Текст книги "Корреспондент"

XXXIII

Совершенствовать страну нужно было гармонично. Юго-восточный регион оставил своё былое торговое и сельскохозяйственное величие в древности, плодородные почвы возделывали лишь отчасти. В то время когда остальная часть страны развивалась довольно быстро, юго-восток застрял на прежних ступенях развития. Ещё при Ататюрке учёные выяснили, что при строительстве соответствующей инфраструктуры реки Тигр и Евфрат могут орошать огромные территории. Дело оставалось за малым – найти огромные деньги и влить их в регион, в строительство плотин, водохранилищ и электростанций, а за ними подтянуть и городское строительство.

XXXIV

Бешено бегая по квартире, Андрей собирал вещи. Он старался ничего не забыть. Что за дурная привычка – собираться в последний момент? Предстояло быстро погрузиться в «Форд» и пулей мчаться за ребятами из Комитета внешнеторговых связей. Они прилетели в Анкару накануне, провели необходимые встречи в столице и теперь предстояло сопровождать их в Антакью. Андрей был очень возбуждён грядущей поездкой. Так возбуждён, что тянул миг сборов до последнего, растягивал момент. Технически он стал готовиться заранее, получил соответствующее разрешение от полиции, но вот свой скарб собрать не решился сразу. Ему казалось, что если он приготовится слишком тщательно и быстро, поездка не состоится. А он так жаждал туда отправиться – на дышавшие древней историей земли на границе с Сирией. Его роман обязательно должен был напитаться этим колоритом.

Сося словно почуяла неладное. Меньше всего ей хотелось снова оказаться одной, поэтому, в надежде, что в этот раз он возьмёт её с собой, она переложила рыбью головку из своей миски в его новенький чемодан. Собираться, так собираться. Удобные хлопчатобумажные брюки и немнущаяся рубашка легли сверху. Металлически щёлкнули замки. Вещи были готовы.

– Смотри, веди себя хорошо, – обратился Табак к Сослу-макарне, приблизившись носом к пушистой морде. – Я ненадолго. Толик тебя придёт покормит. И не царапай его как в прошлый раз. Это с твоей стороны как минимум недальновидно – ранить руку еду дающую.

На слове «Толик» Сося выгнула спину и зашипела.

– Ты чего это?! – удивился было Андрей, хотя догадывался, что Толика она недолюбливает.

Сося, словно обидевшись, вышла в коридор, а потом стремительно двинулась к чемодану и стала нарезать вокруг него круги.

– Не, подруга, в чемодан с собой тебя я не возьму. Даже не думай! – улыбнулся хозяин кошки. – Бывай!

Табак подхватил свою ношу и вышел из квартиры. Сосе оставалось лишь жалобно мяукнуть ему вслед.

Благослови Аллах внешнюю торговлю! Что может быть прекраснее того, чтобы твоя родина производила что-то необходимое другим странам! Андрей был готов ехать с этими ребятами куда угодно, главное, чтобы куда-то за пределы уже поднадоевшей Анкары. Хотелось новых впечатлений, и вот словно его молитвы были услышаны.

Андрей, не отрываясь, ехал за машиной с дипломатическими номерами, где сидели трое – Глухов, Тихонов и Лядов. Впервые он уезжал так далеко от Анкары. По краям дороги расстилались деревни, бескрайние поля помидоров и болгарских перцев, и сады, ветви которых оттягивали к земле груши, сливы и персики.

После четырёх часов пути машина Глухова, Тихонова и Лядова свернула с трассы и остановилась у придорожного кафе, где стояли несколько междугородних прокуренных автобусов, из которых выходили уставшие пассажиры, усатые мужчины с чётками в руках, женщины в длинных юбках с плачущими детьми, худощавые студенты. Три фигуры внешторговцев, запакованные в импортные костюмы-двой ки, выползли из авто. Самое время, чтобы размять ноги и перекусить.

Андрей припарковал свой автомобиль рядом, вышел из-за руля и потянулся.

– Ну что, золотое перо, чем тут потчуют? Давай командуй, – сказал весело улыбающийся заместитель Александра Лядова Геннадий Глухов. На солнце блеснул дальний золотой зуб.

– Сейчас разберёмся, что у них здесь есть.

– Кстати, где мы?

– Нигде, – бодро ответил Андрей.

Все трое вылупили на него свои глаза. Лядов, казалось, вдруг подумал, что этот корреспондент несколько зарвался шутки шутить так не к месту. Табак поспешил оправдаться и объясниться:

– Место так называется. Провинция Нигде.

Троица продолжала смотреть на него недоверчиво. Андрей вытащил из сумки карту и ткнул пальцем в точку, где было чёрным по белому написано «Niğde». Лядов, Глухов и Тихонов переглянулись и заулыбались.

– Сказать по чести, по-турецки это произносится немного по-другому, «г» там практически не произносится, но, по сути, коллеги, мы где-то в Нигде.

– Ладно, хорош уже, от твоей демагогии только есть сильнее хочется, – сказал примирительно Лядов.

Кафешка предлагала путникам удовлетворить свой аппетит: суп стандартный чечевичный, куриный бульон, чесночный суп из потрохов (внешторговцы хотели было попробовать, но предстоящая встреча остановила их, Лядов даже взгрустнул, по его комплекции было понятно, что он был тем, кто в поездках пробует всё, пуговицы напряжённо держались за прорамки и готовились в любой момент катапультироваться, оторвавшись от нитки), четыре разновидности кебабов, тефтели с картошкой и зелёным горошком, гювеч, осетрина с картошкой, баклажаны с фаршем карниярык, рис с нутом, булгур с зелёным перцем, овощные салаты. Джад-жик, на десерт пахлава, халва, сладость из сыра, молочный кисель сютляч и сладкая куриная грудка.

На столе быстро появилась добрая половина меню. Официант принёс вдогонку острый полежавший должное ему время в рассоле перчик. Ели вкусно, с аппетитом.

– Трудно поверить, что всё это мы едим в каком-то захолустье… – сказал Глухов.

Тихонов с Лядовым одобрительно покачали головами. Андрей же испытал что-то вроде гордости, почувствовал себя немножечко турком, свою причастность к тому, что им так вкусно.

Когда разобрались с основными блюдами, перешли к десерту. Тут же официант принёс крепко заваренный чай.

– Мы вроде не заказывали, – Глухов огляделся по сторонам: рядом сидели какие-то люди, но никто из них не показывал своим видом, что на «русском» столе оказался их чай. За соседним столиком двое мужчин продолжали свою словесную турецкую вязь и были поглощены беседой.

– Это угощение, – объяснил Табак.

– Тогда скажи ему, чтобы ещё принёс, – сказал Лядов. – Боюсь, содержимое этого напёрстка у меня до горла даже не дойдёт.

Андрей улыбнулся, подозвал официанта и попросил принести чай в чашках.

Внешторговцы дошли до того состояния, когда выходить из-за стола крайне сложно ввиду тяжести желудка.

– Ну что? Подкрепились ровно настолько, чтобы не умереть с голоду? – словно бы сам себе сказал Табак.

Молчавший до этого Тихонов тихо хихикнул.

Андрей достал трубку, набил табаку, закурил и почувствовал состояние какой-то едва уловимой гармонии. С ним это случалось крайне редко. И вот Табак поймал этот вайб, сказал бы он, если бы знал такое слово. В такие моменты ему хотелось закричать «остановись мгновенье, ты прекрасно». Все телесные потребности были удовлетворены, и всё шло к тому, чтобы был реализован и духовный запрос: в этой поездке нужно было взять на карандаш очень многое, что даст почву для труда всей его жизни. Андрей не знал, как он соединит все эти бесконечные линии и сюжеты, которые роились в его голове, плюс жизнь щедро подбрасывала всё новые и новые истории. Этот сад расходящихся тропинок нужно было упорядочить, запараллелить миры в нём, придать ему форму и настроить на нужную временную тональность.

В воздухе повисла пауза. Стало очевидно, что пора в путь. Переглянувшись, внешторговцы и Табак поднялись и направились к машинам. Вид у них был разморённый. После обильного обеда хотелось растянуться где-нибудь под деревцем, но труба звала к победам на внешнеторговом фронте.

– На обратном пути тогда тоже перекусим в этом Никуда, – лениво переставляя ноги, сказал Глухов.

– Нигде, – поправил Андрей.

Когда они въехали в Антакью со стороны ломящихся фруктами садов, уже вечерело. Воздух был исполнен истомы и кисловатого запаха. Оранжевый диск солнца потихоньку погружался в виноградники на горизонте.

Местный губернатор вали, Джеват-бей считал своим долгом накормить дорогих гостей. Обед через почти пять часов пути удивительным образом рассосался, поэтому отметить ещё один праздник желудка после предыдущих тренировок, начавшихся ещё в гостинице, не составило большого труда.

На следующий день вновь приехавших ждала напряжённая программа. Предстояло посетить несколько фабрик и мастерских. Андрей помогал в переговорах в качестве переводчика. Он был в своей стихии, ему нравилось делать то, что не умеют другие – соединять несоединимое: с его помощью люди находили общий язык. Пока он трансформировал мысли с одного культурного кода на другой, фоном его мозг вынашивал дерзкий план.

– Антакья, богатая Антакья. Не хлебом единым… Не есть же и не сопровождать их, не новость писать. Не для того я здесь. Ну это же нормально, если машина «сломается», и я «отстану», – крутилось у него в голове.

К окончанию встречи его план был практически готов. Он решил, что на выходе из здания администрации он полезет в капот и обнаружит там «неладное».

Джеват-бей и его небольшая свита устроили прогулку для дорогих гостей. Было решено отвезти их в Хатайский археологический музей. Энергично, даже как-то скоро, прошли уставленный древностями широкий музейный двор, вошли в здание и последовали по абсолютно пустым залам, из каждого угла которых на них глядели тысячелетние лица. Лядов одобрительно качал головой, кто-то из окружения Джеват-бея раскрывал миры, связанные с героями мозаик, Андрей автоматически переводил. Его язык работал независимо от остального тела. Всё тело обратилось в глаза, которые жадно поглощали увиденное. Почему раньше он так не «залипал» на мозаиках? От них просто невозможно было оторваться. В голове, где-то на задворках, вереницей побежали друг за другом герои древнегреческих мифов, фрагменты из Аристофана и лирики Сапфо.

«И масло из лампы упало на его плечо, он тут же проснулся, вскрикнув от боли и понял, что завеса тайны сдёрнута с его тонко продуманного плана посещения ложа Психеи»… Андрей исказился в гримасе и потёр плечо. Ему на мгновение стало нестерпимо больно, словно его кожу прожгла жидкая горячая горько пахнущая олива. Каждой клеточкой своего существа он прочувствовал легенду об Эросе и Психее. Тут же вспомнил о Тане Пушкиной. В его восприятии её образ причудливо сплёлся с изображённой на мозаике Психеей. Да, в ней была та самая душа, которая его зацепила, лёгкость на фоне его собственной тяжеловесности и порой даже неподъёмности. А язык продолжал автоматически перемалывать турецкие слова в русские. Этот безумный поход в музей, где провели экскурсию для их делегации, как Андрею могло бы показаться, с наноскоростью, всколыхнул его. Мозаика с развалившимся в вальяжной позе скелетом заставила его почувствовать себя самого: он есть, он существует, внутри него есть те же кости и та же ирония древних, он их сын, сын создателей этих артефактов, они его пращуры, они были одарены Всевышним тогда, и он талантлив прямо сейчас. Это осознание нужно было немедленно куда-то выплеснуть.

– Мы – ужинать и в дорогу, – перебил его мысли Глухов, когда сцена прощания с Джеват-беем подходила к концу.

– Идите, идите, – отозвался Андрей.

– Что значит «идите, идите»? – округлил глаза Глухов.

– В смысле тут вот какая штука. У меня чего-то железный конь подустал. Боюсь, не дотяну до Анкары. Мне бы в мастерскую его, – сказал Андрей и почему-то покрылся пунцовой краской, словно показывая своим видом, что сейчас он лжёт. – Что если в обратку вы уже без меня? Надо мне удостовериться, что всё в порядке.

В этот момент запахло варёной кукурузой, и между Глуховым и Табаком образовался клуб пара. Мимо проехал со своей тележкой продавец кукурузы, распевая на все лады:

– Süt mısır, süt mısır[92]92
  Молочная кукуруза, молочная кукуруза.


[Закрыть].

Последние слова сливались в скороговорку.

– Ладно, – махнул рукой Глухов.

– Во, я как раз кукурузкой заряжусь и на станцию, – Андрея отпустило, он понял, что после главной неправды мелкое враньё он уже щёлкает как орешки. Когда речь шла о возможности посмотреть на достопримечательности городка, куда не ступала нога советского человека, то все средства были хороши.

Андрей вместе с Глуховым подошёл к Лядову с Тихоновым и попрощался с ними. Отсоединился от их компании, направляясь за продавцом кукурузы, и краем глаза заметил, как Глухов поглядывает в его сторону и что-то объясняет своим коллегам.

XXXV

ААААААААААААААААААААААААААААААААА! Свобода! Счастье! Праздник!

XXXVI

Андрей заночевал в новеньком Бююк Антакья отеле. Он бросил в номер свой чемодан, который почему-то стал отвратительно пахнуть. Зато он до позднего вечера ходил по городским улицам и вдыхал их аромат, замешенный на запахах пряностей. Улицы были наполнены движением машин, мотоциклов, велосипедов и лошадиных повозок. Бьющие фонтаны придавали свежести в летнем зное. Он пошатался по рынку – ему хотелось побыть в этой толпе, толчее. Шустрый мальчишка, одетый в шаровары и кофту не по размеру, с корзиной за плечами, предлагал свои услуги носильщика. Андрей отнекивался – он не собирался ничего покупать, ему нужен был дух этого места. Табак даже слегка ускорился, но мальчишка не отставал. Андрей вытащил из кармана мелочь, шлёпнул ему в ладонь, и парнишка испарился, будто его и не было.

Табак вышел из городской толкотни и поднялся на пригорок, с которого открывался вид на город. Там, на высоте, он почувствовал себя демиургом, создателем миров, достал блокнот и круглым почерком, не отрываясь ни на минуту от своего занятия, исписал десять страниц. Его героиня несмело ступила на чуждую турецкую землю, которой предстояло заменить ей родную. Писал он, положив блокнот на коленки. Поэтому, когда он оторвал от бумаги ручку и разогнулся, то почувствовал сильную боль в спине – поясницу ломило от напряжения. Он откинулся назад, лёг на мягкую, прогретую солнцем и пахнущую пылью и сухой травой, землю. Табак чувствовал себя абсолютно счастливым. Он стал наблюдать за облаками, они принимали причудливые очертания. Сначала он увидел словно лицо девушки, потом её черты разметало ветром и получились длинные полосы словно струйки сигаретного дыма. Затем поплыла по небу трубка. Андрей поднялся, набил табаку и закурил.

– Тьфу, никак не могу бросить курить. Как трудно жить без маленьких слабостей, как хочется себе хоть иногда потакать, – сказал Андрей сам себе вслух и затянулся.

В этот момент к нему со спины незаметно подошёл человек, который выглядел очень «древним». На его лице было столько морщин, сколько, должно быть, было ему и лет – не меньше сотни. Он тоже стоял в задумчивости, опираясь на палку, служившую ему посохом. Это место, видимо, было его любимым и притянуло к себе, как раз в то время, когда на Андрея сошли его откровения. В лицо подул лёгкий ветерок. Табак, следя за уплывающим дымом, ухватил краем глаза сгорбленную фигуру, замотанную в широкие одежды, из-под которых торчали шаровары. Голову фигуры покрывал тюрбан. Этого Ходжу Насреддина Андрей совершенно не интересовал, он его будто и не видел, просто смотрел на расстилающийся под ними город, на который давил зноем розовый закат. Оба глядели вдаль, и каждый размышлял о чём-то своём. Табак спрятал свою трубку в несессер, старик отвлёкся на его движение. Андрей почему-то сконфузился, ему показалось, что он нарушил важную тишину, стал суетиться и пытаться вымолвить какое-то извинение. Язык его путался, то ли из-за прежней напряжённой работы, то ли в самом деле ему отказал дар речи. Изо рта выскочили какие-то нечленораздельные звуки.

Старик положил ему на плечо руку так, словно нащупал там язву от прожёгшего кожу оливкового масла, потом погладил Табака по другому плечу как закадычного друга и указал на стаю каких-то крикливых птиц. Андрей настолько удивился, что тут же хотел что-то ему сказать, снова начал готовить в голове какую-то тираду по-турецки, повернул голову от пернатых к нему, но за спиной уже никого не было, лишь на пыли остались вытянутые следы от его причудливых сандалий.

В эту ночь Табак спал как убитый. В голове была кристальная чистота и ясность, ни тени недомогания. Он чертовски устал от впечатлений, потом потратил много времени на то, что чистил свой чемодан, он обнаружил в нём откуда-то взявшуюся рыбью головку. Андрей ума не мог приложить, как она туда попала. Да, размер кошачьей любви, пожалуй, можно измерять чемоданами… Как бы то ни было, всё содержимое его ноши пошло на выброс. Было обидно. Чистка авгиевых конюшен, материализовавшихся в его чемодане, вымотала его окончательно.

Возвращаясь домой в Анкару, Андрей долго думал, пытаясь переварить всё, что с ним случилось в этой поездке. Он пытался понять, что позволило ему ухватить за хвост призрачную птицу счастья, в чём её секрет, и удастся ли ему, кажется, нашедшему клад своего внутреннего естества, балансировать на этом канате творческого удовлетворения.

За окном проплывали деревни и городки Месопотамии и Анатолии.

– И всё-таки я немножко Гагарин! Побывать там, где не бывал никто, увидеть картинки, неведомые подавляющему большинству обычных людей, – Андрей рассмеялся в голос.

Гром его хохота отражался от автомобильных стёкол. В это время дома в Анкаре жалобно, но с нотками ехидства, мяукала Сося.

XXXVII

Дни после командировки понеслись своей чередой: новости, муравьи по тому же маршруту через весь стол, краткий переброс словами с Толей, забегающий Дэрил, подмигнувшая Патрисия (хм! Интересно, к чему бы это?!), встречи в клубе, по вечерам иногда выплески каких-то рифмованных фраз и снова новости, новости, новости. Они никогда не убывают. Тот, кто взялся писать новости, никогда не останется без работы. Когда отписаны одни, тут же прибывают другие. Только закончились одни учения, как гром среди ясного неба происходит какая-нибудь катастрофа, пройдёт одна встреча, тут же будет назначен какой-нибудь брифинг или пресс-конференция по текущей повестке дня. Круговерть, суета, пустота…

Исписанные страницы остались в блокноте, Андрей хотел перепечатать их на машинке, но как-то не дошли руки. Отпущенные из черепной коробки на свободу мысли словно освободили место для других. Теперь в голове снова роились герои, вот-вот готовые начать действовать. Только некому было открыть им дверь, чтобы они, наконец, вышли на сцену. Поэтому они накапливались, толпились, наступали друг другу на ноги, ругались, напоминая переполненный душный вагон метро в час пик, вагон, который ещё и ещё наполнялся пассажирами, увеличивающимися в числе в геометрической прогрессии. В этом вагоне начиналась давка и паника.

Табак слёг. Терзавшая его ранее головная боль решила показать, кто в его доме-теле настоящий хозяин. Андрей лежал пластом два дня. Сося, хоть и была в обиде, но сжалилась над своим беспутным хозяином – ложилась ему на голову, стараясь хоть как-то уменьшить его муки.

Ночью Табаку сделалось совсем плохо. Мигрень провоцировала рвоту. Пустой желудок больше не мог что бы то ни было выдать наружу. Но долбившая в виски боль заставляла его вновь и вновь склоняться над унитазом. Его отражение в воде на дне раковины для стока помутнело, он отпрянул, почувствовал, как болит пресс, и прислонился головой к унитазу. От холодка кафеля ему стало чуть лучше. Так он и сидел на полу в туалете, вытянув ноги на половике.

Он не помнил, как доплёлся до дивана в зале. Где-то в ногах комком лежал клетчатый слегка запылённый пледик. Андрей распластал своё тело по горизонтали канапе, приняв какую-то неестественную позу, приняв форму человека, зажатого в скрюченной железной кабине машины, попавшей в автомобильную катастрофу.

Журналист провалился в поверхностный сон, больше мучащий своего зрителя, нежели дающий ему возможность отдохнуть или восстановиться. На этой грани грёзы и яви глазам Андрея отчётливо предстало видение. Он созерцал себя и своё альтер эго, другого Табака. Этот Табак Янус брал его буквально за шкирку, как нашкодившего котёнка и силой сажал за стол.

– Пиши, – строго говорил Табак Янус, в его интонации слышалась ласка и отеческое участие.

Андрей не думал ему прекословить, но движения его были медленными, даже заторможенными: ноги и руки, будто налитые свинцом, отказывались двигаться.

– Пиши сейчас и каждый день, неумолимо – это то, что тебе действительно нужно, – уже более настойчиво артикулировал своё наставление Табак Янус. Его тон начинал выдавать нетерпение.

Андрей сидел перед заваленным бумагами столом, склонившись над блокнотом как болванчик. Ручка в его пятерне стала медленно выводить сферические кириллические символы. В этот момент окно в комнате с силой разверзлось так, что зазвенели стёкла и порывом ветра подбросило занавеску. В комнате оказалось Нечто неосязаемое, что по-хозяйски вынуло из его пальцев ручку и выкинуло её вон из окна. Раздался глуховатый шлепок маленького пластмассового предмета о мощёную мостовую. Нечто обернулось девушкой, обманчиво привлекательной. Её платье переливалось белым, розовым и золотым и было почти прозрачным. Оба Табака оказались поглощены этим зрелищем. Она подошла к Янусу и стала целовать его. Её долгий поцелуй продолжался до тех пор, пока из Януса не вышли все его жизненные соки. Когда от него осталась лишь оболочка, похожая на лист рисовой бумаги, она довольно улыбнулась, дунула на него, и он вылетел по той же траектории, по которой несколько минут раньше улетело Андреево стило. Еле слышный шелест падения могли уловить только кошачьи уши, но Сослумакарна крепко спала или делала вид, что крепко спит.

– Мой милый мальчик, с тобой будет то же самое, – прошептала девушка, её губы практически касались мочки уха Андрея. Это было приятно и щекотно.

– Данк-данк-данк, – донеслось из окна.

Рассвело. На соседней улице затеяли строительство здания, и до Андрея донеслись звуки забиваемых свай, он чувствовал, будто кто-то забивает в его голову гвозди.

Щекотание в ухе заставило его окончательно пробудиться. Это была Сося. Она тыкалась ему в ухо, подныривала своей головой ему под шею, напоминая, что вообще-то она голодна, а он тут разлёгся и, видите ли, болеет. Фр!

Табак сполз с дивана. Потянулся в туалет. На звуке спускаемого бачка Сося тут же побежала на кухню и уселась у своей миски.

Крепкий чай с сахаром стал потихоньку возвращать Андрея к жизни. Он чувствовал себя, будто побывал в преисподней, и из царства Аида вышел измотанным, но просветлённым. Отхлёбывая чай, Табак пытался проанализировать, что он видел во сне. Сон ли это был? Знак? Глупость воспалённого воображения на фоне болезни?

Не умев додумать эту мысль до конца, он сел за стол. Долго не мог найти ручку. Выглянул в окно, не валяется ли она на мостовой. По дороге шли мальчишки с ранцами, пасуя друг другу футбольный мяч.

– Galatasaray[93]93
  «Галатасарай» – один из стамбульских футбольных клубов.


[Закрыть], – выкрикивал один.

– Fener[94]94
  Имеется в виду футбольный клуб «Фенербахче».


[Закрыть], – вторил ему другой.

– Galatasaray, – срываясь на визг, кричал первый.

– Fener, – тихо парировал второй.

Их спор продолжался до тех пор, пока они не скрылись из виду за углом.

На улице не было ничего, напоминающего о ночных событиях.

Андрей пошарил по выдвижным ящикам, обнаружил огрызок карандаша и взялся за работу. Пока грифель не закончился, он корпел над своими черновиками. Сося угнездилась между книг и бумаг у него на столе и делала вид, что дремлет. Он погладил её «макаронно-соусную» шёрстку, белую с рыжими подпалинами, она приняла его ласку, но самого его ей уже принимать не хотелось, после тех долгих дней, когда она вынужденно оставалась одна и как узницу зиндана кормил по часам бездушный человек.

Андрей, то ли побоявшись поискать ещё какой-нибудь пишущий предмет в доме, то ли слишком быстро утомившись на фоне прежнего недомогания, оставил на столе свои черновики и пошёл на улицу подышать свежим воздухом. На столе лёгкий ветер из окна шелестел свежеисписанными страницами, где друг друга обгоняли стихотворные строки. Сося открыла глаза и глянула на витиеватые изгибы чернил на бумаге:

 
Нутро мне гложет маята,
Грызёт душевная тоска,
Не сплин, а именно хандра
Колеблет душу старика,
Живущего в здоровом теле.
Все члены предаются лени.
Идеи, мысли надоели.
Нет сил идти к бесплотной цели,
Ловить мечты, фантомы, тени.
Поймать, в виски добавив проседь,
Чуть поиграть и с силой бросить.
Искать ещё.
Найти ответ.
И под конец понять, что…
Нет.
 

Сося зацепила когтем листок, подтащила к себе поближе, подключила к игре вторую лапу. У бумаги есть такое свойство – если её поскрести, она превращается в тоненькие стружки, от которых поднимается в воздух еле заметная бумажная пыль. Когда с листками на столе было покончено, Сося потянулась, спрыгнула с перекладины, как уставший гимнаст в конце тренировки. У неё получилось немного неуклюже, на пол упали какие-то старые журналы. Не оборачиваясь, она отправилась справлять нужду.