Текст книги "Город богов"

* * *

В этот же день за ужином дон Родриго сказал жене:

– В городе открылся колледж святого Николая. Там заправляют иезуиты.

Амалия встрепенулась.

– Иезуиты?.. – насторожилась она.

– Да, – спокойно кивнул головой супруг, поглощая жаркое.

Девочки также сидели за столом, соблюдая надлежащие правила поведения, главным из которых было – не вмешиваться в разговоры старших. Один только Антонио ёрзал на стуле, отвлекая сестёр от трапезы бесконечными вопросами или, того хуже, попытками запечатлеть их, жующих, на бумаге. На рисунки шаловливого брата, изображавшие сестёр в смешном виде, девочки очень обижались.

– Они носят всё чёрное, – неожиданно бросил реплику семилетний Антонио. – Я их видел сегодня на улице и даже нарисовал. Если хотите, покажу.

Он повернулся к отцу, ища у него поддержки. Но уставший за день альгвазил не проявил к предложению сына ни малейшего интереса. Дона Амалия невольно перекрестилась.

– Скоро иезуиты наводнят город, – робко заметила она.

– Это точно, – согласился Родриго, – только не надо их бояться: они вовсе не похожи на доминиканцев. Можешь поверить. По долгу службы мне не раз приходилось ловить так называемых еретиков и передавать их в руки Святому суду…

Дона Амалия обычно за ужином обходилась без прислуги. Она подложила мужу жаркого в тарелку и спросила:

– Родриго, признайся, ты ведь неспроста упомянул о колледже?

– Разумеется. Завтра во второй половине дня одень прилично Антонио. Я отведу его в колледж.

Дона Амалия, поражённая словами мужа, оцепенела и, не мигая, уставилась на него.

– Я что, на плаху его поведу?! – возмутился Родриго. – Надо же мальчишке чем-то заниматься, иначе он с ума нас сведёт! В колледже его станут обучать разным наукам, в том числе и рисованию. Я разговаривал с одним из иезуитов…

Дона Амалия очнулась.

– А сколько это будет стоить? – спросила она.

– Если Антонио их заинтересует, то платить за учёбу не придётся. Иезуиты отбирают способных детей, чтобы вырастить из них достойных членов ордена, – пояснил отец семейства.

– Значит, наш сын станет иезуитом? – с дрожью в голосе произнесла Амалия.

– Возможно, если закончит колледж святого Николая.

– Но… – пыталась возразить женщина.

– Никаких «но»! Я уже обо всём договорился, – решительно подвёл итог пререканиям Родриго.

Девочки многозначительно переглянулись: наконец-то они избавятся от надоедливого братца. Мальчик тоже прекрасно понял, что за ужином решается его будущее. С присущим ему любопытством он засыпал отца вопросами:

– Я, правда, смогу там рисовать? А читать меня научат? Я тоже буду одеваться во всё чёрное и меня будут бояться, как иезуитов?

Дона Амалия перекрестилась.

– Родриго! – взмолилась она. – Подумай ещё, прежде чем отправлять к иезуитам нашего сына.

Альгвазил отпил из чаши вина.

– И думать нечего! Ты, женщина, ничего не понимаешь. Иезуиты сильны, с ними считаются в Испании, во Франции и в Итальянских королевствах. Я хочу, чтобы наш сын стал уважаемым человеком, а не нищим художником. Всё, я иду спать! У меня завтра тяжёлый день.

Родриго вышел из-за стола и удалился в спальню. Девочки, закончив трапезу, отправились в свою просторную комнату этажом выше. Дона Амалия приблизилась к сыну, вновь увлёкшемуся рисованием, и поцеловала его в макушку.

– Сынок мой, – прошептала она, невольно представив Антонио взрослым статным мужчиной, облачённым в чёрные иезуитские одежды. Сердце её сжалось…

Неожиданно мальчик отвлёкся от любимого занятия и взглянул на матушку огромными глазами, напоминающими спелые вишни.

– Я буду иезуитом, – спокойно произнёс он. – Правда, мама?

Дона Амалия потихоньку заплакала.

* * *

На следующий день дон Родриго отвёл своего младшего сына в колледж святого Николая. Их встретил Гонсало Суарес, сразу обратив пристальное внимание на мальчика. Антонио не растерялся и протянул иезуиту рисунки, которые взял с собой, ослушавшись отца. Суарес внимательно рассмотрел их и заметил, обращаясь к альгвазилу:

– У вашего сына есть талант. Я беру его под своё покровительство.

– Благодарю вас, – обрадовался польщённый родитель.

– Занятия начнутся через неделю, в день Святого Лаврентия[39]39
  10 августа.


[Закрыть]. Пусть мальчик приходит утром, ближе к терции[40]40
  Около девяти часов утра.


[Закрыть]. Вечером после занятий он будет возвращаться домой. Суббота и воскресение – выходные, – уточнил Суарес и добавил: – Мы снабдим учеников всем необходимым для занятий.

В этот же день Антонио поделился новостью с соседом, десятилетним Фернандо Кастилья, сыном коррехидора – приятелем Родриго Монтойя.

У Фернандо от удивления округлились глаза.

– Выдумки! – выпалил он.

– Ещё чего! – обиделся Антонио. – Приходи к храму Святого Николая через неделю, сам всё увидишь! В колледже меня научат читать и писать!

– Мой отец постоянно твердит, что надо обучаться грамоте. А мне что-то не хочется, – признался Фернандо.

– Напрасно. Наши отцы служат закону, и они уважаемые люди. А кем станем мы? – не по-детски серьёзно поставил вопрос ребром Антонио.

– О себе и скажи, – парировал Фернандо.

– Я буду иезуитом, – твёрдо произнёс Антонио.

– А кто они такие? – не унимался соседский мальчишка.

Антонио и сам точно не знал ответа на этот вопрос, но не растерялся:

– Отец говорил, что они влиятельные люди, к ним прислушиваются даже короли.

Фернандо примолк, обдумывая слова Антонио. Вечером он со всей серьёзностью заявил отцу, что хочет учиться в колледже святого Николая. Почтенный коррехидор удивился и порадовался случившейся перемене в сыне, которого прежде никогда не тянуло к наукам.

* * *

Антонио Монтойя и Фернандо Кастилья провели в стенах колледжа святого Николая семь лет. За это время многое изменилось. Антонио, блестяще освоив все дисциплины, стал серьёзным и рассудительным юношей. Особенно он тяготел к лекциям Хосе де Акосты и Бласа Валеры, которые могли часами рассказывать о Новом Свете.

Юноши твёрдо усвоили две непреложные истины. Первая гласит: «Non scholae, sed vitae discimus». – «Не для школы, а для жизни мы учимся», лат. Вторая – «Tantum possumus, quantum scimus» – означает: «Столько можем, сколько знаем», лат.

Гонсало Суарес, опекавший своих питомцев, старался подмечать склонности каждого из них, способствовать развитию дарований. С его подачи руководство колледжа намеревалось отправить Антонио Монтойя по окончании им трёхлетнего новицитата в Перу или Парагвай. Правда, ещё решался вопрос, в какой ипостаси он туда явится – светского или духовного коадъютора?

Что же касается Фернандо Кастилья, то юноша за годы обучения достиг успехов в теологии, хотя и не потерял авантюристической жилки, проявлявшейся с самого детства. Суарес, определённо, прочил ему будущее духовного коадъютора.

Три года новицитата пролетели незаметно. Антонио и Фернандо в совершенстве освоили духовные упражнения, разработанные первым генералом ордена Игнатием Лойола. Одно из них, касающееся «совершенствования полного испытания совести», призывает молодого схоластика: благодарить Господа Бога за полученные благодеяния; просить благости для познания своих грехов и очищения от них; требовать отчёта от своей души, сначала в мыслях, затем в словах и, наконец, в действиях, просматривая по порядку истекшее время; решить исправиться с помощью благодати Божьей[41]41
  Игнатий Лойола. «Духовные упражнения». Перевод с латинского С. Лихаревой.


[Закрыть].

После окончания новицитата и завершения ступени схоластика Антонио готовился стать светским коадъютором, а Фернандо – духовным. Но для этого требовалось ещё несколько лет. Тем временем Антонио самозабвенно преподавал в начальных классах колледжа, а Фернандо выполнял различные поручения ордена, часто покидая родной Вальядолид, так что друзья виделись редко.

В начале 1602 года проректор колледжа получил из Рима письмо, в котором говорилось, что духовный коадъютор Диего де Торрес-и-Болло отправляется в Парагвай с целью основания новых миссий. Для этого предприятия он намерен привлечь молодых и энергичных братьев по ордену.

Проректор по прочтении письма тотчас пригласил к себе в кабинет Гонсало Суареса и, посоветовавшись с ним, решил рекомендовать духовному коадъютору Диего де Торресу-и-Болло воспитанников учебного заведения Антонио Монтойя и Фернандо Кастилья. Молодые иезуиты восприняли новость с воодушевлением и вскоре отправились сначала в Рим, а затем в Новый Свет.

Глава 5

После длительного морского путешествия Диего де Торрес вместе с молодыми иезуитами достиг берегов Аргентины. Вскоре они оказались в заливе Ла-Платы, на расстоянии десяти лиг от Буэнос-Айреса. Де Торрес без труда нанял судно, переправлявшее торговцев, монахов и различного рода авантюристов по реке Парана в Парагвай.

Владелец судна, креол, в котором сразу же угадывалось смешение испано-индейских кровей, предупредил иезуита, что путешествие предстоит нелёгкое: река изобилует подводными камнями и порогами. Предостережения коадъютора не смутили, так как он был преисполнен решимости достичь Асунсьона. Все иезуиты не смогли разместиться на одном судне, походившем, скорее, на большой плот, так что де Торресу пришлось нанять ещё несколько подобных плавательных средств. На каждом плоту веслом ловко орудовал креол, а для удобства пяти-шести пассажиров была установлена небольшая хижина.

Антонио Монтойя, Фернандо де Кастилья и ещё несколько монахов, разместившиеся на одном плоту, с замирающими от восхищения сердцами любовались красотами прибрежных девственных лесов. Антонио не удержался, открыл блокнот и, вооружившись художественным углем, стал рисовать. На бумаге появились река, деревья. Вот к воде спустился олень. Иезуиты, затаив дыхание, наблюдали за ним, пока тот не скрылся из вида, а в альбоме художника грациозный образ его сохранился. Поражённый изобилием птиц с ярким оперением, Антонио расстроился, что не может нарисовать их в красках. В густых зарослях метнулась стайка некрупных животных.

– Смотрите, кошки! – воскликнул удивлённо Фернандо. – Может быть, здесь есть и собаки?

Антонио укоризненно покачал головой.

– Вспомни, что ты изучал в колледже, Фернандо. Здешние лесные собаки называются магеллановыми…

Де Кастилья пожал плечами и с удовольствием вдохнул пьянящий воздух свободы. Наконец-то колледж и новицитат остались в прошлом. Он молод, перешагнул ступень схоластика и готовится стать духовным коадъютором. В группе иезуитов, сплавлявшихся по реке Паране, числились не только схоластики, но и светские коадъюторы. Здесь, в городах и селениях Нового Света, были востребованы грамотные и преданные организации иезуитов представители светской власти, а также члены ордена, только что поднявшиеся на ступень духовного коадъюторства. Все они принесли три монашеских обета – бедности, целомудрия и повиновения, дали присягу верности, связующую орден с Папой Римским.

Немногословные креолы вели свою маленькую флотилию по реке, делая кратковременные остановки. Они настоятельно советовали иезуитам не удаляться от плотов, ибо леса кишели не только безобидными пампасскими кошками и магеллановыми собаками, но и ягуарами.

Антонио предпочитал прогуливаться вдоль берега, наслаждаясь созерцанием зарослей камышей и раскинувшихся на воде кувшинок. Остальные иезуиты предавались различным занятиям. Кто-то помогал креолам готовить пищу в котлах, которые везли на плотах вместе с пассажирами. Другие проводили время в молитвах и размышлениях о миссии и собственном предназначении в Новом Свете. Де Торрес поддерживал теологические и философские споры схоластиков, тем самым оттачивая их ум, пополняя знания. От его цепкого взора не ускользнула тяга Антонио к уединению. Духовный коадъютор не подвергал сомнению способности своего ученика, тем не менее настоятельно порекомендовал ему чаще принимать участие в дебатах, а не предаваться только рисованию и созерцанию природы. Антонио признался:

– Я хочу написать труд о флоре и фауне Нового Света, а для этого необходим обширный материал…

Поразмыслив, де Торрес пришёл к выводу, что воспитанник правильно избрал ступень светского коадъютора, а не духовного. Антонио нравился де Торресу по-особому. Возможно, он привлекал почтенного иезуита своей жаждой знаний.

* * *

Путешествие иезуитов по реке продолжалось три недели, прежде чем они достигли порогов, неслучайно прозванных бешеными. С рёвом ниспадающая с мощных каменных глыб вода вмиг поглотила бы и разнесла в щепки не то что плот, а любое крепкое судно. Потому иезуиты и креолы заблаговременно вытянули свои плоты на сушу и волоком перетащили их по берегу до безопасного места. До крайней точки Парагвая, Япейю, оставалось два дня пути.

Эта редукция принадлежала ордену иезуитов, и путешественникам не терпелось посетить её, чтобы набраться практического опыта и использовать его в дальнейшем при создании миссий. Там уже ожидали де Торреса и его команду – обмен информацией у ордена был налажен отменно. Альфонсо де Ривертес, провинциал Парагвая, уполномоченный орденом, подготовился наилучшим образом встретить дорогих гостей и в честь их прибытия устроить феерию.

Небольшая флотилия причалила к берегу. Не успели иезуиты во главе с де Торресом ступить на сушу, как раздался страшный шум, донёсся невообразимый грохот. Растерявшиеся и оглушённые монахи увидели, как невесть откуда появившиеся на реке два фрегата нещадно палят из пушек друг в друга. Ошарашенные иезуиты осенили себя крестным знамением, решив, что на территорию Парагвая вторглись португальцы. В довершение морской баталии, приведшей гостей в смятение, на суше также разыгралась битва. Между собой сражались два эскадрона кавалерии (переодетые в испанцев иезуиты и местные гуарани в форме португальцев) и две пехотные роты.

Де Торрес поначалу не знал, как поступить: остаться на берегу, где идёт сражение, или вернуться на плоты и попытаться спастись бегством? Но вряд побег удастся: быстроходные фрегаты легко их настигнут.

Поразмыслив, он решил вручить свою и подчинённых судьбы в руки Господа. Иезуиты уселись на берегу и продолжили молитвы. Креолы предпочли вернуться на плоты и укрыться в хижинах.

Раздался боевой клич индейцев, и битва чудесным образом прекратилась. К иезуитам, готовым проститься с жизнью, приблизились празднично одетые аборигены. Старшие из них подхватили миссионеров под руки и увлекли в сторону редукции.

Толпа индейцев, окружившая иезуитов, проследовала через девственный лес. Гости достигли крепости, обнесённой высокой деревянной стеной, за которой обнаружилось несколько дозорных вышек. Иезуиты миновали массивные ворота, и перед ними открылась огромная площадь, осенённая зеленью пальм и окружённая крытыми галереями. Далее виднелись деревянные постройки. С противоположной стороны возвышался католический храм Успения Девы Марии, единственное каменное здание в здешних местах, к нему примыкала коллегия иезуитов.

Возле коллегии располагались торговые лавки, арсенал, тюрьма, ремесленные мастерские, госпиталь и исправительный дом для женщин, совершивших незначительные провинности. Словом, все те государственные учреждения, которые имеет любой развитый европейский город.

Поблизости находилась канцелярия коррехидора, избираемого из числа гуарани. Жилища индейцев – это простые прямоугольные хижины, сложенные из обожжённых кирпичей и покрытые камышом или тростником. Пока толпа индейцев бурно выражала гостям свою радость, Антонио потихоньку покинул шумное сборище, чтобы воочию ознакомиться с условиями жизни аборигенов.

В колледже под руководством профессора Хосе де Акосты он, как и другие студенты, тщательно изучил множество трудов, посвящённых Новому Свету. Они были написаны представителями различных орденов: францисканцев, августинцев, доминиканцев и, разумеется, иезуитов. Труды сильно разнились; монахи порой высказывались слишком смело и откровенно как об индейцах, так и об испанских колонизаторах, зачастую своих соотечественниках. Но их объединяла идея сохранения древней индейской культуры, богатой и разнообразной, а также выживания самих аборигенов. Многие из них были уничтожены первыми конкистадорами, другие умерли от болезней в миссиях, редукциях, третьи покинули родные места и растворились в дебрях Амазонии. Тайная провинция инков Пайтити, сокрытая в девственных лесах Амазонии, будоражила воображение воспитанников колледжа.

Антонио видел, как к Диего де Торресу приблизился важный пожилой иезуит в окружении небольшой свиты, состоявшей из монахов и верных гуарани. Судя по всему, это и был провинциал Альфонсо дель Ривертес. Пока иезуиты обменивались приветствиями, Монтойя успел заглянуть в одну из хижин-близнецов.

Она представляла собой просторное помещение, предназначенное для проживания многочисленного – до пятнадцати человек – семейства гуарани. В этот час всё взрослое население редукции встречало гостей, дома оставались лишь дети. Они копошились на земляном полу, с удивлением разглядывая непрошеного гостя. Рядом с ними лежали, сидели, прыгали многочисленные кошки и собаки. В углу копошились то ли крысы, то ли мыши, издавая отвратительное попискивание.

Один из малышей играл с водной свинкой. Позднее иезуиту объяснили, что у местной ребятни это любимое домашнее животное. Не только потому, что забавно и от природы наделено сообразительностью, но и за возможность в любой момент его зажарить и съесть. Антонио едва не стало дурно от скопившегося в хижине смрада, он поспешил покинуть её и присоединился к сотоварищам в храме Успения. Никто не заметил его кратковременного отсутствия.

Убранство храма поразило Антонио. Оно было слишком ярким, не привычным для испанского католика. Притолоку украшала вычурная лепнина, раскрашенная в ярко-оранжевый цвет. Над входом виднелось декоративное окно в обрамлении лепестков экзотического цветка. Фрески на стенах, изображавшие отцов-иезуитов в окружении индейцев, привели молодых схоластиков и коадъюторов в полное замешательство. По их представлению, эти пёстрые сюжеты обыденной жизни никак не вписывались в строгие каноны оформления католических церквей.

Алтарь являл собой не престол в привычном понимании христианина, а некое языческое сооружение, украшенное цветами, гирляндами, пальмовыми ветками. Он повергал истинного католика в шок, ибо, помимо распятия Христа и скульптуры Девы Марии, яркой и броской, здесь находилось изваяние Марии Магдалины, что претило всем католическим догмам. Но Парагвай отстоит слишком далеко от Ватикана, дабы опасаться праведного гнева понтифика. И провинциал Альфонсо де Ривертес чувствовал себя на этой земле уверенно, если не сказать, вольготно. Не кто иной, а именно он вершил законы в парагвайских миссиях, принадлежавших ордену. Что же касается доминиканцев, искавших любой компромат на иезуитов, до Япейю они не добрались.

Иезуиты отличались от других монашеских орденов именно тем, что смели по многим поводам иметь собственные суждения. Это касалось и личности Марии Магдалины.

Согласно традиционной версии, безродная Мария Магдалина зарабатывала блудом. Увидев Христа, она оставила постыдное ремесло и последовала за ним. В Вифании Мария омыла ноги Христа миррой и отёрла их своими волосами. Она присутствовала и на Голгофе. Тем не менее в представлении католика Мария Магдалина прежде всего отождествлялась с блудом.

Теологи ордена иезуитов придерживались иного воззрения на неё. По их версии, родителями Марии Магдалины были Сир и Евхария, уважаемые горожане Магдала. В пятнадцатилетнем возрасте их дочь стала невестой Иоанна Богослова, который, однако, ради служения Господу отказался связать себя брачными узами.

После распятия Христа Мария Магдалина вместе с братом, сестрой Марфой и святым Максимином проповедовала христианство в Галлии, в городах Сент-Мари-де-ла-Мер и Массилии (Марсель). Затем она удалилась в пустыню, где прожила тридцать лет, оплакивая Христа и свои грехи. Её одежда истлела, наготу прикрывали лишь длинные волосы. Перед смертью она вновь увиделась с Максимином, ставшим к тому времени епископом. Он причастил Марию Магдалину и похоронил её в заложенной им в Провансе церкви Saint-Maximin-la-Sainte-Baume.

…Де Торреса, как и молодых иезуитов, поразило нетрадиционное убранство храма. Он не постеснялся высказаться по этому поводу. Альфонсо дель Ривертес лишь развёл руками, пояснив, что все средства хороши для привлечения гуарани в храм божий. Диего воздержался от комментариев, решив, однако, что в построенной им редукции церковь будет соответствовать исключительно традиционным католическим канонам.

Гостей проводили в сады, благоухающие ароматом цветов и экзотического кустарника, полные самых лакомых плодов. За садами в окружении апельсиновых и лимонных деревьев ютилось кладбище. Далее простирались полевые угодья с присоседившимися к ним мельницами. И снова обширные сады, поля маиса, плантации табака, бобов, чая, хлопка и сахарного тростника. За полями и плантациями тянулись обширные пастбища, на которых вдоволь кормились, набирали живой вес овцы, козы, крупный рогатый скот.

Справное хозяйство редукции произвело на духовного коадъютора и его подопечных неизгладимое впечатление. Де Торрес мысленно подсчитал доходы, получаемые дель Ривертесом. От предполагаемой суммы у него перехватило дух.

Однако ничего из увиденного не принадлежало гуарани: индейцы были всего-навсего грубой рабочей силой, нещадно используемой для построения иезуитского государства в Парагвае.

Утомлённые длительной прогулкой иезуиты вернулись в редукцию, где их ждали сытный ужин и долгожданный отдых. С рассветом де Торрес и его подопечные снова двинулись в путь.

Через два дня миссионеры прибыли в Асунсьон, раскинувшийся на равнинном левобережье реки Парагвай, в месте впадения в неё притока Пилькомая. Антонио, следовавший своему призванию запечатлевать на бумаге всё увиденное и изумившее его, не подозревал, что его путевые заметки и зарисовки через несколько лет станут известным в Новом Свете трудом, изданным под названием «Путешествие по реке Парана и посещение миссии Япейю монахом-иезуитом Антонио де Монтойя».

Асунсьон был заложен испанскими завоевателями 15 августа 1537 года, в день христианского праздника Успения Пресвятой Богородицы, потому и нарекли его поначалу городом Успения нашей госпожи Святой Марии Богородицы. В дальнейшем название сократили, оставив только одно слово – Успение, то есть Асунсьон. Для испанцев город стал опорным пунктом в колонизации Парагвая.

Миссионеры, покинув плоты, ступили на сушу и огляделись. Небольшая уютная лагуна была переполнена индейскими лодками-долблёнками. На берегу возвышались крепостные стены города со сторожевыми башнями. Между затейливыми машикулями виднелись корабельные бомбарды, из бойниц, прорезавших стены, отчётливо выступали дула кулеврин. Над городскими воротами, украшенными сложным гербом с изображением Девы Марии, католического прелата, башни-донжона и льва, опутывающего ствол пальмы хвостом, ощерился своими многочисленными дулами рибодекин. Без сомнения, город был отлично укреплён. Колонизаторы, видимо, накрепко запомнили нападения на них гуарани.

Дон Карлос де Сапатега, эмиссар Его величества Филиппа III, со вкусом и роскошью отстроил свою резиденцию в центре города. Вокруг неё расположились дома местной знати, правда, ещё малочисленной, ибо Парагвай считался в Испании местом, богом забытым. Обычно в далёкую колонию отправлялись разорившиеся идальго и гранды, где титуловались аделантадо. Первопроходцы покоряли непроходимые джунгли и заболоченные притоки реки Парагвай в поисках плодородной земли для своей будущей асьенды. Затем аделантадо узаконивали земельную собственность в Асунсьоне; соответствующий документ скреплял своей подписью и печатью сам дон Карлос. В результате испанский авантюрист становился крупным землевладельцем. Но прежде чем деньги потекут к нему ручейком, а потом – рекой, предстояло построить дом, обработать землю, вырастить и продать урожай. Для всего этого нужна рабочая сила, которая, кстати, рядом. Это местные индейцы-гуарани.

Напротив резиденции эмиссара раскинулась центральная торговая площадь с ратушей, где заседали рехидоры – отцы города. Здесь же под эгидой коррехидоров и альгвазилов вершился суд. Любой горожанин испанского происхождения мог подать сюда жалобу.

Часто испанцы женились на местных женщинах-гуарани, потому как те были единственными представительницами прекрасного пола в здешних местах. Со временем смешанных браков становилось всё больше, и скептики поговаривали, что полукровки скоро вытеснят испанцев за пределы крепостных стен. Брачный союз жениха-европейца и невесты-гуарани скреплялся в ратуше бумагой специального образца в присуствии альгвазила или коррехидора. Венчались только горожане испанского происхождения.

Церквей в городе было несколько. Самая большая – Девы Марии Асунсьонской, каменная, с богатой отделкой, возвышалась на центральной площади. Посещали её, в основном, испанцы. Остальные, более скромные, построенные из дерева, располагались на окраинах города, где патеры, доминиканцы, францисканцы и августинцы совершали службы и читали проповеди своей пастве, как правило, индейского происхождения.

На городской окраине ютились бедные индейские хижины, в которых обитала прислуга. Рядом с рекой разместились ремесленные мастерские, кожевенные, лесопильные склады и даже небольшая верфь, где строились лёгкие речные суда. Индейцы, проживавшие на территории города, облагались специальным налогом и прикреплялись к энкомендеро – поручителям, в роли которых выступали зажиточные горожане – испанцы. Энкомьенда распространилась и на сельскохозяйственное производство, когда индейцы-гуарани выплачивали налоги своему землевладельцу.

В последние годы, когда эмиссаром Парагвая был назначен дон Карлос де Сапатега, в Парагвае получило распространение репартимьенто – распределение земли, орудий труда для её обработки и рабочей силы между мелкими колонистами, потому как их становилось всё больше. Небольшие фермы – репартимьенто, возникшие в предместьях Асунсьона, отвоёвывали новые пахотные земли у непроходимых лесов, разросшихся на берегах реки.

В черте города и его окрестностях обитали многочисленные виды тропических птиц, в том числе попугаи, туканы, ибисы и нанду; из млекопитающих встречались капибара, водные свинки, а также летучие мыши и броненосцы. Среди деревьев и кустарников виднелись жилища термитов. В жаркие дни жители Асунсьона страдали от нашествий полчищ москитов, клещей, саранчи.

Духовный коадъютор Диего де Торрес и его сподвижники вошли в город, за ними следовали носильщики с немногочисленным скарбом монахов. В этот момент церковные колокола возвестили нону, девятый час после восхода солнца. Мимо вновь прибывших монахов проследовал небольшой отряд городских стражников. Де Торрес разузнал у них, где находится странноприимный дом ордена францисканцев.

С этим орденом коадъютора связывало давнее сотрудничество. Ещё будучи в Перу, он познакомился в Лиме с Педро де Агуадо, миссионером-францисканцем.

Де Агуадо происходил из влиятельной испанской семьи. По окончании Мадридского университета, где изучал теологию и математику, он решил отправиться миссионером в Новый Свет. После некоторых раздумий идальго примкнул к монашескому ордену францисканцев, бывших духовниками многих государей и пользовавшихся огромным влиянием в светских и государственных сферах. Правда, позднее их сильно потеснили иезуиты.

Орден францисканцев, основанный Франциском Ассизским почти триста лет тому назад, проповедовал апостольскую бедность, аскетизм, любовь к ближнему, уход за больными и строгое послушание Папе. Эти заповеди импонировали молодому пылкому Агуадо, мечтавшему нести людям добро. Он, как многие образованные его современники, ненавидел доминиканцев, считая их кровожадными религиозными фанатиками, цепными псами Ватикана. Ему нравилось, что францисканцы часто вступали с доминиканцами в полемику по вопросам теологии и философии, нередко выходили победителями. Как и их оппоненты, францисканцы участвовали в инквизиционных процессах. Однако, тщательно изучив все детали дел, неоднократно выносили оправдательные приговоры. Все эти факторы, безусловно, повлияли на решение Агуадо в выборе ордена. К тому же в Мадридском университете некоторые дисциплины преподавали францисканцы, в том числе и теологию, к которой Педро проявлял повышенный интерес.

Специальной буллой, утверждённой понтификом в 1256 году, францисканцы получили право преподавания во всех европейских университетах. Они не преминули им воспользоваться, создав свою систему богословского образования, воспитавшую целую плеяду мыслителей. В то же время орден активно развивал миссионерскую деятельность. Как только испанцы проникли в Новый Свет, орден тотчас провозгласил заокеанские земли сферой своих интересов. В 1561 году он отрядил туда пятьдесят монахов-миссионеров, в их числе оказался и Педро де Агуадо.

Молодой францисканец отправился в Лиму, где познакомился с Хосе де Акостой. Расставшись с профессором, он отправился в Парагвай, где организовал миссию Сан-Хавьер. Будучи уже в зрелом возрасте, Педро встретился с Диего де Торресом. За годы, проведённые в Перу, францисканец де Агуадо проникся симпатией и доверием к иезуитам. Долгое время он вёл переписку с Диего де Торресом, пока тот не отправился в Рим. Теперь предстояла новая встреча давних знакомых…

* * *

Иезуиты остановились в странноприимном доме братьев-францисканцев. Управитель, пожилой францисканец, в течение тридцати лет пребывающий в Асунсьоне и помнящий его худшие времена, при виде целого отряда молодых иезуитов тотчас смекнул: орден иезуитов идёт в наступление. Не исключено, что он подчинит Парагвай своему влиянию. Однако эти мысли дальновидный служака оставил при себе. На вопросы де Торреса о Педро францисканец отвечал с подчёркнутой вежливостью, поскольку ему было известно о симпатиях собрата к ордену иезуитов.

Удовлетворённый удачным завершением длительного путешествия и гостеприимным приёмом францисканцев, де Торрес, немного отдохнув и утолив голод, поспешил нанести визит эмиссару Его величества, дону Карлосу де Сапатега. Иезуит рассчитывал на его помощь. Он без труда отыскал резиденцию эмиссара и сообщил секретарю о своём прибытии.

Появление коадъютора де Торреса не вызвало у дона Карлоса удивления. Он уже знал, что понтифик подписал буллу, наделявшую орден иезуитов особыми полномочиями в Парагвае. Более того, король Филипп III в своём послании эмиссару настоятельно советовал проводить политику невмешательства и оказывать иезуитам всяческую поддержку. Такое положение дел дона Карлоса не устраивало. За годы пребывания в Асунсьоне он привык, что все беспрекословно выполняют его распоряжения, даже монахи-миссионеры. С иезуитами всё обстоит иначе.