Текст книги "Невероятные приключения Брыся в пространстве и времени. Часть 6. Приключения Пафнутия, м.н.с."

Глава тринадцатая.
Снова неизвестность

Лошади сначала с подозрением косились на непрошеных попутчиков, то есть нас, но, убедившись, что мы не покушаемся на их продуктовые запасы, успокоились. Одна даже подошла и потрогала Колину ладошку губами, на вид очень мягкими. То ли знакомилась, то ли надеялась обнаружить что-нибудь вкусненькое. (Мы и сами бы не отказались, так как украденное и быстро съеденное мучное изделие только растравило аппетит.)

Меня тоже хотела потрогать, но я уклонился от нежностей – уж слишком огромный зверь, хоть и с добрыми глазами. К тому же от меня пахло пирожком – еще перепутала бы по недомыслию! Впрочем, по телевизору мне рассказывали, что кони, как и крысы, очень умные. «Твари с интеллектом», – сказала бы Фаина Карловна.

От пережитых волнений мы уснули. Во сне голод отступил, но не перестал воздействовать на мой большой мозг. Приснилась Кларочка, такая же нарядная, как и в прошлый раз. Она крутила в изящных лапках картофелину, выбирая, куда бы вонзить острые зубки. Я возмутился:

– Кларочка! Мы же договорились вернуть картошку детям!

– А этих я чем кормить буду? – возразила моя подружка, и тут я опять увидел рядом с ней несколько красивых малышей, сереньких и беленьких. (Почему-то даже во сне мне не приходило в голову, что наши карапузики могут получиться пятнистыми!) Они вгрызались в корнеплоды, весело чавкали и задорно поблескивали рубиновыми глазками (в меня!).

– Кларочка, не разрешай им чавкать! Это неприлично! – попробовал я вмешаться в сложный процесс воспитания потомства.

– Фыррррр! – ответила моя подруга и исчезла вместе с детишками и картошкой, а на их месте возникла темнота.

– Фыррррр! – сказала она и коснулась моей щеки мягкими губами.

Я не успел выяснить, как губы могут существовать отдельно от остальных частей тела, потому что проснулся. Прямо надо мной нависла коричневая морда, и я понял, что при желании (ее, конечно, не моем!) мог бы поместиться в конском рту целиком.

Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, и я видел в каждом глазу по одинаковому силуэту. Он показался смутно знакомым. Пригляделся и ахнул – это же я! Появилось чувство, будто меня уже проглотили, даже пришлось себя ощупать.

– Тебе чего? – не выдержал я затянувшегося молчания.

Но коняга не ответила, вытащила из-под меня пучок соломы, словно именно там она была самой вкусной, и медленно схрумкала огромными желтоватыми зубами. (Оказывается, мы схожи не только интеллектом, но и прочной эмалью!)

– Ух ты! Уже едем! – воскликнул Коля.

Загипнотизированный процессом поедания сена, я даже не заметил, когда мой маленький спаситель поднялся. Как и того, что эшелон действительно лязгал колесами, а значит, двигался! Вот почему кобыла промолчала – не услышала из-за шума! Голосок-то у меня тонкий! А возможно, просто не поняла, что я сказал. Жемчужина за щекой мешала говорить членораздельно, и если бы меня спросили: «Тее шего?», я бы тоже не ответил.

Снег лихо проносился мимо. Какая-то его часть успевала залетать в вагон, и лошади равнодушно взирали, как возле стены вырастает сугроб. (Забыл сказать, что было их четыре и внешностью они не очень-то напоминали тех скакунов, которых мне показывали по телевизору, – эти поражали богатырской мощью и какой-то особой лохматостью ног.)

От ритмичного покачивания клонило в сон. Я опять забрался Коле за пазуху, подальше от конских зубов, и мы задремали.

– Что за гость дорогой не нашел дороги домой?

Звонкий голос принадлежал здоровенному детине в тулупе. Железные колеса не гремели, а значит, мы больше никуда не ехали.

Коля встал во весь росточек (аккурат чуть выше бедра оказался!) и запрокинул голову, чтобы видеть, с кем разговаривает.

– Здравствуйте! Это уже фронт?

Детина закашлялся и произнес какую-то полную чепуху:

– Кхы-кхе-кхы! Вот тебе, бабушка, и ситец на порты!

Честно говоря, я даже подумал, что он не вполне умственно здоров.

Но Коля ждал ответа, и незнакомцу пришлось собраться с мыслями, какие имелись в наличии. Получилось все равно плохо.

– Ну, дела! Это где ж тебя такого мама родила?

– В Санкт-Петербурге! – серьезно отозвался мой спаситель.

В глазах парня появилось странное выражение:

– Эвона как! Далеко забрался да не заплутался! Знать силен наш бобер, что на ворога попер!

Я отчаялся что-либо понять из его речей. Надо же, как не повезло с собеседником!

Детина легонько подтолкнул Колю к выходу. Сначала спрыгнул сам и протянул руки. Мальчик доверчиво шагнул вперед, и мы снова оказались на твердой земле…

Глава четырнадцатая. Станционный смотритель

Поезд стоял в чистом поле… Не совсем так, конечно. Чуть дальше от нашего вагона-конюшни начиналась платформа. В небольшом здании вокзала приветливо светились окошки.

Снег прекратился, а тот, что упал на землю, быстро превращался в грязное месиво. Вокруг нас кипела работа: из вагонов выгружали гигантские катушки (только обмотаны они были не нитками, а толстой проволокой) и длинные деревянные столбы (точно такие стояли вдоль железнодорожных путей), по специальным настилам выкатывали подводы и выводили наших знакомых – лошадей богатырского телосложения.

Детина отвел нас в станционный дом с деревянными колоннами у высокой входной двери и передал смотрителю – сухонькому старичку в темно-синем кителе и фуражке с блестящей кокардой (Кларочке бы понравилась!).

– Вот, дедок! Обогрей дитё, пока не вернусь!

(Ага! Значит умел нормально разговаривать!)

Миновав большой зал с широкими скамьями вдоль стен, мы оказались в уютной комнате, где топилась печь в белых изразцах. На круглом столе, покрытом чистой льняной скатертью, попыхивал изогнутым носиком медный чайник, видимо только что вскипяченный, а над стаканом из толстого граненого стекла в ажурном подстаканнике вился парок. Рядом, на фарфоровом блюдце, лежали изящные серебряные щипцы и кусок сахара с неровными краями, совсем не похожий на привычный мне рафинад.

После поездки в открытом всем ветрам вагоне обстановка показалась нам сказочной, а дедок – настоящим волшебником. Особенно, когда он ловко разломил сладкий осколок щипцами и хитро подмигнул – мол, видели фокус-покус?

Я подобного точно не видел, а потому забыл об осторожности и высунулся из пальто чуть дальше обычного. Коля быстро запихнул меня обратно, но старик уже приметил мою чудную белую мордочку с рубиновыми глазками, потрясающими усами и… В общем, спросил удивленно:

– Кого ж ты там прячешь, мил-человек?

Коля вздохнул и вытащил меня наружу. Я хотел было изобразить приветливую улыбку, но вспомнил про жемчужный шарик и лишь плотнее сомкнул губы, поэтому станционный смотритель вряд ли определил, что я рад знакомству.

– Это Белыш!

– Контрреволюционер, значит! – строго произнес дед, и если бы не лукавый огонек в его глазах, я бы испугался пресловутой стенки.

Коля, однако, шутку не поддержал, ответил с достоинством:

– Он мой друг!

Старик наклонился и рассмотрел меня внимательнее.

– Поди ж ты! Никогда таких не видел!

Он достал из резного дубового буфета еще один стакан и налил в него кипятку.

– Сахар-то как любишь: вприкуску аль вприглядку?

Коля скромно пожал плечами.

– Я и без сахара могу. Если только Белышу маленький кусочек…

– О друге заботишься? Молодец! Да ты раздевайся! Упрел поди!

Мой спаситель снял шапку и пальтишко, положил рядом с собой на скамью и аккуратно усадил меня сверху.

Станционный смотритель опять залез в буфет, и на столе появилась тарелка с гречишными оладьями.

– Вот, откушай! Голодный небось!

Коля отломил кусочек от своей оладушки, и я забрался в рукав пальто, чтобы без свидетелей достать изо рта сокровище и насладиться угощением.

– Красиво у Вас! – вежливо сказал мальчик, прожевав тугую оладью.

– Да вот, из барского дома стол и буфет притащили, успели до погромов. Сейчас от усадьбы одни головешки остались, – старичок горестно вздохнул. – Стримович, помещик наш. Не слыхал про такого? А ведь это благодаря ему ветку железнодорожную к нам в деревню протянули, крюк-то какой получился! Поэтому станция в его честь – Стримовичи, хотя сама деревня Крестилово называется. Только они с барыней еще до революции за границу уехали. А ты как к телеграфным-то прибился? – неожиданно сменил он тему беседы.

– Каким телеграфным? – растерялся Коля, да и я высунулся из рукава, чтобы как следует расслышать ответ.

– Телеграфно-строительная рота! Сейчас на запасном пути пока постоят, линию поврежденную нам восстановят и дальше поедут обрыв искать. Так вдоль всей нашей железной дороги до Великих Лук и передвигаются. Как увидят неполадок – останавливаются и чинят! Видали, кони какие? Тяжеловозы, битюги воронежские! Только такие и могут с этой тяжестью управляться! Столб поврежденный убрать, да новый поднять – знаешь, сколько человек надо? А где их взять?! Все ж воюют! А так – зацепят одним концом веревку за столб, другим за коня и тащат! – охотно пояснил смотритель и хитро прищурился:

– Да ты, никак, детдомовец беглый? Вон одежка-то на тебе казенная! Что, плохо на готовых харчах? Или харчи худые?

Коля насупился.

– Мне на фронт надо!

– На фро-о-онт! – протянул старик. – Да у нас тут, почитай, самый фронт и есть! То поляки, то немцы, то белые, то красные, то банды! Только не для детей это! Ты уж лучше с телеграфными…

Глава пятнадцатая.
Побег

В уютном тепле печки и свете керосиновых ламп совсем позабылось о ветреной холодной темноте снаружи. Была бы моя воля, я бы тут задержался – бывший барский буфет ждал своего исследователя! Однако неумолимые законы военного времени требовали оперативности, поэтому «телеграфные» покончили с разгрузкой быстрее, чем я надеялся.

Говорящий загадками детина вновь возник на пороге, принеся на длинном тулупе зимнюю стужу. Жаль, что он про нас вспомнил! Ехал бы себе – связь налаживал! Ан нет, притащился, нарушил идиллию!

Парень обвел комнату веселым взглядом и остановился на мне.

– Это что за белогвардеец? – воскликнул он, и я обреченно подумал, что если из-за моего редкого окраса каждый встречный будет считать меня контрреволюционером и врагом Советской власти, то добром дело не кончится!

– Это Белыш! – ответил за Колю старичок.

– Вот и я про то, да не слушает никто! – опять заговорил детина рифмой. – А что, дедок, нет ли в округе приюта для мальца-удальца?

– Несколько верст отсель, в Усадище, бывшем имении помещиков Философых, детский дом ныне располагается, – охотно сообщил смотритель и тут же мне разонравился.

Коля нахохлился, упрямо поджав губы. «Телеграфный» вздохнул:

– Ты пойми, нельзя тебе с нами! Кабы лето, а то ж мы тебя сейчас не сбережем, застудим!

– А я с вами и не хочу! Мне на фронт!

Старичок всплеснул руками:

– Вот поди ж ты, уперся! Ты с кем воевать-то собрался?

– Ни с кем! Мне к папе нужно!

– Да где ж ты его найдешь?!

Коля молчал. Не было у нас с ним ответа на этот вопрос!

– Значит так! – решительно заявил парень. – Ты, дед, приюти малого на ночь, а я договорюсь, чтобы утром из деревни подводу прислали, отвезут его в Усадище, не с собой же таскать!

Он строго взглянул на Колю, но я сразу понял, что строгость его показная, чтобы образумить мальчика и заставить поступать так, как хотят взрослые. Коля демонстративно отвернулся, так что обошлись без прощальных слов. Дверь хлопнула, а старик почему-то сразу перешел на шепот и прошелестел:

– Вот и договорились, вот и славно, вот и укладывайтесь спать!

Он расстелил на широкой скамье Колино пальтишко, вместо подушки положил шапку-ушанку, а сверху накрыл своим кителем. Потом загасил одну из керосинок, и комната погрузилась в полумрак.

Я лежал рядом с моим спасителем и думал о буфете, а точнее, о двух оставшихся гречишных оладьях, что исчезли за его дверцами. В мыслях о еде не заметил, как уснул.

Клара была чем-то недовольна, потому что громко лязгала зубами, свистела и гудела. Непривычное поведение подруги так меня напугало, что я проснулся. За окнами станционного дома шумел поезд, и мне подумалось, что мы могли бы продолжить путешествие на попутном эшелоне. Эх, знать бы, куда ехать! Впрочем, эта проблема решалась просто: знай – не знай, а поедешь туда, куда ведут железные пути!

Видимо, Коля думал о том же, потому что открыл глаза и осторожно повертел головой – старичка-смотрителя в комнате не было. Вероятно, провожал состав. Мальчик вскочил, нахлобучил шапку и сунул руки в рукава пальтишка. Я занял свое место за пазухой (прощайте, милые оладушки!).

Дверь оказалась запертой на ключ. Может, из-за меня? Не вызывал, так сказать, доверия «белогвардейской» внешностью? Коля кинулся к окну и подергал за шпингалет. Створка поддалась, и в помещение ворвался холод. «Ничего, свежий воздух старичку не помешает, а то упреет возле своей печки!» – успокоил я нашу с Колей совесть. Высоко прыгать не пришлось – первый этаж, к тому же снег снова понастроил сугробов, пока мы в гостях рассиживались.

Гораздо страшнее было соскакивать с платформы – мой спаситель решил не дожидаться следующего поезда, а топать по шпалам. «Вот удивительный ребенок!» – в очередной раз восхитился я смелостью и упорством мальчика.

Огни станции растворились в ночи; легкий морозец обещал превратиться днем в оттепель, а Коля бодро шагал вперед: то по деревянным перекладинам, то по рельсам, балансируя руками. Слева и справа вырос лес – черные зубцы елей взметнулись чуть не до небес. Чтобы заглушить страх, я стал прикидывать, сколько человек смогли бы затащить одну такую елку на наш с Вовкой третий этаж и скольких соседей сверху пришлось бы выселить, чтобы разобрать потолки и установить новогоднее дерево в нашей квартире.

Мои подсчеты прервал Коля – он вдруг запел, разбудив тишину звонким голосом. Наверное, ему тоже было страшно и он хотел таким громким образом прогнать лесных духов и хищных зверей. Запел он, как ни странно, ту же песню, с которой накануне утром мимо нас промаршировал отряд красноармейцев воевать с его папой – белогвардейским офицером. Впрочем, слова подходили для нашей ситуации как нельзя лучше:

 
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас злобно гнетут.
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут…
 

Глава шестнадцатая. Ночной бой

Удивляться тому, что Коля знает революционные песни наизусть, не приходилось, так как в детском доме их распевали постоянно, а на новогоднем празднике мы с Кларой прослушали целый концерт. (Ребятишки, конечно, не догадывались, кто исполнил роль Деда Мороза и Снегурочки и помог с подарками, но было приятно думать, что они стараются для нас!)

К сожалению, вместо того чтобы отпугнуть «темные силы», Коля только навлек их на нашу голову! Не успел он пропеть: «На бой кровавый, святой и правый…», как впереди послышались стрельба и крики. Зимняя ночь подхватила страшные звуки, усилила эхом и разнесла по лесу.

– Бах-бах-бах-бах… – отчетливо выговаривали винтовки.

– Та-та-та-та-та… – выстукивали пулеметы.

Несколько раз дергалась земля – это взрывались гранаты. В жуткую мешанину вплеталось конское ржание и гиканье наездников.

От неожиданности и испуга мы с Колей упали на шпалы. (Я при этом чуть не погиб – на нервной почве потерял «выход» из пальто и в момент соприкосновения с деревянной перекладиной оказался в районе Колиного живота, и спас меня только относительно небольшой вес мальчика!)

Так мы лежали, пока все не стихло, а потом еще сколько-то времени… Наконец Коля поднял голову и прислушался. Даже задрал одно «ухо» своей шапки! Но в лесу царило спокойствие, словно произошедшее было всего лишь галлюцинацией.

Мальчик поднялся. Я снова занял полагающееся мне место (только мордочку прятать не стал, чтобы сразу увидеть, чего бояться), и мы осторожно двинулись туда, где прошумел ожесточенный бой.

– Может, мы дошли до фронта? Как думаешь? – тихо спросил меня Коля.

Я не знал, что ответить. От пережитого потрясения вообще плохо соображал.

Шагали мы довольно долго, и я уже начал надеяться, что нам все почудилось. От голода, например! Однако внезапно дорогу перегородило препятствие – задняя стенка вагона. Видимо, это был тот поезд, который разбудил меня лязганьем колес и свистом паровоза. Теперь он понуро молчал.

Вблизи стена теплушки оказалась вся в дырках, и мой желудок тут же сравнил ее с сыром (хотя мы, грызуны, в сыре больше любим не дырки, а то, что их окружает). Коля замер. Но потом сделал шаг, другой…

Мы шли вдоль состава, постоянно натыкаясь на лежащих без движения лошадей и Людей. Последних было много, не меньше двадцати. Без верхней одежды и обуви. От железнодорожных путей в лес тянулись следы от полозьев и множество отпечатков конских копыт.

– Наверное, на поезд напали бандиты! – прошептал Коля. Я поразился его недетскому хладнокровию. Даже показалось, что случившееся произвело на меня гораздо более гнетущее впечатление, чем на мальчика. «Неужели ребенку уже приходилось видеть подобное?!» – подумал я, опять приходя в ужас от эпохи, в которую забросила меня Вовкина тяга к химии.

Кроме вагонов, в эшелоне находилось несколько платформ, а на них стояло что-то, накрытое брезентом и припорошенное снегом. Коля забрался на одну и заглянул под тяжелую ткань.

– Ого! Аэроплан!

Такой деревянный с полотняной обшивкой самолетик. По сравнению с современными, очень маленький! Я видел как-то по телевизору – там Люди казались крошечными рядом с летающими машинами, а этот был чуть выше взрослого человека.

– Скорее всего, они направлялись на фронт! Теперь-то уж никуда не полетят! – с сожалением вздохнул мой спаситель, рассматривая изрешеченные пулями крылья. (Они лежали отдельно от корпуса, но все равно пострадали.)

Я почувствовал некоторое облегчение, что машины пришли в негодность, так как печаль в Колином голосе наводила на тревожную мысль, что он продолжил бы путь по воздуху, будь хоть какой-то из аэропланов исправен! Мне отрываться от земли не хотелось…

Наконец мы добрались до паровоза и поняли, как бандитам удалось остановить состав – поперек рельсов лежала огромная ель. Коля потянул за колючую ветку, но дерево не сдвинулось ни на миллиметр. Дверца в кабину машиниста была открыта, и мальчик полез по железной лестнице. А я, на всякий случай, спрятался поглубже…

Глава семнадцатая.
Кочегар

Пока Коля преодолевал высокие ступеньки, я вспомнил Кларочку – вот бы рассказать ей, сколько всего со мной приключилось за одни лишь сутки! Как мне не хватало ее уверенности и смекалки!

Устыдившись собственной трусости, я выглянул из пальто и… тут же спрятался обратно – на железном полу, черном от рассыпанного угля, распластались двое: пожилой мужчина с чумазым лицом и застывшим взглядом широко распахнутых глаз и подросток лет четырнадцати.

Коля остановился, держась за поручни и не решаясь сделать последний шаг, а я вообще был против того, чтобы его делать! Лучше бы мы перелезли через ель и потопали дальше пешком, все равно уже не могли никому помочь!

Внезапно паренек пошевелился, и я упал в обморок. В самом прямом смысле: лапки похолодели, коготки, которыми я держался за Колину рубашку, разжались и я вывалился из-под пальто на ожившего мальчика (хорошо, жемчужину не проглотил!). Он застонал, и мои чувства вернулись к ужасной действительности.

Коля поскорее схватил меня и сунул в карман, а потом склонился над раненым.

– Тебе больно? – участливо спросил он.

Паренек открыл глаза (на фоне его грязной-прегрязной физиономии белки казались почти голубыми) и несколько томительных мгновений смотрел на нас с Колей. Точнее, сначала долго-долго на Колю, а потом еще дольше на меня, торчащего из кармана.

– Это кто? – слабым голосом спросил он. И мы поняли, что он мной интересуется.

– Белыш, – тоже шепотом отозвался Коля.

– Не видел таких раньше, – с трудом выговорил подросток и повернул голову. – А с батей что?

Получалось, что тот другой – отец мальчика. Коля вздохнул:

– Не дышит. На вас бандиты напали, перебили всех…

Паренек крепко зажмурился. Наверное, чтобы не заплакать. Мы с Колей молча стояли над ним, боясь потревожить.

– Помоги подняться! – наконец попросил он.

И мой спаситель стал тащить раненого за руки вверх. Мальчику удалось сесть, прислонившись спиной к стене.

– В башке все крутится, – пожаловался он.

Коля проявил неожиданную медицинскую осведомленность:

– По-видимому, у тебя сотрясение мозга! Помнишь что-нибудь?

– Дерево на путях… Тормозить пришлось резко. Упал, должно быть, и ударился обо что, – подросток нащупал шишку на затылке, из ранки сочилась кровь.

– Черпни-ка водицы!

Он указал на большой бидон, закрепленный металлическими кольцами в углу кабины. Железная кружка валялась на грязном полу.

Пил мальчик долго, жадными глотками, так что мы видели, как ходит кадык на тонкой шее. Потом заговорил:

– Чуяло батино сердце, что мало охраны для такого груза выделили!

– Аэропланы на месте, только продырявленные все, – поспешил вставить Коля.

– Потому что бандитам бочки с топливом нужны, а еще одежка красноармейская – диверсии устраивать. Наши-то белых еще месяц назад к эстонской границе оттеснили, вот они и партизанят теперь, на эшелоны нападают.

Коля – молодец, смолчал, не стал устраивать классовый спор с тем, у кого травма головы и кто только что потерял близкого человека. Вместо этого он уважительно спросил, оглядывая сложное устройство кабины – множество рычагов, два железных руля, круглые приборы с цифрами и стрелками:

– Ты тоже машинист?

– Не, я помощник! Уголь в топку закидывал! Хотя батя меня всему обучил. Эх! – паренек замолчал, и мы тоже. Понимали, что ему нужно справиться с горем.

– Раньше другой кочегар был, Федька. Так его на фронт забрали, – продолжил он.

Коля завистливо вздохнул:

– Мне бы туда!

– А… Так вот почему ты тут оказался! На фронт топаешь! А не маленький? – без всякой иронии спросил помощник машиниста.

– Да я не воевать! Там … – начал мой спаситель и осекся. (Я понял его затруднение: с одной стороны, не тактично говорить про своего папу в сложившейся ситуации, а с другой, – вообще про него лучше не рассказывать!)

Паренек словно не заметил Колиной заминки и с трудом встал.

– За подмогой придется идти!

Коля о чем-то сосредоточенно думал. Потом серьезно произнес:

– В Стримовичах сейчас телеграфная рота, у них и лошади есть, и подводы. Я тебя провожу, а то на ногах еле держишься!

Я поразился самоотверженности мальчика – вернуться туда, откуда сбежал!

Спустя несколько минут мы опять шагали по шпалам, только в обратном направлении, и в глубине души я очень рассчитывал, что старичок-смотритель не успел доесть гречишные оладьи…