Текст книги "Повести"

После тяжёлого трудового дня Олеся провалилась в сон, словно в мягкое, пушистое белое облачко. Но это облачко стало превращаться в затягивающее болото сновидений, спуская уставшую женщину с небес на землю.

Позади скрупулезные дни и часы подготовки к полету. И вот, наконец, долгожданный аэродром – священное место для пилота. Здесь вступают в силу другие законы. Отличные от всех земных правил жизни людей на земле. Тут даже энергетика другая. Подчиняясь ей, между дорожками растет сочная трава, даже в засушливые годы. Ее все время нужно косить. Но с каждой посадкой очередного самолета, с его крыльев стекает невидимая глазу благодатная энергия самого Неба. Вне аэродрома растения получают ее с дождем, а здесь она струится от каждого крыла севшего на землю самолёта. И трава благоухает. Так же и летчик, ступая на бетон аэродрома, преображается, превращаясь в совершенно другого человека. Здесь уже нет привычной земной жизни. Тут все подчинено летным законам, требующим точного и безукоризненного исполнения.

Проверяя все, что необходимо, согласно регламенту предполетного осмотра, Олеся ласково прикасалась руками к истертой ураганным потоком воздуха, блестящей обшивке. И вот она садится в кабину. Это четко отработанный ритуал. Ни одного лишнего непредусмотренного движения. Вокруг десятки приборов, тумблеров, ручек, кнопок и рычагов. Кабина истребителя – это рабочий кабинет пилота. В ней он чувствует себя легко и непринужденно. Конечно, подобное ощущение приходит не сразу, а по мере освоения типа самолета и опыта полетов на нем. Когда эта фаза пройдена, наградой приходит чувство, что ты ступил на порог родного дома.

И вот самолет ожил. Сначала засвистел стартовый двигатель, а потом мягким хлопком вступила в работу, с басовитым рокотом, турбина основного двигателя. Олеся обходит самолет от носа по часовой стрелке, закрывает замки, кабину пилота и открывает кран герметизации. В кабине наступает тишина. Олеся затянута в высотно-компенсирующий костюм, накрепко прикреплённый к катапультному креслу, в защитном шлеме на голове с притянутой кислородной маской. Её руки в тонких кожаных перчатках черного цвета лежат на рычагах управления, а ноги – на педалях. Теперь она и её истребитель – единое целое. Все внутренние и внешние системы самолета, аэродинамические плоскости крыльев, стабилизатора – это продолжение её организма, её чувств и ощущений. А двигатель – это их общее сердце. С этого момента за пультом управления находится уже совершенно не похожий на себя человек. Соединившись в единое целое с самолетом, пилот ощущает всю мощь и возможности машины. Условности и законы земной жизни окончательно теряют значимость. Течение времени начинает восприниматься с иного ракурса, а пространство обитания приобретает невиданные размеры. Полет истребителя длится в среднем 30–40 минут. Это по приборному исчислению времени. По человеческим ощущениям, время растягивается на долгие часы, а иногда кажется, что прошла целая вечность с момента, когда покинул землю. Там, сзади, из сопла с оглушительным взрывом вырывается голубоватый, длинный, аккуратный факел с четкими поперечными полосками. Самолет еще больше приседает, и в ту же секунду отпускается тормоз. Продольная перегрузка вжимает тело Олеси в кресло, и самолет начинает стремительно набирать скорость.

Энергетика космоса в небе в разы значительнее, чем на поверхности планеты.

Энергоинформационное поле человека очень чутко реагирует на приток этой чудодейственной силы. Она часто не осознается до конца и самим пилотом, но его потенциал значительно возрастает. К тому же необходимо помнить, что процесс управления истребителем происходит в измененном состоянии сознания.

В эзотерике, медицине и нейрофизиологии термин давно не новый. Это своего рода степень управляемого транса, когда из головы выброшено все, что не связано с полетом, а на летчика наваливается лавинообразный информационный поток, который он просто обязан воспринять, проанализировать. В бездонном пространстве неба человек остается один на один со своим самолетом, своим умением управлять ситуацией, своим самообладанием. Если полет происходит за облаками, то реальность происходящего ещё сильнее видоизменяется. Кругом, во все стороны видимого горизонта – ослепительная белоснежная пустыня. Небо всегда разное. Разные и условия полета.

Полет ночью за облаками, не сравнится ни с каким фантастическим фильмом.

После взлета, самолет сразу втыкается в черноту облаков. И исчезает ощущение полета. За бортом серовато – черная масса, подсвеченная бортовыми огнями крыла. Нет больше ничего, ни верха, ни низа, ни земли, ни неба, ни скорости, ни высоты. Только приборы, которым нужно верить. Но вдруг над головой начинают мелькать серые обрывки облачной рвани, и в кабину врывается звездный мир. Всё мгновенно становится на свои места. Невозможно удержаться и не пройти по верхнему краю облачного океана и промчаться с громадной скоростью над поверхностью серебристого, пушистого, небесного океана. Так же, наверное, ликует сердце моряка, когда он стремительно несется на своем водном, быстроходном катере, взметая мириады водяных, соленых брызг, и разрезая носом волну. Только ради этого ощущения стоило родиться.

И вновь Олеся попадает в другую реальность. На этой высоте звезды уже практически не мерцают. Они словно становятся объемными. Здесь уже осязается космическое пространство. Даже воздух в кабине приобретает неземной запах свежести и энергии. Рождается неудержимое желание взять курс в эту светящуюся звездными мирами бесконечность. Нет ни малейшего желания возвращаться на Землю. Мириады светил приветствуют пилота в безбрежном пространстве.

Звезды. Это не точки на небосводе. Это живые разумные сущности. Они все разные по величине, по яркости, по цвету, по энергетике. Особенно по энергетике. Звезды умеют разговаривать. Это правда. Людей ввели в заблуждение, пугая непреодолимыми расстояниями и разделив мир на живой и не живой. Эта гипотеза из кабины истребителя выглядит недоразумением.

«Музыка сфер» – понятие, пришедшее из древности. Каждое небесное тело издаёт свой звук при движении в пространстве. Конечно, это не звуковые волны и не все люди способны услышать этот голос. Как правило, эту музыку слышно высоко в горах. Он, этот звук, мощный звучащий гармоничный аккорд вечной Жизни. Небо всегда поет песню Жизни. И эта Жизнь, здесь, в небе, первозданна. Это отсюда она опускается на Землю солнечным светом, дождем или снегом, морозным ветром или ласковым теплом. Это здесь рисуются потрясающие краски восходов и закатов на фоне неземного великолепия облачных замков и вершин. Этот Небесный мир заполняет все существо пилота, до последней молекулы, и он, словно маленький ребенок, радуется, совершенно исключив из памяти, что он взрослый человек. Лишь летчику-истребителю предоставлена возможность покувыркаться и поиграть с облаками, ныряя в крутые ущелья, взлетая на пушистые гребни, не боясь врезаться в стену из светящейся и клубящейся плотной пены.

Олеся резко вынырнула из захватывающего, долго не отпускающего своей невероятной реальностью сна. «Глеб начать летать!», – подумала она и улыбнулась впервые после исчезновения мужа.

На улице пахло весной, солнце рисовало на асфальте радужные пятна, и осушило лужи. Природа стремительно пробуждалась от зимней спячки. Мир преображался каждый день, превращаясь в царство зелёного цвета и ароматов весенних трав.

Олеся и Артём решили снять домик на берегу Чёрного моря для того, чтобы младшие дети, часто болеющие ангиной и Майя, смогли оздоровиться.

Отношения между молодыми людьми складывались дружески-доверительными, их сближало то, что, дочь Артёма привязалась к Олесе, не могла и не хотела без неё жить. Эта привязанность, перешедшая стремительно в любовь, была взаимной. Майя поселилась в доме Олеси, ходила в школу, находившуюся неподалёку, помогала по хозяйству, а главное, обожала малышей и готова была нянчиться с ними часами.

Артём боготворил Олесю, полюбив её так сильно, что не мыслил перейти границу дружбы. Другие женщины для него перестали существовать. Он превратился в примерного отца и тайного поклонника своего Ангела, как называл он Олесю.

Взяв билет на самолёт, Олеся долетела до Севастополя, арендовала машину, и поиски жилья начались. Дни стояли тёплые, солнечные. По обе стороны дороги шелестела на ветру высокая трава, в которой пестрели яркие луговые цветы. Воздух был наполнен ароматом моря, луговых трав и ощущением приближения праздника. Вдали виднелись дома, спрятавшиеся в белоснежное кружево цветущих садов. А над всем этим великолепием лета и жизни повисла сизая туча, сквозь которую пробивались весёлые солнечные лучи, как заключительный аккорд победы добра над злом.

Через два дня поисков дом был найден, как раз такой, какой видела Олеся во сне несколько месяцев.

Как Олеся любила море!

«Когда я смотрю на море, мне кажется, что его волны уносят мою печаль. Человек, глядящий на море, никогда не бывает одинок. Вид моря производит на меня всегда глубокое впечатление; оно – воплощение того бесконечного, которое непрестанно привлекает мысль и в котором она теряется», – думала Олеся, вспоминая свои встречи с морем.

«Море, смывает все плохое, что успело налипнуть на суше. Соленая вода сначала раздирает, потом лечит раны. Волны качают тебя, словно материнская рука колыбель, и шепчут… Шепчут… Когда видишь, как просыпается солнце, как мягко потягивается вода, жмурясь от первых лучей, понимаешь, куда нужно спешить после того, как проснёшься. Главное – дождаться утра, чтобы открыть глаза и взглянуть на море, уносящее печаль. Душа, словно чайка, кружит и кружит в бесконечном танце любви к этой безбрежной, завораживающей всеми цветами радуги, водной стихии.

Любовь к морю, впрочем, как и к небу, не проходит. Оно всегда будет радовать, это любовь без разочарований. Живя у моря, люди становятся мудрыми. Они не заперты в горах и не привязаны к однообразной равнине. У моря есть простор для глаз. Наверное, это помогает людям свободно мыслить и иметь благородную душу. Я хочу лежать на мокром прибрежном песке, без одежды, без прошлого, без будущего, улыбаясь невероятной свободе каждого движения ветерка, струящегося по коже. Хочу собирать разноцветные камни и стирать с лица брызги воды, не открывая глаз, не будя души, почти не существуя, став частью окружающего, движущегося, меняющегося, влажного, солёного. Я хочу потеряться в ласках волн, забыть себя и просто плыть. Туда, где жизнь окрашивается мягким светом заходящего солнца. Я хочу сидеть на самой кромке воды, на этой дрожащей грани между фантазией и реальностью, нежностью и жестокостью, человеком и морем», – так мечтала Олеся долгими зимними вечерами в большом, шумном, задымлённом городе.

Первая встреча с морем состоялась, когда Олесе исполнилось восемь лет, она с семьёй поехала отдыхать в Коктебель. Девочка навсегда запомнила эту встречу с морем. Было раннее утро, члены семьи шли по узкой аллейке, ведущей к морю. Сначала она почувствовала своеобразный свежий запах, в нём смешались испарения, идущие из толщи воды, так напоминающие запах йода из домашней аптечки, водорослей, лежащих бесконечными запутанными лентами на берегу. Свежесть воды, цвет и завораживающее мерцание под лучами солнца белого песка, и чистейший, невесомый воздух, заполняющий всё пространство, наполняло сердце радостью, а душу – небывалой гармонией. Потом она увидела воду, бесконечную акваторию невообразимого цвета. Солнце еще не взошло, и море было светло-салатового цвета, с покрывалом из нежной дымки. Когда Олеся разделась и окунулась в него, ей показалось, что тело её обнимают и ласкают нефритовые волны с такой невероятной нежностью и осторожностью, что хотелось полностью довериться их прикосновению, стать частью моря, никогда не возвращаться на сушу. Она любила выходить на пляж рано утром, до рассвета, когда можно пообщаться с морем один на один, чтобы наблюдать, как восходит солнце и меняется цвет морской воды от сурового стального серого до пронзительно-голубого. Хорошо плавать в море, когда оно спокойное. Хочется лечь на волны, расслабиться раскинуть руки и ни о чем не думать, просто лежать и лежать. Но ещё радостней нырять под налетающую огромную волну во время шторма. Олеся ждала прилива большой, пенистой волны и с диким визгом ныряла под нее. И тут же следующая волна накрывала её снова и снова.

Новая семья Олеси, приехав в Коктебель, поселилась в доме на берегу моря. Дети чувствовали себя прекрасно, много купались, резвились, загорали.

Майя, окружённая нежной заботой и любовью Олеси, расцвела, став прелестной белокурой девушкой, удивительно похожей на Олесю. Новые знакомые воспринимали её, как родную дочь Олеси – и по внешнему сходству, и по доброте и чуткости к окружающим.

Артём приезжал навестить детей на три дня два раза в месяц и не мог нарадоваться волшебным переменам, случившимся с его дочкой. В один из приездов, Олеся заподозрила у Артёма серьёзную болезнь – он похудел, осунулся, цвет лица, не принимая загара, оставался серовато-зелёным. Кроме того, Артём кашлял по ночам в подушку, стараясь не разбудить обитателей дома, мало ел и почти всё время спал.

Олеся попросила его сделать томографию лёгких, мужчина согласился, но, чтобы не терять время, на следующий день, оставив детей под присмотром няни и приехавшей в отпуск Юлии, Олеся повезла Артёма в Севастополь.

Диагноз стал приговором – у Артёма обнаружили скоротечную, злокачественную опухоль лёгких последней стадии. Мужчина информацию принял стойко. Сказав, что у него дела в городе, отправил Олесю к детям, а сам остался в Севастополе.

Вечером, когда уложили детей спать, за ужином, Артём сделал Олесе предложение выйти за него замуж фиктивно, чтобы Олеся могла удочерить Майю. Кольцо из лунного камня в форме лотоса в обрамлении платины, купленное в городе, он подарил своей невесте с надеждой, что этот подарок будет напоминать о его любви и поддерживать в тяжёлые минуты. Олеся согласилась, и на следующий день они улетели в Москву, чтобы зарегистрировать отношения и оформить документы на удочерение Майи.

Последние дни Олеся провела с умирающим, ухаживая за ним и делая обезболивающие уколы, назначенные Полиной.

За два дня до смерти Артёма приехала Юлия. Войдя в квартиру, где находился больной, Юля тихо сказала: «Как здесь плохо пахнет и воздух как будто застоявшийся, неживой». «Горе никогда не пахнет розами», – тяжело вздохнув, ответила Олеся.

Артём умер через две недели после постановки диагноза, счастливым, на руках у любимой женщины.

– Какое у умершего Артёма лицо – побелевшее, заострившееся и в то же время спокойное и счастливое. Будто заснул и видит сладкий сон – из памяти уже не сотрётся никогда, – думала Олеся, провожая друга в последний путь, – просветлённое, губы застыли в блаженной улыбке, хочется потрясти его, вернуть к жизни, сказать: «Вставай, нас ждут дети! И костюм этот строгий, чёрный, он бы никогда его не надел, будучи жив! Он предпочитал джинсы и рубашки, непременно стильные, но часто мятые», – размышляла Олеся, приняв на свои хрупкие плечи очередную потерю.

На кладбище, куда приехала траурная процессия, радостные краски цветущего времени года сияли повсюду, словно противопоставляя жизнь смерти. Синий, красный, жёлтый и много зелени – лето в разгаре.

Купол местной церквушки. Не так давно – ведь время летит стремительно – позолоченный, он сиял в лучах солнца, радуя прихожан. Но многие прожитые им зимы не пошли впрок. Метели слизали позолоту, ветра потрепали стены, дожди доделали разрушительную работу, смыв то, что осталось.

Чёрная, жирная кладбищенская земля. Серые дорожки, обилие зелени, сквозь которую беспорядочными яркими пятнами пробивается пёстрое июльское разнотравье. Бывают в жизни картинки, не смываемые, вечные.

Юлия долго жила после расставания с Артёмом, как в вакууме, все чувства в ней будто бы уснули. Её запоздалая любовь к Артёму была эгоистична и губительна. Она изъедала изнутри, оставляя после себя выжженную пустыню. Его смерть принесла Юле облегчение, ей больно было смотреть, как последний год её любимый смотрит на Олесю влюблёнными глазами, стараясь перехватить её мимолётный взгляд, увидеть нечастую улыбку, будто бы случайно, дотронуться до нежной руки.

Похоронили Артёма две женщины: одна – любимого мужчину, другая – верного друга. Решили сообщить Майе о смерти отца, когда вернутся в Коктебель, чтобы была возможность в такую тяжёлую для девочки минуту быть рядом и утешить.

«Жизнь – это дом из хрупкого хрусталя, который легко крошится, оставляя осколки-воспоминания на все предстоящие годы», – размышляла Олеся, возвращаясь в Коктебель к детям.

Глеба после контузии, командировали преподавать в Севастопольское училище лётчиков-истребителей в звании полковника ВВС.

Получив отпуск для восстановления здоровья и поселившись в военном санатории на берегу моря, Глеб всё свободное от процедур время проводил у животворной, чарующей, разноликой воды. Море, как и небо, было его второй родной стихией. Он мог плавать часами, уплывая так далеко, что берег казался тоненькой ниточкой.

Однажды, проходя по берегу мимо молодой мамы с маленькими детьми, он услышал сквозь свою погружённость в шум прибоя и созерцание волн, разговор мамы с детьми.

– Ярослав Глебович, ты же мальчик, отдай сестричке игрушку, она будет любить тебя ещё сильнее и считать самым добрым братом на свете!

«Ярослав Глебович, Ярослав Глебович… какое знакомое имя… имя моего отца. Так звала его моя матушка, столь похожая на эту юную и стройную, как молодая берёзка, женщину». Вспышка воспоминаний детских лет пронзила его сердце.

Ночью Глеб проснулся от мелодии песни, которую часто пела мать под гитарный аккомпанемент отцу. Слова звучали в его голове, не уступая места ни одной мысли. И Глеб радовался этому, как ребёнок, наконец-то вспомнивший давно выученное стихотворение. Слова, знакомые до боли, врезались в его душу, оживляя её. Это было бессмертное стихотворение Марины Цветаевой «Генералам двенадцатого года».

Глеб помнил из рассказов родителей, что одна из строф стихотворения непосредственно обращена к одному из тех самых блестящих «генералов двенадцатого года» Александру Тучкову. «Тучков четвёртый» был в своей семье самым младшим. И он, и его старшие братья – Николай, Сергей, Павел, Алексей – были генералами. По принятой в русской армии традиции однофамильцам присваивались номера по старшинству службы, но Тучков-четвёртый имел не однофамильцев, а родных братьев-генералов. Редкий случай в русской военной истории.

Александр Алексеевич Тучков-четвёртый (годы жизни: 7 марта 1 778-26 августа 1812) погиб во время Бородинского сражения в 34 года!

Глеб вспомнил, что мать с радостью и гордостью говорила сыну, о том, что он очень похож на своего знаменитого предка. Этот момент их сходства стал одним из значимых при выборе Глебом профессии.

«Тучков-четвертый, бесстрашный генерал войны с Наполеоном. Он же является прапрадедушкой моей матери! Значит, её фамилия Тучкова. Не могла моя мама, так чтившая память о своих предках, сменить знаменитую фамилию! А отца зовут Ярослав Глебович! Теперь я начинаю возвращаться в своё прошлое, нырнув в детство. И всё это, благодаря той нежной и стройной девушке с двумя малышами!».

После столь значимого воспоминания, Глеб попросил своего друга-хакера вскрыть досье на сотрудников ФСБ, завербованных за последние три года. Андрей справился со своей задачей, но информации о Глебе было мало. «Найден без документов с полной потерей памяти в Борисоглебском монастыре под Ярославлем. Лечился в хирургическом отделении Ярославской клиники. Подписал договор о сотрудничестве такого-то числа».

Чтобы не вызывать подозрение, что Глеб интересовался своим прошлым, Андрей стёр все досье сотрудников, работавших в организации последние три года.

У Глеба оставалось в запасе десять дней отпуска. Он решил их использовать для получения информации о себе. Для этого поехал в Борисоглебский монастырь, но не на машине, а общественным транспортом, чтобы скрыть следы своего маршрута. Приехав в монастырь, он хотел встретиться с настоятелем отцом Андреем, но оказалось, что он и другие служители переведены в дальний монастырь, адрес которого никто не знал. Та же ситуация произошла и в Ярославской клинике: оперирующего Глеба хирурга перевели в клинику другого, никому не известного города. Медицинские сёстры смогли только рассказать, в каком тяжёлом состоянии Глеб прибыл в их клинику. И что после двухмесячного пребывания в ней к нему пришли двое мужчин в чёрных костюмах и увезли его в неизвестном направлении.

Концы были аккуратно обрезаны слаженно работающей службой ФСБ.

К Глебу пришло озарение. Если его отца звали Ярослав Глебович, то есть большая вероятность, что его настоящее имя Глеб. Он вертел это имя на языке, прислушивался к нему, оно казалось ему безумно знакомым, родным, как кожа, когда-то сгоревшая после взрыва, но восстановленная умелыми руками хирургов.

«А если мой прапрадед Тучков, я могу взять эту фамилию. Скорее всего, мама в память о знаменитом предке не поменяла её, выйдя замуж за отца. Отлично, теперь я – Глеб Тучков!»

Глеб вернулся в Москву всё с тем же желанием – найти свои корни. Он часами бродил по старой Москве, вспоминая прогулки с родителями, когда он был ребёнком, но сердце так и не подсказало ему дорогу к его родному дому на Третьем Смоленском переулке.

Поздним вечером, утомлённый бесполезными поисками, Глеб зашёл в кофейню, находившуюся в подвальчике, и захлебнулся чувством того, что он здесь был. Всё казалось знакомым и незнакомым одновременно: запах кофе с шоколадом, разрисованная и расписанная посетителями стена, многочисленные фотографии красивых пейзажей, в кофейне было по-домашнему уютно, видимо, поэтому он часто бывал здесь. И не один. Женщина, нет, прекрасная, лучезарная девушка находилась с ним рядом. От воспоминаний на сердце стало тепло и грустно. Но облика этой незнакомки, её имени, Глеб, как ни старался, вспомнить не смог. Он направился к столику у окна. Его снова посетило чувство чего-то очень знакомого, словно он много раз садился на это место, выдвигал стул, клал руки на столешницу цвета спелой вишни. От напряжённых попыток поймать ускользающее прошлое, Глеба отвлекло негромкое покашливание, рядом с ним стояла молоденькая официантка.

– Здравствуйте, что будете заказывать, – спросила девушка.

– Эспрессо, пожалуйста.

Внутри разрывало желание выяснить, с кем он раньше приходил в кофейню. Но такие расспросы заставили бы девушку заподозрить его в душевной болезни.

Оставшись один в ожидании заказа, Глеб стал читать надписи на стене. И вдруг увидел строки, написанные его рукой: «Любовь не умирает, она уходит на небеса вместе с человеком». Ниже была приписка, написанная явно женской рукой: «Не забудь нашу любовь, когда в очередной раз окажешься на небесах!».

«Эта была не любовь, а нечто большее», – доверившись воспоминаниям своего сердца, рассуждал Глеб, – «потребность находиться рядом с ней, словно потребность дышать. Без неё меня не существует, я стал живой куклой, управляемой людьми в собственных корыстных интересах», – с грустью размышлял он. – «Чтобы жить, необходимо быть с ней, дышать одним воздухом, скучать с первой минуты разлуки, любить отчаянно, как любят в первый раз, ловить её случайный взгляд, а, поймав, умирать и возрождаться от счастья. Искать её в толпе прохожих, следовать за ветром, в котором задержалось мимолётное дуновенье её духов. Ссориться по мелочам и серьёзно мириться. Раздражаться на её упрямство и искать компромиссы, сдаваясь перед её доводами. Делиться настроением, тревогами. Договаривать друг за другом окончания фраз в захватывающем разговоре. Вместе молчать, потому что слова не нужны. Вместе строить планы на будущее и вспоминать общее прошлое. Просто любить, принимая любовь, как бесценный дар».

Такую серьёзную организацию, как ФСБ, трудно обмануть, оставаясь незамеченным. Руководство догадывалось о том, что Глеб идёт по следам своей прошлой жизни, страстно желая восстановить память. Чтобы пресечь его дальнейшие попытки, оно командировало его на российскую авиабазу дружественной Кубы. Невозможно было не подчиниться приказу. Но и жить марионеткой Глеб больше не мог, особенно после того, как вспомнил своё имя и лучезарную девушку, любовь к которой ожила в его сердце.

Он подчинился приказу и прибыл на место назначения, начав отрабатывать план побега, нет, скорее, исчезновения Бориса Ярославского из жизни. Для осуществления намеченного плана потребовалось шесть месяцев подготовки. Надо было организовать крушение истребителя, на котором он летал, затем при помощи друзей перебраться в Америку, где у него был школьный товарищ Дмитрий, которого Глеб должен был разыскать заранее. Это было возможно, Глеб хорошо помнил его школьное прозвище «Кот», значит, скорее всего, фамилия Дмитрия – Котов, а его День рождения Глеб не мог забыть. Дмитрий родился в ночь перед Рождеством.

Сделать пластическую операцию, вернув лицо своего знаменитого предка, на которого, со слов матери, он был так похож. И, наконец, купить паспорт на своё новое имя. И всё это сделать только для того, чтобы вернуться в Москву искать свою любимую.

Для такого глобального плана требовалось немало денег. Но с этим проблем у Глеба не было. За время службы он скопил солидную сумму, ничего не тратя на себя, пользуясь военным довольствием.