Текст книги "Город богов"

Дон Карлос расхаживал по кабинету, намеренно затягивая приём иезуита. Он размышлял: какой линии поведения придерживаться? Сказать, что слышал о папской булле и ожидал прибытия миссионеров? Или всё же сделать вид, что не в курсе последних событий, касающихся ордена иезуитов и его непомерных аппетитов? Остановился на последнем варианте. Он не стал переодеваться к приёму гостя. Впрочем, и обыденный его костюм смотрелся роскошно. Приталенный колет из золотистого бархата украшали серебряные пуговицы и кружевные манжеты; шею обрамляла горгера – гофрированный воротник; модные брагетты, короткие штаны набитые ватой, сшиты из такой же ткани, что и колет; стройные ноги обтягивали молочного цвета чулки; остроконечные туфли из бежевой мягчайшей кожи с серебряными пряжками достойны всяческих похвал. Модный гардероб эмиссар предпочитал выписывать из Мадрида, откровенно брезгуя носить одежду, изготовленную местными мастерами.

…В кабинет вошёл де Торрес. Эмиссар окинул визитёра пытливым взглядом: перед ним стоял зрелый мужчина, явно наделённый умом и недюжинной физической силой. Седые, коротко остриженные волосы, выбившиеся из-под чёрной биретты, придавали иезуиту благородный вид. Его традиционное одеяние невольно навело эмиссара на мысль, что гость чем-то похож на чёрного мудрого ворона. В свою очередь, де Торрес также изучал эмиссара. В какой-то момент взгляды мужчин скрестились, и каждый интуитивно почувствовал силу оппонента. Эмиссар выдавил подобие улыбки, решив разрядить обстановку.

– Господин де Торрес, я приветствую вас в Асунсьоне, – произнёс он, намеренно обращаясь к иезуиту, как к светскому лицу. Того, в свою очередь, это ничуть не смутило. Напротив, коадъютор понял, что эмиссар пребывает в замешательстве. – Прошу вас, присаживайтесь! – Дон Карлос жестом указал на массивное кожаное кресло.

– Благодарю вас, – произнёс де Торрес, усаживаясь, и похвалил: – Отличное кресло.

– Изготовлено здесь, в Асунсьоне, в кожевенных мастерских. Гуарани могут отменно работать под присмотром…

От внимательного и чуткого де Торреса не ускользнуло, что во время разговора эмиссар не раз делал краткие паузы, собираясь с мыслями. Это подтвердило догадку: дон Карлос знал о его прибытии и отнюдь не рад этому. Иезуит понимал: папская булла наделяет их будущую миссию практически неограниченной властью, что, безусловно, не может понравиться эмиссару, до сего дня считавшему себя хозяином Парагвая. Мало того, документ обязывает любого католика оказывать содействие де Торресу. Духовный коадъютор решил не провоцировать де Сапатегу, быть благоразумным и предельно вежливым, ибо на данный момент нуждался в поддержке здешней власти.

– Я хотел просить вас о помощи, дон Карлос, – признался иезуит.

Эмиссар уже мысленно прикидывал, сколько потребовать золотых дублонов с иезуита за оказанную услугу.

– Разумеется, я готов помочь святой церкви, как всякий добропорядочный христианин, – склонив голову в знак согласия, произнёс он.

– Мне и моим собратьям необходимо добраться до крепости Энкарнасьон.

При этих словах эмиссар вздохнул с облегчением: земли вокруг Энкарнасьона сплошь поросли девственными лесами. Единственная миссия, которая там была основана с огромным трудом, принадлежит доминиканскому ордену. Намерение иезуита отправиться туда разрешило все сомнения и опасения де Сапатеги. Он воспрял духом.

– Лучше всего это сделать водным путём. Местные земли сильно заболочены, да и проводники порой ненадёжны, – со знанием дела заметил эмиссар. – Я прикажу предоставить судно в ваше распоряжение, оно и доставит вас в Энкарнасьон, – пообещал он. – Вы пройдёте вниз по течению реки Парагвай, а затем Парана приведёт вас прямо к крепости. Путешествие займёт дней пять, не больше…

– Благодарю вас. Не хочу злоупотреблять вашей щедростью, но нам ещё понадобиться провизия. Serva me, servabo te.

Эмиссар кивнул, он прекрасно разбирался в латыни.

– Вы получите всё, что необходимо, дабы добраться до Энкарнасьона, – заверил он. – Но всему своя цена. Я также отпишу тамошнему коменданту крепости, дабы Риккардо Мендоса оказывал вам всяческую помощь.

Де Торрес улыбнулся, другого ответа он и не ожидал.

– Argumentum argentarium, – как бы невзначай бросил он и дружелюбно улыбнулся.

Словом, иезуит и эмиссар прекрасно поняли друг друга, решив совершить товарообмен. Один, как представитель власти, мог предоставить судно и провизию на первое время, а также составить протекцию; второй – щедро оплатить услуги.

Де Торрес возвращался в странноприимный дом, вполне удовлетворённый визитом, так как получил то, что хотел. Правда, казённых денег, выданных прокуратором и адмонитором, несколько поубавится. Он ещё раз мысленно проанализировал разговор с эмиссаром, придя к выводу, что за показным спокойствием и непринуждённой светской беседой тот затаил ненависть. Диего подумал, что полезно было бы заиметь в резиденции своего осведомителя, который сможет регулярно отправлять в новую миссию денунциации – тайные донесения.

После ухода иезуита дона Карлоса посетили точно такие же мысли. Но кого из окружения де Торреса можно завербовать? Молодые иезуиты преисполнены надежд и веры, вряд ли кто-то из них польститься на деньги.

* * *

Ознакомившись с городом, миссионеры отправились в Сан-Хавьер, миссию, организованную францисканцами пятнадцать лет назад примерно в десяти лигах от города. Диего де Торресу хотелось увидеть её воочию. Он попросил у францисканцев несколько повозок и в компании своих подопечных отправился в путь. К тому времени у духовного коадъютора уже имелся опыт организации миссий в Перу, а также налаживания в них духовной жизни индейцев. Ещё в Риме он обстоятельно обдумал, какими именно станут новые редукции, но всё же как человек, жаждавший познаний, всегда был готов поучиться у других монашеских орденов.

Иезуиты покинули Асунсьон на рассвете, едва церковные колокола отзвонили приму, возвестившую о начале дня. Они сели в повозки и направились по дороге, петлявшей вдоль реки Парана и ведущей на юго-запад, к Сан-Хавьеру.

Иезуиты достигли францисканской миссии поздно вечером. Крепостные ворота уже были затворены. Южные миссии часто подвергались нападениям охотников рабами с территории Аргентины, поэтому францисканцам приходилось соблюдать предельную осторожность и даже обучить военному ремеслу мужчин-гуарани.

Не успели путешественники покинуть свои повозки и приблизиться к воротам, как раздался резкий окрик на ломаном испанском языке:

– Стойте там, где стоите, иначе я прикажу лучникам стрелять!

Диего де Торрес, вскинув голову, обнаружил на деревянной крепостной стене воинственного человека, по всей видимости, коррехидора или альгвазила из местных гуарани. Окружавший его отряд лучников пребывал в боевой готовности и мог в любой момент сразить непрошеных гостей по приказу своего командира.

– Я монах-иезуит Диего де Торрес! Хочу видеть Педро Агуаду, руководителя вашей миссии.

– Хорошо, я доложу о вас патеру, – сказал, подумав, командир гуарани. – А кто рядом с вами? – Он жестом указал в сторону молодых иезуитов.

– Мои помощники. Мы прибыли на землю Парагвая, чтобы организовать новую миссию. Но прежде я надеюсь переговорить с патером.

Ждать иезуитам пришлось недолго. Вскоре крепостные ворота отворились, и они беспрепятственно проследовали на территорию миссии. Молодых иезуитов проводили в специально отведённую хижину, Диего де Торреса – в дом патера.

Антонио Монтойя с удовольствием отметил чистоту и порядок в помещении, куда его привели с собратьями, не в пример той хижине, в которую он заглянул в Япейю. Хотя про себя он подумал: вряд ли гуарани во францисканской миссии обитают в столь комфортных условиях. Здесь было всё необходимое: двухъярусные кровати с чистыми тюфяками, набитыми душистыми травами; длинный деревянный стол, вокруг которого стояли с десяток грубо сколоченных табуретов. В углу виднелся массивный сундук для вещей.

Не успели путники разместиться, кто где, как женщины-гуарани принесли им ужин: суп из кукурузной крупы с луком, приправленный молоком. Изрядно проголодавшиеся собратья дружно и с удовольствием приступили к трапезе, черпая деревянными ложками золотистое варево и смачно жуя ещё тёплый, недавно испеченный маисовый хлеб. На второе женщины подали тушеный маис, а на десерт – напиток «кана», приготовленный из сахарного тростника и меда.

После сытного и вкусного ужина все сразу улеглись спать. Завтрашний день, как ожидалось, будет весьма напряжённым: иезуитам предстояло сопровождать своего духовного коадъютора и вникать во все тонкости обустройства францисканской миссии.

Тем временем Диего де Торрес и Педро Агуадо не могли наговориться после долгой разлуки. Пожилой францисканец с теплом вспоминал о Хосе де Акосте и был рад услышать, что тот преподаёт в колледже Вальядолида. Монахи за ужином и чашами освежающего парагвайского напитка «йерба мате» поговорили о своих общих знакомых, вспомнили прежние времена в Перу. Наконец Педро Агуадо задал прямолинейный вопрос:

– Признайтесь, Диего, ведь вы неспроста навестили меня, да ещё в сопровождении своих братьев?

Иезуит отпил йербы, поставил чашу на стол и открыто глянул в глаза францисканца.

– Разумеется. В ближайшие дни я намерен отправиться в Энкарнасьон, на земли terra di querra. Там предстоит основать редукцию, которая станет отправной точкой для ордена. По моим соображениям, лет через десять вокруг Энкарнасьона должно располагаться не менее пяти-шести редукций.

Францисканец был прекрасно осведомлен, как прочно иезуиты обосновались в Перу, оттеснив августинцев, францисканцев и даже доминиканцев на второй план.

– На то вами получено благословение Ватикана, не так ли?

Де Торрес улыбнулся.

– Безусловно, дорогой друг. Я получил соответствующую буллу, увенчанную печатью Папы Климента VIII.

– Ещё в Лиме вы мечтали о государстве иезуитов. Я помню ваши рассуждения на этот счёт. Значит, вы сумели убедить генерала Аквавиву, а тот, в свою очередь, – понтифика?

– Да, и поэтому я прибыл в Парагвай. Но должен признаться, что понтифик пока не решился предоставить Парагваю статус государства иезуитов, ведь здесь находятся также миссии францисканцев и доминиканцев.

Агуадо промолчал. Он не сомневался, что со временем, лет через десять, а может, и раньше, понтифик (ныне здравствующий или его преемник) непременно подпишет такой документ, Парагвай перейдёт в руки ордена иезуитов. И что тогда? Вероятнее всего, миссии доминиканцев будут закрыты. А вот ему, францисканцу, для пользы дела следует найти общий язык с иезуитами.

– Завтра я ознакомлю вас с миссией, Диего. Уже поздно, пора спать. – Хозяин поднялся из-за стола, гость последовал его примеру.

Педро Агуадо провёл бессонную ночь, размышляя о будущем Парагвая, напористой решимости иезуитов закрепиться на его землях и о судьбе своей миссии, на создание которой орден потратил колоссальную сумму не только золотых реалов, но и человеческих жизней.

* * *

Из путевого дневника монаха-иезуита Антонио Монтойя

Во францисканской миссии Сан-Хавьер о распорядке дня её обитателей оповещал церковный колокол. Первый его удар разносился далеко по округе ранним утром. Гуарани просыпались, одевались и, наскоро поев, что бог послал, собирались на центральной площади. Посреди её красовалось изображение Пресвятой Девы. Как заверяли пастор-францисканец Педро де Агуадо и его помощник викарий, подобным наглядным образом они успешно прививают индейцам духовные знания.

После того как индейцы заполнили площадь, началось богослужение, хотя и необычное в восприятии европейца. В молитве люди просто взирали на небо. Религиозное действо завершал крестный ход, впереди процессии несли небольшое изваяние Пресвятой Девы.

Обойдя несколько раз площадь с молитвами и музыкальным сопровождением, гуарани, построившись в колонны, отправлялись на работу в поле под звуки барабанов и флейт. За ними неусыпно наблюдали, вылавливая нерадивых, инспекторы-францисканцы и соглядатаи-гуарани. Возвращались индейцы в миссию также под пение бодрых песен, снова собирались на площади и совершали крестный ход. Под звон церковных колоколов гуарани распускали.

Всё в миссии было пронизано символикой и культом. Даже в самый обыденный, рутинный труд в поле вклинивались всевозможные символические обряды. И это для того, чтобы побуждать индейцев к полной самоотдаче, чтобы они знали и помнили: за ними с небес наблюдают Господь Бог и Пресвятая Дева Мария.

Стоявший во главе миссии Пабло де Агуадо, патер-францисканец, полностью посвящал себя духовному культу. Молодой викарий считался его помощником и руководил хозяйственными делами. У него, в свою очередь, также были помощники, молодые францисканцы-инспекторы.

Патер обычно показывался индейцам только во время богослужения. В другое время он общался с ними через должностных лиц – коррехидоров и альгвазилов. Избирали их ежегодно открытым голосованием из местного населения, но по спискам патера. В результате те и другие оказывались целиком зависимыми от викария, который мог отменять любые их распоряжения и отдавать новые. Под его неусыпным контролем каждое утро распределялась работа на день.

Патер еженедельно выслушивал исповедь, которая для индейцев была обязательной, он же вершил суд. К нерадивым или проштрафившимся работникам применялись санкции: выговоры с глазу на глаз и публичные, порка кнутом, тюремное заключение и самое страшное наказание – изгнание из миссии. Гуарани настолько привыкали к сложившемуся образу жизни, что не могли представить иное существование.

Патер и викарий жили обособленно от работников-поселенцев. Видя того и другого облачёнными в богатые одежды среди воскурений, индейцы, склонные к мистификации, воспринимали их как высшие существа.

Земельные владения францисканской миссии делились пополам: одна половина – тупамба, что означает Божья земля, и вторая – абамба, то есть личная земля. Первая обрабатывалась гуарани коллективно. Труд на общинной земле был обязательным для всех индейцев, включая коррехидора, альгвазила и ремесленников. Зерновые культуры, основополагающие для экономики миссии, сеялись на общинной земле. Абамба, расчленённая на небольшие наделы, распределялась между семьями гуарами.

Как правило, земельный участок индеец получал, собравшись жениться, передавать его по наследству не дозволялось. Если после смерти кормильца оставались вдова и дети, надел отходил в общий фонд, а семью на своё содержание брала миссия. Освоение частной земли, возделывание на ней сельскохозяйственных культур и сбор урожая – все процессы до мелочей контролировались и регулировались викарием. Семена для посадки и рабочий инвентарь выделялись из общественных фондов.

Меня поразила запущенность личных участков, в то время как общественные земли были тщательно возделаны. Францисканцы жаловались на безразличие индейцев по отношению к собственности, ибо те предпочитали получить наказание за плохо возделанный участок и жить на общественные запасы. По несколько раз подряд гуарами могли попросту съедать выданный им семенной материал и приходить к коррехидору за новыми семенами и хорошей поркой. Францисканцы, считавшие установленный ими уклад безупречным, сетовали на якобы детский характер индейцев.

Миссия владела стадами лошадей и быков, которые паслись в пампасах. Общинные быки выделялись индейцам в пользование для обработки личных участков. Нередко гуарани хитрили: получив общественного быка, разделывали его на мясо. Затем работник приходил с виноватым видом к коррехидору и рассказывал историю о том, что бык потерялся и он в этом не виноват. За подобную провинность индейцу назначалась порка на площади у позорного столба. Но даже такое наказание не могло отучить индейцев от подобных хитростей и уловок. И это при том, что мясо общественных быков раздавалось жителям миссии два раза в неделю. В назначенный день они отправлялись на склад, где кладовщик вызывал всех поименно и выдавал каждому по равному куску мяса на человека. Подобным образом индейцы снабжались чаем.

Достойного уровня достигли развивающиеся в миссии всевозможные ремесла. Здесь я увидел каменщиков, оружейников, мельников, художников, ювелиров и горшечников. Мастерски были сложены печи для обжигания извести; мельницы приводились в движение лошадьми и людьми. В миссии отливались колокола, печатались книги на иностранных языках, которые затем отправляли в Старый Свет и продавали там с большой выгодой.

Все произведенные товары и продукты питания поступали на склады, где работали обученные письму и счету индейцы. Часть «плодов» коллективного труда доставалась населению. Рулоны ткани, например, делились на равные отрезы и раздавались поочерёдно: девочкам и мальчикам, мужчинам и женщинам. Понятно, что население одевалось однообразно. Раз в год каждая семья получала нож и топор. Наведался я также в дубильные и башмачные мастерские, благо, что францисканцы располагали огромными стадами. Шерсть раздавалась женщинам на дом, где они пряли пряжу.

По контрасту с жилищами индейцев местная церковь, впрочем, как и в Япейю, поражала своей роскошью. Построенная из камня и богато украшенная, она вмещала до пятисот человек; стены её отделаны блестящими слюдяными пластинами, алтари – золотом. Правда, своеобразных росписей, как в Япейю, я не заметил.

Миссию окружали высокая стена и ров. Ворота бдительно охранялись: без пропуска въезд и выезд запрещались. Общение между индейцами различных миссий не допускалось. И в этом мы смогли убедиться воочию. Никто из гуарани, кроме военных и пастухов, не имел права ездить верхом. Все средства передвижения– лодки, каноэ, повозки – принадлежали общине.

Браки заключались два раза в год на торжественной церемонии. Выбор жены или мужа контролировался патером. Если юноше или девушке кто-то приглянулся, это доводилось до сведения Педро де Агуадо, а потом от его имени сообщалось заинтересованной стороне. Однако, как я выяснил, патер не всегда считался с чувствами влюблённых. Имел место случай, когда несколько молодых пар совершили дерзкий побег из миссии. Только после долгих переговоров и согласия патера на их женитьбу беглецы вернулись.

Детей в миссии появлялось на свет много. Однако францисканцы всерьёз были обеспокоены снижением численности населения: смертность всё-таки превышала рождаемость. И это несмотря на то что в миссии был устроен госпиталь.

В миссии я впервые попробовал чудодейственный напиток «йерба мате». Йерба (Ilex paraguariensis, лат.) – вечнозеленое дерево или кустарник, из листьев и стеблей которых изготавливают порошок для напитка. Рассказывают, что будто бы почти семьдесят лет назад конкистадоров, моих соотечественников, познакомили с этим растением индейцы-гуарани. Вряд ли первопроходцы смогли бы самостоятельно открыть его целебные свойства. Тем более что их первые поселения и миссии были основаны вблизи реки Парагвай, а это сто лье от мест произрастания йербы.

Гуарани научили конкистадоров приготавливать живительный порошок, протаскивая листья сквозь пламя и таким способом слегка подвяливая их. Затем листья измельчали и заливали кипятком. Трудно представить, что европейцу вдруг могло прийти в голову обращаться с незнакомым растением подобным образом да ещё употреблять в пищу.

Гуарани называют йербу травой бога Тупи. Приготовленный напиток они заливают в специальные сосуды, выдолбленные из тыквы, так питьё долго сохраняет свои замечательные свойства. Используют йербу индейцы в лечебных и магических целях.

Согласно их поверьям, у этого растения есть душа, принадлежавщая некогда прекрасной индеанке. Существует много вариантов трогательной легенды. Я записал её в пересказе одного альгвазила-гуарани: «Однажды некий почтенный старик постучался в дверь дома Караи, который в те времена был мужчиной, и попросил разрешения переночевать. Дочь Караи с радостью принялась ухаживать за гостем. Наутро, прощаясь, незнакомец признался Караи, что он является посланником бога Тупи, и добавил:

– Тупи хочет отблагодарить твою прекрасную и заботливую дочь за оказанное мне гостеприимство. Он превратит её в кустарник, чтобы в будущем она не знала горя и не умерла, как обычные люди. Твоя дочь обретёт бессмертие.

Так и случилось. С тех пор девушку стали называть Ка'а – йерба мате. Много плохого и хорошего произошло за это время, но дочь Караи до сих пор жива. Ведь её срезают, а она вырастает заново, молодая и красивая, как прежде. Йерба мате – это бессмертная душа гуарани. А гуарани – сущность земли, на которой растёт йерба».

Признаться, мне, как просвещенному человеку, благодарность Тупи представляется весьма сомнительной: превратить человека в растение за доброту и ласку! Отчего он не подарил девушке вечность другим способом? Нет, сложно всё-таки понять индейцев…

Я записал и более древнюю версию мифа, которую мне также поведал альгвазил: «Давным-давно по землям Парагвая прошел святой человек и пророк. В разных областях люди нарекли его многими именами. Так, в Парагвае он Паи Суме или Паи Чуме. Этого светловолосого человека, явившегося издалека, знают и все гуарани. Для них он Паи Суме, Тхоме Марангату, Аваре Чуме Марангату. Он тот, кто научил индейские племена возделывать землю, охотиться, рыбачить, собирать плоды дикорастущих деревьев, ухаживать за животными. Святой пришелец подарил индейцам кукурузу и маниок. А ещё он открыл гуарани секрет приготовления йербы…»

Я вспомнил лекции профессора Хосе де Акосты, которыми заслушивался в колледже. Он изложил тогда схоластикам свою версию о боге Паи Суме и его сыновьях Тупи и Тамандуаре. Так вот, профессор считал, что Тамандуаре некоторое правил в Перу племенами чачапойя, позже поверженными инками. Вождь Тамандуаре увёл свой народ из города, дабы сохранить независимость. Куда именно ушли чачапойя, доподлинно неизвестно. Возможно, они удалились в дебри Амазонки и создали там подобие Пайтити – провинции инков. Хотя ученый полагал, что Тамандуаре держал курс на Парагвай. Впрочем, я уже успел убедиться, что земля здесь полна тайн и затеряться среди сельвы древнему городу несложно. Не удивлюсь, если пристанище Тамандуаре окажется где-то рядом…

Акоста искренне верил, что чачапойя владели секретом если не вечной жизни, то, уж точно, долголетия. В доказательство он демонстрировал идеограммы, срисованные им с золотых табличек. Тех самых бесценных реликвий – свидетельств богатейшей культуры индейцев, которые много лет назад привёз из Куско и передал на изучение в университет Сан-Маркос молодой тогда иезуит Диего де Торрес. Увы, впоследствии уникальные трофеи были переплавлены в слитки и отправлены в Мадрид, где превратились в дублоны и реалы, драгоценные поделки для королевской семьи.

На табличках изображались сцены из повседневной жизни индейцев, в том числе рождение нового бога, Тамандуаре. Преемник старого бога появлялся на белый свет как плоть от плоти изо рта родителя. Все идеограммы сопровождались увлекательными комментариями профессора. Ещё в ту пору я мечтал отправиться в Парагвай и найти божественный город, окутанный тайнами. Неужели возраст его жителей исчисляется веками? Если племя чачапойя на самом деле владело древними знаниями, тогда ими можно будет воспользоваться и продлить жизнь моим современникам.

Если подытожить впечатления от посещения миссии Сан-Хавьер, то, по отзывам духовного коадъютора и братьев, в целом они оказались благоприятными и пригодятся в нашей практической деятельности. Впрочем, визит наш в эту редукцию был настолько краток, что я невольно заподозрил Диего де Торреса в неприятии им некоторых сомнительных начинаний провинциала де Ривертеса. Надо признаться, меня тоже смутили фривольное оформление внутреннего убранства церкви, а также теснота и грязь в хижинах тамошних гуарани. Впрочем, подвергать критике чужие действия всегда проще, нежели делать что-то самому.

* * *

Через несколько дней иезуиты погрузились на корабль и отправились в Энкарнасьон. Они проделали тот же путь, что и ранее, вплоть до слияния рек Парагвай и Параны, где располагалась редукция Япейю. Де Торрес не пожелал ещё раз увидеться с Альфонсо де Ривертесом, и потому корабль безостановочно проследовал дальше. Через пять дней, как и обещал эмиссар, они достигли Энкарнасьона.