Текст книги "Юридические конструкции и символы в уголовном праве"

Согласно одному из его положений, устанавливается наказание в виде двойного штрафа за убийство и нанесение увечья послу или попу, который также обычно бывал членом посольства: «Послу и попу что учинять, за двое того узяти два платежа» (ст. 3). Следует отметить, что в феодальном праве неприкосновенность посла, как правило, сочеталась с неприкосновенностью священника и всех лиц, находящихся под патронатом церкви. А охрана неприкосновенности члена посольства свидетельствует о высоком уровне развития международных отношений и дипломатической политики русских феодальных княжеств. И поскольку данные лица имели отличительные знаки, символизирующие их неприкосновенность, то последние могут косвенно рассматриваться как предмет преступления.

Дополняет положение ст. 3 «Правды» Соглашение Смоленска с Ригой и Готским берегом 1230-1270 гг., которое устанавливало выдачу «разбойников», принимавших участие в убийстве попа или посла[514]514
  См.: Там же. С. 72-75.


[Закрыть].

Как видим, в указанных документах не проводится разграничения по субъекту, совершающему подобные преступления. А вот в договоре Новгорода с Готским берегом и с немецкими городами 1189-1199 гг.[515]515
  См.: Памятники русского права / Под ред. С. В. Юшкова. Вып. 2. С. 125-126.


[Закрыть] решался вопрос о привлечении к уголовной ответственности иностранцев, в частности, за убийство посла – штраф в 20 гривен серебра (ст. 2) и священника как обычного члена посольств – двойной штраф (ст. 15), чтобы тем самым обеспечить их жизнь на чужой земле.

Статья 7 Псковской Судной грамоты (дошедшая до нас последняя редакция относится ко времени после 1462 г.)[516]516
  См.: Российское законодательство X—XX веков. Законодательство Древней Руси. Т. 1 / Под ред. В. Л. Янина. С. 331-342.


[Закрыть] устанавливает наказание в виде смертной казни за кримскую татьбу. Существуют самые различные толкования данного вида воровства: кража церковного имущества, кража имущества из церкви (т. е. не только непосредственно церковного имущества, но и нецерковного, хранившегося в церкви), кража из Кремля (Крома). По мнению В. Л. Янина, наиболее предпочтительным представляется второй вариант – кража из церкви, поскольку в ней хранились и запасы пороха, и продукты, и товары, а значит, они нуждались в усиленной охране[517]517
  См.: Там же. С. 350.


[Закрыть].

Среди церковного имущества могли оказаться предметы христианской символики: кресты всех разновидностей, медальоны, пояса с молитвами, художественные пасхальные яйца и др.[518]518
  Необходимо отметить, что все перечисленные предметы на сегодняшний день официально признаны предметами религиозной символики (см.: ст. 2 Постановления Правительства РФ «Об утверждении перечня предметов религиозного назначения, производимых и реализуемых религиозными организациями в рамках религиозной деятельности, реализация (передача для собственных нужд) которых освобождается от обложения налогом на добавленную стоимость» от 31 марта 2001 г. // Российская газета. 2001. 13 апр.).


[Закрыть]

Таким образом, изучив дошедшие до нас юридические памятники Галицко-Волынской Руси XII-XIII вв., Смоленского княжества XII-XIII вв., Великого Новгорода XII-XV вв., древнего Пскова XIII– XV вв., мы приходим к выводу, что в них практически отсутствуют нормы уголовного права, устанавливающие ответственность за посягательства на предметы преступлений, выступающие в качестве символов.

XIV-XV вв. ознаменовались процессом создания Русского централизованного государства. Этот процесс до конца XV века протекал в условиях еще не ликвидированной феодальной раздробленности. К концу XV в. Русское централизованное государство уже сложилось, политическая раздробленность была в основном преодолена, хотя ее пережитки сохранялись на протяжении XVI в.

Открывает историю законодательства Русского централизованного государства Уставная грамота великого князя Василия Дмитриевича Двинской земле 1397-1398 гг.[519]519
  См.: Памятники русского права / Под ред. Л. В. Черепнина. Вып. 3. М., 1955. С. 162– 164.


[Закрыть], являющаяся фактически первой попыткой обобщить действовавшие в Московском княжестве нормы права и применить их на только что присоединенной территории. Грамота характеризуется стремлением к взаимодействию московского (общерусского) права, основанного частично на нормах Русской Правды, с новгородскими правовыми установлениями в области уголовного права, судоустройства и судопроизводства. Но ни в Двинской грамоте, ни в Белозерской уставной грамоте (март 1488 г.)[520]520
  См.: Там же. С. 170-174.


[Закрыть] нет уголовно-правовых положений, которые бы касались символов как предметов преступлений. Такая категория отсутствует даже в Судебнике 1497 г.[521]521
  См.: Там же. С. 346-374.


[Закрыть], который был первым кодексом Русского централизованного государства, регламентировавшим основные вопросы укрепления феодального правопорядка, и явился итогом всей предыдущей законодательной деятельности Русского государства.

Одна из задач, которая стояла перед правительством в XV в., состояла в необходимости уголовно-правовой охраны богатств монастырей. Монастыри требовали от него принять неотложные меры для пресечения любого посягательства на их материальное благосостояние. В ответ на это появляется Грамота великого князя Ивана Васильевича о назначении Ф. Петрищева приставом для охраны подмосковных сел Троице-Сергиева монастыря от постоя, подвод и кормов служилых людей[522]522
  См.: Там же. С. 160.


[Закрыть] от 6 июня 1481 г. Согласно документу, правительство посылает специальных лиц, задачей которых являлось недопущение каких-либо покушений на монастырскую собственность. Но так как в Грамоте ничего не говорится о специфике монастырского имущества, которое могло быть похищено, повреждено или уничтожено, как о предмете преступления, то презюмируется, что среди него могли оказаться и предметы культа, символизирующие одну из мировых религий – христианство. Тем самым такие материальные блага приобретали статус символа-предмета преступления. При этом лица, посягавшие на собственность монастыря, отвечали не перед судом, а перед великим князем: «Хто что возьмет, и пристав мой тех дает на поруце да ставит передо мною, перед великим князем, и от меня ему быти в казни» (т. е. за данное преступление полагалась смертная казнь).

Основным законодательным актом Русского государства периода формирования сословно-представительной монархии явился Судебник 1550 г.[523]523
  См.: Там же. Вып. 4. М., 1956. С. 233-261.


[Закрыть]. Но опять-таки ни в нем, ни в принятом позже Судебнике 1589 г.[524]524
  См.: Там же. С. 413-443.


[Закрыть] не встречаются нормы, в которых бы речь шла о предметах преступления, носящих символический характер. И этот «вакуум» начинает заполняться лишь с появлением в 1606-1607 гг. Сводного Судебника[525]525
  См.: Там же. С. 482-542.


[Закрыть]. Названный документ свел воедино русское законодательство второй половины XVI – начала XVII в. В нем отражено дальнейшее развитие норм русского права, проводившееся в целях законодательного оформления привилегий дворян-помещиков и продолжавшегося закрепощения непосредственных производителей.

Сводный Судебник содержит материалы, показывающие серьезные сдвиги в развитии ряда институтов феодального права. Особое внимание он уделяет нормам уголовного права, развивая принцип устрашения, закрепленный в Судебнике 1550 г. и в губных грамотах. В частности, в гл. 61 грани 9 под уголовно-правовую охрану поставлены жизнь государя и церковная собственность. За нарушение данных объектов виновному грозила смертная казнь: «А государьскому убойце, и церковному татю живота не дати, казнити его смертною казнью».

Посягательства на эти отношения осуществлялись путем воздействия на предмет преступления и потерпевшего. В качестве предмета кражи (татьбы) могли оказаться иконы, кресты, которые рассматриваются, как указывалось ранее, не только как культовые предметы, но и как религиозные символы (символы христианства). Олицетворением царской власти являлись скипетр, держава, корона. В то же время они представляли собой символы этой власти, а потому при убийстве государя могли косвенно выступать в качестве символа-предмета преступления.

В первой половине XVII в. (когда Москва освободилась от польских интервентов) сословно-представительная монархия на Руси уже сформировалась. Правительство в этот период стремилось создать новый свод уголовных законов, обеспечивающих быструю репрессию по отношению к «классово непокорным элементам»: крестьянам и низам посадского населения. С 1616 г. начинается выработка Уставной книги разбойного приказа.

Уставная книга Разбойного приказа 1616-1617 гг.[526]526
  См.: Там же. Вып. 5. М., 1959. С. 188-199.


[Закрыть] является наиболее полным систематизированным сводом губного (уголовного) права, отражающим широкую практику его применения во второй половине XVI в. В ее основе лежат законодательные нормы, сформулированные в период издания губных грамот и наказов 50-х годов, в частности Приговора о разбойных делах от 18 января 1555 г. и Медынского губного наказа от 25 августа 1555 г.[527]527
  См.: Законодательные акты Русского государства второй половины XVI – первой половины XVII века. Комментарии / Под ред. Н. Е. Носова, В. М. Панеяха. Л., 1987. С. 126-131.


[Закрыть]. Но данный свод содержит в себе лишь указание на такой предмет преступления, который имел бы символический характер как церковное имущество.

В феодальном обществе посягательство на интересы крупнейшего феодала – церкви – всегда считалось особо тяжким преступлением. Желая подчеркнуть опасность церковной кражи, составители Уставной книги выделили ее в отдельную статью (ст. 41), чего не было ни в одном Судебнике. Согласно этой статье церковные тати карались смертной казнью. Но, признавая за кражей церковного имущества роль самостоятельного состава преступления, в то же время законодатель не раскрывает его содержание.

Расшифровка понятия «церковная татьба» содержится лишь в значительно более позднем законодательном акте – так называемых «Соборных статьях» 1667 г. Церковной татьбой, или святотатством, именовалась кража предметов религиозного культа (икон, окладов на них, обрядовой утвари и т. д.), хранившихся в помещении церкви[528]528
  См.: Памятники русского права / Под ред. Л. В. Черепнина. Вып. 5. С. 206.


[Закрыть].

Любая же кража церковного имущества, не относящегося к предметам религиозного культа, считалась обычной татьбой и наказывалась в общем порядке.

Во время господства феодально-крепостнического строя в 1649 г. издается Соборное Уложение царя Алексея Михайловича[529]529
  См.: Памятники русского права / Под ред. К. А. Софроненко. Вып. 6. М., 1957. С. 28-387.


[Закрыть]. Данный законодательный акт устанавливает уголовную ответственность в виде смертной казни за голый умысел, направленный против жизни и здоровья государя (наказуемость голого умысла введена впервые в законодательство этим Уложением), что свидетельствует о том, что подобное преступление относится к числу особо опасных государственных преступлений (ст. 1 гл. II «О Государевой чести, и как Его Государское здоровье оберегать»). А поскольку указанное деяние направлено непосредственно против особы государя, то символы царской власти (корона, скипетр, держава) могут расцениваться как косвенные предметы преступления.

К числу последних относится и мантия судьи в случае его убийства или причинения вреда здоровью (ст. 106 гл. X «О суде»). А согласно ст. 14 гл. XXI «О разбойных и татиных делах» виновный нес наказание в виде смертной казни за кражу церковного имущества, т. е. кражу, совершенную в церкви.

Во второй половине XVII в. Русское государство все явственнее приобретает черты абсолютизма. С 1649 г. до начала самостоятельного правления Петра I в 1696 г. появляется огромное количество различных законодательных актов и среди них – Новоуказные статьи о татебных, разбойных и убийственных делах от 22 января 1669 г.[530]530
  См.: Памятники русского права / Под ред. Л. В. Черепнина. Вып. 7. М., 1963. С. 396-434.


[Закрыть], являющиеся крупнейшим памятником истории русского уголовного права и процесса этого периода.

Посягательство, направленное на предметы церковного обихода и имущество, находившееся в церковных зданиях, содержало в себе два элемента: во-первых, корыстную цель, свойственную всем имущественным преступлениям, и, во-вторых, оскорбление религиозного чувства верующих, относящихся к предметам церковного обихода не только как к ценному имуществу, но и как к предметам поклонения. Эти два момента настоятельно требовали своего отражения в законе.

Краткая норма Соборного Уложения 1649 г. о применении смертной казни за церковную татьбу не устраивала церковные власти, требовавшие особой охраны предметов религиозного культа.

Новоуказные статьи, учитывая требования церкви, впервые вводят в русское уголовное законодательство рассмотрение церковной татьбы не только как одного из видов кражи, но и как религиозного преступления (святотатства).

Статья 12 данного нормативного акта фактически предусматривала два состава преступления: 1) хищение предметов культа, т. е. святотатство в прямом понимании этого слова и 2) хищение церковного имущества.

Закон предусматривал в качестве особо квалифицирующих обстоятельств хищение церковных сосудов или иных предметов, хранящихся в алтаре, потому что алтарь, согласно канонам православной церкви, является одним из наиболее священных мест храма, предназначенных для богослужения, куда входить имеют право только священнослужители.

Среди хранящихся в алтаре предметов культа особое значение имеют освященные церковные сосуды, т. е. различного рода чаши, используемые при отправлении религиозных обрядов. К числу таких чаш относится и упоминаемый в ст. 12 потир – сосуд для обряда причащения. Стремясь окружить религиозные обряды особым церемониалом, православная церковь запрещает прикасаться к потиру не только светским людям, но и младшим священнослужителям.

За совершение святотатства виновный подвергался членовредительному наказанию: отсечению левой руки и правой ноги. Указанная норма явилась непосредственным отражением постановлений византийского законодательства.

Второй состав преступления, предусмотренный ст. 12, – кража церковного имущества. В помещении церкви хранились свечи, деньги, оставлявшиеся верующими, а также различные предметы церковного обихода. Если эти предметы не использовались при богослужении, то они не являлись священными и их хищение рассматривалось как наименее квалифицированный вид церковной кражи. За совершение этого преступления виновный карался отсечением левой руки.

Если же имелся рецидив церковной кражи, то лицо, ее совершившее, независимо от предмета посягательства, подвергалось смертной казни с обращением имущества казненного в доход церкви.

Среди важнейших памятников уголовного права периода правления Петра I (первая четверть XVIII в.) необходимо отметить Артикул Воинский 1715 г.[531]531
  См.: Памятники русского права / Под ред. К. А. Софроненко. Вып. 8. М., 1961. С. 321-369.


[Закрыть] и уголовно-правовые статьи Морского Устава от 13 января 1720 г.[532]532
  См.: Там же. С. 467-525.


[Закрыть] В них мы находим ряд символов, выступающих в качестве предмета преступного посягательства.

Издание Артикула Воинского было вызвано организацией регулярной национальной армии. В ходе ее создания важное значение приобрели юридические проблемы, в частности создание для армии уголовного кодекса или свода.

Издание уголовно-правовых законов диктовалось необходимостью поддержания в регулярной армии строгого воинского порядка, твердой воинской дисциплины.

Поскольку Артикул был издан на пятнадцатом году Северной войны, то это обстоятельство не могло не отразиться на его содержании, а потому данный закон был преимущественно предназначен для военного времени. В мирное время он применялся зачастую со значительными отступлениями, главным образом в сторону смягчения наказания.

Так, артикул 19 гл. III «О команде, предпочтении и почитании вышних и нижних офицеров, и о послушании рядовых» дополняет собой положения Соборного Уложения 1649 г., устанавливая четвертование за применение оружия против царя, а также за умысел на то, чтобы убить Его Величество или «учинить ему какое насильство». В данном случае символы царской власти могли играть роль косвенного предмета преступления.

Артикулы 24 и 25 этой же главы закрепляют такие составы преступления, как вооруженное и невооруженное нападение на фельдмаршала или генерала (артикул 24) либо на полковника, подполковника, майора и всех прочих полковых офицеров (артикул 25), а равно оказание сопротивления им. Здесь посягательство на военачальника расценивается как умаление его авторитета, поэтому форменная одежда была призвана служить символом такого авторитета и выступала косвенным предметом преступления.

Артикул 186 гл. XXI «О зажигании, грабительстве и воровстве» устанавливает смертную казнь с последующим положением на колесо за святотатство, т. е. за кражу или насильственное изъятие имущества из церкви. Однако, исходя из данного артикула, остается неясным, считать ли святотатством только кражу в церкви предметов, имеющих отношение к богослужению, или же любую кражу в церкви, в том числе у молящихся.

Воспроизводит норму артикула 19 гл. III Артикула Воинского ст. 1 гл. I «О злоумышленных против Его императорского Величества, и о противящихся командирам своим, или кто оных поносить будет» книги V «О штрафах» Морского Устава, предусматривая наказание за посягательство на царя в виде четвертования. Однако данный состав преступления, по сравнению с артикулом 19, сформулирован достаточно широко, поскольку из него исключено упоминание о конкретных формах посягательства на Его Величество и само возникновение умысла без каких-либо действий уже признается оконченным преступлением: «Если кто против персоны Его Величества какое зло учинять будет…»

В ст. 7 той же главы объединены содержания артикулов 24-25 Артикула Воинского путем указания на потерпевшего в лице генерал-адмирала или высшего начальника и установления единой уголовной ответственности за дерзновение вооруженной или невооруженной рукою, а равно сопротивление, оказанное данным лицам.

Статья 53 гл. IV «О кораблях, магазейнах, о воинских корабельных припасах, ружье, мундире, аммуниции, о потрате и небрежении онаго» книги V содержит норму, устанавливающую уголовную ответственность за противоправное отчуждение мундира как одной из составляющих авторитета армии, воинской чести: проигрыш, продажа, заклад (залог). Причем за данные действия должен был отвечать не только военный, но и штатский человек, покупающий или принимающий иным образом от военного мундир.

Статья 124 гл. XVII «О зажигании, грабительстве и воровстве» этой же книги, как и артикул 186, определяет ответственность за кражу в церкви. Это один из немногих видов краж, за совершение которых Морским Уставом установлена смертная казнь.

В период правления Николая I проводится большая работа по систематизации российского законодательства в области уголовного права. Результатом ее явилось принятие Уложения о наказаниях уголовных и исправительных 15 августа 1845 г.[533]533
  См.: Российское законодательство X—XX веков. Законодательство первой половины XIX века. Т. 6 / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1988. С. 174-309.


[Закрыть]. Данный документ был призван, в частности, защитить религиозные устои Российской империи как составную часть ее общественного и государственного строя, права и привилегии христианской церкви в целом и русской православной церкви в особенности. Господствовавшая православная религия и церковь были одной из самых надежных опор класса феодалов, важным элементом в политической системе России, этим-то и объясняется столь большое количество статей в указанном законе, посвященных преступлениям против веры (81 статья).

К числу таковых относятся ст. 224-225, предусматривающие уголовную ответственность за посягательство на священнослужителей. Однако ввиду господства христианской религии потерпевшими от данного преступления признавались только священники христианских церквей, имеющие право совершать богослужения и таинства (данные статьи располагались в Отделении первом «Об оскорблении святыни и духовных лиц во время священнослужения» гл. 3 «Об оскорблении святыни и нарушении церковного благочиния» раздела II «О преступлениях против веры и о нарушении ограждающих оную постановлений»).

Отдельно наказывались лица иностранных исповеданий, осмелившиеся оскорбить словом или действием священнослужителя православной веры с намерением оказать неуважение к церкви, даже и не во время священнослужения (ст. 229).

В качестве преступления признается истребление или повреждение поставленных на публичном месте крестов, изображений спасителя, богородицы и святых угодников или ангелов (ст. 230). Те же действия, совершенные вне публичных мест, не признавались преступлением.

Как и прежде преступным является святотатство. Но по сравнению с уголовным законодательством XVII—XVIII вв. этому понятию придается широкое значение. Последнее раскрывается как «всякое похищение церковных вещей и денег, как из самих церквей, так и часовен, ризниц и других постоянных или временных церковных хранилищ, хотя бы они находились и вне церковного строения» (ст. 241 гл. 4 «О святотатстве, разрытии могил и ограблении мертвых тел»). Причем важность этого преступления и наказание за него увеличиваются, когда оно соединено с оскорблением святыни, с насильственными действиями или со взломом. При этом дифференциация уголовной ответственности происходит в зависимости от предмета преступного посягательства: 1) священные предметы (потиры, дарохранительницы, кресты, образы, одежда с престолов и жертвенников – ст. 243); 2) освященные предметы, употребляемые при богослужении (купели, кропила, ризы, кадила и т. и. – ст. 244); 3) не освященные предметы (деньги, свечи, еще не поставленные к образам, – ст. 247), а также от места совершения преступления: церковь, часовня, ризница, иное церковное хранилище.

На наш взгляд, только первая группа предметов преступлений носит символический характер, т. е. выполняет двуединую функцию символа-предмета преступления.

Однако необходимо отметить, что перечень предметов, признаваемых священными или только освященными, согласно Примечанию к ст. 252, определяется духовными начальствами каждого из христианских вероисповеданий. И это представляется нам весьма логичным, так как каждое направление христианства (католицизм, православие и протестантство) имеет свои особенности, но в то же время они объединены в одну конфессию, поэтому круг общих христианских символов будет неизменен.

Несмотря на всю казуистичность норм о религиозных преступлениях, Уложение «страдает» нелогичностью, поскольку в главе о святотатстве помещены статьи, в которых речь идет о похищении заведомо священных или освященных предметов из частного дома или другого места, что расценивалось как простая кража (ст. 253-255).

Данный документ закрепляет ответственность за умышленные действия против жизни, здоровья или чести государя. А поскольку такие действия относятся к числу государственных преступлений, то и наказание определялось в виде смертной казни (ст. 263 гл. 1 «О преступлениях против священной особы государя императора и членов его императорского дома» раздела III «О преступлениях государственных»).

Продолжением традиции укрепления дипломатических отношений с дружественными государствами стало установление уголовной ответственности за «явное и публичное оскорбление действием иностранного посла, посланника или иного дипломатического агента с намерением оказать неуважение к самому правительству его» (ст. 282 гл. 2 «О бунте против власти верховной и о государственной измене»).

Как тяжкое преступление против порядка управления рассматривалось, в частности, повреждение гербов («кто раздерет, отбросит, вычернит или иным образом повредит или исказит»), выставленных по распоряжению власти в публичном месте (ст. 302). Гербы в данном случае символизировали законную власть. Наказание за подобное деяние устанавливалось в зависимости от того, совершены ли были они с умыслом или без такового (в пьянстве или по невежеству).

Законодатель позаботился и об обеспечении неприкосновенности границ государства, поставив под защиту уголовного закона пограничные знаки. Всякое умышленное истребление или повреждение установленных правительством пограничных знаков признавалось преступлением (ст. 333). Однако фактически эта статья говорит о разных по тяжести преступлениях. В ч. 1 ст. 333 речь идет о посягательстве на знаки, поставленные для обозначения пределов государства (за это полагалось исправительное наказание – заключение в смирительный дом), без какой-либо цели, а в ч. 2 – о виде государственной измены, совершенной путем истребления или повреждения пограничных знаков, «для предания части принадлежавшей государству земли иностранному, требующему или домогающемуся получения сей земли, правительству». Подтверждением тому является применение к виновному наказания, как за государственную измену, т. е. лишение всех прав состояния и смертная казнь.

Если законодательство первой половины XIX в. характеризовало еще более или менее устойчивые позиции самодержавия, то во второй половине века наблюдается определенный кризис российского общества. Следствием этого кризиса была Судебная реформа 1864 г. Различные рычаги государственной машины самодержавия стали явственно обнаруживать свою негодность к середине XIX в., но, пожалуй, ни один из органов государственного аппарата не находился в столь скверном состоянии, как судебная система. Судебная реформа в корне изменила судоустройство, процессуальное и отчасти материальное право Российской империи.

Так, 20 ноября 1864 г. вместе с другими документами судебной реформы утвержден был императором Устав о наказаниях, налагаемых мировыми судьями[534]534
  См.: Российское законодательство X—XX веков. Судебная реформа. Т. 8 / Под ред. Б. В. Виленского. М., 1991. С. 395-419.


[Закрыть], регулирующий материальные правоотношения.

В соответствии со ст. 33 Устава порча или истребление выставленных по распоряжению законных властей гербов признается преступлением против порядка управления, если виновные не имели намерения оказать неуважение властям, т. е. действовали неумышленно. При наличии умысла дело становилось подсудным уже не мировому судье, а общему суду (и деяние квалифицировалось по соответствующей статье Уложения о наказаниях уголовных и исправительных). Данное правило следует из ст. 28 Устава.

Знамением законодательства эпохи буржуазно-демократических революций было Уголовное уложение от 22 марта 1903 г.[535]535
  См.: Российское законодательство X—XX веков. Законодательство эпохи буржуазно-демократических революций. Т. 9 / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1994. С. 275-320.


[Закрыть] – последний по времени принятия фундаментальный законодательный акт Российской империи в области уголовного права (но который так и не был введен в действие в полном объеме вплоть до свержения самодержавия в России).

В области посягательств на интересы государства и его строй существенно изменились средства и приемы этих посягательств, а отчасти и само направление преступной деятельности, в силу чего были вызваны к жизни нормы Уголовного уложения 1903 г.

Уложение на первый план выводит религиозные преступления и так же, как Уложение о наказаниях уголовных и исправительных, различает поругание действием священных предметов (святого креста, святых мощей, святых икон или других предметов, почитаемых православной или иной христианской церковью священными, – ст. 73) и освященных (употребляемых при богослужении – ст. 74). Первый вид преступного поведения наказывался намного строже (каторга или ссылка на поселение), чем второй (заключение в тюрьму), и признавался тяжким преступлением.

С нашей точки зрения, это связано с особенностями предмета преступного посягательства: священные предметы признаются не только предметами верования, но и символами христианской церкви.

Однако в отличие от того же Уложения о наказаниях уголовных и исправительных рассматриваемый уголовно-правовой источник защищает и предметы «религиозного чествования» нехристианского вероисповедания, устанавливая уголовную ответственность за поругание действием такого предмета, если таковое «учинено в молитвенном доме нехристианского вероисповедания или при публичном совершении установленного этим вероисповеданием общественного религиозного служения» (ст. 76). Подобное деяние наказывалось арестом и относилось к числу преступных проступков.

В качестве косвенного предмета преступления, символизирующего христианство, могла оказаться форменная одежда священнослужителя, если по отношению к последнему применялось принуждение посредством насилия к совершению богослужения или обряда (ст. 80) либо насилие с целью оказать неуважение к вере и церкви православной (ст. 98).

Второе место по важности защищаемых объектов занимали преступления против священной особы императора и членов императорского дома. Согласно ст. 99 «виновный в посягательстве на жизнь, здоровье, свободу или вообще на неприкосновенность священной особы царствующего императора, императрицы или наследника престола» наказывался смертной казнью. При этом посягательством признавалось не только «совершение сего тяжкого преступления, но и покушение на оное». В данном случае указанные лица представляли верховную власть в стране, и посягательство на них могло быть связано с причинением вреда и символам этой власти (например, короне Российской империи), поэтому представляется возможным признать данные символы опосредованными предметами преступления.

Помимо религиозных символов, символов власти в качестве предмета преступления могли выступать пограничные знаки. Последние рассматриваются как символы неприкосновенности России, ее территории. А потому повреждение или перемещение пограничного знака или иное искажение линии государственной границы с целью «предания иностранному государству части России» считалось государственной изменой и наказывалось срочной каторгой как тяжкое преступление (ч. 2 ст. 117). Таким образом, в этой части наблюдается преемственность норм Уложения о наказаниях уголовных и исправительных.

Следующая веха в развитии уголовного законодательства – принятие УК РСФСР 1922 г.[536]536
  См.: Хрестоматия по истории отечественного государства и права. 1917-1991 / Под ред. О. И. Чистякова. М., 1997. С. 73-110.


[Закрыть] Это был первый кодифицированный акт советского государства в области уголовного права. Лишь в двух случаях символ фигурирует в нем как предмет преступления. Первый случай связан с сопротивлением представителям власти при исполнении ими возложенных на них законом обязанностей или принуждением к выполнению явно незаконных действий, сопряженные с убийством, нанесением увечий или насилием над личностью последних (ст. 86). Здесь форменная одежда символизирует эту власть, и при подобном сопротивлении возможно было ее повреждение (например, срывание погонов). Данное деяние наказывалось смертной казнью.

Во втором случае речь идет о государственных символах. «Оскорбительное проявление неуважения к РСФСР, выразившееся в надругательстве над государственным гербом, флагом, карается лишением свободы не ниже 6 месяцев» (ст. 87). Особенностью данной нормы является то, что на одном уровне с государственными символами РСФСР рассматривались памятники революции. По всей видимости им также придавался статус символов государства той эпохи.

В целом же следует отметить, что защита государственных символов на уголовно-правовом уровне осуществлена впервые за весь период истории развития России.

На смену УК 1922 г. приходит УК 1926 г., в котором наблюдается увеличение числа символов-предметов преступления. Помимо форменной одежды применительно к такому преступлению, как сопротивление представителю власти при исполнении им возложенных на него законом обязанностей (ст. 73), и флага СССР (герб страны выведен из числа предметных символов преступления) при его незаконном подъеме[537]537
  В диспозиции ч. 1 ст. 93 УК речь идет не о любом незаконном подъеме, а только о таком, который производится на морском торговом судне и когда отсутствует право на флаг Союза ССР по закону.


[Закрыть] (ч. 1 ст. 93) появляются их новые виды.

Так, уголовно наказуемо незаконное использование знаков Красного Креста и Красного Полумесяца (ст. 94). Данная эмблема и отличительный знак символизируют организации (Красный Крест, Красный Полумесяц), оказывающие помощь раненым, военнопленным и другим жертвам войны, а также больным и пострадавшим от стихийных бедствий[538]538
  См.: Краткий политический словарь / Под ред. Л. А. Оникова, Н. В. Шишлина. М., 1989. С. 311.


[Закрыть]. В качестве предмета преступления, носящего символический характер, рассматривались и награды. Незаконное ношение какого-либо ордена СССР или союзной республики, знаков членов Центрального Исполнительного Комитета Союза ССР и Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, а равно знаков Красного Креста и Красного Полумесяца преследовалось по ст. 183[539]539
  В последующем уголовная ответственность за незаконные действия с орденами и медалями СССР и нагрудными знаками устанавливалась специально изданным Указом Президиума Верховного Совета СССР «Об ответственности за незаконное награждение орденами и медалями СССР и нагрудными знаками, за присвоение орденов, медалей и нагрудных знаков и передачу их награжденными лицами другим лицам» от 2 мая 1943 г. (см.: Ведомости Верховного Совета СССР. 1943. № 18). К числу таких действий им относятся: незаконное награждение; присвоение; продажа или передача; ношение лицами, не имеющими на то право; хищение вследствие халатности лиц, отвечающих за их хранение. За любое из них полагалось тюремное заключение, но на различные сроки в зависимости от вида преступного поведения.


[Закрыть]. Уголовно-правовая защита последних основывалась на положениях Гаагской конвенции от 18 октября 1907 г. «О мирном решении международных столкновений»[540]540
  См.: Международное публичное право. Сборник документов. Т. 1. М., 1996. С. 414-419.


[Закрыть].