Текст книги "Ладога"

БЕЛЯНА

Ждала я плохих дней, сердцем чуяла – что-то не так с Олегом в Ладоге, неладное что-то. Ночами спалось плохо, все казалось – не вернется он больше, а коли вернется, то не скоро… Корила себя, что не воспротивилась мужней воле, не пошла с ним вместе – да как ему воспротивишься? Олег – не Славен… Тот строптивость простил бы, а этот только вид сделает, будто простил, а на деле запомнит, затаит обиду. Не хотелось мне вновь мужа сердить, не хотелось с ним ссориться – вот и ждала, как давно уж привыкла, тихо, безропотно. Хозяйствовала помаленьку, девку взяла в услуги – Рюрик прислал, принимала редких гостей, чаще из Олеговых хирдманнов… Они после его отлучки ходили понурые – обижались, что с собой не взял. Оттар и вовсе себя уж братом Олеговым числил – дулся, косился смурными глазами в сторону, говорить о нем не хотел…

– Он к другу давешнему уехал, – объясняла я. – К такому, который чужих людей не привечает…

– Что ж это за друг тогда? – спрашивал Оттар.

Сперва я и ответа не находила, лишь плечами пожимала, а потом решила – будь что будет, совру, так хоть камень с души Оттаровой сниму – парень-то он неплохой, да и впрямь никого у него не осталось, кроме Олега моего. Схожи мы с ним оказались…

– Друг этот – волх. Колдун по-вашему… Олег из-за меня к нему отправился – о ребенке вызнавать. Сон мне недобрый приснился, будто что-то случиться должно с ребеночком, коего ношу, – вот и спровадила мужа…

Врать тошно было, но посмотрела на посветлевшее лицо Оттара и радость почуяла – не зря обманула. Легче ему стало…

Ему-то легче, а мне… Недаром говорят люди – помянешь беду, она и явится. Проснулась я как-то поутру, да вставать не захотела – разнежилась в теплой постели, прижимая к себе пояс Олегов, мужа вспоминая – дни наши счастливые, ночи жаркие. Лежала, поминала и вдруг услышала негромкий шепоток у оконца. Сперва показалось – девка-чернявка друга сердечного завела и милуется с ним, от хозяйки втайне. Хотела уж прикрикнуть на нее, что вылезала, не пряталась – глупо любовь свою по углам скрывать, но услышала, как сказала она имя Олега, – и не крикнула. Наоборот, глаза закрыла, оставив лишь малые щелочки – углядеть, коли на свет выйдет, с кем это она о муже моем судачит… И углядела! Углядела, да не девку, а двух птиц больших, белохвостых, с черными клювами и быстрыми глазами. Выпорхнули они от окна к самой моей лавке. А когда стала в их клекоте слова разбирать – чуть не завыла с испуга, хорошо – сдержалась вовремя, сообразила, что сплю да во сне сорок-вещиц вижу. Наяву разве такое увидится?

Сороки-вещицы твари не простые – ведьмы они, из тех, что птицами оборачиваются. Прилетают они к беременным бабам, когда мужья в отлучке, и подменяют плод в животе. Когда на веник-голяк, а когда на горбушку хлебную… Бабе, чтоб уберечься от них, всегда надо под рукой мужнюю вещь иметь.

Хоть и сон это был, а страшно стало – неприметно согнула руки под шкурами, подтянула поближе к ребеночку Олегов пояс. Вещицы не заметили – шибко меж собой спорили.

– Давай, веник подложим! – убеждала та, что побольше казалась. Черной она была, будто сажа, лишь белое перо в хвосте торчало…

– А коли ведогон вернется? – сомневалась другая, белобокая с красными глазками.

– Не вернется! Он с волхом на Бессмертного пошел. Бессмертный их всех убьет, а то и в Мореновы спутники скинет.

– А если вернется все же? Олег больше ведогон, чем человек, – выживет и найдет половинки наши, не птичьи, в подвале спрятанные… Сама ведаешь – нет в нем жалости… А за ребеночка и вовсе сожжет. Останемся тогда навеки птицами брехливыми.

– Экая ты трусиха! – застрекотала большая. – Вернется не вернется, а ребеночек – вот он, тут, – вытащим да съедим! Никто и косточек не сыщет… А баба, коли родит потом веник голый, так ведогон и знать не будет – с чего…

– Ладно, сестра, – наконец согласилась белобокая. – Только смотри, чтоб не проснулась она… Крепкие чары напусти.

Они поскакали ко мне по полу, звонко цокая коготками.

Пусть и сон все это, а себя оборонить я и во сне сумею! Я попробовала шевельнуться. Сон тем и плох, что тела своего в нем не чуешь, – не поднялась у меня рука, даже палец не дернулся… А детоубийцы уже близко постукивали коготочками – еще немного, и на лавку заскочат…

Девка! Где же девка?! Почему не прогонит глупых птиц?! Ах да, ведь сплю я, а во сне не все, как взаправду, случается.

Маленькая круглая головка поднялась над шкурами, холодные красные глаза заглянули в мои прищуренные.

Белобокая… Она глухо стрекотнула, испуганно отпрыгнула:

– Сестрица, она не спит!

Другая сорока у меня на груди копошилась, пыталась сбросить клювом да лапами шкуры, живот прикрывающие.

Ринула бы я маленькую гадкую тварь, уберегла ребеночка, внутри меня живущего, да все тело омертвело – не двигалось…

– Ну и что? – Старшая уже последнюю шкуру стягивала. – Нам какое дело, спит она иль нет?

– Она мужу расскажет, кто ребенка съел…

– Да он ей в жизнь не поверит! Он и так не верит никому.

– Он на кромке сейчас с волхом. После кромки, коли жив останется, он в любое чудо верить будет!

– Не хочешь мне помочь… – Большая сорока сбросила наконец последнюю шкуру, обнажила мой живот.

Я зубы сжала от желания защититься. Проник сквозь рубаху холодок Олегова пояса. Почему он не спасал меня?! Ведь говорили знахарки – отгоняют мужние вещи сорок-вещиц от плода…

– А-а-ай! – взвизгнула тоненько большая сорока, коснувшись пояса. – Гадина! Гадина! Она Олегов пояс на живот нацепила! Дрянь!

– Видишь, сестра, – спокойно зацокала меньшая. – Ничего не поделаешь, права я – не по нам эта девочка…

Какая девочка? Я? Ах нет, верно, она о ребенке говорит! Значит, не сын? Дочка – матери помощница? Как Олег эту новость примет? Порадуется иль расстроится, что не сын у него?

– Я есть хочу!!! – уже не таясь, завопила большая сорока, заскакала к моему лицу, вгляделась быстрыми, хитрыми глазками в мои глаза. – Радуешься, баба?! Рано радуешься! Сдохнет твой Олег и приятели твои, с ним ушедшие, тоже сдохнут! Не будет у твоей дочери отца!

– Не зарекайся, сестрица, – попробовала урезонить ее меньшая, легко коснувшись клювом гладкого бока, но та вскинула голову, заверещала еще громче:

– Ты мужа любишь, да и он умрет, тебя поминая! В последний миг лишь о тебе думать будет – мечтать, чтоб закрыла его глаза незрячие твоя рука! А ты дома будешь сидеть, ждать. Всю жизнь прождешь мертвеца!

Ох, пришибла я бы кликушу эту и суп из нее сварила – собакам в усладу! Жаль, руки да ноги не слушались…

– Уймись, сестра! Ты путей божьих не ведаешь, а коли соврешь в предсказании – никогда больше птицей не обернешься, дар свой вещий утеряешь! – Белобокая переживала за сестру, подпрыгивала, сучила ногами…

– Я поперед богов будущее вижу! – запальчиво выкликнула та. Белобокая покачала головой по-человечьи и взмыла к потолку:

– Пора, сестрица, светает уже!

– Сдохнет Олег, тебя дожидаясь! – злобно выплюнула мне в лицо большая, вылетев в приоткрывшуюся дверь.

Едва выпорхнули они – сумела я глаза открыть… Первым делом на окно глянула – чисто, пусто. Потом на дверь – закрыта плотно, человек не отворит, а уж птица – и подавно… Попробовала пошевелиться – двигались и руки, и ноги, и головой крутила как хотела…

– Что ж ты, хозяюшка, одеяла-то на пол скинула? – Подошла ко мне чернявка, подняла с полу съехавшие шкуры. – Слышала я сквозь дрему – возишься ты что-то, а подойти не решилась. Подумала – снится тебе сон дурной, а разбужу – испугаешься, да и родишь уродца…

– Сон и впрямь дурной был. – Я встала, натянула одежду, убрала волосы под белый теплый плат. – А рожу я девочку, и красавицу такую, что не бывает краше…

Чернявка засмеялась:

– Иначе и быть не может!

Не стала я говорить ей про вещиц и про странное чувство, будто все это не во сне – наяву видела… Муторно было на душе, мерещился Олег, весь в крови, в ранах страшных. Звал он меня печальным голосом, а я не слышала – будто стояла меж нами стена прозрачная, неодолимая…

– Позови Оттара. Скажи – я прийти прошу, в ноги кланяюсь… – велела под вечер чернявке.

Та закраснелась и быстро побежала указ выполнять. Чуть не засмеялась я над ее поспешностью. Любы девкам вой – хоть наши, хоть северные… Чернявка моя к ним в дружинную избу, точно на гулянье помчалась…

Оттар ждать себя не заставил – сразу пришел, едва кликнула. Девка за его широким плечом пряталась, румянилась, видать, по пути вой с ней парой добрых слов перемолвился…

– Чего кликала, Беляна? Беда иль вести добрые? – спросил урманин.

– Садись, вой, – пригласила я. – Хочу тебя об услуге просить…

Хирдманн усмехнулся, приспустился на колено:

– Ты мне как сестра, что пожелаешь – все сделаю…

Верно я ему соврала об Олеге… Правильно пожалела…

– Пойдем завтра в Ладогу. Нехорошее у меня на сердце…

– Олег?! – взметнулся вой.

– Не знаю… – Я покачала головой. – Думаю – бабьи выдумки больше, потому к тебе и обратилась. Другие лишь посмеялись бы, а ты понять сможешь… Сам знаешь – на сносях я, одной тяжко дойти будет.

– Пойду, куда велишь, коли тем Олегу помочь сумею. Завтра на рассвете и двинемся. – Оттар поднялся, поклонился мне до земли. – Благодарствую за веру твою да за ласку…

На следующий день в путь отправились. Быстро дошли до Ладоги. Приютил нас на ночь усмарь ладожский – Волока, а поутру отправилась я, Оттара не упредив, на Княжий двор.

Суетился там люд разный, копошились вой. Сам Меслав на крыльце стоял – прямой, гордый, прежней хвори будто и не было…

Меня увидел, улыбнулся:

– Слыхал о тебе… Говорят, ты – Олега, воеводы Рюрикова, жена… Чего же тебя к нам привело?

Замялась я. Как ответить ему? Сказать: мужа ищу – только насмешить всех… Подумают – спятила жена ревнивая, уж и в поход воеводе уйти не дает…

Я сказала уклончиво:

– Да дела разные, хлопоты… Как здоровье твое, светлый Князь?

– Слава богам, не жалуюсь… – Он глазами меня ощупывал пытливо. Видать, понимал – явилась неспроста, да намерения свои втайне держу. – Ты как? Здорова ли?

– Ничего, светлый Князь. – Я воздуха побольше в грудь набрала, выдохнула. – Как сын твой?

Почему потемнело лицо Меслава, будто туча грозовая? Почему выронил раб, у крыльца стоящий, из рук конскую упряжь? Что не так молвила?

– Даже тебе, жене воеводской, меня оскорблять не дозволено! – рыкнул на меня Меслав.

Почему? Чем его оскорбила?

Я голову в плечи невольно вжала под гневными взглядами, со всех сторон устремленными, еле вымолвила:

– В чем же ты обиду углядел?

– Она еще и насмехается! – Передо мной выскочил молодой вой, еле сдержался, чтоб не ударить. – Тебе ли не знать – нет у Князя сына! Умер в дальних краях!

Как умер?! Когда?! Почему же я ничего сердцем не почуяла? А Олег? Олег – тоже умер? Но они об Олеге ничего не сказали… Значит, о нем ничего не ведомо…

Непрошеные слезы навернулись на глаза, еле удержала их, шепнула бессильно:

– Когда?

– Ты что, и впрямь не ведаешь ничего? – удивился вой. Да и Меслав смягчился, увидев, как головой мотаю и губы кусаю:

– Умер мой сын… Малолеткой еще умер…

Не понимаю… А волх как же?! Чужак?! Он – кто? Ведь все его называли Княжичем… И Меслав не отрекался от него! И Гуннара он изобличил…

– Не понимаю, – призналась я.

– А что понимать-то! – Молодой вой усмехнулся – Да успокойся ты – это дело прошлое, Князь на тебя обиды не держит.

– Не держу, – подтвердил Меслав. – Потому и приветить рад в избе своей как гостью…

– Благодарствую.

Как вымолвила еще, каким чудом на ногах устояла?

Вой мою слабость заметил, подвел к поленнице, прислонил спиной:

– Передохни. В твоем положении волноваться нельзя…

Открытое лицо, глаза добрые…

– Слушай, а волх, что у вас жил, – он где?

– Какой волх? – удивился еще больше вой. Может, он сам недавно здесь, вот и не ведает ничего? У кого ж еще спросить?

Я оглядела двор. Люди, от бояр до челяди мелкой, вновь своими делами занялись, на меня глазеть перестали…

– Я у Князя с рождения, – продолжал вой. – Стрый он мне, а о волхе я ни разу не слыхивал…

Стрый! Как раньше не догадалась! Брат Василисин! Он-то все помнить должен, все знать…

На двор влетел разгоряченный Оттар, схватил за грудки первого встречного, горячо залопотал ему что-то. Тот испуганно указал в мою сторону.

– Твоего мужа человек? – поинтересовался молодой вой.

Я кивнула. Оттар подошел, рыкнул на меня:

– Почему не позвала? – И тут же перекинулся на воя, меня поддерживающего: – Убери от нее руки! Не лапай чужое…

– Эк ты суров! – Парень послушно отпустил меня.

Ноги не удержали, стала валиться на утоптанный снег. Оттар подхватил на плечо, вновь рыкнул: – Домой пойдем…

– Нет, – слабо возразила я. – В кузню, к Стрыю… Урманин заворчал недовольно, а все же потянул меня к кузне.

Стрыя я и не узнала сперва – поник он как-то, постарел. И меня он не сразу признал. От брызг огненных, видать, ослеп немного – долго вглядывался, а потом негромко спросил:

– Беляна?

Спросил вполголоса, а шум мехов, гудение печи да звон молотов заглушил.

Я кивнула, ухватилась, как за надежду последнюю, за крепкую шею кузнеца. Он обнял меня, бережно погладил по голове:

– А я думал – вовек не простите…

За то каялся, что Бегуна с охотниками погнал из знахаркиной избы…

– Дело давнее… – Я махнула рукой, а оторваться от кузнеца не могла.

Оттар на нас косился подозрительно – все подвоха ждал… Он с Олегом одной науке учен был да одним вожаком…

– Неулыба недавно приходила. – Стрый говорил глухо, будто слезы внутри держал, выплеснуть их боялся. – Сказывала, чтоб, как явишься ты, ни мига не медлила, к ней бежала… Дело какое-то спешное. Болтала она об Олеге и о болотниках. Говорила – спасать их надо… И Вассу…

А Чужака? О Чужаке ничего не говорила знахарка? Хотя, что толку Стрыя расспрашивать, коли Неулыба медлить запретила. К ней идти надо.

Я оторвалась от прокопченной груди, провела ладонью по сразу помолодевшим глазам кузнеца:

– Сам себя не вини, а остальные обиду уж забыли давно…

– Так ли? – Он всмотрелся в мое лицо.

Я и глазом не моргнула, соврала, будто чистую правду сказала:

– Неужто они не заходили к тебе перед походом? Хотели ведь…

Он засиял улыбкой, прихлопнул могучими ладонями:

– Правда?! И огорчился:

– Верно, не застали они меня. Я-то давеча в Дубовники ходил – к Догоде… Загостился там…

– Значит, не застали, – покорно согласилась я и повернулась к Оттару: – Идти надо.

Хирдманн усмехнулся, кивнул:

– Понял уж. К Неулыбе…

Я поглядела на его суровое лицо. Раньше довелось бы с ним встретиться – испугалась бы до смерти, а теперь лучшего защитника и сыскать не могла… А ведь он других не лучше… И он, как прочие, убивал да избы жег, и он бросал детей малых средь трупов холодеющих, и он женщинам животы вспарывал…

Может, прав Олег – никому нельзя верить? Да как жить в этом мире без веры, как век свой доживать? Не по мне была ноша такая, не по мне…

СЛАВЕН

Громкие голоса издалека слышны были. Ясно стало – попал Эрик в беду, как Чужак и предсказывал. Даже злость разобрала – какого ляда поперся ньяр одиночкой в лес? Похвально, конечно, что о друзьях подумал, но только глупо… Знал ведь – никакая сила и ловкость его не сбережет. Чай, не с людьми дело имел – с нежитью… Хотя я и сам уже путаться начал. Нежить здешняя на людей здорово походила – не сразу отличишь…

Волх замедлил шаг, бесшумно выскользнул на поляну – снежинки не уронил, ветки не колыхнул. Прямо зверь лесной, не плоше… А те, что с ньяром спорили, все же услышали, нацелились луками на волха, вперились недобрыми взглядами. Один, высокий статный мужик в бобровой шапке и коротком полушубке, вскинулся недовольно:

– Что потерял, волх?

У его ног корчился от боли Эрик, вокруг на снегу темнели кровавые пятна.

Как удалось этим мужичкам, не шибко сильным с виду, ньяра ринуть?

Я втихоря потянулся к мечу.

– Скажи ведогону, чтоб не баловал, – тут же подметил мужик.

Экий глазастый… Как же Бессмертного осилить, коли любой кромешник загодя опасность чует – меча в руки взять не успеваешь?

– Оставь, Олег, – поморщился Чужак, небрежно махнув рукой. Не обращая внимания на смертоносные стрелы, глядящие в его спину, волх подошел к сидящему в снегу Эрику, наклонился:

– Чего тебя, дурня, в лес понесло? В избе не спалось что ли?!

Эрик вздрогнул, попытался подняться и со стоном осел обратно.

Что с ним стряслось? Подойти бы взглянуть, да мужики с луками мешали. Таких без присмотра оставишь – опосля жизни можешь не досчитаться. Ладно, коли своей, хуже, если друга верного иль надежды единственной… А Чужак на кромке для нас надежда и вера…

Я переводил глаза с одного бородатого лица на другое, прикидывал – кто они, мужики эти лесные? Ведогоны или другая какая нежить?

– Сиди, не рыпайся! – Чужак разогнулся, положил руку ньяру на плечо, повернулся к мужикам. – Обознались вы, охотнички. Не того зверя словили…

– Ага, болтай больше! – оскалился молодой худой парень, опуская лук. – В наши капканы добрый ведогон не попадет. Думаешь, мы ньяров дух не почуяли?

– Такая добыча любой другой стоит. Впервые ньяр нам в руки живым дался. Остальные все мимо кромки прошли, – поддержал парня другой охотник – толстый мужик в длинной шубе. – Отведем его в Шамахан к Княгине. Она ньяров род страсть как не любит – глядишь, и наградит нас по заслуге…

– Оно и ладно. – Чужак спорить не стал, усмехнулся. – Мне тоже в Шамахан надобно. Знать, вместе пойдем.

Мужики озадаченно переглянулись.

– Чего ты забыл-то в Шамахане? – поинтересовался высокий. – Иль не знаешь, что Княгиня наша – волховка?

– Знаю. – Чужак вскинул на плечо легкую суму. Не думал он в Шамахан идти, хотел лишь ньяра догнать, вот и не собрался в дорогу толком. Да и я тоже…

Эрик устало поднял на него глаза, выдавил:

– Не думал я…

– Твоя порода вообще думать не любит! – огрызнулся Чужак, и ньяр покорно замолчал.

Охотники подавили смешки, утерли лица рукавицами, скрывая улыбки. Ох, Эрику самому бы средь таких недругов выжить, а он Вассу спасать рвется…

– Ладно, вы с Княгиней одного рода – меж собой сами разберетесь, – решил наконец высокий.

Нагнулся, чуть не спихнув волха в сугроб, освободил ногу ньяра из хитроумной ловушки, под снегом сокрытой. Походила она с виду на челюсть большого диковинного зверя, только вместо белых клыков торчали по ловушке полукругом острые железные зубья с палец толщиной. Не скоро сможет Эрик на своих ногах ходить – хорошо, коли кость не переломала страшная пасть.

– Хочешь идти с нами – иди. – Охотник небрежно толкнул Эрика к волху, и ньяр со стоном упал на подставленное плечо. – Заодно и выродка этого на себе попрешь, коли так за него ратуешь. Наши о ньяра мараться не станут…

Чужак чуть пригнулся под тяжелым телом Эрика, обернулся ко мне:

– Ступай в избу, Олег, там нас дожидай.

Я повернулся, будто собираясь последовать его указу. Чужак редко что пояснял, но сейчас и без пояснений ясно было – бежать надо к Лесному Хозяину, охотников наших поднимать, а потом с ними вместе налететь на незнакомцев, покуда не добрались они до Шамахана.

Лыжи у меня сами в путь рвались, да жаль, мужики лесные тоже не глупы оказались. Вырос передо мной молодой парень, заступил путь:

– Погодь-ка… Слышь, Багрян, они ведь не одни шли. Помнишь след, на который вчерась налетели? Глубокий он был – трое такой не оставят.

Меховая рукавица ткнулась в мою грудь.

Ох не люблю, когда ко мне прикасаются без моей на то воли! Коли доведется биться – помяну тощему этот тычок.

Парень моего гнева не заметил, продолжил неторопливо, не отнимая руки от моего полушубка:

– Этот за дружками побежит! Не ладно его отпускать…

Багрян задумался. Я глаза на Чужака скосил – что делать? Он здесь все ведает – ему и решать. Может…

Волх увидел, как моя рука вновь потянулась к мечу, помотал головой, не одобряя. Прав он – в лесу от опытных охотников не всякий зверь убежит, а человек, мест да тропок не ведающий, и подавно…

– С нами пойдешь, – сказал мне Багрян и решительно повернулся к Чужаку. – Он ведогон нездешний. Странный какой-то… Ты ньяра убить не рвешься и не боишься с Княгиней нашей столкнуться… Может, вы не те, кем кажетесь?

– Все может быть, – небрежно отозвался Чужак. – Ты знай дорогу указывай, а там разберешься кто да что…

Багрян хмыкнул, подпихнул тощего парня к Эрику:

– Возьми у него оружие и не поранься…

– Дядька Багрян, разве я когда… – обиделся парень, а толстяк весело расхохотался:

– Тебе ли, Худоба, тот меч не помнить, которым полпальца себе на ноге оттяпал?! Все в воя играл!

– Врешь ты! Я его вовсе брать не хотел! – огрызнулся Худоба. – Он сам мне на ногу упал…

– Цыц! – приструнил обоих Багрян. – Дело делайте, а не болтайте попусту!

У ньяра под ногами уже расплылось огромное красное пятно, и лицо стало – точь-в-точь снег полевой, нетронутый. Кабы не плечо Чужака – не устоял бы он на ногах. Потому и меч с себя снять позволил безропотно, лишь ожег Худобу зелеными дикими глазами. Не один я, видать, на тощего парня обиду держать буду…

Багрян отобрал у Худобы меч, поцокал языком, разглядывая острый клинок, а потом, пристроив его за спиной, двинулся в путь. Следом пошел Чужак с Эриком на плечах, за ними – Худоба, опасливо сжимающий в руке длинный нож, после – я, а в самом конце – толстяк неповоротливый с луком в руках.

Чужак шел спокойно, по сторонам не глядя, словно и не волновался ни о чем, а я дорогу примечал да момента ждал, чтоб улизнуть незамеченным в темные заросли и добежать до лесной избы. А там – держитесь обидчики нежданные!

Хороши были задумки, да охотники оказались парнями зоркими – любой вздох мой подмечали. Толстяк, углядев, как по сторонам зыркаю, предупредил беззлобно:

– Не вздумай хоть шаг в сторону сделать! У меня одна стрела наготове и другая под рукой. Спроси вон Худобу – никто в наших краях упомнить не может такого, чтоб я промахивался, а уж с двух выстрелов наверняка уложу. Пикнуть не успеешь…

Болотницкие охотники тоже белку в глаз били. И с чего я взял, будто эти хуже?

Эрик уже не шел, волочился на спине Чужака, когда вырос перед нами Шамахан. Я сперва глазам своим не поверил. Громоздился на высоком знакомом берегу Новый Город, только без катов устрашающих. Да драккар, что под берегом лежал, не сходился с моим…

Эрик охнул, засипел севшим голосом что-то неразборчивое… Ошалел ньяр – решил, в бреду ему Новый Город видится…

Багрян, не задерживаясь, повел нас в городище. Мелкие земельные незнати, что по дороге встречались, на нас не глядели даже, зато в самом городище тут же набежали – да больше Багряна расспрашивать принялись, чем на нас глаза пялить…

– Ты, дядька Багрян, где этакого зверюгу отловил? – выкликнул из толпы неказистый мужичонка. Он, видать, только из постели выпрыгнул – даже шубы не накинул.

– Куда ведешь-то их, Багрян? – перекрыл его звонкий девичий голосок. – А то, может, вон тем красавцем со мной поделишься?!

Я покосился на девку. Статная, румяная… У нас такие тоже всегда заводилами бывали…

Она ловко метнула снежок в плечо Чужака. Тот под тяжестью Эрика чуть не до земли склоненным шел, а от удара выпрямился, вскинул глаза на девку. Такой тишины, что после этого настала, я еще никогда не слыхивал. Замерли люди, коли так их назвать, а потом заголосили хором. Кто – весело, радуясь, кто – со страхом, а кто – с ненавистью:

– Волх… Волх… Волх…

– Ступайте по домам, – негромко сказал Чужак. – Не следует вам в мои дела путаться. Зашибу еще кого ненароком, сброшу за кромку до времени…

Незнати расходиться начали. Неохотно, правда, а все же слов волха послушались…

– Скажи, – вновь вылез неодетый мужичонка, – а не ты ли тот волх, что Бессмертного убить захотел?

Чужак молча отвернулся от него, подтянул повыше на плечи бесчувственное тело Эрика.

– И как ты, волх, можешь ньяра на себе тянуть?! – не отставал мужичонка. – Иль совсем гордость и честь потерял?

Экий назойливый!

Все, кто уж по домам было двинулись, приостановились, вслушиваясь… Верно, немыслимо было, чтобы волх ньяру помочь решил…

А Чужак молчал… Молчал, словно воды в рот набрал!

– Предатель ты! – взвыл мужичок. – Предал род свой! С ньяром сдружился!

После речей его опять толпа возле нас сгустилась. Не болтливая да веселая, как раньше, а угрюмая, будто худших врагов окружила… Истинно Лесной Хозяин сказал – стоит кому прознать, что ньяр с волхом вместе, – соберется рать немалая.

Чего же Чужак молчит? Почему ничего не выдумает, не солжет, ради своего же блага? Его молчание сейчас, что острый нож у горла: помедлит немного, и уж не одна Княгиня его заботой станет – весь Шамахан!

Я поравнялся с волхом, заглянул в радужные глаза. Окатили они меня печалью… Откуда такая? Почему готовился волх к худшему? Ведь любого заболтать и обаять мог, коли пожелал бы…

«Волх никогда не врет…» – вспомнилось вдруг. Как мог я забыть! Чужак не раз повторял, будто коли соврет он – Кривда силу его заберет. Чем больше лжи нагромоздит, тем сильнее Кривда станет. Страшное может случиться, если Кривда волхскую силу обретет и начнет повсюду Правду попирать… Приспело, видать, мое время Чужака выручать!

– Что пристал, как лист банный! – Вылетел я, навис над мужичком. У того в глазах страх заметался – не ждал отпора. – Спроси вон у Багряна, как волх ньярову породу дурнями обозвал! Как он после этого другом его назовет? Иль ты про злобу и памятливость ньярову не слыхал?! А тащит его, посколь старую вражду чтит, – неладно злодея этакого втихомолку жизни лишать. Пусть посмотрит вокруг да узрит, как все его ненавидят!

Вокруг зашумели.

– Правда ли, Багрян, что волх ньярову породу хаял? – выкликнул кто-то.

Хоть бы припомнил охотник те слова, что Чужак Эрику на лесной поляне в гневе сказал… Хоть бы не запамятовал!

– Не знаю я, каковы у них дела, – лениво заявил охотник. – А слышал я, как волх говорил, будто у ньяров мозгов вовсе нет…

Переврал слегка, но оно и к лучшему. Грубее слова показались, значимее…

– А ты чего не несешь его? – не унимался мужичок, надвигаясь на меня худой впалой грудью.

Стукнуть бы его раз мечом – хоть плашмя, чтоб рот на время прикрыл!

– А чего ради я для волха стараться буду? – небрежно отозвался я, с трудом сдерживая ярость. – Коли ты шустрый такой – возьми да и неси его на себе!

Багрян расхохотался, утер покрасневшие глаза рукавом.

– Это тебе не Ядуна привечать, – усмехнулся в лицо мужичку. – Сразу видать, сей ведогон из воинов. Может, коли удастся волху Княгиню согнать, этот ведогон над нами-прочими княжить сядет.

– Ну, болтай! – Мужичок чванливость утратил, а все же остался, не убежал от нападок.

Значит, Ядун был у него в избе? Я ощупал мужичонку глазами – запомнил, на случай, коли доведется выбраться из этой заварухи…

– Кому воля божья ведома? – пожал плечами Багрян. – Дело поединком станут решать, а в поединках, сам знаешь, без божьей помощи не победить…

Прямо не верится, что не люди они! Точно как мы, все на богов валят. И почему только кличут их нежитью да незнатью?

Княжий двор пошире Рюрикова оказался, а вместо изб деревянных стояли по двору расписные шатры, шкурами покрытые. Чего ради жила Княгиня по-походному? Воинственна ли была иль никак не хотела смириться с мыслью, что навсегда дороги и леса покинула, вот и тешила себя глупой надеждой, что свободна еще и легка на подъем по-прежнему?

Багрян подошел к высокому расписному шатру, склонился перед рослыми воями, замершими у входа:

– К милостивой Княгине привел на суд ньяра да волха…

Ври стойки оказались – хоть и дрогнули слегка лицами, а ответили голосами ровными, спокойными:

– Отдыхает Княгиня. Обождет ваше дело. Багрян опять склонился до земли, вернулся к нам.

Чужак уже скинул с плеч Эрика, закрыл его рану каким-то листом из своего мешка и прикрутил полосой тканной, от его же рубахи оторванной. Худоба с толстым охотником отошли в сторонку, поближе к люду, у шатров толпящемуся, и уже весело там хохотали, забыв о своих пленниках. А чего им было опасаться? Куда мы денемся, когда не только Княгинины вой – весь город о нас наслышан?

Багряну, видать, тоже поделиться новостями хотелось – метался нетерпеливым взглядом от нас к хохочущим приятелям и наконец не выдержал.

– Бежать не вздумай, – упредил меня. – Сам видишь – некуда тебе бежать.

Я кивнул. Чай, не дурак – вижу… Он обрадованно ухмыльнулся, поправил за спиной Эриков меч и поспешил к своим.

– Что делать будем? – негромко шепнул я Чужаку, едва Багрян отошел на пару шагов.

– Делай все, что верным покажется. – Волх подвинулся ко мне, сомкнул на коленях тонкие руки. Золото браслеток под солнечным лучом ударило в глаза. Он равнодушно прищурился. – Обо мне не думай, помни: Эрик – твоя забота.

– Я раз сказанного не забываю. Чужак кивнул, продолжил:

– Если доведется выбраться, знай – стоит у берега глухая старая изба. Хозяйствует в ней старуха Кутиха, вздорная, злая. Коли сумеешь сговориться с ней – никто, даже волховка, тебя не сыщет. Никто к Кутихе не сунется – не подумают даже в ее доме беглеца искать. Она не то что чужим – своим приюта не даст. Да, еще, – он усмехнулся, – коли в другой раз врать надумаешь – постарайся в свою ложь поверить. Тут ведогоны все же – не люди. А что, коли кто проверить твои слова захочет? Кривда здесь строго карается, похуже чем порода ньярова…

Сам врать не умеет, а других учит… У меня учитель был на славу – второго такого ни на земле, ни на кромке не сыскать… Жил он ложью, кормился да богател ею… Просто запамятовал я немного его науку.

– Княгиня! – неожиданно рявкнул один из воев.

Я вмиг забыл о Ролло, уставился на шатер. Волха видел, а волховку еще не доводилось. Почему-то чудилось – будет она высока и мила, в наряде роскошно убранном да шубе собольей…

Полог шатровый качнулся слегка, разошелся и выпустил из шатра служанку волховки. Невысокую, ладную девку, в потертом дорожном зипуне и поношенных поршнях. Хотя нет, не девку – бабу, коли по головному убранству судить…

– Брат?! – Глаза незнакомки широко распахнулись, устремились на Чужака.

Только теперь узрел в них те же всполохи разноцветные, что в глазах волха прыгали. Княгиня? В этаком наряде?

– Брат! – Она кинулась к Чужаку, ткнулась круглым белым лицом ему в грудь, прижалась, крепко обхватив руками сильную шею волха.

А я-то думал – убьет сразу… Не сама, конечно, – куда такой малой бабе с мужиком совладать – воев своих натравит…

Чужак оторвал от себя ее руки, отстранил на полшага, всмотрелся в глаза:

– Не глупи, сестра. Чай, я родич тебе, все твои хитрости ведаю. Любой муж твоей ласке усыпляющей рад будет – не трать же ее на меня понапрасну.

Волховка сомкнула перед грудью тонкие пальцы, хрустнула ими. Вот тебе и баба настоящая – миг назад ластилась, милым братом кликала, а теперь смотрит волчицей, прожигает насквозь злыми глазами!

– Зачем явился?

А в голосе ни нежности, ни ласки нет и в помине…

– Сама ведаешь. – Чужак устало пожал плечами. – Доброй волей из городища уйдешь иль силой тебя сбрасывать?