Текст книги "История Пурпурной Дамы"
Автор книги: Ольга Крючкова
Жанр: Исторические любовные романы, Любовные романы
Возрастные ограничения: +18
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)
Коями – томление от любви
Митинага был ещё молод – миновала его тридцать первая весна. Однако он уже успел несколько раз овдоветь, обзавестись тремя визитными жёнами и двумя наложницами. Словом, он был любвеобильным мужчиной. Впрочем, это качество было присуще всему роду Фудзивара – и мужчинам и женщинам. Госпожа Сейси, а она была старше своего брата на пятнадцать лет, имела нескольких молодых любовников. Её сын, император Итидзё (племянник Митинаги) пребывал в постоянном состоянии влюблённости и считал своим долгом оказывать всяческие знаки внимания молодым красивым придворным дамам. Госпожа Садако, забытая императором, дабы излечить свои душевные раны также не отказывала себе в плотском наслаждении.
Здесь же вдали от столичной суеты, в родовом дворце, Митинага отчётливо ощутил сначала душевный покой, оказавшийся весьма обманчивым, а затем – некое томление. В повседневных заботах о дочери и родовом гнезде, он едва ли смог сразу разобраться в его природе. Однако, по истечении времени, он понял: это томление от неразделённой любви… Любви к госпоже Мурасаки…
Митинага буквально засыпал её стихами:
Поначалу старшая фрейлина оставляла послания Митинаги без ответа. Но долго так продолжаться не могло, и она отвечала на них сдержанно, каждый раз напоминая своему поклоннику, что не свободна.
К тому же Мурасаки получала редкие весточки от мужа: он прекрасно проводил время в объятиях визитных жён. И тогда, оценив ум и настойчивость нового регента, она уступила…
Митинага буквально преобразился – Мурасаки наполнила его любовью, словно опустевший сосуд он жаждал живительной влаги. Он засыпал её подарками, стихами, старался уделять ей как можно больше внимания. В конце концов, Акико начала ревновать отца и не преминула высказаться:
– Отец, ты злоупотребляешь вниманием моей фрейлины! Я её почти не вижу! Когда же я намерена послушать новые главы «Похождений Гензи», то слышу в ответ: «Ах, госпожа у меня нет вдохновения…» Вероятно, она обретает его лишь в твоих объятиях! Так вели ей написать хоть пару глав, иначе я умру здесь от скуки…
Митинага спокойно выслушал отповедь любимой дочери.
– Твоя мать, моя первая жена, умерла год назад. Вторая жена, визитные жёны и наложницы – не в счёт. Поэтому я могу наслаждаться любовью умной и прекрасной женщины, не задевая твоих чувств. Или я ошибаюсь?
Акико насупилась.
– Ты окружил меня монахами, которые вечно бубнят сутры. А эти сановники из Ведомства тёмного и светлого начал! Я уже шагу без них не могу ступить! Верни мне Мурасаки!
Митинага тяжело вздохнул: капризная избалованная дочь, да ещё в тяжести – приближение родов делали её просто невыносимой!
– Хорошо, я верну тебе Мурасаки. Но ненадолго, учти это…
…В этот вечер желание Акико была удовлетворена: Мурасаки читала своё сочинение. Однако, старшая фрейлина схитрила, выбрав давно написанную главу, уже множество раз переписанную придворными и аристократами Хэйана.
Глава была грустной… Возможно, она соответствовала сиюминутному настроению романистки. Впрочем, Митинага жаждал услышать очередное любовное похождение Гензи, а возможно и развитие его отношений с Мурасаки (героиней романа), взятой им на воспитание много лет назад, ещё ребёнком. По сюжету романа Мурасаки уже превратилась в прелестную молодую девушку и, безусловно, это не ускользнуло от внимания Гензи. Он всё чаще стал думать о ней…
Однако, ожидания Митинаги не оправдались. Мурасаки, сидя посреди покоев императрицы, окружённая фрейлинами, прочла:
«Сердечное непостоянство – неиссякаемый источник тревог и волнений. Немудрено, что жизнь Гензи была преисполнена тайных страстей и горестей. В последнее время мир, словно повернулся к нему спиной, каждый день принося новые печали. Гензи погрузился в бездну уныния, всё ему опостылело, ничто приносило радость. Но многое по-прежнему удерживало его в этом бренном мире, не давая уединиться в стенах дальнего горного монастыря.
Особа по имени Рэйкеден, обитательница дворца Живописных видов, расположенного недалеко от столицы, после смерти государя жила милостями господина Гензи. Он часто навещал бывшую императорскую наложницу, и однажды даже увлёкся её сестрой, которую прозвал Дама из сада.
И вот теперь, размышляя от превратности мира, Гензи вспомнил о Рэйкеден и решил навестить её. Гензи выехал из дома тайком, облачившись в самое скромное платье, сел в экипаж, приказав передовым не следовать за ним.
Он достиг реки Накагава, когда на глаза ему попался небольшой домик, окружённый живописными зарослями деревьев. Оттуда доносились мелодичные звуки кото[65]65
Кото – щипковый музыкальный инструмент.
[Закрыть].
Гензи прислушался: дом располагался недалеко от ворот, его окружал сад, в котором таилось неуловимое очарование. У Гензи возникло чувство, будто он бывал здесь пару раз. Окна строения были распахнуты…
Сердце его затрепетало, однако он не смог вспомнить имени хозяйки некогда пленившей его сердце. Кушка с криком пролетела над его головой, будто приглашая зайти. Повелев остановить карету чуть поодаль, сановник приказал своему другу-наперснику Корэмицу доложить о его приезде в стихотворной форме.
Тот повиновался господину и уверенным шагом отправился к дому. У западной боковой двери расположились несколько дам. Голоса женщин показались ему знакомыми. Он кашлянул, дабы привлечь к себе внимание. Дамы притихли, воззрившись на незнакомца с нескрываемым удивлением. Тот же передал им стихотворное послание Гензи:
Могла ли кукушка
Сюда, в этот сад, не вернуться?
Слышишь? – кричит
Возле дома. Не ей когда-то
Мы внимали вдвоём с тобой?
Хозяйка маленького домика, сделала вид, что не поняла смысл послания. Хотя прекрасно догадалась о кого оно.
Разочарованный Корэмицу поспешил обратно к господину. И рассказал о поведении хозяйки. Гензи тяжело вздохнул, подумав: «Вероятно, она права, что поступила подобным образом. Получается так, что всякая женщина становится источником моего беспокойства. Не забываю я и тех, с кем виделся однажды…»
Гензи продолжил свой путь и достиг дома бывшей императорской наложницы. Кругом было тихо, безлюдно, невольно печаль сковала его сердце…
Он прошёл в покои госпожи Рэйкеден. За увлекательной беседой о делах минувших дней они не заметили, как землю окутала ночь. На небе плыл двенадцатидневный месяц. В распахнутые окна поникало дивное благоухание цветов померанца.
Госпожа была уже не молода, но привлекала чрезвычайной утончённостью и душевным благородством. Невольно Гензи подумал, что покойный не уделял наложнице должного внимания. Тут снова на него нахлынули воспоминания былых дней – стало нестерпимо грустно и больно…
Где-то рядом прокричала кукушка. Гензи встрепенулся: «Неужто эта птичка летела вслед за мной?» И у него родились строки:
Видно сердцу её
Мил аромат померанцев —
Кушка спешит
В сад, где цветы опадают,
Всем другим его предпочтя…
А затем Гензи произнёс:
– Мне следовало бы приходить сюда всякий раз, как меня начинают одолевать воспоминания. В беседах с вами я черпаю утешение, хотя в то же время они становятся для меня источником новых раздумий и печалей. Окружающий нас мир безжалостно меняется, меняются и люди с кем можно поговорить о прошлом. Вероятно, вам тяжело развеять тоску…
Госпожа печально улыбнулась, затем проследовала в спальню со словами:
В мой заброшенный дом
Давно никто не заходит.
Но вот у стрехи
Расцвели померанцы и гостя
На миг заманили сюда…
Все женщины, с которыми встречался Гензи, и даже от случая к случаю, несомненно, были особами незаурядными, каждая из них обладала своими достоинствами. Возможно, поэтому Гензи в течение многих лет оказывал им расположение, и они отвечали ему привязанностью. Разумеется, бывало и такое, когда возлюбленная устремляла сердце к другому мужчине. Гензи мирился с этим, объясняя это очередным проявлением непостоянства этого мира. Как и та женщина в доме у реки…»[66]66
Использован текст «Повести о Гендзи». Перевод с японского Т. Соколова-Делюсина.
[Закрыть]
Глава 9
Хикайру – ожидание
В конце двенадцатой луны во дворец постепенно стали стекаться высшие придворные, столичные аристократы и люди рангом пониже (поэты, художники, порицатели), чьё присутствие при предстоящих родах считалось необходимым.
Вокруг дворца появились шатры из плотной китайской шерсти. Внутри каждого из них полыхали, щедро распространяя тепло, по две-три жаровни-хибаты.
Ночами многочисленные гости располагались на мосту или же на веранде в восточном крыле, беспорядочно музицируя до рассвета. Молодые придворные, не слишком искусные в игре на кото и флейте, соревновались в умении возглашать сутры или же распевали песенки, которые тут же сочиняли столичные поэты.
Многие фрейлины, покинувшие службу у Яшмовой госпожи, ради того, чтобы жить дома в кругу семьи также прибыли во дворец. Привыкшие к домашнему покою и уюту они с трудом переносили пребывание в одном из павильонов. И даже жалели, что оставили столицу, потому как в царившей вокруг суете совершенно лишились покоя.
В эти дни Митинага и Мурасаки встречались только лишь на людях, уединиться им было просто негде. К тому же среди приглашённых гостей числился Фудзивара Нобутака, муж старшей фрейлины, и вторая жена регента.
Мурасаки вяло поприветствовала своего супруга. Тот не обиделся, решив, что жена слишком устала, прислуживая императрице. Сановник даже испытывал гордость за неё: не каждой фрейлине довелось так возвыситься. К тому же Мурасаки обладала редкостным литературным даром. Нобутака непременно находил время для прочтения новых глав о Гензи.
По приказу императрицы Мурасаки пригласила дам в её покои. Акико собственноручно одарила каждую гостью флакончиком благовоний.
В этот день старшая фрейлина так устала, что вовсе не хотела проводить ночь в объятиях своего супруга. Тот же разбил шатёр подле дворца и с нетерпением ожидал Мурасаки. Ей ничего не оставалось делать, как отправиться на свидание…
Нобутака был нежен и предупредителен. В какой-то момент Мурасаки показалось, что муж знает о её связи с Фудзиварой Митинагой. И она подумала: «Ну и пусть… В конце концов, жизнь так коротка… Мой муж познал многих женщин… А я всего лишь трёх мужчин…»
Нобутака, развязав ленту, поддерживающую кимоно супруги, хоть и был объят нетерпением и страстью, всё же нашёл время и прочитал специально сочинённые для такого повода стихи:
На следующее утро супруга Митинаги, дабы выказать своё почтение, (а возможно и нечто другое) отправила Мурасаки со своей компаньонкой шёлковую ткань, благоухающую ароматом хризантем. Компаньонка смиренно поклонилась фрейлине, протянула ткань и произнесла:
– Моя госпожа прислала вам этот подарок, дабы отпугнуть старость. И приказала пожелать, чтобы вы не утратили своей красоты и молодости.
Мурасаки прекрасно знала этот обычай: если обтереть лицо тканью, пропитавшейся за ночь росою с хризантем, то это сохранит молодость. Однако она заподозрила госпожу регентшу отнюдь не в лучших побуждениях.
Фрейлина неспешно приблизилась к компаньонке и придирчивым взором окинула свёрнутый вчетверо кусок шёлка. Девушка держала его как-то странно, положив поверх рукавов кимоно, словно опасаясь соприкоснуться с ним обнажённой кожей.
Подозрения Мурасаки всколыхнулись с новой силой. Однако она не потеряла самообладания и сходу сочинила экспромт:
Чтобы вернуть
Младые годы, коснулась
Рукавом цветов в росе.
Но уступаю вечность
Владычице цветов.
Посланница смутилась, потупив очи в долу. Мурасаки явно дала ей понять: подарок отвергнут.
В тот же вечер Мурасаки прислуживала Нефритовой госпоже в одном из дворцовых залов. Несколько юных фрейлин, утомлённых свиданиями с поэтами, художниками и молодым аристократами, уединились за бамбуковой шторой. Они о чём-то шептались, их присутствие выдали лишь подолы многоцветных нарядов, видневшихся из-под шторы.
Нефритовая госпожа и Мурасаки обсуждали красоту сада, усыпанного первым снегом, особенно хороши ярко-красные листья дикого винограда…
Однако, в предвестии родов госпожа Акико почувствовала себя дурно и Мурасаки послала младшую фрейлину за лекарем. Сама же вышла на веранду подышать зимним воздухом. Неожиданно она услышала шелест шёлковых одежд и обернулась: перед ней стоял Митинага.
Улучив момент, он решил поговорить со своей возлюбленной:
– Прошу тебя, не принимай подарков от моей жены… – взволнованно начал он.
Мурасаки невольно подалась к нему.
– Отчего же? Неужели они представляют опасность? – спросила она почти уверенная в утвердительном ответе.
– Увы, моя супруга не в меру ревнива. И это почти после пяти лет совместной жизни. Её мать владела магией и различными снадобьями. Иногда мне кажется, что жена в своё время одурманила мой разум…
Мурасаки охватило смятение: никто никогда не желал ей зла. А что же теперь?
– При малейшей возможности, я отправлю её обратно в столицу, – пообещал Митинага. – По прежде, будь осторожна, молю тебя… Обещай мне… Я не хочу потерять тебя…
Мурасаки коротко произнесла:
– Обещаю…
– И приходи сегодня ночью в дальний павильон Цубоми. Я буду ждать…
У Мурасаки всё затрепетало внутри.
– Приду…
* * *
Новый год во дворце Цутимикадо прошёл скромно и сдержанно. Госпожа Акико и регент принимали поздравления в просторном парадном зале, выполненном в утончённом китайском стиле.
Не прошло и десяти дней после празднества, как покои Нефритовой госпожи преобразились в соответствии с предстоящими событиями. Был сооружён специальный помост из матрацев и подушек, закрытый белыми полупрозрачными занавесками. Вокруг царила суета: Митинага громко отдавал распоряжения фрейлинам, своим сыновьям, второй жене, которая проявляла особенное радение.
Мурасаки мило улыбалась госпоже регентше, однако, старалась не вступать с ней в разговор. Её до сих пор не покидало чувство, что соперница так и не оставила своих коварных планов. Мурасаки также старалась вкушать пищу вместе с фрейлинами в общем зале, опасаясь быть отравленной.
Наконец, Акико, облачённая в просторные белые одежды, взошла на помост. Монахи из соседнего храма, приглашённые Митинагой, совершили надлежащую молитву. Гости, собравшиеся тут же в покоях, затаив дыхание, ожидали появление на свет младенца.
Императрица нервничала, выказывая беспокойство по поводу того, что ребёнок мучит её и не желает покидать чрева. Весь день она не находила себе места – то вставала, то снова ложилась на многочисленные подушки. Громко читались бесконечные заклинания, призванные оборонить роженицу от злых духов. Вдобавок к монахам, что находились при государыне в последние месяцы, во дворец по приказу Митинаги призвали всех отшельников из окрестных горных храмов. Пригласили и всех столичных заклинателей, каких только можно было сыскать в этом мире, а также всех известных чиновников из Ведомства тёмного и светлого начал. К тому же Митинага приказал отправить гонцов во все известные буддийские храмы, принести щедрые пожертвования, дабы настоятели молили всех существующих Будд о здоровье дочери и её удачном разрешении от бремени.
Шло время. Нефритовая госпожа уже ощущала сильные схватки. Мурасаки, хоть и обмахивалась веером, всё же не выдержала духоты и напряжённой остановки, покинула покои и вышла в сад.
Она прошлась вдоль ручья, поднялась на мостик…
– Императрица желает видеть вас… – неожиданно послышалось у неё за спиной. Мурасаки машинально оглянулась: перед ней стояла прислужница лет двенадцати, совсем ещё юная.
Старшая фрейлина глубоко вздохнула, наполнив морозным воздухом лёгкие. И поспешила обратно в душные покои роженицы…
Войдя в них, Мурасаки показалось, что гостей стало ещё больше. В помещении царила невообразимая духота и теснота.
С одной стороны помоста разместились фрейлины и столичные дамы, с другой – заклинатели и заклинательницы всех мастей, сгруппировавшись по два-три человека. Подле каждой группы важно восседал отшельник, возносивший молитву.
В центре покоев расположились настоятели всех окрестных храмов, дружно призывая Фудомёо[68]68
Фудомёо изображается в виде сурового воина с мечом и злым лицом. Это значит то, что он уничтожает жадность, гнев и невежество.
[Закрыть]. Охрипшие голоса настоятелей сливались в единый торжественный гул.
Подле фусуме за ширмами сгрудились более сорока придворных, с нетерпением ожидая появление младенца из чрева императрицы. Они стояли в такой тесноте, что не могли шелохнуться. Пожилые дамы, уставшие от ожидания, изнемогающие от жажды и духоты, украдкой смахивали слёзы, струившиеся по щекам.
Вечером следующего дня императрица в полном изнеможении изволила переместиться во внутреннюю галерею подальше от гостей, тесноты и духоты. Ей наскоро соорудили ложе, отгородив со всех сторон ширмами.
Митинага, переживавший за жизнь и здоровье дочери, как никто иной во дворце, старался держаться спокойно, однако лоб его покрывался крупными каплям пота, которые он периодически промокал рукавами кимоно.
Настоятели храмов также переместились в галерею. Они ещё громче возносили молитвы, присоединился к ним и регент, заглушая стоны Акико.
Мурасаки осталась подле старого помоста рядом с фрейлинами. Сложившаяся ситуация беспокоила её, ведь она тоже познала радость материнства и знала: как проистекают роды. А в данном случае схватки явно затянулись, Акико уже пребывала в изнеможении. Она постоянно задавалась вопросом: а если ребёнок лежит неправильно? Что же будет? Лекарь рассечёт промежность роженицы ножом?.. Неужели он даст ей умереть?..
Наконец отчаявшийся регент возопил молитву так, что дворец содрогнулся. Все присутствующие были взволнованы до крайности и не могли унять слёз.
Мурасаки призвали к ложу роженицы. Нефритовая госпожа, некогда утончённая красавица, пышущая здоровьем и вызывающая плотское желание у придворных мужей, не говоря уже об императоре, выглядела ужасно. Взглянув на неё, старшая фрейлина, ощутила дрожь во всём теле и слабость в ногах. Акико посмотрела на фрейлину блуждающим взором: она находилась между жизнью и смертью.
Наконец, придворный лекарь не выдержал и увлёк Митинагу в сторону.
– Если вы будите медлить и рассчитывать только на помощь богов – ваша дочь умрёт! – высказался он.
– Что ты предлагаешь? – спросил Митинага.
– Есть лишь один способ помочь младенцу появиться на свет и спасти жизнь вашей дочери: рассечь её промежность ножом!
Митинага стоял, понурив голову. Он прекрасно понимал, что со смертью дочери лишиться власти и влияния при императорском дворе. И тогда выход лишь один: добровольно удалиться в провинцию. Не для этого он плёл интриги против Садако и устранил своих соперников! Акико и будущий ребёнок были залогом его могущества!
– Господин регент, решайтесь! – возопил лекарь.
– Останется шрам… – попытался возразить Митинага, перед которым стоял нелёгкий выбор.
– Что значит шрам по сравнению со смертью жены императора?! А, если Нефритовая госпожа умрёт, так и не разродившись? Как вы будете оправдываться в столице?
Последний довод оказался самым веским.
– Хорошо… Делай своё дело, лекарь… Однако…
На всякий случай Митинага приказал подготовить дочь к путешествию в Чистую землю Будды, а заодно и в сады Аматэрасу. Нефритовая госпожа приняла монашеское посвящение, ей остригли волосы. Затем Митинага предоставил лекарю полную свободу действий. Хвала всевышним, И Буддам и синтоистским богам, Акико разродилась здоровым, но очень крупным младенцем.
Едва раздался плач новорожденного, ещё не отошёл послед, а монахи и придворные, сгрудившиеся в обширном пространстве зала вплоть до южной галереи с балюстрадой, пали ниц и еще раз единодушно вознесли молитву.
Женщины в восточной галерее в крайнем волнении от пережитого смешались с высшими сановниками. Одна из фрейлин оказалась буквально лицом к лицу с Главным левым писарем. Тот крайне смутился, но затем вышел из неловкого положения: заключил даму в объятия и поцеловал в щёку, сказав:
– Поздравляю! У нас новый наследник!
Дама смущённо ответила ему улыбкой. После этого случая фрейлину и сановника постоянно видели вместе, и их первоначальное взаимное недоумение стало предметом всеобщих шуток. Однако они не обижались…
Глава 10
Ханрё – хлопоты
К часу Лошади зимнее небо прояснилось, выглянуло солнце, заливая своими лучами дворец. Хвала богам, роды закончились благополучно. Радости фрейлин, придворных дам, сановников не было предела. Все они пережили тяжёлые мгновенья, уже мысленно прощаясь с Нефритовой госпожой. Но более всех радовался Митинага: Акико родила прекрасного мальчика – наследника трона. Его положение при дворе, несомненно, укрепилось. Теперь в его руках неограниченная власть.
Дамы, вволю наплакавшись намедни, разошлись, наконец, по своим покоям, решив отдохнуть. Подле императрицы осталась Мурасаки и дамы постарше.
Митинага в сопровождении супруги щедро одарил настоятелей храмов, монахов, прорицателей. Лекаря же, который фактически спас Акико и младенца от неминуемой смерти, он обнял, пренебрегая всяческим придворным этикетом, и сказал:
– Проси всё, что пожелаешь…
Лекарь растерялся: он и так слыл человеком не бедным и не обделённым вниманием императорского двора. К тому же недавно он приобрёл добротный дом на Третьей линии – чего ещё желать простому смертному?
Он замялся, не зная, что попросить, но наконец, отважился произнести:
– У меня всё есть, мой господин. Если бы я когда-нибудь и осмелился беспокоить вас, то только по поводу моих детей, сына и дочери, дабы устроить их будущее.
Митинага от души рассмеялся.
– Как я тебя понимаю! Считай, что твоя дочь станет завидной невестой и получит лучшего из мужей! А сына я лично пристрою на выгодную должность. Он намерен пойти по твоим стопам?
– Увы, мой господин… Сын имеет склонность к юридическому делу.
– Что ж прекрасно! Я прикажу справиться в соответствующем департаменте о свободных должностях. А, если таковых не окажется, то специальным указом велю учредить новую вакансию.
Лекарь поклонился. Митинага же передал ему мешочек, плотно набитый серебряными монетами.
В час Овцы во дворце начинались приготовления к обряду первого купания. Дамы окончательно пробудились, позабыв все волнения. Их помыслы были заняты лишь одним: как они будут выглядеть?!
Прислужники вносили в павильоны, где расположились фрейлины и столичные дамы, плетёные сундуки с одеяниями. Женщины тотчас открывали их, дабы выбрать самое яркое и богатое кимоно. В павильонах стояла немыслимая суета и гвалт. Затем, определившись с нарядами, дамы принимались наносить на лицо грим.
Нефритовая госпожа милостиво позволила Мурасаки удалиться и привести себя в порядок, дабы выглядеть не хуже других женщин на предстоящем празднестве. Выходя из покоев Акико, старшая фрейлина заметила управляющих дворами принцев и Яшмовой госпожи. Трое мужчин стояли вокруг Митинаги и о чём-то оживлённо разговаривали. Регент выказывал им явное расположение и радость.
Мурасаки застыла в нерешительности, она должна была проследовать мимо сановников. От одного взгляда, брошенного на регента, у женщины закружилась голова: так она возжелала его в тот момент.
Однако, собравшись с силами, она приблизилась к компании мужчин и поклонилась им. Митинага и сановники вежливо её поприветствовали. Увы, но регент ни словом, ни жестом не дал понять своей возлюбленной, что скучает по ней. Мурасаки почувствовала досаду, но всё же одарила мужчин очаровательной улыбкой и проследовала далее по коридору до своих крохотных покоев.
Раздвинув фусуме, Мурасаки ощутила, что силы оставили её и она буквально упала внутрь помещения. Немного придя в себя, она заметила на столике пухлый свёрток (вероятно, подарки, присланные в честь рождения ребёнка) из-под которого виднелся уголок свитка.
Фрейлина тотчас извлекла свиток, развернула и прочла:
Мурасаки узнала руку Митинаги…
* * *
Обряд купания состоялся в час Петуха, сумерки уже окутали дворец. Прислуга зажгла многочисленные масляные светильники. Парадный зал наполнился жизнью: вошли шестнадцать фрейлины в белых накидках, олицетворяющих невинность и благочестие, поверх церемониальных зелёных одежд. Прислужницы внесли тазы, наполненные горячей водой, разбавили их холодной и установили на специальные подставки, покрытые белым шёлком. Мурасаки зорко контролировала приготовления к обряду. Она приказала девушкам разлить воду в шестнадцать ритуальных кувшинов, а остаток – выплеснуть в корыто.
Вскоре в зал вошёл Митинага, держа на руках принца, своего внука. Впереди него шествовала дама по имени Саэмон Найси, неся меч, олицетворяющий императорскую власть.
Одеяние госпожи Саэмон было столь необычным, что Мурасаки невольно залюбовалась им. Дама была облачена в короткую накидку, украшенную узором из сосновых шишек, а на белом шлейфе, крепившимся к кимоно, виднелась искусная вышивка бледно-голубыми нитками, изображавшая берег моря. Кимоно подхватывал пояс из тонкой ткани с узором из китайских трав.
Сыновья Митинаги, следовавшие за отцом и дамой, разбрасывали рис, возглашая оберегающие молитвы. Мурасаки, оказавшись поблизости, была вынуждена прикрыть лицо веером, дабы зёрна не испортили её искусного грима.
Замыкал процессию пожилой сановник, которому надлежало выразительно прочитать отрывки из «Исторических записок» китайских мыслителей. За сановником в два ряда шествовали двадцать лучников…
К Митинаге приблизилась кормилица, он передал ей ребёнка. Женщина распеленала его, подошла к корыту – фрейлины по очереди полили мальчика из ритуальных сосудов. Сановник в это время выразительно читал «Исторические записки»…
В какой-то момент взгляды Мурасаки и Митинаги встретились: без слов было ясно – они страстно желают друг друга.
Наконец, обряд ритуального омовения закончился: кормилица насухо обтёрла ребёнка белой тканью и запеленала в чистые пелёнки, приготовленные на специальном столике.
В зал вошла госпожа регентша, именно ей досталась честь вынести омытого младенца к гостям. Дамы и сановники, собравшиеся в просторном зале, сгорали от нетерпения увидеть наследника, посвящённого в ранг принца. Каждый из них приготовил новорожденному подарок.
На следующий день, в час Змеи, Нефритовая госпожа принимала поздравления. После тяжёлых родов она чувствовала себя уже лучше, но покидать ложа ещё не решалась. Лекарь постоянно находился подле императрицы, проверяя два раза в день рану госпожи, нанесённую во время родовспоможения. Она благополучно заживала.
Мурасаки, как старшая фрейлина, наблюдавшая за приёмом и в случае необходимости поддерживающая надлежащий порядок, окинула придирчивым взором придворных дам. Те же в белоснежных накидках сгрудились подле госпожи, выказывая той свои искренние поздравления. Мурасаки поймала себя на мысли, что чёрные волосы дам, рассыпавшиеся шёлковой волной по белым накидкам, напоминают ей превосходные рисунки тушью модного столичного художника.
Однако многие дамы, не желая переодеваться, а в эти дни в покоях Нефритовой госпожи строго придерживались разрешённых неярких цветов одежды, прикрыв свои наряды невзрачными накидками, также выказывали поздравления. Императрица была ещё слаба, но всё же заметила, что скромные накидки призваны скрывать роскошные столичные кимоно. Она лишь слегка пожурила дам за их легкомыслие и нарушение правил этикета – не более того.
* * *
На третий день после родов, как и положено, был устроен пир в честь новорожденного в специально подготовленном для сего случая дворцовом зале. Госпожа возлежала на специальном возвышении, устланном богатыми шелками.
Посреди зала стояли столики, накрытые различными яствами. Гости неспешно входили в зал, приближались к Нефритовой госпоже – снова преподносили подарки, а затем занимали надлежащее им место за праздничным столом.
Начальник правой стражи преподнес государыне праздничную еду, столик из сандалового дерева и серебряные миски. Знатные сановники преподносили госпоже дорогую одежду, постельное белье и приданое для новорожденного. Та же принимала подарки с благодарностью и приглашала гостей отведать угощения.
Мурасаки и её супруг Нобутака также выказали свою радость и одарили Нефритовую госпожу. Затем они разместились за пиршественным столом. Однако Мурасаки чувствовала себя вяло, ей вовсе не хотелось есть, но она не могла пренебречь угощением и отведала его через силу.
Она натянуто улыбалась дамам. Те же обмахивались веерами, на которых были начертаны стихи, приличествующие данному случаю. Однако, когда дамы начали поочерёдно зачитывать свои сочинения с вееров, все они оказались столь однообразны, будто их обладательницы сговорились заранее.
Желание же гостей выглядеть не хуже других явственно ощущалось в их изысканных нарядах: шлейфы дам и накидки вышиты, обшлага мужских одеяний – в серебре, швы на подолах отделаны серебряной канителью, веера в избытке украшены накладками, опять же, из серебра.
У Мурасаки, наделённой природным вкусом и воображением, создалось впечатление, что она видит перед собой глубокий снег в горах, освещённый ярким сиянием луны.
* * *
Митинага не выдержал разлуки с Мурасаки. Он прислал ей свиток с приглашением на свидание, которое должно состояться в час Быка во время церемонии Любования луной.
Мурасаки, отбросив всякий страх и стыд, забыв, что её муж находится с резиденции Фудзивара, решила во чтобы то ни стало отправиться в павильон и упасть в объятия регента.
Однако, о предстоящем свидании узнала госпожа регентша. Из столицы она привезла с собой верную служанку, обладавшую редкостным искусством незаметно подслушивать и подглядывать. И в течение всех празднеств, служанка, как тень следовала за Митинагой, фактически контролируя каждый его шаг и докладывая о его перемещениях по дворцу своей госпоже.
Служанка выследила посыльного, передавшего письмо от Митинаги. Она не сомневалась, что регент намерен пригласить госпожу Мурасаки на свидание.
Регентша негодовала, она ненавидела Мурасаки за ум, красоту и популярность при дворе. Не решаясь более на отравление соперницы, она избрала другую тактику.
Нобутака пребывал в своём шатре, размышляя о том, что пора возвращаться в столицу – празднества по поводу рождения принца будут продолжать вплоть до весны. В Хэйане его ждали визитные жёны и дела при дворе императора, в конце концов, от придворных обязанностей, его никто не освобождал.
Вдруг входной полог всколыхнулся и откинулся: в шатёр вошла госпожа регентша. Нобутака немало удивился, однако, тотчас постарался придать своему лиц уверенность.
– Приветствую вас, госпожа регентша. Что привело вас в мой скромный шатёр?
Дама улыбнулась.
– Разумеется, неотложное дело, господин Нобутака… Не буду ходить вокруг да около – скажу прямо. Нас с вами обманывают…
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
