окне с декоративными цветами, он вытряхнул из нее пыльные шелковые розы и принялся укладывать на дно оставшиеся после полицейского погрома бутылки с венгерским и красным итальянским алиатико, фрукты и эклеры, разложенные в плетеных из серебряной проволоки вазочках и расставленные на маленьких круглых столиках у диванов и кресел.

– Что ты делаешь? – озадаченно спросила великая княгиня.

– Я заплатил, – мрачно ответил он, уталкивая в корзинку легкие закуски, предварительно завернутые им в хрустящую белую бумагу, которой продавцы цветов обычно гофрировали свой товар. – Я не во дворце живу, чтобы харчами пробрасываться…

Като ахнула. Никто из ее знакомых не позволил бы себе подобной выходки. Тем более в присутствии дамы. «Кажется, Парас права: у него действительно не все в порядке с головой!»

– И после этого вы отказываетесь взять деньги? – с тихой злобой в голосе процедила она.

– Мадам, – Григорий на мгновение прервал увлекательный процесс запихивания и перестал пыхтеть, – возможно, я странный человек, но я человек с принципами. Если вам угодно впредь знаться со мной, извольте их уважать. Идемте, мне еще до Летнего вас тащить. Ума не приложу, как мы пройдем через караулы. Сегодня измайловцы дежурят.

С этими словами Орлов взял ее за руку и, перехватив другой рукой корзинку, двинулся по направлению к выходу.

На улице было еще довольно темно, хотя небо на востоке начинало сереть. Кареты графини Брюс, которая привезла Екатерину на окраину города, уже давно не было. Кучер, испугавшись полицейского налета, предпочел вернуться домой. Идти через весь город пешком оказалось не столько далеко, сколько страшновато. Бесконечные дыры дворов, черные подворотни, в которых маячили какие-то тени, не внушавшие великой княгине никакого доверия. Она шагала, крепко вцепившись в руку своего спутника, который казался ей сейчас единственной в мире защитой.

Пару раз на них из-за углов выскальзывали какие-то бесформенные силуэты, но, оценив издалека угрожающую фигуру прохожего, предпочитали так же беззвучно исчезнуть, не приближаясь.

Хуже дело оказалось с будочниками. Эти ночные стражи порядка хоть и не рисковали далеко отходить от своих деревянных скворечников, раскрашенных в черно-белую полосу, но на родной территории чувствовали себя хозяевами. Дважды Григорию и его спутнице даже угрожали задержанием и препровождением в участок за нарушение распоряжения генерал-губернатора об «обязательном хожении по городу в темное время с фонарем».

– Я с фонарем, – неизменно отвечал Орлов, показывая издалека бесформенный силуэт корзинки. – Только он у меня потух, вишь ты. А огнива нет, – и дергал великую княгиню за руку, заставляя бежать от будочника как можно быстрее.

Несколько раз его узнавали и благодушно пропускали со словами:

– Тише! Это же Гришан Орлов со своей бабенкой идет. Расступитесь, ребята.

На перекрестке Лиговки и Сенного спутник Като вдруг разозлился и ответил, что фонарь у него под глазом, а если будочник любопытствует, то он легко может и ему сделать такой же. Страж разразился бранью, начал свистеть в свисток и трещать трещоткой, призывая к себе товарищей, так что великая княгиня и ее ночной защитник насилу унесли ноги от разгневанных блюстителей городского спокойствия.

Отдышавшись, они пошли тише, и Екатерина вдруг ощутила, что после испуга ее захлестывает азартное веселье. Она ни разу в жизни не видела Петербурга таким. Казалось, ночной город полон своей необычной, притягательной, но скрытой от обычных людей жизни. В погребах, чьи низкие оконца выходили на улицу, слышались голоса и смех, а иногда и бражные песни. Вверху над головами то стукала ставня, то раздавался плач разбуженного ребенка, то за неплотно задернутой занавеской склонялись друг к другу чьи-то силуэты в слабом колыхании свечки. Остальной город спал, и на фоне его сна эти звуки особенно остро волновали Екатерину.

– Чему вы смеетесь, сударыня? – сердито спросил Орлов, которому изрядно надоело тащить спутницу, отстававшую от него на каждом шагу.

– Я никогда не была в борделях, никогда не гуляла по крышам и никогда не шаталась по Петербургу в такой час, – ответила она. – Чего же вы хотите от дикаря, впервые увидевшего большой корабль?

– Я хочу поскорее доставить вас домой. Без приключений, – вздохнул Гришан. – Хотя, видит бог, мадам, – смягчившись добавил он, – ничего на свете я не желал бы сейчас сильнее, чем показать вам наш пиратский бриг.

На подступах к Летнему дворцу Орлов повел Като какими-то невообразимыми зигзагами, прокладывая маршрут так, чтоб обогнуть расставленные на ночь караулы.

– Куда вы меня тащите? – возмутилась великая княгиня. – Ведь дворец там. Что это за подворотни?

– Терпение, мадам, не годится, чтоб нас схватили уже у цели. – Григорий не дал спутнице вырвать руку и, как бабочке на огонь, устремиться в первый же просвет между домами, сквозь который открывался вид на императорскую резиденцию.

– Вот сюда. Влезайте на этот ящик у стены. Еще чуть-чуть. Дайте руку, тянитесь. Вот вы и на месте. Ваш дворец, как на ладони, век бы на него не смотрел.

Перевалившись через низкую кирпичную стенку, Като не поверила своим глазам. Только что она стояла на перевернутых ящиках в каком-то грязном дворе у глухого забора, обозначавшего тупик. А теперь ее ноги касались рыхлой земли дворцовой клумбы. Перед ней простирался по-утреннему тихий парк, в котором она сотни раз гуляла вот по этому самому месту, мимо этих самых вазонов с фиалками и даже не подозревала, что к невысокой, отделанной камнем балюстраде с другой стороны вплотную примыкают городские дома.

– А хорошо, мадам, иметь провожатого из караульных? – засмеялся Григорий, перелезая вслед за ней. – Я же говорил, что нашел бы способ с вами встретиться в безопасном месте. Стоило вам только на это намекнуть. А вы вон куда отправились!

– Зато вы подарили мне поистине незабываемую ночь, – заявила Екатерина, разглядывая свои, превратившиеся в ничто от путешествия по городским улицам шелковые туфли. – Я их сожгу. Сейчас же. В камине.

– Зачем? – не понял Григорий.

– А вы хотите, чтоб я их сохранила как память? – Великая княгиня рассмеялась. – В детстве в Штеттине я дружила с уличными мальчишками, но никак не предполагала, что с годами это войдет в привычку.

– Вы можете называть меня, как угодно, – сказал Орлов, ставя свою корзинку на сырой от утренней росы песок дорожки. – Но я не потерплю, чтоб наши отношения вы считали дружбой. – Он удержал Екатерину возле себя и, взяв ладонями ее лицо, с силой прижался губами к дразнящему маленькому рту цесаревны. – Дружат, мадам, дети.

Като вырвалась через несколько минут.

– Вы с ума сошли! Кто вам мешал целоваться в городе? – запоздало возмутилась она.

Но ее спутник, справедливо решив, что дальше она справится сама, уже исчез за кустами.

Великая княгиня прижала холодные пальцы к мгновенно распухшим губам и, улыбаясь своим мыслям, побрела к южному крылу, где располагались ее покои. В цокольном этаже была маленькая дверка, через которую она исчезла вчера вечером и намеревалась вернуться сейчас.

Из полуовального «венецианского» окна угловой комнаты, где в это утро предпочла лечь императрица, был хорошо виден сад. Елисавет каждую ночь меняла место спальни, опасаясь в один прекрасный момент стать жертвой нового дворцового переворота.

Отобедав за полночь и тем самым избежав нарушения постного дня, Ее Величество улеглась только к пяти. Небо над верхушками фигурно подстриженных деревьев начало сереть, и усталый Иван Иванович уже собирался отойти от окна, когда заметил на затененной гравиевой дорожке два силуэта. Влюбленная пара, кажется, не подозревала, что их могут увидеть из окон обычно пустовавших угловых покоев. Фигура женщины, ее манера двигаться и откидывать назад горделивую головку показалась Шувалову знакомой. Фаворит прищурил близорукие глаза и чуть не отпрянул от окна. Он готов был поклясться, что возле клумбы с поникшими от утренней росы флоксами стоит великая княгиня в компании… Нет, мужчину Шувалов узнать не смог.

– На что ты там уставился? – Елисавет лениво потянула шелковые завязки тяжелой серебристой робы. – Сколько мороки с этими платьями! Ни снять, ни надеть!

Иван Иванович инстинктивно задернул зеленоватую бархатную портьеру.

– Свет, душа моя, – отозвался он. – Не хочу, чтоб солнце било тебе в глаза, Лиз.

Он отошел от окна и, взяв из вазочки, стоявшей на столе, кисточку винограда, протянул ее императрице.

– В оранжереях у Ораниенбаума нынче на редкость сладкий сорт.

– Синий? Я терпеть не могу синий. От него першит в горле, – губы Елисавет капризно изогнулись.

Шувалов мягко улыбнулся, чувствуя, что сумел отвлечь внимание императрицы. Скажет великая княгиня ему за это спасибо?