Текст книги "Повести"

Ирина, похоронив мужа, осталась с двумя детьми. Она не любила Валеру, но была благодарна ему и по-своему привязана. Теперь она богатая наследница! Но это почему-то не радовало её. Она часто вспоминала Олесю, спасшую жизнь ей и детям, поражаясь стойкости и благородству этой женщины. Уж кому бы она смогла доверить свою душу, так только Олесе. А тяжести, боли и сомнений у неё на душе было предостаточно.

Из родных у неё остался брат Аркадий, он был старше её на шесть лет. Несмотря на все его странности, она не могла и не хотела отказываться от родственных чувств, любила его по-прежнему болезненной, непонятной для неё самой любовью. И по-прежнему он вызывал в ней чувство опасности и гадливости за свои неблаговидные поступки.

Мозг его работал безупречно, он был, несомненно, очень умён. Аркадий жил по собственным законам, не афишируя этого. Ему удавалось легко входить в доверие людей и обманывать их. Никто не мог разглядеть за маской порядочного человека приятной внешности его истинную натуру. Ирина видела его насквозь, и это приводило в животный страх.

Аркадий, словно робот, подчиняющий жизнь корыстным интересам, променял чувства на ледяную рассудочность. В нём, несомненно, кипели страсти и эмоции, но каким-то таинственным, колдовским образом они превращались в чётко выстроенную логическую цепочку.

В детстве, наблюдая за братом, Ирина не знала – он действительно чего-то страстно хочет или ставит очередные задачи для тренировки ума. Он был сильным, высоким, красивым, при его желании любая женщина по собственному желанию становилась его. Но, тем не менее, он сознательно шёл на преступление, абсолютно противоречащее человеку с нормальной психикой.

Аркадий часто любил повторять, что человек – это всего навсего циничное животное, которому совершенно наплевать на страдания и нужды других людей, при этом считал себя неплохим человеком, в тысячу раз лучше той безликой массы своих соотечественников, которые тратят свою бесценную жизнь на запреты и ограничения. Он ставит цели и добивается их, отличаясь от серой толпы людей, которые просидят до старости перед телевизором, ничего не сделав для осуществления своей мечты. Он же не просто желает, а получает всё, чего хочет. Поэтому считает себя счастливым, целеустремлённым человеком.

– Стыд – это ни что иное, как страх перед порицанием другими или самим собой. На мнение других мне наплевать, а с собой я нахожусь в ладу. Мне нечего стыдиться. Моя совесть чиста, потому что я ей не пользуюсь, – рассуждал Аркадий после очередного преступления, совершаемого из скуки, возомнив себя Богом, имевшим право решать судьбы людей.

Аркадий знакомил сестру с любимыми женщинами. Все они были красивы и умны. Но через какие-то полгода – год женщины исчезали из его жизни. А оставленные ими номера телефонов, когда Ирина, привязавшись к ним, набирала номера, молчали.

Ирине запомнился один случай, произошедшей с ними в юности, когда Аркадий учился в выпускном классе.

На Новый год родители уехали на дачу, предоставив детям возможность своей кампанией встретить праздник. Гостей было немного: лучший и единственный друг Аркадия Антон со своей девушкой Василисой, подающий большие надежды в физике и две подружки Ирины с друзьями из класса. Аркадий стал неприлично и настойчиво ухаживать за подругой Антона. Василиса особенно не сопротивлялась ухаживаниям. Ситуация накалялась. Антон, будучи экспрессивным человеком, ударил друга по лицу. Этот факт задел за живое Аркадия. Он взял кухонный нож и провёл линию им себе по животу, находясь в ванной, поранив только кожу. Затем вызвал полицию, попросив Антона тем ножом, которым поранил себя, стерев свои отпечатки пальцев, порезать колбасу.

Приехавшая полиция долго разбираться не стала, забрав Антона в КПЗ. Антону присудили срок в три года исправительной колонии. Будущая карьера талантливого программиста была перечёркнута, вернулся он из тюрьмы больным физически и морально. Так изощрённо Аркадий отомстил другу за то, что тот талантливей его.

Ирина всегда считала брата нестандартной личностью. Не понимала, корила, но по-прежнему относилась, как к родному человеку, даже когда наткнулась в сводках о происшествиях на фотографию его недолго любимой Оленьки – яркой блондинки, с которой с первого знакомства подружилась Ирина.

Чем дольше она размышляла над фактами, тем больше запутывалась. Его мозг работал на другом уровне. Мотивацию его поступков понять было ей невозможно.

Ирина жила в этом городе, откуда уехал брат учиться, да так и не вернулся. С самого рождения она знала каждый его закуток, здание, деревце. Женщина любила сонный зимний, украшенный сказочным инеем парк возле дома, а в июне радостные жёлтые одуванчики на склоне возле магазина. Она так привыкла к этому городу, что перестала замечать его, как не замечают дыхание. Только природу со сменами года Ирина чувствовала всегда, проникая в каждое дуновенье ветерка, лучик солнца, весёлый, улыбающийся ей, цветок.

Разморившись под весенним солнцем, бредя по улице без цели, она неожиданно поняла, что ответственна перед родным городом. И это новое, возникшее в ней чувство, связано определённо с братом. Он не собирался сюда возвращаться, добровольно став изгнанником, его не мучила разлука с родителями и сестрой, он не тосковал по друзьям детства. Будучи несовершеннолетним, он жил вместе с родителями, вынужденно соблюдая все традиции семьи. Но как только обрёл самостоятельность, покинул родной дом, ни минуты не жалея об этом, приезжая домой только при крайней необходимости, относясь к родителям ровно настолько, чтобы отсутствие сыновней любви не бросалась в глаза.

Отношение к сестре было более эмоциональным. Она определённо обладала талантами во многих областях, что задевало и ранило Аркадия. Они были настолько диаметрально противоположны по своим человеческим качествам, что казалось, на свет их произвели разные родители и воспитывались они в разных семьях, обитая в своих плоскостях, не имеющих точек соприкосновения.

Аркадий никогда не раскаивался в своих поступках, убеждая себя в правильности действий. Он виртуозно успокаивал свою совесть, тем, что не убил ни одного человека. Оленьку сбил машиной его друг, а он лишь не оказал помощи – не вызвал «скорую», торопясь на просмотр футбольного матча, поэтому она погибла. Другие женщины, которых он страстно и недолго любил, сбегали от него сами. Он лишь доводил их до состояния паники и безграничного страха, когда они надоедали ему. Юридически он был чист (если не считать ловко проводимые махинации с бюджетными деньгами, оседавшими у него в кармане). Но фактически являлся участником преступлений.

Он не причислял себя ни к святым, ни к подонкам. И жил бы дальше спокойно и счастливо в своём сознательном неведении, кто он на самом деле.

«А ты обыкновенный мерзавец», – шептала ему совесть в те долгие месяцы, когда тяжёлая болезнь свалила его на больничную койку.

Эта мысль ранила его больнее, чем постоянная, изматывающая боль. Он хотел вырвать её из головы, растоптать, уничтожить.

Близость смерти провоцирует искренность, открывая тайные закоулки совести. Он хотел остановить поток неприятных, ранящих воспоминаний, но оказался бессилен перед их напором, был уверен, что знает себя, свои страхи, надежды, помыслы. И был счастлив, пока истинное содержимое не вырвалось наружу.

Мысли вспыхивали в голове с болезненной чёткостью. Сестра, благородная, талантливая девочка, единственный человек, принимавший его таким, какой он есть. Она полностью доверяла ему, и он этим искусно пользовался. Сколько несчастий, горя доставил ей своими внушениями и намеренно неправильными подсказками, когда она спрашивала совета. Это он убедил сдать свою племянницу, дочь сестры в детский дом, чтобы её мучения от предательства перед дочерью не давали ей спокойно спать. Это он нашёл ей «хорошего» жениха, описывая его, как порядочного человека. Только прожив с этим человеком в браке год, Ирина поняла, что он вор и преступник, не имеющий ничего святого в душе, наличие которой тоже оказалось под вопросом.

Аркадий сознательно вводил её в состояние паники, звериного страха, желая загнать в чёрный угол одиночества и отчаянья, и это ему удавалось. На время. Она была человеком с сильным духом, смогла выбраться из паутины его внушений, сумев остаться личностью.

Сын, долгожданный, единственный, из которого он планомерно растил бездушного, безмозглого мерзавца, доставлявшего страдания всем, кто находится рядом.

Некогда страстно любимая женщина, превращённая им в марионетку, молча выполняющую каждое его желание. Он ведь нацелено ломал её душу, волю, сделав из целеустремлённой, красивой, любившей жизнь женщины, молчаливую, замкнутую прислугу, готовую исполнить любое его желание.

Дочь от этой, ставшей немой и потерявшей свою красоту, молодость и нескончаемую, казалось бы, жизнерадостность, женщины, рождённая вопреки его запретам. (Как всегда, не вовремя вмешалась сестра, спасшая женщину от аборта, а потом и от тяжёлой болезни племянницу). А он так страстно, неистово хотел, чтобы дочь умерла – не отвлекала его жену от ухода за ним!

Аркадий сжал виски, боясь, что голова разорвётся на части. Надо остановить гнетущие воспоминания, иначе можно сойти с ума. Он подумал, что было бы спасением для него ничего не помнить. Когда отступает боль прошлого, будущее уже не тревожит. Можно жить в лёгкости и в пустоте, свободной от раскаянья и сожалений. Каждое мгновенье такой жизни становится белым листом, на котором можно нарисовать другой, счастливый и правильный сценарий жизни. Но где рисовать, если в альбоме его жизни не осталось ни одного белого листа?

Но шанс, что блудный сын всё-таки захочет вернуться в родной город, был.

Ирина поняла, что боится его появления. Но её страх был не трусливым, а воинственным. Она единственная поняла, на что он способен, и сделает всё возможное, чтобы брат не вернулся ни в этот, ни в какой-либо другой город.

Аркадий не смог вернуться никуда, он пересёк реку забвения, очутившись по другую сторону реальности, прихватив с собой в нескончаемый путь свои грехи, жестокость и бездушие. Навсегда.

Глеб смотрел в иллюминатор самолёта, пролетая над чужими городами и весями, разделившими его жизнь на две половины. Он думал о детях, вспоминал счастливые моменты, связанные с Олесей. Но главное, с нетерпением ждал встречи с ней, не зная, где её искать. Её и его второго сына – Марка.

На аэродроме Шереметьево его встречали Юлия с Олегом и трое его детей: Аврора и Ярослав – им исполнилось по четыре года и пятнадцатилетняя Майя.

Как ни странно, дети узнали его, кинувшись в его объятья. Они облепили отца, словно игрушки Новогоднюю ёлку. Обняла и прижалась к нему и Майя, зная из рассказов своих опекунов, сколько пришлось пережить её приёмному отцу и как он любит маму Олесю.

Друзья собрались за круглым столом на кухне, уложив малышей спать. Майя, как разумная и взрослая девочка, осталась вместе со взрослыми.

Разрабатывался план поиска Олеси. Но что можно планировать, если неизвестно в какой части света она находится. Хорошее настроение у друзей, с каждым часом сдувалось, словно плохо завязанный надувной шарик. Решив, что утро вечера мудренее, молодые люди пошли спать.

Глеб не мог заснуть всю ночь, переполненный эмоциями от встречи с детьми.

«Как они выросли! Ярослав, несомненно, моя маленькая копия, а Аврора удивительно похожа на Майю и Олесю!» Под утро усталость взяла своё, и Глеб провалился в сон-забытьё, в котором увидел силуэт женщины в белом длинном платье с головой, покрытой белой накидкой, державшей на руках младенца.

– Как интересно, во сне мне явилась Богородица, когда я был в храме, она стояла в пяти метрах от меня и страстно молилась, – рассказывал Глеб друзьям за завтраком.

– Это не Богородица, это – наша мама Олеся, с возмущением сказала Майя, – я часто вижу её во сне в храме в белом длинном платье с накидкой на голове и с младенцем на руках. Я и храм могу нарисовать.

Майя училась в художественной школе, имея талант к рисованию.

Через час на столе перед друзьями лежал лист ватмана, на котором был детально прорисован старинный храм.

– Да это же храм Вознесения Христова, он находится в Форосе, мы хотели в нём венчаться с Олесей, когда родились двойняшки, – воскликнул изумлённый Глеб.

Через полчаса были заказаны билеты на ближайший рейс до Симферополя, а к вечеру друзья были на месте. Осталось найти подходящую гостиницу для ночлега, а утром можно ехать в Форос. Объехав весь посёлок с фотографией Олеси, они так и не нашли следов её пребывания здесь. Ведь Олеся по посёлку ходила в чёрном парике, солнцезащитных очках и без сына, боясь преследования Сандальского.

Сняв номера в гостинице Геленджика и оставив детей на Юлю и Олега, Глеб с Майей каждый день возвращались в Форос в надежде найти Олесю. Они ежедневно посещали храм, но и в нём прихожанка с таким описанием не появлялась. Глеб запаниковал. Майя успокаивала отца обещаниями, что мама отыщется.

Проведя на побережье Чёрного моря две надели, друзья вернулись в Москву, каждого ждала работа. Глеб вернулся в авиаклуб, который продолжал существовать и приносить доходы.

Однажды раздался телефонный звонок. Когда Глеб взял трубку, услышал голос незнакомой женщины.

– Я подруга вашей жены Ирина, нам необходимо встретиться.

Глеб бросил все дела и подъехал в назначенное место. Ирина рассказала о печальных событиях, случившихся в её доме в Форосе и о том, что Олеся звонила ей два раза из посёлка, сказав, что жива и второй раз, что родила сына. О дальнейшей судьбе Олеси Ирина ничего не знала. Но была уверена в том, что Сандальский жив и до самой смерти будет преследовать свою жертву.

После таких новостей, Глеб снова полетел в приморский посёлок. Майя так умоляла взять её с собой, что он, не выдержав её слёз, согласился лететь с девочкой.

Олеся, провисев над морем чуть менее часа и дождавшись прилива, прыгнула в штормовое море с высоты в семь метров. Глубина была большая, и она от бессилия сразу пошла ко дну. Но вспомнив, что её ждут дети, собрала остатки воли и предприняла невероятные усилия, чтобы вынырнуть. Ей это удалось. Когда она оказалась на поверхности бурлящего моря, берега не было видно. Шёл сильный дождь, и штормовыми волнами женщину относило в море.

Вдалеке она смутно видела тускнеющие огни посёлка, изо всех сил стараясь не выпустить их из виду.

И мутное от нескончаемых брызг и нависших тяжёлых фиолетовых туч небо. Дул пронзительный, сырой ветер, казалось, натиск стихии не кончится никогда.

Шторм длился всю ночь. Сильнейший, шквалистый ветер гнал крупную зыбь и огромные волны. В нескольких метрах от поверхности моря с пронзительными криками летали бесстрашные чайки, периодически вонзая своё тело в бушующую стихию. Взбаламученные волны волокли и швыряли остатки человеческой цивилизации. Постепенно горизонт стал проясняться, принимая очертания неровной зеленоватой стены над чернильными облаками. Олеся разглядела тонкую, прерывающуюся кромку прибоя с оттенками малахитового цвета и белоснежной пеной, с грохотом и туманом брызг разбивающийся о берег.

Тело женщины, оглушённое стонами, клёкотом, смутными мольбами моря, было истерзано, измучено, иссушено борьбой за жизнь.

Даже хорошие опытные пловцы могут утонуть, особенно в неспокойном штормовом море, тем более хрупкая женщина. Но только не Олеся, имеющая такую внутреннюю силу и чувство долга, что вполне могла побороться с разбушевавшейся стихией, представ перед ней достойным противником. Она держалась на поверхности моря, пока не потеряла сознание. Под утро её тело вынесло на песчаный берег залива.

Евгений с группой МЧС прочёсывал побережье и наконец-то обнаружил силуэт женщины. Олеся была жива, но без сознания, в лёгких скопилось много воды, ей срочно требовалась врачебная помощь. Через сорок минут она уже находилась в реанимационном отделении Симферопольской больницы. Всё тело её представляло один сплошной синяк, глаза не открывались, были сломаны три ребра, и началось воспаление лёгких.

Олеся находилась без сознания трое суток, пролежав в больнице двадцать дней. Именно в эти тяжёлые для Олеси дни и приезжал Глеб со своими друзьями в Форос на поиски своей любимой.

«И когда только отпустит меня это наваждение, не дающее свободно дышать, думать, жить? Все мысли неотвратимо возвращаются к ней. К девочке, к женщине, которая никогда не была и не будет моей. И при этом, она всегда была и будет моя, только моя, как и я – только её! Даже за гранью реальности», – рассуждал Марк, находясь по другую сторону проявленной жизни.

«Это моя последняя попытка стать счастливым, уйдя от всех разочарований и обид, от жизни, в которой разбилась душа. Я смотрю на своё брошенное тело, из которого выскользнула моя душа, став призраком, с сожалением и болью о наших изломанных судьбах. Я знаю, ты не испугаешься того, кем стал я – призрака, идущего по твоим следам с одной целью – спасти тебя от бед, подстелить белоснежное облачко, когда ты не удержишься от падения, вдохнуть в тебя надежду, когда мрачное небо будет застилать твои глаза от боли и безысходности. Ведь в самый тёмный час загораются самые яркие звёзды!

Это я был рядом, помогая продержаться тебе на скале до прилива. Это моя любовь вынесла тебя на берег из бушующего моря. Я счастлив, что смог помочь тебе, продлив твою жизнь, и сделаю всё, чтобы ты обрела заслуженное счастье!

Осталась последняя попытка стать счастливым, бросившись в тебя, как в пропасть, но не разбить твою душу, а воскресить её моей любовью. Оборвался сценарий наших жизней и роли главные скоро сменятся, всё встанет на свои законные места», – рассуждал Марк за тонкой завесой, разделяющей два мира.

«Я осталась одна, – шептала Олеся в бреду, – Глеб, хоть и жив, но вернуться ему в наш с ним мир невозможно. Я перестала чувствовать тепло его рук, его души – его тепло. Теперь только холод, холод осознания безмерной потери. Глеба и Марка. У меня на ладонях пепел.

И остается только развеять его – пепел сгоревшей любви. Они останутся вечными призраками её».

Внезапно, придя на следующие сутки в сознание, Олеся увидела сидящего на своей кровати Марка.

– Ты всегда был со мной, я чувствовала это. Только находясь в беспамятстве, мне казалось, что я покинута всеми. Наши дети ждут меня, я не смею их оставить!

– Дети любят и помнят тебя, скоро вы будете вместе! Прощай, я сделал всё, что смог для тебя, моя любимая, единственная женщина, подарившая сына! Я покидаю этот жестокий мир, зная, что теперь у тебя есть надёжная защита. Знаю, ты никогда не забудешь меня. Ведь рядом с тобой будет наш сын, моя любовь к тебе будет жить в его сердце. Прощай!

Видение исчезло. Олеся закрылась одеялом с головой и не могла прекратить рыдания, пока ей не сделали успокоительный укол.

Осталась одинокая, беспризорная, гонимая всеми ветрами Земли любовь, отправившаяся бродить по Млечному пути вечности в поисках земного счастья.

Олеся, взглянув в окно из больничной палаты, увидела только что рождённый, первый, робкий свет, который несмело просачивался сквозь крону деревьев. Солнце вставало, рождая новый день, протягивая скупые лучи к земле. Небо меняло цвет, словно декорации в театре. Солнечные лучи путались в роскошных кронах деревьев, бросая длинные, утренние тени на тротуар.

Казалось, целую вечность не видела она своего маленького сына, поэтому выписалась из больницы, хоть ещё не выздоровела. Полетела на крыльях к своему маленькому сокровищу.

– Марк! Маркуша! Мой любимый! Мы снова вместе, – шептала она своему малышу, обливаясь слезами счастья.

Её неудержимо тянуло в храм, поставить свечи во спасение стольких загубленных жизней! Но главное, за упокой её спасителю, ангелу-хранителю, отцу её малыша – Марку. Ведь сегодня исполнилось ровно три месяца, как он погиб, закрыв собой Олесю от пули!

Собравшись с ещё не окрепшими силами, взяв на руки ребёнка, в длинном чёрном сарафане и чёрной накидке на голове отправилась она в церковь Воскресения Христова.

Путь был неблизкий, кроме того, храм стоял на горе, на скалистом берегу моря.

Служба уже началась. Олеся, поставив свечи во здравие родных и за упокой ушедших, еле держала сына на левой руке – силы её закончились по пути в храм.

Погрузившись целиком в молитву, она не замечала ничего вокруг – душа её была далеко от мирской жизни.

Глеб и Майя стояли сзади в пяти метрах от Олеси, не обращая внимания на женщину в чёрном одеянии. Они тоже молились за спасение Олеси и за упокой души Марка.

Неожиданно Олеся почувствовала, что теряет сознание, и, чтобы не уронить ребёнка, стала медленно садиться на пол. Её чёрная, старинная, сотканная из тонких кружев накидка, подхваченная лёгким ветерком, плавно и изящно, словно живая, слетела с головы, полетев в сторону алтаря над мерцающими свечами. Прекрасные, длинные белокурые волосы Олеси, бурным потоком вырвавшись на волю, превратили чёрное одеяние в сияющее отражённым светом многочисленных свеч, светлое и переливающееся полотно. Её обмякшее тело подхватили сильные мужские руки, не дав упасть на пол храма.

Очнувшись на лужайке возле храма, она увидела любимое лицо Глеба, державшего её на руках, и Майю, прижимающую к груди маленького Марка, который весело, заливисто смеялся, играя с её светлыми локонами.

«Жизнь слишком парадоксальна, чтобы можно было уместить её в привычные рамки», – подумала Олеся, вновь обретя потерянное, казалось навсегда, драгоценное счастье.