Текст книги "Город богов"

Глава 7

Мендоса примчался в асьенду на взмыленном коне, когда день уже клонился к вечеру. Алонзо и его дочь ужинали. Мажордом доложил хозяину о прибытии коменданта крепости. Тот удивился:

– Так поздно! Неужели что-то случилось?

Джованна, с аппетитом расправлявшаяся с десертом – смесью кукурузы, молока и патоки, невозмутимо заметила:

– Дорогой отец, неужели с Риккардо Мендоса может хоть что-то случиться? Никогда не поверю.

Алонзо усмехнулся.

– Если бы ты не была моей дочерью, то я невольно подумал бы…

– …что я влюблена в Мендосу, – продолжила за него Джованна.

– Вот именно, – подтвердил Алонзо и с сожалением вздохнул. – Предчувствую, вечер безвозвратно испорчен. Не хватало ещё проблем перед отъездом. Заканчивай ужин без меня, – обратился он к дочери, – я приму Мендосу в кабинете. – Он сделал повелительный жест мажордому, и тот поспешил за визитёром.

Риккардо не удалось хотя бы краем глаза увидеть юную прелестницу, лишившую его покоя, тогда как до сих пор Мендоса отличался неизменным хладнокровием. Его проводили в кабинет дель Гарсии. Хозяин встретил нежданного гостя, сидя в просторном кожаном кресле с бокалом вина в руке.

– Простите меня, дон Гарсия, за столь поздний визит, – как можно спокойнее произнёс Мендоса.

Алонзо сделал приглашающий жест, указав на соседнее кресло. Риккардо почтительно поклонился энкомендеро, прежде чем расположиться на мягком сиденье.

– Признаться, amigo[57]57
  Друг (исп.).


[Закрыть], я удивлён… – Судя по интонации, хозяин едва сдерживал недовольство.

Из-за тяжёлой, шитой шелками портьеры появился слуга-креол, внёсший серебряный поднос с двумя бокалами на нём, наполненными испанским вином.

– Угощайтесь, – предложил Алонзо.

– Благодарю! – Риккардо принял услужливо поданный бокал и залпом осушил его.

– Да вы, amigo, взволнованы! – воскликнул хозяин, заметив, как дрогнула его рука.

– Вы на редкость внимательны, дон Гарсия. Я не просто взволнован, я взбешён! – Сдерживать далее скопившиеся гнев и обиду Мендоса не смог.

– Что же тому послужило причиной? – невозмутимо поинтересовался энкомендеро и пригубил вино.

– Ваш отъезд в Асунсьон. Я слышал, что вы намерены устроить судьбу Джованны, – глубоко вздохнув и собравшись с силами, объяснил Риккардо.

– Намерен! А ты здесь при чём? – Глаза Алонзо округлились. – Не смей переходить границы дозволенного! – резко бросил он.

– Разумеется. Простите меня, дон Гарсия! Я позволил себе лишнее…

Хозяин милостиво кивнул коменданту.

– Так и быть, объяснись! – снизошёл он.

Мендоса встал с кресла.

– Я люблю вашу дочь… и прошу её руки.

Несколько тягостных минут дон Гарсия не отводил леденящего взгляда от незваного гостя. Затем, поднявшись из-за стола, самодовольно, с пафосом в голосе воскликнул:

– Моя дочь – красавица и умница, её невозможно не любить. Но как ты, Мендоса, посмел просить её руки?!

В ярости он отбросил бокал, тот упал и разбился. Остатки вина растеклись по роскошному ковру.

– Да, я дерзок! Но я не могу смириться с тем, что Джованна будет принадлежать другому! – выкрикнул в отчаянии Риккардо.

– Ты лишился рассудка, Мендоса! – Алонзо дрожал от гнева. – Вспомни, кто ты есть! Нищий идальго, комендант крепости, торговец рабами!

Риккардо замер: он и подумать не мог, что дону Гарсии известно о его незаконном промысле.

– Я знаю про тебя всё, щенок! – Алонзо расходился всё пуще. – Ты снюхался с португальцами! Да одно моё слово, и тебя вздёрнут на виселице! Эмиссар сам накинет петлю на твою шею!

– А не вы ли покупали у меня рабов, дон Алонзо? – Природное хладнокровие помогло Мендосе укротить пылающий в груди огонь, взять себя в руки. – Неужели забыли, что повязаны одной ниточкой? Если эмиссар узнает про меня, то недруги и завистники насладятся вашим падением.

– Ты смеешь угрожать мне! – ярился дон Гарсия.

– Отнюдь нет. Я пришёл просить руки Джованны.

– Что ты можешь ей предложить? Жизнь в захудалой крепости?

– Я могу построить дом в Асунсьоне и достойно содержать жену.

– На какие доходы? – не унимался дон Гарсия. – Те, что получены за торговлю рабами? Нечего сказать, достойное занятие для идальго, которому даже домой, в Испанию, путь заказан.

Мендоса почувствовал, что его сердце вновь сковал холод: дон Гарсия всё про него знал, значит, Джованну он теряет навсегда.

– Прочь отсюда! – гремел зычный голос энкомендеро. – Иначе я позову своих телохранителей.

Портьера слегка колыхнулась, из-за неё появились три здоровенных креола, в их силе Мендоса не сомневался. Коменданту крепости ничего не оставалось, как откланяться и незамедлительно покинуть асьенду. Скажи он ещё хоть слово, креолы тут же расправились бы с ним, а затем бросили в сельве, обвинив в убийстве индейцев.

* * *

Риккардо мчался, пришпоривая коня, не разбирая дороги. Время приближалось к полуночи. Из сельвы доносились леденящие душу звуки, издаваемые обезьянами и другими бодрствующими представителями фауны. Но Мендоса за годы пребывания в Парагвае давно свыкся с ними и не обращал на многолосую какофонию ни малейшего внимания. Наконец он натянул поводья, резко остановив коня.

– Я ненавижу тебя, Гарсия! Будь ты проклят! – в сердцах выкрикнул он, тяжело дыша и отчётливо слыша стук собственного, бешено колотящегося сердца.

Немного успокоившись, Риккардо слегка пришпорил коня, и тот неспешно тронулся с места. До Энкарнасьона у коменданта крепости было достаточно времени, чтобы как следует обдумать свои последующие действия. «Открыто выступать против Гарсии – чистое безумие, – размышлял он. – Его ублюдки прикончат меня из-за угла, и Джованна достанется какому-нибудь худосочному родовитому гранду. Надо действовать хитростью, а для этого усыпить бдительность Алонзо. Этим я и займусь завтра».

На следующий день, едва церковные колокола отзвонили терцию, Риккардо принялся сочинять послание дель Гарсии. Обладая даром красноречия, он долго и витиевато заверял энкомендеро в глубочайшем к нему почтении, заверял его в безграничной преданности, искренне сожалел о вчерашней дерзости и молил простить его. Закончив высокопарную эпистолию, он ещё раз пробежался по ней глазами. Удовлетворённый собственным сочинительством, он свернул письмо в рулон и скрепил его сургучной печатью. К посланию Мендоса присовокупил подарок – тушу оленя, подстреленного намедни охотниками.

Получив письмо, дон Алонзо поначалу и распечатывать его не хотел, а тушу оленя распорядился отдать своим работникам. Однако любопытство взяло верх, и он ознакомился с посланием Риккардо. Его содержание пролило бальзам на задетое самолюбие дель Гарсии, и он почти простил дерзкого идальго. Как известно, любовь травами не лечится[58]58
  Поговорка, популярная в средневековой Европе.


[Закрыть]. К тому же Джованна настолько хороша, что любой мужчина может потерять из-за неё голову.

* * *

Тем временем Мендоса отправился в арсенал и, разглядывая устаревшие аркебузы[59]59
  Аркебуза– гладкоствольное, фитильное дульнозарядное ружьё, один из первоначальных образцов ручного огнестрельного оружия, появившийся в первой трети XV века. Поначалу аркебуза была громоздкой, однако пуля, выпущенная из орудия конца XV века со скоростью около 300 м/сек, пробивала тяжёлый рыцарский доспех на расстоянии до 30–35 метров. В XVI веке с появлением мушкетов за аркебузами закрепляется репутация лёгких ружей малого калибра, применяемых также знатью на охоте. В европейских средневековых армиях формировались специальные полки аркебузиров.


[Закрыть], решил, что inhostemomnialicita[60]60
  По отношению к врагу всё дозволено (лат.).


[Закрыть]. В его голове созрел план, как заполучить прекрасную Джованну и наказать её несговорчивого отца. Он выбрал десяток аркебуз, в которых пороховой заряд поджигался с помощью фитильного замка. Этим оружием не пользовались последние лет десять, ибо из Испании были присланы ружья с колесцовыми замками. Сам Мендоса предпочитал (помимо эспады) пользоваться новейшим изобретением оружейников – пистолетом Puffer[61]61
  Такие пистолеты появились в конце XVI века, предположительно, в 1580 году, возможно, несколько ранее.


[Закрыть], сравнительно небольшие размеры которого позволяли носить его незаметно под колетом или жилетом – корпесуэло[62]62
  Корпесуэло – узкий безрукавный жилет, к которому часто привязали чулки тесемками.


[Закрыть].

Вдобавок к аркебузам Риккардо прикупил бочонок пороха. Приобретённое оружие он приказал своим подельникам загрузить в повозку и тщательно укрыть пустыми мешками, а сам, оседлав коня, покинул крепость в сопровождении трёх matones. Мендоса направлялся к Тимауке, кацику[63]63
  Кациками называли замиренных вождей гуарани.


[Закрыть] здешнего племени, не присоединившегося ни к одной из христианских миссий. Он знал, что Джованна была рождена от женщины-гуарани, дочери вождя этого племени. Отец не одобрял её замужества и воспринял раннюю смерть дочери как заслуженную кару бога Тупи за вероотступничество.

Небольшой отряд испанцев приближался к селению – касикасго[64]64
  Как правило, испанские хронисты и миссионеры именовали вождей гуарани касиками. Владения их называли касикасго.


[Закрыть]. Но Мендоса по опыту знал, что отряд из десяти – двенадцати индейцев охраняет касикасго, искусно скрываясь за деревьями. Не доезжая до него, он отдал своим людям приказ остановиться и спешился сам. За время пребывания в Парагвае Риккардо освоил язык гуарани и вполне мог изъясняться на нём.

– Я пришёл с миром к вашему кацику Тимауке и принёс дары! – нарочито громко произнёс он.

В подтверждение своих слов Риккардо извлёк из повозки одно из ружей и потряс им, чтобы гуарани, притаившиеся в сельве, хорошо его разглядели. Спустя мгновение, словно лесные духи, перед ним возникли два воина-гуарани.

– Мы проводим тебя к кацику, – сказал один из них.

Вскоре испанцы достигли селения, огороженного высокой деревянной стеной. Ворота распахнулись, и отряд беспрепятственно проследовал вперёд. Его тотчас окружили мужчины, вооружённые копьями.

Риккардо, обратившись к стражникам, повторил, что пришёл с миром, и показал ружьё. Гуарани охватил неподдельный восторг, ибо огнестрельное оружие являлось пределом их мечтаний. Коменданта проводили в самый просторный дом, обиталище почтенного кацика Тимауке. Хозяин встретил гостя, сидя на плетёной циновке. Испанец бросил на кацика беглый взгляд – индеец сразу ему не понравился. Полноватый, скуластый, с маленькими заплывшими глазками, он напоминал дикого поросёнка, ненароком выбежавшего из сельвы.

Тем не менее Риккардо почтительно поклонился и в третий раз сообшил:

– Я пришёл к тебе с миром и принёс десять ружей.

– Ружья заряжаются порохом? – тотчас вскинулся Тимаука, вперив поросячьи глазки в гостя.

– Да, кацик…

Тот удовлетворённо кивнул и сделал рукой приглашающий жест:

– Садись и расскажи, что привело тебя в моё селение.

Мендоса опустился на циновку напротив кацика, устроившись поудобнее, без обиняков заявил:

– Можешь получить богатую добычу и ещё с десяток ружей, исполнив мою просьбу.

Кацик был отнюдь не глуп, он сразу же догадался:

– Ты хочешь кого-то убить…

– Да, энкомендеро, отнявшего у меня любимую девушку.

– Странно об этом слышать от испанца… – Кацик усмехнулся. – Ты, христианин, хочешь убить себе подобного. Впрочем, не моё дело. Лучше обстоятельно растолкуй, что я поимею, избавив тебя от противника?

– На корабле, который покинет крепость и отправится в Асунсьон, будет много красивой одежды и домашней утвари, а также золота и, возможно, испанских реалов. Мне нужны одни женщины. Мужчин, которые их сопровождают, можешь убрать.

Кацику понравился ответ гостя. Давно он не уничтожал коварных испанцев, посягнувших на свободу индейцев и их земли.

– Если доставишь женщин в условленное место целыми и невредимыми, я дам тебе двух лошадей в полной упряжи.

Кацик задумался. Предложение испанца было весьма заманчивым.

* * *

Через несколько дней, едва забрезжил рассвет, Алонзо дель Гарсия и его дочь Джованна в сопровождении дуэний, прислуги, телохранителей и небольшого вооружённого отряда покинули асьенду и отбыли в направлении Энкарнасьона.

Когда церковные колокола отзвонили терцию, кортеж энкомендеро миновал крепость. В небольшой бухте, что в пол-лье от неё, на якоре стояло небольшое торговое судно «Vientodecola»[65]65
  «Попутный ветер» (исп.).


[Закрыть], готовое по команде дона Алонзо тотчас отправиться вниз по течению Параны.

Риккардо Мендоса, поднявшись на сторожевую башню, правым глазом прильнул к подзорной трубе, наблюдая на расстоянии, словно хищник, за своей жертвой. Он видел, как домочадцы дона Алонзо, в том числе и Джованна, погрузились в лодки и направились к судну. Когда двое телохранителей помогали девушке подняться по трапу, его охватила нервная дрожь. «Грязные полукровки, как они смеют касаться её!» – негодовал он, совершенно забыв, что Джованна точно такая же креолка, как и стражники.

Наконец люди и многочисленные сундуки со скарбом благополучно погрузились на корабль. «Поднять якорь!» – отдал команду капитан. Риккардо с башни наблюдал, как набежал vientodecola, надув паруса, и судно заскользило вниз по течению, постепенно набирая скорость.

– Это твоё последнее путешествие, Гарсия! – прошипел Мендоса, опустив подзорную трубу, и злорадно рассмеялся.

* * *

Битком набитый колонистами корабль, на котором Диего де Торрес и его подопечные покинули Асунсьон, приближался к намеченной цели. Оставался день пути. Смеркалось. Капитан приказал бросить якорь. Иезуиты, изморённые теснотой и духотой на судне, погрузились в небольшую шлюпку и сошли на берег, с удовольствием ощутив под ногами твёрдую почву. Они намеревались развести костёр и приготовить сытный ужин.

Пока несколько братьев, отличавшихся хозяйственной хваткой, хлопотали у походного котелка, Антонио и Фернандо решили прогуляться вдоль берега. За разговором друзья не заметили, как удалились от собратьев на изрядное расстояние. Сквозь сгущавшиеся сумерки Антонио неожиданно разглядел очертания плота, прибитого течением к берегу.

– Смотри, что это? – обратился он к Фернандо.

– Похоже на плот, и, кажется, на нём кто-то есть…

Иезуиты знали, что гуарани, обитатели этих диких мест, не отличались гостеприимством по отношению к колонистам, и потому поспешили к плоту. Поперёк него, раскинув руки, лежал мужчина; на его некогда белой рубашке чернела запёкшаяся кровь.

– Господи Всевышний! – в один голос воскликнули молодые иезуиты и бросились к несчастному на помощь.

К сожалению, она не потребовалась: незнакомец был мёртв. Видимо, течение Параны бросало плот с бездыханным телом от берега к берегу не менее недели. Монтойя, пристально вглядевшись в лицо бедняги, воскликнул неожиданно с жаром:

– Фернандо, ты не узнаёшь его?

Тот, растерянный, склонился над телом, затем, распрямившись, осенил себя крестным знамением.

– Не могу поверить! Это же Блас Перес Валера, он преподавал в нашем колледже. Как он попал сюда?

– Вряд ли мы теперь об этом узнаем, – резонно заметил Антонио. – Надо обо всём сообщить духовному коадъютору, а утром похоронить несчастного.

Когда Антонио и Фернандо рассказали де Торресу об их ужасающей находке, тот, потрясённый услышанным, воскликнул недоумевающе:

– Блас Валера – здесь?! И вы говорите, он мёртв?

– Да, святой отец, к сожалению, – подтвердил Фернандо.

Немного успокоившись, Диего задумался. До него доходили слухи о том, что Валера покинул Вальядолид и отправился в Кадис. Он также слышал, что на город напали англичане и сожгли прецепторию иезуитов. Блас Валера и ещё несколько монахов считались погибшими. И вот он здесь! Вернее, был в этом краю, а теперь он мёртв. Что всё это значит?..

Мысли не давали Торресу покоя. В конце концов он пришёл к выводу, что Блас Валера самовольно сложил с себя духовный сан и как частное лицо отправился в Новый Свет, точнее, в Парагвай. Зная Бласа ещё по Перу как страстного путешественника, учёного-исследователя и истового христианина, он предположил, что тот вполне мог создать миссию в самом труднодоступном месте. Но кто и за что посмел убить его? Неужели индейцы? В этом как раз Диего сильно сомневался: аборигены непременно почувствовали бы искреннее расположение Валера к ним, более того, прониклись бы доверием. Размышляя далее, де Торрес заключил, что Блас, вероятнее всего, организовал миссию в верхнем течении Параны, на границе с Бразилией, откуда постоянно совершали набеги охотники за рабами. Диего был преисполнен уверенности, что бывший иезуит защищал свою миссию до конца.

Непонятно только, как он, смертельно раненный, добрался до плота. Возможно, кто-то из гуарани помог ему, надеясь спасти своего духовного наставника. Но это всего лишь версия. Де Торрес, конечно, понимал, что вряд ли когда узнает правду о гибели соотечественника и преступление останется безнаказанным.

На рассвете тело Бласа предали земле. Духовный коадъютор прочитал заупокойную молитву. Молодые иезуиты, непрестанно осенявшие себя крестом, на похоронах по-особому явственно осознали ответственность и опасность своей миссии. Романтизм и жажду познаний в их головах потеснила необходимость прежде всего выжить в диком краю, где молодые люди могут надеяться лишь на самих себя.

До отплытия корабля оставалась пара часов. Дабы отвлечь собратьев от тягостных раздумий, Диего де Торрес произнёс наставление из духовных упражнений Игнатия Лойолы, первого генерала ордена: «Человек сотворён для того, чтобы хвалить Господа Бога своего, почитать Его и служить Ему и через то спасти свою душу. Всё же остальное, обретающееся на земле, создано ради человека, для того, чтобы помочь ему достичь цели, ради которой он сотворён. Отсюда следует, что человек настолько должен пользоваться всем созданным, насколько оно помогает ему в достижении его цели, и настолько должен от него отказываться, насколько оно ему в этом мешает. Поэтому необходимо стать настолько бесстрастным ко всем творениям, насколько это дозволено нашей свободной воле и не возбранено ей; так, чтобы мы желали скорее здоровья, нежели болезни; богатства, нежели нищеты; почести, нежели унижения; жизни долгой, нежели короткой. И подобным образом во всех остальных вещах, желая и избирая единственно то, что нас лучше ведёт к цели, для которой мы созданы»[66]66
  Перевод с латинского С. Лихаревой.


[Закрыть].

Молодые иезуиты со всем тщанием внимали словам наставника. Увы, ни они, ни коадъютор не ведали, что в миссии Сан-Мигель погибли их бывшие братья, Педро де Аньяско и Хуан Гонсало де Руис. Монахи вместе с Бласом покинули Кадис и отправились в Парагвай проповедовать среди гуарани. Благородный порыв миссионеров завершился трагически: они были убиты Риккардо Мендосой и его головорезами.

* * *

В то же самое время корабль «Vientodecola», принадлежавший Алонзо дель Гарсия, стоял на якоре близ берега на расстоянии в пол-лье от иезуитов. Почти вся команда спустилась на берег. На корабле под охраной отца, телохранителей-креолов и капитана расположились на ночлег Джованна, её кормилица и дуэньи. Казалось, ничто не предвещало беды. Ни корабельной команде, ни пассажирам было невдомёк, что по берегу за ними неотступно следует отряд гуарани, привыкших к дальним переходам по сельве.

Теперь индейцы затаились в прибрежных дебрях в ожидании, когда испанцы улягутся спать. Тимаука отправил с отрядом своего старшего сына, Папилоче, который успел стяжать в племени воинскую славу. Наследник кацика приказал своим людям разделиться на две группы. Одна из них должна обезвредить спустившихся на берег матросов. Для гуарани, способных бесшумно передвигаться по сельве, эта задача не представляет труда. Другой группе, вооружённой трубками с ядовитыми стрелами, следует незаметно подплыть к судну, снять дозорных, подняться на палубу, убить всех мужчин, а женщин доставить Тимауке в условленное место. Захват богатого корабельного груза, ценных трофеев довершит Папилоче со своими приближёнными.

И вот сумерки окутали сельву. Испанцы, отужинав, расположились на берегу на ночлег, наскоро разбив изрядно потрёпанный походный шатёр. Часового выставили, скорее, по привычке, так как были уверены в полной своей безопасности: ведь индейцы давно замирены. Да и кто осмелится напасть на людей самого энкомендеро? Про Папилоче, старшего сына почтенного кацика Тимауке, белолицые до сих пор знать не знали, ведать не ведали.

Молодой гуарани бесшумно, словно призрак, возник из-за дерева и пустил смертоносную стрелу в дозорного. Та угодила испанцу в плечо. Раненый охнул, затем дёрнулся несколько раз и замер. Гуарани, довольный, усмехнулся: шаман его племени ещё не разучился изготавливать ядовитое снадобье, моментально парализующее жертву, будь то человек или животное. Индеец подал условный знак соплеменникам, они появились из сельвы и окружили шатёр, в котором спали испанцы.

Тем временем к кораблю, оседлав ствол срубленного дерева, приблизились трое индейцев, также вооружённые трубками с ядовитыми стрелами-шипами. По-обезьяньи легко и быстро, они вскарабкались на палубу. Не успели несущие вахту телохранители дона Алонзо сообразить, что происходит, как тела их были парализованы.

Ночь выдалась душной, дон Алонзо не мог заснуть. Покинув каюту, он вышел на палубу, облачённый в просторную рубашку и неизменные. кожаные штаны – любимую одежду, которую не согласился бы сменить на самый модный наряд. Впрочем, относительно модный, поскольку информация об изысках европейских кутюрье доходила до Парагвая с большим опозданием.

Проходя мимо каюты дочери, дон Алонзо услышал раскатистый храп дуэньи Дельмиры, которую за глаза называл Гаргульей[67]67
  Гаргулья (горгулья) – драконовидная змея, обитавшая якобы во Франции, в реке Сене. Она с огромной силой извергала воду, переворачивая рыбацкие лодки и затопляя дома. Изображения гаргулий часто украшали готические храмы.


[Закрыть]. Драконовидную змею пожилая наставница Джованны напоминала хозяину и характером, и внешностью. Приоткрыв дверь, он увидел при блёклом свете догоравшей свечи мирно спящую дочь; рядом притулилась кормилица, дуэньи улеглись подле двери на тюфяках. Гаргулья сладко всхрапнула, дон Алонзо, сдержав смех, прикрыл дверь.

Из трюма на палубу вела небольшая лестница, едва энкомендеро ступил на неё, как его обдало внезапно набежавшим ветерком. Не подозревая о грозившей опасности, Гарсия поднялся наверх. Бледная луна освещала палубу. Энкомендеро едва не споткнулся о телохранителей, раскинувшихся на дощатом настиле в неестественных позах. Не успев подумать, что случилось, он почувствовал укол в шею. Дон Гарсия машинально схватился за рану, пальцы нащупали отравленный шип. Он хотел закричать, позвать на помощь, но язык будто одеревенел. Сознание его помутилось, и энкомендеро рухнул на палубу, как подкошенный.

* * *

Первой проснулась Гаргулья и, увидев перед собой индейцев, возопила:

– Прочь отсюда, нечестивцы! Как вы посмели нарушить сон моей госпожи?

Папилоче усмехнулся: он в отличие от своего отца владел языком колонизаторов и прекрасно понял возвысившую на него голос страхолюдную служанку. Тотчас проснулись, заголосили и запричитали остальные женщины, с ужасом глядя на непрошеных гостей. Только Джованна, не успев прийти в себя после сна, будто оцепенела.

Папилоче что-то выкрикнул на своём гортанном наречии – его подельники мигом ринулись к женщинам. Они схватили их, невзирая на крики, сопротивление и укусы. Гаргулья исхитрилась так вцепиться зубами в руку обидчика, что тот взвился от боли.

Джованна со слезами звала отца на помощь. Папилоче приблизился ней и произнёс на ломаном испанском:

– Твой родитель отправился к праотцам.

– Ты убил моего отца? – Джованна, задрожав, с ужасом глянула на индейца.

Папилоче схватил девушку за подбородок, приподняв его. Та невольно умолкла.

– Твой отец пришёл на нашу землю со злым умыслом, – гневно произнёс сын кацика. – Если бы ты не была дочерью моей сестры, которую он погубил, я убил бы тебя.

Девушка знала, что её давно умершая мать была дочерью одного из вождей гуарани. От неё Джованна унаследовала смуглую кожу и необычный разрез глаз. Неужели перед ней её дядя? Она попыталась дерзко ответить родственнику, но он ещё сильнее сжал её подбородок, не позволив племяннице возразить ему.

Женщин связали, заткнули рты кляпами и вынесли на палубу. Джованна увидела мёртвых отца и телохранителей. В этот момент девушке показалось, что жизнь её кончена.

* * *

Тимаука встретил своего сына в условленном месте. За ним следовал отряд, нагруженный добычей.

– Где женщины? – коротко спросил кацик Папилоче.

Тот приказал привести их. Тимаука приблизился к пленницам, стараясь разглядеть каждую как можно лучше.

– Старые, – указал он жестом на кормилицу и дуэний. – А это она? – Тимаука кивнул в сторону Джованны.

– Да, отец, – подтвердил Папилоче.

Кацик приказал развязать Джованну. Та, гордо выпрямившись, стояла перед вождём гуарани, не подозревая, что видит родного дедушку.

– Она похожа на мою дочь, – помолчав, заметил кацик, – те же глаза, цвет кожи…

После того как отец удовлетворил своё любопытство, Папилоче велел опять связать Джованну.

– Отправляйся с добычей в селение, – распорядился кацик, обращаясь к сыну. – Женщин я доставлю сам.

– Отец, ты слишком доверяешь испанцам, – возразил было Папилоче, но Тимаука жестом остановил его.

– Если мне суждено умереть, ты займёшь моё место. А теперь я хочу получить обещанных лошадей.

Папилоче понял, как непросто ему переубедить отца: ведь лошадь в полной упряжи – неслыханное богатство для любого гуарани. Однако он не отступил и добился от отца согласия не рисковать. Пусть Мендоса сам приходит в селение, приводит обещанных лошадей и забирает женщин, которых за деньги всё равно с рук не сбудешь.

Отряд под предводительством Тимауки двинулся в касикасго. В пути, обдумав предстоящую сделку с испанцем, кацик пришёл к выводу, что продешевил. В конце концов, девушка – его внучка, которую он почти даром отдает чужеземцу. Да если бы не его содействие, комендант крепости ни за что не получил бы столь лакомый кусочек. На подходе к селению Тимаука решительно настроился просить у испанца ещё одну лошадь. Кстати, об авансе – десяти аркебузах – он благополучно забыл.

* * *

Мендоса с отрядом своих matones ещё с вечера прибыл в гарнизон, где намеревался встретиться с кациком.

– У меня есть сведения, – сообщил командиру, – что гуарани захватили знатную сеньориту и разграбили её имущество. Возможно, какой-то вождь намеревается сделать её своей женой…

– Какая дерзость, дон Риккардо! – вскипел начальник гарнизона. – Это неслыханно – пленить белую женщину! Что ни говорите, а якобы замиренные и поклоняющиеся Деве Марии гуарани в душе остаются сущими дикарями, – убеждённо заявил он.

– Вот именно, и поэтому наш долг освободить молодую сеньориту.

– Разумеется, дон Риккардо! – с жаром согласился офицер. – Я с удовольствием подстрелю с десяток гуарани! Аркебузы, полученные в прошлом году, в полном порядке.

Следовательно, отметил Мендоса про себя, он очень кстати выписал в своё время из Асунсьона новое оружие для гарнизонов. Часть устаревших аркебуз комендант крепости отдал Тимауке в качестве задатка. Обошлись они, правда, в кругленькую сумму, но нетрудно наверстать упущенное с торговли рабами. Есть, кроме того, надежда поживиться богатством заклятого врага Алонзо де Гарсия.

Риккардо намеревался не только освободить Джованну, но и безжалостно расправиться с гуарани. Тимаука и Папилоче слишком много знали, так что их судьба была предрешена. Комендант был уверен, что сын вождя с добычей отправится в селение, а в гарнизон в сопровождении немногочисленных воинов явится самолично кацик. И вот теперь он с нетерпением поджидал индейцев, затаившись с небольшим отрядом аркебузиров в сельве на подступах к гарнизону. Мысли о Джованне вызывали у Мендосы чувство упоения: ещё немного, и она будет принадлежать ему.

Тимаука в назначенное время не явился, а командир гарнизона усомнился в достоверности сообщения Риккардо.

* * *

Мендоса в бешенстве метался по гарнизону. Он уже учинил разнос командиру за какую-то ничтожную провинность, хотя, по сути, придраться было не к чему: в воинской части соблюдался полный порядок. Выпустив пар, Риккардо уединился в кордегардии[68]68
  Кордегардия – помещение для караула, охраняющего крепостные ворота. Обычно располагалось у входа или выхода из них, рядом с самими воротами, нередко было приспособлено для обстрела из него (через бойницы) пространства под воротами. Является разновидностью фортификационных сооружений.


[Закрыть] со своим помощником Ансельмо Эрнандесом.

– Чёрт бы подрал этого хитроумного кацика! – ярился Мендоса. – Теперь я должен идти к нему на поклон! Неужели он что-то заподозрил?..

– Не исключено, – предположил Ансельмо, наполняя чашу вином. – Выпейте, дон Риккардо. Вам надо успокоиться и подумать, что предпринять дальше.

– Я в бешенстве и не в состоянии о чём-либо думать! – не унимался Риккардо.

– Охладите свой пыл, иначе не получите Джованну, – резонно заметил помощник. – Ведь яснее ясного: эту экспедицию вы задумали ради обладания дочерью Алонзо дель Гарсия, которого прежде следовало уничтожить. Не так ли? – Кабальеро[69]69
  Кабальеро – в Испании в X–XVI вв. дворянин или родовитый человек, нёсший военную службу в кавалерии. Кабальеро обладали рядом привилегий, даруемых дворянству. Позднее этот термин стал использоваться в качестве вежливого обращения к мужчине в испаноязычных странах.


[Закрыть] устремил пристальный взгляд на своего патрона.

Мендоса залпом осушил чашу с вином.

– Ты слишком умён, Ансельмо!

– Я рад, что вы наконец это оценили, – хладнокровно констатировал Эрнандес. – Итак, что вы намерены делать?

– Отправлюсь в касикасго гуарани с двумя лошадьми и заполучу наконец Джованну, а в придачу её злобных дуэний. Затем прикажу осадить поселение и спалить его дотла.

– Отлично! – скептически воскликнул Ансельмо. – По моим сведениям, в касикасго проживают не менее пятисот гуарани. И Папилоче, сын кацика, отличается незаурядным умом. Не сомневаюсь, именно он отговорил отца идти в гарнизон.

– Сдаётся мне, ты преувеличиваешь способности индейца, – усомнился Мендоса.

– Возможно, однако factasuntpotentioraverbis[70]70
  Факты сильнее слова (лат.).


[Закрыть], – глубокомысленно изрёк Ансельмо.

– Перестань наконец умничать! – возмутился Мендоса. – Если у тебя есть идея, то говори!

Ансельмо наполнил свою чашу вином и глубокомысленно воззрился на своего патрона.

– Недавно вы получили три бочки португальской мадеры…

Риккардо округлил глаза.

– И что, ты хоть знаешь, в какую сумму они мне обошлись?

– Догадываюсь… Но что вам дороже, мадера или девушка? – вкрадчиво поинтересовался Ансельмо.

– Зачем ты спрашиваешь, если знаешь ответ заранее! – возмутился Риккардо.

– Тогда присовокупите их к обещанным лошадям. Индейцы непременно перепьются. Если в вино добавить ещё сонного зелья…

– Если ты избавишь меня от кацика и его сына, а лучше – от всего касикасго сразу, – нетерпеливо прервал кабальеро Мендоса, – обещаю тебе щедрую награду.

– Вы знаете, как я уважаю вас, дон Риккардо, – спокойно продолжил Эрнандес, – и всегда служил вам верой и правдой…

– Тысяча реалов – хорошая награда за твою верность! – подытожил Мендоса. – Ты согласен со мной?

– Разумеется, дон Риккардо. – Ансельмо Эрнандес почтительно поклонился.

* * *

На следующий день Риккардо Мендоса отправился в селение гуарани. Он самолично правил повозкой, в которой лежали три бочки отменной мадеры, сдобренной стараниями Ансельмо сонным зельем. За повозкой следовали две пристяжные лошади в полной упряжи и под седлом, как было обещано кацику. Мало того, под седлами виднелись стёганые вальтрапы[71]71
  Вальтрап (итал. gualdrappa) – толстое суконное покрывало под седлом или иногда поверх седла. Вальтрапы могут изготавливаться из хлопчатобумажной ткани, меха и других материалов.


[Закрыть] из цветной атласной ткани, отороченные мехом опоссума[72]72
  В 1553 году в книге «Хроника Перу» Сьеса де Леона даётся первое упоминание и описание опоссума: «Так как ущелья уж очень непроходимые, в них водится много животных, и крупные львы, а также есть животные, похожие на маленькую лисицу, с длинным хвостом и короткими лапами, бурой окраски, да и голова, как у лисицы. Я видел однажды одну из них, и возле нее было семь детенышей, и так как она услышала шум, то открыла сумку, природой размещенную у неё на собственном брюшке, и она очень быстро собрала детенышей, убегая с большим проворством, так что я испугался за ее существование – будучи такой маленькой, бежать с такой ношей – и таки убежать. Называют это животное чуча [Chucha]».


[Закрыть].

Воины, охранявшие ворота, впустили гостя в селение, ибо были предупреждены Папилоче о его возможном прибытии. Сын кацика внимательно осмотрел повозку, лошадей (они привели индейца в неописуемый восторг), а затем, указав на бочки, спросил:

– А это что?

Мендоса, дабы не вызвать подозрений, старался вести себя дружелюбно, держаться непринуждённо.

– Я привёз отличное вино. Ведь всё у нас удалось на славу, поэтому, думаю, стоит отметить это событие. Выпивки хватит на всех. – Папилоче, смущённый неслыханной щедростью испанца, невольно насторожился, а тот продолжал разглагольствовать: – Вы оказали мне неоценимую услугу, и теперь наши судьбы связаны одной нитью. Мне искренне захотелось отблагодарить тебя и твоих воинов.

Сыну кацика польстило уважительное отношение к нему испанца, но он постарался не подать вида.

– Хорошо, идём в дом, – пригласил он гостя. – Вождь ждёт тебя.

* * *

Тимаука при виде испанца приосанился, показывая, что именно он хозяин положения и гостю придётся с этим смириться. Риккардо прекрасно это понимал и не намеревался идти с кациком на конфликт. Напротив, он почтительно поклонился и произнёс: